Его глаза встретились с моими, глубоко-серые и напуганные.
— Я могу писать, — сказал он, но я могла отметить, что воинственность в его голосе скрывала сильное беспокойство. Том Кристи был образованным человеком, ученым и школьным учителем Фрейзерс Риджа. Именно к нему множество людей Риджа приходили за помощью, чтобы составить письма или официальные документы. Он очень этим гордился; я знала, что опасность утраты этой возможности была лучшим рычагом, который у меня имелся, — и это была не пустая угроза.
— Не долго, — сказала я, и мои глаза расширились, глядя на него, чтобы смысл того, что я имела в виду, был ясен. Он нервно сглотнул, но прежде чем смог ответить, вернулся Джейми, неся кувшин вина.
— Лучше послушай ее, — посоветовал он Кристи, присаживаясь на стойку. — Я знаю, каково это — писать с негнущимся пальцем, ага? — он показал свою собственную правую кисть и согнул ее, печально разглядывая. — Если бы она могла исправить это своим крошечным ножичком, я тут же положил бы мою руку на плаху.
Проблема Джейми была почти противоположной случаю Кристи, однако эффект был весьма схож. Безымянный палец был разбит так сильно, что суставы застыли, и он не мог сгибаться. Следовательно, у двух соседних пальцев с обеих сторон движение было также ограничено, хотя суставные сумки остались целыми.
— Разница в том, что твоей руке не становится хуже, — сказала я Джейми. — А его — да.
Кристи совершил небольшое движение, запихнув правую руку между бедер, как будто пряча ее.
— Ага, хорошо, — сказал он тревожно. — Это подождет какое-то время, точно.
— Достаточно долго, чтобы моя жена занялась другой рукой, — заметил Джейми, наливая вино в чашку. — Итак, ты сам подержишь ее, Том, или это сделать мне? — он изобразил вопросительный жест, держа чашку так, как будто собирался поить из нее Кристи, который выдернул правую руку из укрытия в складках одежды.
— Я справлюсь, — огрызнулся он и взял вино, удерживая чашку между большим и указательным пальцами с неуклюжестью, которая заставила его покраснеть еще сильнее. Его левая рука продолжала висеть в воздухе над плечом. Он выглядел по-дурацки и явно чувствовал это.
Джейми наполнил другую чашку и протянул ее мне, не обращая внимания на Кристи. Я могла бы подумать, что это врожденный такт со стороны Джейми, если бы не была в курсе непростой истории отношений между двумя мужчинами. Всегда была тонкая острая грань в любых взаимодействиях между Джейми и Томом Кристи, хотя им удавалось сохранять хорошую мину при плохой игре.
С другими людьми демонстрация Джейми его собственной поврежденной руки могла быть тем, чем казалась — подбадриванием и предложением поддержки в недомогании. С Томом Кристи это, возможно, было сознательно задумано как утешение, но тут также была скрытая угроза, хотя не исключено, что Джейми не осознавал этого.
Простой факт: люди приходили к Джейми за помощью гораздо чаще, чем они делали это по отношению к Кристи. Джейми пользовался большим уважением и восхищением, не смотря на покалеченную руку. Кристи не был популярной персоной, он мог потерять то социальное положение, которое имел, если утратит способность писать. И — как я резко отметила — руке Джейми не становилось хуже.
Кристи смотрел, сузив глаза поверх своей чашки. Он не упустил угрозы, была она намеренной или нет. Только не он: Том Кристи по натуре был подозрительным человеком, и был склонен видеть угрозу даже там, где она не предполагалась.
— Я думаю, рука теперь немного стабилизировалась, дайте мне позаботиться о ней, — я осторожно взяла его за левую руку и размотала ткань. Кровотечение остановилось. Я установила руку так, чтобы опустить ее в миску с водой с заваренным чесноком, добавила несколько капель чистого этанола для дополнительной дезинфекции и принялась собирать свои инструменты.
Начинало темнеть, и я зажгла спиртовую лампу, которую Брианна сделала для меня. В свете ее яркого, устойчивого пламени я видела, что с лица Кристи сошел сиюминутный порыв гнева. Он не был бледен, как раньше, но выглядел неловко, словно полевка в стае барсуков, его глаза следили за моими руками, в то время как я выкладывала нити, иглы, ножницы, чистые и сверкающие на свету.
Джейми не ушел, он остался, прислонившись к стойке, потягивая свое вино, видимо, на случай, если Кристи вырубится снова.
Мелкая дрожь пробежала по кисти и руке Кристи, более заметная, поскольку рука лежала на столе. Он снова потел. Я чувствовала его запах: резкий и горький. Это был запах чего-то полузабытого, но немедленно узнаваемого, который, в итоге, заставил меня определить проблему: это был страх. Он, возможно, боялся крови и, конечно, боли.
Я сосредоточила свой взгляд на работе, склонив голову ниже, чтобы не дать ему увидеть что-либо на моем лице. Я должна была заметить это раньше, и могла бы заметить, подумала я, если бы он не был мужчиной. Его бледность, обмороки... не от потери крови, но от шока, вызванного видом крови.
