Восьмой частью стражи позже примчалась Мышь, притащила коробку с молочным сахаром и медовым печеньем. И новость: Неподарка в мужской спальне нет. Со вчерашнего вечера его не видели. Или говорят, что не видели. Потому что, если дуроловы, как обещали, столкнули его в очко уборной за заносчивость и неуважение к местным авторитетам, вряд ли кто скажет об этом правду даже Мыши. Но в дезинфекции про такое происшествие рано или поздно стало бы известно, измаранный в говне мимо них не проходит, а там тоже тишина.
Илан потер лоб ладонью. На любое хорошо, конечно же, рано или поздно находится свое плохо. Тенденция опасная, потому что на пути к спокойной жизни с исполнением обычных врачебных обязанностей вырастает все больше и больше препятствий. Мелких, побольше, ожидаемых и совершенно внезапных. Интересы Илана здесь дело десятое. Он работает не для себя. Эти неудобства отнимают время для пациентов. Зачем к нему вообще привели Неподарка? Общественно значимых тайн тот никаких не выдал. Даже про брата не сказал. Полагаться на него нельзя, пасти под неусыпным присмотром никак, на цепи в кладовке держать или пороть ежедневно Илану не по характеру. Только и остается, что покорно ждать, когда из относительного равновесия в положении 'хорошо и все удается' ход вещей сам собой склонится в сторону 'нехорошо и неловко'. И ничего с этим не делать, потому что в Арденне жизнь изначально устроена, как маятник из света в полный беспросвет. А побывало в беспросвете, значит, жди естественного улучшения.
Побуждение пойти и разобраться, кто такой смелый, что обещал личного помощника доктора Илана искупать в уборной, или кто видел Неподарка входящим-выходящим из госпиталя Илан отмел, как не самое первое дело на линейке приоритетов. Вечером вернется из города Намур, можно будет поговорить серьезно. Если на то пошло, пусть забирает раба себе сумку с документами носить или возвращает в адмиралтейство. Из Илана что руководитель госпиталя, что рабовладелец аховый. Для упрощения или осложнения жизни в маятнике ему и Мыши вполне достаточно.
— Так что, доктор? Дальше искать затупка, или пусть себе чудит? — спросила Мышь.
— Пусть чудит, — махнул рукой Илан. — Если к вечеру сам не вернется, сообщу в префектуру, они его привели, они пусть и разыскивают.
— Да хорошо бы найти, — прищурилась Мышь.
— Тебе-то он к чему? Ты же мечтала от него избавиться.
— Денег должен, — призналась Мышь.
— Сколько? — удивился Илан.
— Полтора медяка, которые вы мне оставили с туфлей.
— Не давай ему ничего и никогда. Он работает без оплаты. Не вернет.
— А почему он вообще у вас работает?
— У него нет выбора, мне его привели и оставили, чтоб кормил. Он раб. Чужой. Я не могу его ни отпустить, ни силой принуждать к повиновению.
Мышь присвистнула.
— Во мутень! Позавчера спрашивал меня, как пройти на Судную площадь. Я в ответочку и говорю — тебе зачем? На эшафоте попрыгать? Обиделся.
— Что-то я начинаю беспокоиться, — сказал Илан. — Напишу записку в префектуру — отнесешь?
— Кому отдать?
— Писарю на посту. Он найдет адресата.
— Давайте.
Илан попил в смотровой чая с печеньем, роженице дал сахара и немного воды, акушерке сказал — если еще через стражу доктор Гагал не проснется, а схватки не усилятся, сказать в операционной, чтобы готовили стол. Не спеша побрел в дезинфекцию нормально умыться и привести себя в порядок. Там и был найден сиделкой Рыжего: проснулся, задыхается. Кое-как собрал и связал распущенные волосы. Паузы в событиях всегда слишком быстро заканчиваются.
Спешил обратно, впрочем, почти без повода. Ничего страшного не случилось. Просто не отходит мокрота, потому что нужно стараться, откашливать, а страшно и послеоперационный шов мешает — болит. Паника нашла не на Рыжего, тот булькал и сипел с каким-то обреченным спокойствием, — Илану это не понравилось, но в первые сутки после операции всякое бывает. Панику поднял Обморок. Он сидел у кровати, прижав к щекам ладони и глядел с таким ужасом, словно Рыжий уже скончался и теперь булькает на него с того света.
