— Жизнь, которую ты тратишь на...что? На то чтобы бухать и развлекаться?! Ты пьяный, Шайху? Ты и сейчас пьяный? Ты представляешь, что это для меня знать, что твой сын — Инкарни!

— Конечно, вы с мамой сделали неправильного сына, поэтому давай ты спрячешь его подальше после того, как он сделал единственное, на что годится?

И тогда папа врезал ему со всей силы, впервые в жизни, и Шайху почувствовал вкус крови во рту, а Амти вздрогнула и проснулась. Эли причесывалась, сидя на кровати. Амти вспомнила Яуди из своего сна, подалась вперед, к Эли, выхватила у нее расческу.

— Давай помогу.

— Давай, — сказала Эли. — Доброе утро. Волнуешься? М?

— Где твой мужик? — спросила Амти прежде, чем услышала шум воды из ванной.

— А где твой? — спросила Эли. — Стоп, знаю. Под подушкой.

— Слушай, он просто очень умный и мне нравится его читать. Что ты привязалась ко мне? Ты просто хочешь меня доставать?

Амти слишком сильно рванула расческой вниз, но Эли этого даже не заметила. А может быть, Амти сделала это не так сильно, как ей казалось.

Из ванной вышел, неся в руках ее зубную щетку вчерашний красавчик. Лицо его, потеряв былую бессмысленность, потеряло и часть красоты.

— Привет, — сказал он.

— Положи мою щетку!

— Ага, — сказал он небрежно. — Но я ей зубы почистил.

— Фу!

— Шадлаш, — потребовала Эли. — Давай-ка вали отсюда. Брысь!

— Да не проблема, Эли. На празднике встретимся.

Шадлаш выглядел обычным парнем, который приводит себя в порядок на утро после случайной ночи. И одевался он вполне обычно.

— Может, он маньяк? — прошептала Амти.

— Не, — сказала Эли.

— Тогда что с ним не так?

Что было не так с Шадлашем обнаружилось, когда он ушел. Из ванной пропали щетка Амти, очечник, зубная паста и упаковка пластырей.

— Ты привела в дом вора?!

— Ну, — сказала Эли. — Он Инкарни, как и мы. Я обещала ему лучший секс в его жизни, не могла же я отказать, когда узнала, что он ворует!

— Мой очечник!

— Ты все равно не снимаешь очки.

Амти поправила очки, на носу, наверняка, осталось красное пятно, Амти ведь в них заснула. Но и хорошо, а то ведь Шадлаш мог украсть у нее очки, и что бы она делала? Заказывала их на рынке за собственное мясо? Или врезалась бы в стену, пытаясь сбежать сегодня на празднике?

Амти привела себя в порядок в ванной, помылась, воспользовалась зубной пастой и щеткой Эли, раз уж Эли привела в дом вора, и вздохнула. Вот и все, могло так случиться, что начался ее последний день.

— Ты мелкая королева драмы, — сказала Эли, когда Амти поглаживала перчатку Шацара, как котенка, которого видит в последний раз. — Нам даже в худшем случае ничего не грозит. Ну, выгонит нас Царица из замка, но мы же маленькие девочки и не участвуем ни в чем. Даже то, что знали и не выдали, в принципе, довольно логично. Они же взрослые, а мы подростки.

Амти поигралась с мыслью о том, чтобы выдать всех своих, вовсе не для собственного спасения, не из трусости, а из привычной и жуткой соблазнительности тупой жестокости.

Она вздохнула, а потом сказала:

— Но ведь все это чудовищно опасно для них. Ты когда-нибудь думала, чего они хотят добиться?

Неожиданно Эли сверкнула глазами, губы ее искривились, заблестела злая улыбка.