Я зашивала мужчин и мальчиков постоянно. Земледелие в горах было грубой работой, и редкая неделя обходилась без того, чтобы передо мной не представали раны от топора, порезы от мотыги, рубленые следы кирки, укусы свиней, рваные раны кожи головы, нанесенные во время падения на что-то, или некоторые другие незначительные повреждения, требующие штопки. По большому счету, все мои пациенты вели себя с полным безразличием, принимая мою опеку стоически, и сразу возвращаясь обратно к работе. Но, я понимала, что почти все мужчины были горцами, и многие не только горцами, но и бывшими солдатами.
Том Кристи был горожанином из Эдинбурга — он был заключен в Ардсмуир как сторонник якобитов, но никогда не сражался. Он был уполномоченным представителем. На самом деле, — это было для меня открытием, — он, похоже, даже никогда не видел реального военного сражения, не говоря уже о ежедневном физическом столкновении с природой, которое влекло за собой горное земледелие.
Я осознала, что Джейми все еще стоит в тенечке, потягивая вино и наблюдая с чуть ироничным безразличием. Я быстро взглянула на него, выражение его лица не изменилось, хотя он встретил мой взгляд и слегка кивнул.
Губа Тома Кристи была зажата между его зубами, я могла слышать слабый свист его дыхания. Он не мог видеть Джейми, но знал, что тот здесь: неподвижность его спины ясно говорила об этом. Он, может быть, и боялся, этот Том Кристи, но все же обладал некоторым мужеством.
Ему могло бы быть не так больно, если бы он расслабил мускулы руки и кисти. Хотя, в сложившихся обстоятельствах, я вряд ли могла ему это предложить. Можно было бы настоять, чтобы Джейми ушел, но я почти закончила. Со вздохом, в котором смешались раздражение и недоумение, я подрезала последний узел и положила ножницы.
— Теперь все хорошо, — заключила я, нанося напоследок мазь из эхинацеи на рану и накладывая чистую полотняную повязку. — Держите это в чистоте. Я приготовлю немного свежей мази для вас, отправьте ко мне Мальву за ней. Возвращайтесь через неделю, и я сниму швы, — я заколебалась, посмотрев на Джейми, потому что испытывала некоторое нежелание использовать его присутствие как шантаж, но это было ради благополучия Кристи. — Потом я позабочусь о вашей правой руке, хорошо? — сказала я твердо.
Кристи по-прежнему потел, хотя цвет его лица начал возвращаться к естественному оттенку. Он взглянул на меня, и затем, невольно, на Джейми.
Джейми слегка улыбнулся.
— Да ладно, Том, — сказал он. — Это не должно беспокоить тебя. Всего лишь крошечный разрез. У меня бывало и хуже.
Слова были сказаны обычным тоном, но могли бы точно также быть написаны огненными буквами в фут высотой. "У меня бывало и хуже".
Лицо Джейми по-прежнему оставалось в тени, но его глаза были отчетливо видны, раскосые от улыбки.
Том Кристи не изменил своей жесткой позы. Он противостоял взгляду Джейми, прикрывая своей искривленной правой рукой забинтованную левую.
— Ага, — ответил он. — Хорошо, — его дыхание было тяжелым. — Я согласен, — он резко поднялся, пнув табурет в сторону, и направился к двери, немного пошатываясь, как человек, который выпил лишнего.
Возле двери он остановился, нащупывая ручку. Найдя ее, он выпрямился и обернулся, глядя на Джейми.
— По крайней мере, — сказал он, дыша так тяжело, что спотыкался на словах, — по крайней мере, это будет благородный шрам. Не так ли, Мак Дью?
Джейми резко выпрямился, но Кристи уже вышел, топая по коридору шагами настолько тяжелыми, что бряцали оловянные тарелки на кухонной полке.
— Ах ты чертов засранец! — сказал он с выражением между гневом и удивлением. Его левая рука непроизвольно сжалась в кулак, и я подумала, хорошо, что Кристи так стремительно вышел.
Я не была уверена в том, что произошло, — или происходит, — но испытала облегчение от того, что Кристи исчез. Я чувствовала себя как горсть зерна в ловушке между двух жерновов, оба пытались размолоть друг другу лицо, не обращая внимания на несчастные зерна между ними.
— Я никогда не слышала, чтобы Кристи называл тебя Мак Дью, — заметила я осторожно, заворачивая в салфетку мои хирургические принадлежности. Кристи, конечно, не разговаривал на гэльском, но я никогда не слышала, чтобы он использовал даже гэльское прозвище, которым другие мужчины из Ардсмуира постоянно называли Джейми. Кристи всегда обращался к Джейми "мистер Фрейзер" или, в моменты, которые могли бы считаться задушевными, просто "Фрейзер".
Джейми издал ироничный шотландский возглас, затем поднял полупустую чашку Кристи и энергично осушил ее.
— Нет, он этого не делал, чертов сассенах, — затем бросил беглый взгляд на мое лицо и одарил меня кривой улыбкой. — Я не тебя имел в виду, Сассенах.