Илан быстро скинул одеяло, скрестил Рыжему руки и ноги, поправил дренаж и одним движением повернул его на бок. Подложил под щеку салфетку, прижал ладонью шов до ощущения беспокойства, постучал по спине, велел:
— Кашляй.
Тот мотнул головой: не могу.
— Вдохни через нос в живот поглубже и на выдохе кашляй. Давай, солнце, давай. Работай. Надо!
По-хорошему, на одних уговорах все равно не получилось. Тогда Илан зажал Рыжему нос пальцами, тот задохнулся окончательно, задергался и на спазме, но мокроту сплюнул. Мало. Илан перешел на сторону, куда Рыжий был обращен лицом. Снова зажал ему сначала рот: вдох носом от диафрагмы, там поблизости нет повреждений. Потом нос. Толку мало, не вдыхает так, чтобы потом нормально выдохнуть. Еле-еле и с сипом. Придется по-плохому.
— Кричи, — сказал Илан и пальцами нажал возле краев раны.
У Рыжего на глазах выступили слезы. У Обморока тоже. Рыжий застонал и закашлялся. Вот, теперь все, как надо. Можно отпустить и забрать салфетку.
— Зачем вы его мучаете, — взмолился Обморок. — Перестаньте!..
— Так нужно, — ответил Илан. — Чтобы под разрезом не опало легкое. Надо раздышаться.
— Дикость какая-то, — еле слышно пробормотал Обморок на своем языке и отвернулся к окну. — Дикость и изуверство...
И Илан с удивлением понял, что его понимает — хофрский, если шумят не толпой, а в одиночку и с расстановкой, звучит почти по-ходжерски. Забавно.
Пришла сиделка с ведерком горячей воды, Илан забрал воду, отпустил сиделку на обед. Отжал обрывок салфетки, плававший в ведре, обтер Рыжему лицо, шею и плечи. Спросил Обморока:
— Будете смотреть, или поможете?
— Чем я могу помочь, ему так плохо, — проговорил Обморок, стараясь незаметно делать движение, которое сложно скрыть, — промокнул глаза рукавом больничной рубахи. Сейчас еще скажет: 'Извините, что-то в глаз попало'.
— И что теперь — руки опустить, и пусть лежит, пока до гнойных пролежней не долежится? — строго сказал Илан и обошел Рыжего со спины. — Идите сюда.
Обморок нерешительно ступил на шаг поближе. Илан снова отжал тряпку и вложил ее Обмороку в руку (тот чуть не отдернул ладонь — жжется), почти силой подтащил ближе к постели еще на пару шагов.
— Где на спине покраснела кожа, нужно протереть, — сказал Илан. — Смелее. Там ниже тоже спина. Бедра, голени, пятки. Не бойтесь, трите. Теперь обсушить. Камфорный спирт. Подставляйте ладони, я налью. Тряпку на место, делаем руками. Втирать. Сильнее! Учитесь, раз попросились сюда, у нас не принято бездельничать. Будете просто так сидеть и впитывать чужое горе — через два дня ляжете рядом с мигренью и упадком духа. Ни вам, ни нам это не нужно. Я верю, что вы смелый человек, просто подавлены обстановкой, к такому нужно привыкнуть. Работа помогает лучше всего. Начинайте с затылка и вниз!
Обморок приложил ладони и стал тереть, Илан капал спирт. Рыжий поперхнулся остатками мокроты, когда дело дошло до ягодиц, и посланник Ариран в испуге отдернул руки. Илан перегнулся через Рыжего, заглянул ему в лицо:
— Как чувствуешь себя? — и подставил ладонь.
'Глу... по'. Ну, хоть как-то реагирует. Хоть на что-то.
— Согласен, — улыбнулся Илан, чуть подвинул Обморока ближе: — Не гладьте, словно собираетесь грешить. Растирайте с усилием, нужно восстановить движение крови. Долго лежать на спине, не шевелясь, очень тяжело, а на боку пока больно и самому не повернуться, нет сил. С простыми вещами по уходу умейте обойтись без меня. Пока посланник Мараар не начнет вставать с постели, нужно повторять повороты на бок и растирания минимум раз в стражу, и без напоминаний со стороны персонала. Задача вам понятна?