— Наивное дитя, — сказала она издевательски. — Ты не понимаешь, но я все знаю. Помнишь, как мы жили в Яме? Как крыски. Вся наша жизнь была: прятаться и добывать еду. Это унижение для человека, так жить, если думать, что эта жизнь не закончится никогда, если думать, что она — единственное, что для тебя возможно. Но когда борешься — совсем не то. Когда борешься, тогда ты герой, скрывающийся от врагов. Когда борешься, у тебя есть надежда. Тогда ты хочешь что-то изменить, встаешь для того, чтобы двигаться дальше. Даже если ничего не получится, ты делаешь все. Даже если все, чего ты добился: не чокнулся и тебя не расстреляли. Это типа уже много. Взрослые хотят борьбы, типа войны. Они хотят делать что-то, что-то там менять. Остановиться для них все равно что сдохнуть, признать свое поражение, признать, что они жалкие. А для нас нет, мы маленькие. Если убьют Царицу, мы вернемся назад. Но вряд ли будем героями. Скорее всего будем так же прятаться, только в других подвалах. Зато мы что-то изменим. И это даст им шанс не свихнуться еще немного. Ты все просекла?

Амти помолчала, а потом кивнула.

— Ну, да. Просто они могут умереть.

— Да. А еще они могут умереть здесь по любой другой причине. И тем более умереть в Государстве. Ссыкуха ты.

Амти погладила перчатку Шацара, а Эли фыркнула:

— Но не бойся. Я думаю, что все будет в порядке. Ты только не считай, что взрослые особенно знают, что делают. Ничего они не знают. Как мы.

— Только проблем у них больше.

— Ну, да. Помоги мне накраситься лучше.

Пока Амти подводила стрелки у Эли на глазах, Эли старалась сидеть неподвижно, что для нее явно было очень сложно.

— Ты так и пойдешь в школьной форме?

— Я думаю, это основа моей самоидентификации.

— Звучит извращенно.

— Заткнись и не мешай мне, а то будешь страшная.

Они собирались мучительно долго, будто специально растягивая время. Амти все не могла перестать думать о том, что сейчас взрослые где-то готовятся к такому ответственному делу, как убийство Царицы.

И они с Эли никак не могли им помочь.

— По крайней мере, мы не мешаемся, — сказала Амти, когда они вышли из комнаты.

— Тоже клево.

Единственное, что Амти взяла с собой, так это дневник, вернее рукопись того мальчишки, чья тетрадь не была подписана. Они договорились встретиться с Хамази в холле. Хамази тоже жила в замке, правда в отличии от них не бездельничала, а занималась организаторской работой. Наверное, в бытностью свою старостой набралась опыта руковождения толпой психопатов. Амти сомневалась, что Инкарни Двора намного хуже четырнадцатилетних мальчишек-школьников. Впрочем, Амти ведь училась в школе для девочек, возможно, она излишне демонизировала смешанное обучение.

Амти хотелось думать о чем-то нейтральном, далеком от темы сегодняшнего праздника, но как только Хамази увидела их, она помахала рукой и сказала:

— С Днем Темноты, девочки!

— Что это вообще за праздник? — спросила Эли. Хамази приосанилась, будто ожидала этого вопроса, поправила свой традиционный высокий хвост и начала:

— Стыдно не знать, девочки, основные праздники нашей культуры. День Темноты празднуется в самый короткий световой день в году. В этот день каждый Инкарни вспоминает Мать Тьму, которая дала нам жизнь и почитает ее заветы.

— Такие как "убей себя и всех вокруг?"

— Да, вот такие. В целом, это единственный завет. Я бы сформулировала как "уничтожь себя и всех вокруг".

— Это была шутка, — сказала Амти мрачно, но Хамази было не остановить. Они шли по извилистым и запутанным, как корни дерева под землей, коридорам дворца. Амти рассматривала безумные картины, развешанные на стенах. Адрамаут рассказывал, что Царица рисовала их, когда вернулась после схождения по Лестнице Вниз. На картинах были чудовища и чудовищные места. Амти и не думала, что есть места ужаснее Двора и чудовищнее его чудовищ, но они были. Существа на картине были хрупкими червяками, за которыми следовали комки внутренностей, свиными тушами с открытыми матками, откуда прогрызались поросята, похожей на освежеванного ската плацентой, истекающей кровью и украшенной глазами, зародышами с несколькими головами, наросшими на ком-то, кого Амти и охарактеризовать как живое существо не могла — так, скопление раковых клеток. Обнаженные кости, органы, дефективные, несчастные создания. Амти подумала, что, может быть, из-за диких видений Лестницы Вниз, Царица держала при себе Адрамаута с его страстью к плоти.

