Федор, сын Колесникова, пожимая руку, окинул меня каким-то странным взглядом. Словно пытался составить представление, и первые впечатления имел нелестные. В то же время с Маркеловым он вел себя естественно и дружелюбно. Впрочем, я лет на шесть был старше его.

Тася — младшая дочь Колесникова — обладала тонким приятным голоском. И слушать ее было одно удовольствие. Не сводя восхищенных глаз со своей Тасечки, Николай Николаевич усадил меня за стол, и подоспевшая Ольга принялась ухаживать за мной.

— Я же знаю — будете стесняться и останетесь голодными. А сами — весь день на службе. Думаю, и не обедали! — Тихо говорила она, накладывая мне полную тарелку пирогов и щедро заправляя их сметаной. Я даже потерялся — настолько была приятна ее забота.

— Так, а вина? — Скомандовал Колесников. — Ольга, будь любезна, принеси чистый бокал!

Вскоре мне налили красного сухого вина и не спускали глаз, пока я не приступил к трапезе. Пироги были с капустой, луком и яйцом. Удивительно вкусные, с тонкой хрустящей корочкой. Ольга называла их смешным словом 'кулебяка'.

После Тасечки запел Федор. Голос у него был глубокий и хорошо поставленный. И эту песню я слышал впервые, в отличие от Кости, уверенно играющего мелодию.

Николай Николаевич пошел снимать с табурета любимую дочь, и мы с Ольгой остались за столом вдвоем. Отпивая из бокала вино, она неподвижным взором смотрела перед собой.

— Ольга Станиславовна, — рискнул отвлечь ее я. — Как Ваши дела с работой?

Невольно вздрогнув, она перевела взгляд на меня.

— Честно говоря, думала, будут проблемы. Прихожу в редакцию 'Полесья', а Захарин — это редактор — как ни в чем не бывало... В общем делает вид, будто всё нормально. Ну и пусть!

— А этот, как его, сапёр? Заказчик Ваш! Не объявлялся?

— Вилецкий? — Всё отвращение к нему в миг отобразилось у нее во взгляде. — Нет, слава богу. Вообще, он славится своими выходками. Ни одной юбки не пропускает. Но обычно дальше угроз дело не идет. В Ревкоме тоже ведь хорошо представляют, на что способен их редактор. Плохо другое — он с председателем ЧК в больших друзьях.

— Раз так, зачем Вы с ним связывались?

Ольга помедлила с ответом.

— Заказ через Захарина передавался. И я всерьез полагала, что лично с этим Вилецким встречаться не придется. А он, как видите, сам явился...

— А Савьясов со службы уже приходил?

— Нет, — покачала головой Ольга и выжидающе посмотрела на меня. Но я тоже не знал, где тот пропадает в столь поздний час.

К нам приблизился Федор и, панибратски похлопав кузину по плечу, сел рядом с ней.

— Эх, как мы вас ждали в Киеве! — Сказал он, пристально глядя мне в глаза.

— В каком смысле — нас?

— В прямом! Красную Армию!

— По дому скучали? — Вежливо поинтересовался я.

— По дому? — Он усмехнулся. — Да я после Рождества три раза в Сожеле был! Тайные тропы хорошо знаю, спокойно обходил посты.

Ольга с изумлением обернулась к нему.

— Федя!!!.. Отец твой с ума сходил, как вы там!? А ты весточку не мог передать? Отцу только не говори!

Сделавшись серьезным, он посмотрел на нее с удивлением:

— Оль, ты вообще на каком свете живешь? Причем тут отец? И почему я должен ему что-то говорить или не говорить? Какие-то патриархальные условности!..

— Слушай, я тебя не узнаю!

— Вырос я, Оленька, вырос! И вижу, насколько прогнил наш тихий уютный мирок. Насколько мы ограничены им. Вот ты еще молодая, неглупая...

— Только не говори мне о завоеваниях Социалистической революции! — Сквозь зубы предупредила Ольга. К сожалению, Федор не мог осознать всего богатства отрицательных ассоциаций, вложенных кузиной в свои слова.