Обморок вздохнул так тяжко, словно ему приказали разгрузить корабль в порту в одиночку. Несмотря на слитую утром кровь, щеки и уши у него стали розовые, как у пойманного с неприличной картинкой подростка. Илан взял Обморока руками за плечи, развернул их, выпрямил. Вернул в то положение, которое было утром, до аптечного корпуса. Снова налил ему спирта на ладони, кивнул продолжать. Потом сам уложил Рыжего на спину, укрыл одеялом. Рыжий повел глазами, будто зрячий, задержался взглядом на Илане, и опять уставился в никуда. Дышалось ему легче. Илан надеялся, лежалось тоже. Сказал Обмороку:
— Это наша жизнь. Госпиталь. Больница. Мы вмешиваемся в тела и в судьбы, мы нарушаем писанные и неписанные запреты морали, приличий, святого и предопределенного. Часто без согласия причастных. Я не спрашиваю вас, хотите вы или не хотите что-то делать. Мне тоже часто приходится заниматься тем, что мне совсем не нравится. Здесь надо, значит, надо. Здесь чье-то тело — работа, а чей-то характер — помеха. Здесь у людей другое чувство стыда. Стыдно только одно — не помогать, когда можешь оказать помощь. Здесь нет чудес, зато чудеса можно делать своими руками. Поэтому никогда не опускайте рук. Если можете сделать чудо или помочь сделать его другому — не стойте в стороне.
— Я боюсь причинить вред, — медленно проговорил Обморок. — Мой товарищ при смерти. А вы надо мной смеетесь.
Илан помнил слова 'отвечаю жизнью'. Казнят тебя, если он умрет? Ну, так борись, что же ты, Обморок. В твоих интересах помогать. Сказал:
— Есть ситуации, в которых вред наносят бездействие и опасения. Эта — именно такая. Помогать расправить легкие и избежать отека, на выдохе зажав нос и создавая ладонью сопротивление на губах — каждую половину стражи по три вдоха. Не жалеть, не пугаться, не убегать к окну. Нужно, или умрет. Шов прижимать ладонью до несильной боли, чтобы при дыхании не поднималась грудь, но осторожно, нельзя задевать дренаж. Салфетки с мокротой не выбрасывать. Мне нужно знать, нет ли крови. Мыть горячей водой, начиная с лица и плеч, не трогая область операционной раны — два раза в сутки, с этим вас кто-нибудь на первых порах проконтролирует. Поворачивать на бок и растирать с камфорой затылок, спину, ягодицы и ноги не реже раза в стражу. Расправлять простыню и менять положение подушки — постоянно. Берите за руки и заводите их за голову и обратно вниз или просто сгибайте в локтях и запястьях. Плечевой сустав на стороне операции — двигать своими руками, не давая помогать себе. Медленно и осторожно. Это естественные движения, если не давить и не спешить, от них не станет плохо. Берите под колени и сгибайте ему ноги несколько раз подряд, не отрывая стопу от постели, тоже медленно и осторожно. Уши, затылок, шею, ладони, запястья, пальцы, руки выше локтей — хоть все время сидите и растирайте. Живот массируется сначала сверху вниз, потом по кругу, потом внизу от левого подвздошья к правому, с легким нажимом от основания ладони. Немного оживет — будет делать сам. Пока не может, кто-то должен заниматься. Начнете в следующий подход. Сиделку я отпущу немного отдохнуть, она вернется к ночи. Для медицинского контроля у вас есть я, если вдруг я занят, в отделении всегда присутствует дежурный врач или можно обращаться на фельдшерский пост в коридоре. Если заснете — кто-нибудь все время будет заходить и проверять, как дела. Если все хорошо, дадут поспать, если нет — попросите на посту крепкий чай. Нужно выйти — обязательно сообщите об этом на пост. Чтобы в палате всегда кто-то был. Вопросы остались?
— Это все... надолго?
— Не знаю. Увы, не знаю, — покачал головой Илан. — Нож в сердце не заноза, я не могу исцелить его следы в одно касание. Я не волшебник. Если все пойдет хорошо, растирать и умывать себя сам начнет завтра или послезавтра, вставать будем на третий-четвертый день. Просто вставать и ложиться обратно. Ходить на пятый-шестой. На десятый снимем швы. О сегодняшних несуразностях не волнуйтесь. Как я разговариваю, как вы смешно боитесь и как это все для вас всерьез мучительно — первые сутки после операции в тумане, они почти неотличимы от бреда. Это не запомнится. У вас есть немного времени привыкнуть, стать увереннее. Не опускайте рук.