Амти видела и места — полностью покрытые гноящейся плотью стены, полы, где под чьими-то босыми ногами стонут полуживые люди. Чудовищные видения, которые вполне могли относиться к самому Двору, но были самую малость слишком. Глубже. Амти подумала, что сам Двор стремится сойти по Лестнице Вниз, все время расширяя границы дозволенного. По сути, Двор стремится, чтобы каждый следующий правитель был хуже, безумнее предыдущего. В этом мире все перевернуто с ног на голову. Адрамаут говорил, что эти картины во Дворе не считались ужасными, они считались прекрасными, кроме того они были доказательством смелости их Царицы. Адрамаут сам множество раз вдохновлялся ими в работе. Еще Адрамаут обмолвился, что сходи он по Лестнице Вниз, его картины были бы другими. То, что едва не свело с ума Царицу, не было отвратительно для него. Для него у Лестницы нашлись бы иные видения. Рассматривая картины Амти вспомнила о метафорах в записях из черной тетради. Раковые клетки, признаки болезни, смерти и разложения на монстрах с картин Царицы были почти неотличимы от зародышей новой жизни. Вся жизнь представлялась на этих картинах, как нечто уродливое, больное.

Хамази продолжала, как будто ее картины на стенах совершенно не трогали:

— Кроме того, это единственный день в году, когда Царице могут бросить вызов. Тот, кто сможет сойти по Лестнице Вниз дальше нее, станет новым правителем. Правда, никто не бросал ей вызов уже много лет, после того, как последний претендент пропал и его тело так никогда и не нашли. Ни один из тех, кого он брал с собой тоже не вернулся. Обычно претендент идет со слугами, чтобы обмануть Тьму или скормить их ей. Тогда могут отразиться не твои кошмары, а кошмары твоего спутника. Аркит, правда, единственный, кто вышел назад вместе с Царицей, когда испытание проходила она. Говорят, он прошел три ступени. Некоторые цари не могли пройти дальше. Я, впрочем, не думаю, что сегодня будет вызов. Царица хорошо правит, кому нужно жертвовать собой и, возможно, навсегда остаться в месте кошмарнее кошмара...

Хамази все болтала, а Амти думала, что она бы никогда не бросила никому вызов. Еще чего не хватало, жертвовать своим разумом ради силы и власти.

— Кстати, Царица обещала, что, возможно, меня сегодня будут награждать. Я хорошо ей служила, — Хамази сказала это с гордостью, но в голосе ее слышалась некоторая тоска, будто хорошо устроиться во Дворе, жить в роскоши и потворстве своим желаниям не было тем, чего она хоть сколько-нибудь хотела. Продолжила Хамази наоборот притворно-весело:

— Да, в общем, возможно в начале церемонии, она даст мне титул Принцессы Крови.

— Клево, — сказала Эли.

— Поздравляем, — добавила Амти.

Хамази вежливо и с достоинством кивнула.

Они спускались вниз, и Амти отчасти помнила маршрут из сна про Адрамаута. Но помещение, где находилась дверь на Лестницу Вниз было теперь совсем другим. Когда Амти видела тот сон, это было большое, темное, пыльное помещение за которым, казалось, скрывается только еще более пыльный подвал. Сейчас Амти увидела зал на редкость хорошо освещенный для Двора. Стены были покрыты битым стеклом, от которого отражался свет, делавшийся еще более ярким, почти неприятным. Амти подумала, что свет здесь не просто неприятен — он нарочито неприятен. Еще она подумала, что не получится провести вечер, прислонившись к стеночке. Битое стекло, когда она коснулась его пальцами, едва не порезало ей кожу.