— А ты имеешь что-то против революции? Да ты просто замшела в своем Могилеве! Не нравится революция?! Что ж, в таком случае, со своим Яном в Америку не укатила?

— Ты прекрасно знаешь, что он давно не мой! — Тихо прошипела ему кузина. И я догадался, что речь идет о муже Ольги, которого мы посчитали погибшим. Судя по тону, отношения между супругами давно канули в лету.

В полуха слушая перебранку кузенов, из которой вскоре выяснилось, что Федор глубоко погряз в идеях большевизма и даже состоял в их киевском подполье, я закурил. Стало отчаянно жалко Колесникова-старшего — он так ждал возвращения сына, так ненавидел коммунистов и вот, получил. Правда, сам он об этом еще не знал. Открытие ждало его впереди...

По словам Федора выходило, что назад в Киев он не вернется. Его направили на партийную работу в Полесский комитет РКП (б). И теперь нам придется сосуществовать под одной крышей с ярым большевиком.

Не спрячешься от них уже ни в каком тесном закрытом мирке. Везде они проникают, как неистребимая зараза.

Глава XII

2008 год, май, 21-го дня, город Сожель

Андрей сидел за ноутбуком и перечитывал вновь и вновь свою переписку с эстонским исследователем Романом Рельяном. Каждое письмо было уникальным кладезем информации. Без преувеличения. Боровиков и представить не мог, что существует столь осведомленный источник информации о человеке, надежно забытом, казалось, самой историей. Ослепительными вспышками в кромешной тьме вспыхивали новые и новые факты из эстонского периода жизни Недозбруева. И из них складывалось довольно зримое, цельное представление, как о личности самого мятежника, так и о его жизни.

Что и говорить, подвела современная Эстония советских и белорусских гэбэшников! Открыла все свои архивы и пробила неремонтопригодную брешь в давнем нагромождении секретности вокруг Недозбруева!

Боровиков чувствовал себя наркоманом в период ломки. Рельян всего лишь за неделю переписки сумел посадить его 'на иглу' ежедневной новой информации о таинственном мятежнике. Вот и сегодня Андрей каждые пять минут проверял электронный почтовый ящик. Однако новых сообщений пока не поступало. Ожидание обещанного эстонским историком письма 'с сюрпризом' давалось нелегко.

После случайной находки в Интернете магистерской диссертации Рельяна, Боровиков написал письмо администратору сайта с просьбой связать его с автором этого труда. Написал, прекрасно понимая, что послание не дойдет, немедля погребенное спамом.

Однако случилось первое чудо — буквально спустя пару часов. Администратор откликнулся и сообщил, что передаст просьбу непосредственно Рельяну. Второе чудо свершилось на следующий день в виде короткого письма:

'Здравствуйте, Андрей.

К. Тююр переслал мне Вашу просьбу об установлении со мной контакта на предмет получения некоторой информации о полковнике СЗА В. В. Недозбруеве. Сообщите, что именно Вас интересует и для чего все это надо? Заранее спешу предупредить, что многое о личности В. В. Недозбруева покрыто мраком неизвестности, многое еще надо выяснить и перепроверить.

Пишите. С уважением, Роман'

Едва дочитав письмо и преисполнившись надежд, Андрей тут же начал писать подробный ответ — с цитатами из архивных источников и с вопросами по фактам из диссертации Рельяна.

Ответное письмо оказалось столь же внушительным по объему, как и отправленное Боровиковым:

'Здравствуйте, Андрей!

Очень приятно встретить в Вашем лице человека увлеченного, пытающегося докопаться до истины. Особенно радует тот факт, что интересуетесь историей Гражданской войны. Лично для меня это — ключевая тема для познания современности и того, чем мы все являемся, так как события Первой мировой и Гражданской сделали нас такими, какими мы есть. Это всё — наш крест.