И потрепал опустившего голову Обморока по загривку. Тот подался вплотную к кровати, уходя из-под ладони. Лет двадцать пять ему. Или чуть меньше. Взрослый. Мужчина. Воин. Ничего, что Обморок. Падать в обмороки тоже скоро перестанет. Выдержит, не сбежит.
— Извините, рефлекс, — усмехнулся Илан и вышел из палаты.
Последнее слово было ходжерским. Может, и хофрским. Посланник изумленно посмотрел Илану вслед.
Сразу за дверью стояла Мышь — подглядывала в замочную скважину.
— Вы нехреновый проповедник, доктор, — засмеялась она.
— А ты обнаглела, крошка. Ты почему не в префектуре?
— Потому что я молодец! Я нашла нашего мутеня сама.
— Рассказывай.
— Я собралась убегать через черный ход к большим воротам, так к префектуре спускаться сподручней. Вдруг вижу в окно — чешет, ненаглядный, прямиком по лужам, не выбирая дороги. Так быстро, словно спер что и спешит съе... сбежать. Я за выступ стены — он меня не заметил. Прошпарил к спальне, не оборачиваясь. Я подождала десять сотых и пошла за ним. Уже улегся, спит. У робы подол мокрый, на пол капает, башмаки насквозь, под ними лужа, словно обоссался. В бок его толкнула, спрашиваю, где ты был? Он мне: протри глаза — здесь был, не видишь, сплю? Я спорить не стала. Иди, говорю, доктор Илан тебя искал еще стражу назад. Он отвечает: ничего, подождет, я свою работу по списку сделал, он мне сказал, помогай, когда хочешь, сейчас — не хочу. Я подумала спросить, попрыгал ли он на эшафоте, да не стала. По роже видно, что не только попрыгал и не только на эшафоте — глаз подбит. Может его, конечно, дуроловы отловили, но мне казалось, он бежит из города, потому что не от них с той стороны, а у нас под стеной...
— Мышь, тебя ждет награда, — сощурился Илан.
— Какая? — обрадовалась Мышь.
— Я прощу тебе все твои прошлые прегрешения и разрешу до вечера болтать, о чем захочешь и как захочешь.
— А сдачу от печенья, значит, нужно отдавать?
— Ты зажопила сдачу, подруга? Я думал, ты потратила все.
— Ну... там немного осталось.
— Ладно, и это прощаю. Гуляй, босота, на все деньги.
— А что теперь?
— Все мои планы на сегодня спутались. Впрочем, планы тоже были так себе. Я пройдусь по палатам, потом вернемся в акушерское и попробуем родить. Иди туда, чайку попей.
Мышь была согласна.
* * *
Между 'держать в голове' или 'сделать список', Илан выбрал второе. Хоть и не любил. Но Джата всегда составлял списки дел, списки подозреваемых, списки связей между подозреваемыми, списки последовательности действий. И еще какие-то списки, всегда коротенькие, чтобы не путаться во множестве пунктов, но Илан уже не помнил, какие. В открытой процедурной ключ лежал на столе. Илан забрал ключ в карман за пазухой, сел к столу, открыл чернильницу. Бумаги Актар оставил ему немного. На несколько списков не хватит, только на общий.
Проверить докторскую палату, обработать швы, перемотать повязки, понаблюдать Эшту. Отнести микстуру матери. Узнать, как прошла операция у доктора Раура. Что-то придумать с пропавшим ножом, смена разошлась, кто спать в комендантский корпус, кто по домам, из тех, кто остался поблизости, разве что сиделка Рыжего. Выдать капитанские Неподарку за побег (не иначе, от Мыши научился) и понять, что вообще с ним происходит, брата ли он бегал искать, или кого-то еще. Подкараулить Намура и с пристрастием расспросить его про Неподарка и его родственников. Про хофрское посольство тоже расспросить. Уточнить у Обморока или у Рыжего, не будут ли они обращаться в префектуру, дело вполне того стоит, а им самим сейчас не до выяснения обстоятельств и не до поисков виноватого. Зайти в канцелярию и взять на подпись контракт для Актара, пусть официально становится госпитальным врачом, сам расписывается за собственные лекарства и следит за временем, потому что если у аптеки не получится сваять по его прописи требуемое, то ну его с его претензиями и обидами туда, куда ему эти свечи и тампоны положено вкладывать, пусть все делает сам. И что-нибудь еще. Например, что хочет сам Илан? Ничего. На самом деле он хочет есть и спать. Но — ничего.