И все же было красиво. Зал все переливался невозможным светом, от которого так резало глаза, постепенно наполняясь народом. Помещение было способно вместить человек сто, максимум сто двадцать. Остальные, видимо, должны были праздновать на улице. Амти обрадовалась, что принадлежит к числу избранных. Люди перешептывались, что Царица еще поздравляет простолюдинов, но еще до полуночи будет здесь. К потолку был приделан циферблат часов, стрелка указывала, что сейчас без десяти одиннадцать.

Аштар и Шайху уже были в зале. Аштар выглядел вполне здоровым и уж точно веселым. Заживало все на нем куда быстрее, чем на обычных людях. Аштар выглядел как и всегда, но на лице у него был закрывавший рот намордник, украшенный драгоценными камнями и железными шипами. Когда Амти и Эли навещали его в последний раз, он страшно комплексовал из-за своего искажения. Наутро после своего почти что последнего боя и уж точно последнего боя для его печени, Аштар обнаружил, что у него пробились тонкие кошачьи клыки. Они вовсе не были так ужасны, как зубы Адрамаута, которые все были одинаково острыми и длинными, как у хищной рыбы. Тем не менее, два острых кошачьих клыка выдавали в нем хищника, которым он и являлся. Аштар этого не любил.

Первое, что он спросил у них было:

— Ну, как я выгляжу? — голос его звучал приглушенно из-за намордника.

— Придумай что-нибудь другое, братец. Это — Хамази.

— Приятно познакомиться, — улыбнулся Аштар, протянув ей руку. — Эли, ты коллекционируешь школьниц?

Эли хихикнула, а Хамази сложила руки на груди, но ее недовольный комментарий прервал Шайху. Он снял бокал шампанского с подноса снующего туда-сюда официанта, отпил.

Рубашка официанта, Амти заметила, была в крови, а из кармана пиджака торчало лезвие. Часто по желанию гостей ему приходилось добавлять в шампанское свою кровь. Амти слышала, что есть такие Инкарни, которые не могут больше пить и есть без добавления хоть капли человеческой крови.

Шайху вручил бокал Хамази, сказал:

— Она чудесная девушка, Аштар! Ты совершенно зря сравниваешь ее с нашей четырехглазкой.

Амти прищурилась, поправила очки. Ей очень захотелось напомнить Шайху, что там, в Государстве, у него была девушка, которую он почти любил.

— Судя по твоему лицу, Амти, ты тоже хочешь шампанского! — улыбнулся Шайху.

— Нет, — сказала Амти. — Я хочу, чтобы ты умер.

Но когда мимо проплыл еще один официант, Амти взяла бокал и залпом выпила содержимое, так что в носу защипало. Хамази посмотрела на нее с явным неодобрением, а Эли захихикала.

— Амти! От тебя я этого не ожидал!

Услышав голос Неселима, Амти закатила глаза.

— Я думал, у тебя нет подростковых проблем, свойственных Эли.

— Я еще не напилась.

— И не надо.

— Кроме того, сегодня особенный день и мы должны...

— Да, — сказала Хамази. — Праздник — не повод доводить себя до скотского состояния.

Неселим посмотрел на Хамази, вдумчиво кивнул и принялся протирать очки.

— Эта юная леди права... — задумчиво сказал он. Хотя, судя по его голосу, куда больше его беспокоило наличие Хамази, чем то, что она сказала. Адрамаут и Мескете велели им держаться вместе, Хамази в их планы явно не входила. Вряд ли Адрамаут и Мескете смогли бы взять на себя еще одного малополезного подростка. И все-таки, в глубине души, Амти надеялась, что они захватят Хамази с собой. Может быть, как заложницу? Хотя кому она нужна? Из потока мыслей о грядущем, Амти вырвал голос Неселима.

— Никогда не любил масштабные празднества.

Амти попыталась поймать его взгляд, но не сумела, Неселим смотрел в пол. Он тоже волновался, подумала Амти, ему тоже было страшно. А если они делают глупость?