Поставленные Вами вопросы сформулированы очень правильно и по существу. С сожалением должен признаться, что на данный момент не могу на них ответить исчерпывающе и абсолютно уверенно.

Начнем по порядку, предложенному Вами.

1. Какие инициалы истинные: 'В. В.' или 'М. А.' Недозбруев?

В свое время я проработал все номера эмигрантской газеты "Свобода России" и в них нашел сведения об этом человеке. В заметке четко указывалось — 'заведующий Тульской артелью Влад. Вас. Недозбруев'. По ряду фактов есть основания предполагать, что он и есть лидер Сожельского восстания.

2. Мне известны только два Недозбруева — Владимир и Валериан. Упоминаний о других представителей этой фамилии, проживавших в Эстонии 1920-30-х годах, я не знаю.

О политических убеждениях Владимира судить трудно. Дело в том, что большая часть организованной русской военной эмиграции в Эстонии, открыто позиционировала себя монархистами. Но были и такие, кто был намного левее. Эстонская политическая полиция слабо разбиралась в подобных тонкостях, и для простоты дела предпочитала рассматривать всех русских военных, как монархистов. Поэтому на их данные, указанные о Недозбруеве, полагаться не стоит. Определенно можно сказать только одно: он был ярым антибольшевиком.

3. О Валериане Недозбруеве мне пока не удалось узнать ничего нового, кроме того, что он — родной брат Владимира и скончался от туберкулеза в Тарту в 1924 году.

4. О том, что Недозбруев в 1940 году сжег свои дневники, показал на следствии НКВД его знакомый штаб-ротмистр Ефремов.

5. О семье Владимира мне ничего не известно.

К счастью, о В.В. Недозбруеве еще многое можно узнать из эстонских архивов. Мною установлены некоторые дела, где есть сведения о нем. Но для этого нужно минимум на неделю окунуться в архивную пыль.

Что осуществить непросто, поскольку архивы находятся в Таллине, а я — в Тарту. Работаю не по специальности, на заводе по десять-двенадцать часов в сутки, остальное время посвящаю семье. По своей теме удается заниматься урывками и достаточно редко. Не поймите меня превратно — я все это пишу, чтобы объяснить свою ограниченность во времени, а не для того, чтобы поплакаться.

Материал, изложенный в моей диссертации, является лишь небольшой частью того, что удалось собрать и обработать. Более того, уже после завершения диссертации, были обнаружены еще некоторые материалы о Недозбруеве.

До сих пор он остается для меня 'темной лошадкой'. Давайте вместе попытаемся восстановить по крупицам его биографию.

С уважением, Роман'.

С тех пор Андрей каждый вечер перелопачивал всю имеющуюся у него базу данных по мятежнику. Ведь, как известно, чтобы правильно задать вопрос, надо знать большую часть ответа. Ну и, конечно, активно делился с Романом всей имеющейся у себя информацией.

Вчерашнее письмо Рельяна было особенно интересно, как по своему содержанию, так и обещанием некоего сюрприза:

'...А теперь о показаниях Ефремова НКВД, которые Вас заинтересовали. Допрос состоялся 25 сентября 1940 года, штаб-ротмистр говорит следующее: " В. В. Недозбруев сам мне сообщил о том, что сжег все свои дневники. Считаю необходимым рассказать о характерном разговоре, который я имел с ним за несколько дней до своего ареста. Я обедал, по своему обыкновению, в ресторане 'Астория'. К моему столу подошел Недозбруев и сказал приблизительно следующее: 'Ты, вероятно, слышал о начавшихся арестах? Нас с тобой может ожидать та же участь. Отметь себе, что не следует заниматься обличением ни самого себя, ни других. Нужно ограничиться только строго продуманными ответами на вопрос следователя. Если будут спрашивать о том, известно ли тебе то или иное лицо, то ограничься только указанием на простое с этим лицом знакомство и отрицай знание чего-либо о его преступной деятельности'.

И на этом упоминаний о сожельском мятежнике в деле больше нет.

Андрей, несмотря на острую нехватку времени, мне удалось 'провернуть' то, что я планировал. Ожидайте в завтрашнем письме особый сюрприз!'

Перечитав в сотый раз эти строки, Боровиков отчетливо увидел, как в старом фильме, описанную штаб-ротмистром сцену. Жаль, не хватало представления о внешности Недозбруева. И отчаянно мучил вопрос: почему он остался в Эстонии с приходом Советской Власти? Почему не уехал дальше — в Америку, Англию, Аргентину, наконец?

Машинально переключившись на страницу электронной почты, Андрей вздрогнул от неожиданности. Появилось новое входящее от Рельяна с присоединенным файлом. Быстро открыв письмо, он почувствовал, как бешено заколотилось сердце. С коричневой старинной фотографии ему в глаза смотрел человек лет тридцати — с сильным уверенным взглядом. И этот человек во френче не мог быть палачом — что бы не утверждала по данному поводу отечественная историография.

2008 год, май, 23-го дня, город Сожель

Вот уже несколько дней фотография мятежника не давала Андрею покоя. Облик Недозбруева совершенно не соответствовал прежним интуитивным представлениям. Возникнув из небытия, показав свое лицо, тот словно приблизил Боровикова к своей тайне. И теперь Андрей, не являясь специалистом физиогномики, пытался составить впечатление о характере этого человека.

У Недозбруева был хороший прямой взгляд. Однако чувствовалось, что в его жизни произошло нечто фатальное, сложное. Какое-то испытание — не сломавшее, а сделавшее сильнее. Он знал себе цену и выглядел уверенным человеком. И все же легкая поволока печали в глазах... Потеря?

Согласно выводам Рельяна, Недозбруев сфотографировался не позднее 1923 года. А значит было ему не более тридцати трех. Сожельское восстание в памяти еще свежо. И он примерно такой, каким его запомнили в Сожеле. Примерно такой, как Андрей сейчас. Только вот пропасть — огромна...

Рельян скопировал фотографию с нансеновского паспорта. Качество впечатляло и позволяло увидеть многое. Кажется, глаза у Недозбруева были серые или голубые. Волосы светлые. Нос несколько длинноват, прямой и довольно правильной формы. Лицо продолговатое, гармоничное, широкий лоб, крупный подбородок. А вот в области рта обращала на себя внимание некоторая асимметрия. Не уродливо, но все же заметно была перекошена вправо нижняя губа — возможно из-за ранения.

Как ни старался Андрей, но обнаружить особых примет, из-за чего большевики влёт узнавали мятежника на польских и эстонских улицах, не удавалось. В общем-то, внешность оказалась довольно обычной. Вполне можно перепутать с другим офицером того времени. Если, конечно, не принимать во внимание глаза...

Боровиков усмехнулся, вспоминая какое интересное впечатление произвела эта фотография на его знакомую. Лера работала вполне обычным менеджером, но обладала специфическим талантом. Считалось, что она с первого взгляда 'насквозь' видит любого незнакомого мужчину. И сразу может оценить, насколько он перспективен для нее, как кавалер. Говорят, Лерочка редко ошибалась.

Вчера заскочив по случаю к ней на чашку кофе, Андрей показал распечатанный на принтере портрет. И поинтересовался, что она может сказать про этого человека.

— Твой дед? — Спросила Лера, еще не всматриваясь в снимок. Потом вдруг замолчала, задумчиво хмыкнула и неожиданно выдала. — Нет, не твой. Лучше скажи мне, почему таких мужиков больше не водится?!

— Каких? — С любопытством уточнил Боровиков.

Она напряженно наморщила лоб.

— Я даже слов таких подобрать не могу, они у меня за ненадобностью вымерли.

— Ну какой он — добрый, злой, жестокий?

Посмотрев на Андрея, как на полоумного, Лера протянула:

— С ума сошел? Да за ним, как за каменной стеной! Надежный он. И с достоинством! Вот, хоть одно слово вспомнила! Смотрит так, словно насквозь видит. Кто он вообще такой?