Я знала, что он не имел в виду меня; слово было сказано с совершенно другой — вызванной шоком — интонацией, с горечью, которая напомнила мне, что "Сассенах" имело отнюдь не дружелюбное значение в обычном использовании.
— Почему ты назвал его так? — полюбопытствовала я. — И что он имел в виду, когда болтал о "благородном шраме"?
Он опустил глаза и не ответил сразу, однако негнущиеся пальцы его правой руки беззвучно барабанили по бедру.
— Том Кристи — крепкий человек, — сказал он чуть погодя. — Но, ради всего святого, он высокомерный маленький сукин сын! — он поднял взгляд и улыбнулся мне немного печально. — Восемь лет он жил в тюремной камере с сорока мужчинами, которые говорили на гэльском, и ни разу не опустился до того, чтобы хоть слово такого варварского языка слетело с его губ! Боже, нет. Он говорил по-английски, независимо от того, с кем он разговаривал, и если человек не знал английского, тогда Кристи стоял там как камень до тех пор, пока кто-нибудь не приходил, чтобы истолковать его.
— Кто-нибудь вроде тебя?
— Время от времени, — он посмотрел в сторону окна, как будто для того, чтобы мельком увидеть Кристи, но ночь полностью накрыла все, и оконное стекло давало только слабое отражение хирургической, наши собственные очертания были подобны призракам в стекле.
— Роджер говорил, что Кенни Линдсей упоминал что-то о... претензиях мистера Кристи, — сказала я аккуратно.
Джейми бросил на меня быстрый взгляд.
— О, он так говорил? Похоже, Роджер Мак засомневался в благоразумии решения принять Кристи арендатором, я полагаю. Кенни ничего не скажет, покуда его не спросят.
Я уже привыкла к скорости его рассуждений и точности его интуиции, и не задавала вопросов.
— Ты никогда не рассказывал мне об этом, — сказала я, подходя, чтобы встать напротив него. Я положила руки ему на грудь, глядя вверх, в его лицо.
Он положил свои руки поверх моих и вздохнул достаточно глубоко, чтобы я почувствовала движение его груди. Затем он обвил меня руками и притянул ближе, так что мое лицо уткнулось в теплую ткань его рубашки.
— Ага. Знаешь, не так уж это и важно.
— И ты, наверное, не хочешь думать об Ардсмуире?
— Нет, — ответил он мягко. — Хватит с меня прошлого.
Мои руки лежали сейчас на его спине, и я вдруг неожиданно осознала, что, скорее всего, Кристи имел в виду. Через ткань я могла ощутить линии шрамов, явно проступающие под кончиками моих пальцев как нити рыболовной сети, покрывшей его кожу.
— Благородные шрамы! — возмутилась я, поднимая голову. — Ну что за ничтожный ублюдок! Он это имел в виду?
Джейми слегка улыбнулся в ответ на мое негодование.
— Ага, это, — сказал он сухо. — Вот почему он назвал меня Мак Дью, — чтобы напомнить мне об Ардсмуире, так чтобы я понял наверняка, что он имел в виду. Он видел, как меня выпороли там.
— Это... это... — я была так зла, что с трудом могла говорить. — Надо было пришить его гребаную руку к его яйцам!
— И это говорит врач, который поклялся не навредить? Я весьма шокирован, Сассенах.
Он тут же засмеялся, но я не разделяла его веселья.
— Грязный мелочный трус! Он боится крови, ты знал это?
— Ну, да, я знал. Ты не можешь жить бок обок с человеком в течение трех лет, не изучив великое множество вещей, которые, может, и не хотел бы знать о нем, не говоря уже чем-то подобном этому, — он посерьезнел, хотя намек на улыбку все еще прятался в уголках его рта. — Когда меня приволокли после порки, он стал белым как сало, отошел, и его стошнило в углу, затем лег, отвернувшись к стене. На самом деле, я не обратил внимания, но помню, что подумал, что это было как-то грубо. Я был сплошным кровавым месивом, а он вел себя как меланхоличная девица.
Я фыркнула.
— Не шути об этом! Как он вообще посмел? И то, что он подразумевал, так или иначе: я знаю, что произошло в Ардсмуире, и те чертовы... ну, я имела в виду, что это благородные шрамы, и каждый там знал это!
— Ага, наверное, — сказал он, и намек на веселье пропал. — В тот раз. Но когда меня поставили перед ними, все могли видеть, что я уже был порот раньше, ага? И ни один человек никогда не говорил ни слова о тех шрамах. До сего дня.
Это заставило меня замереть.
Порка была не просто жестокой: она была позорной — с намерением изуродовать на всю жизнь, равно как причинить боль, и сообщала о бандитском прошлом так же ясно, как клеймо на щеке или обрезанное ухо. И Джейми, конечно, предпочел бы скорее вырвать с корнем свой язык, чем открыть кому-либо причину появления своих шрамов, даже если это оставляло всех в предположении, что он был выпорот за какой-то бесчестный поступок.
Я так привыкла, что Джейми всегда был в рубашке в присутствии чужих, что мне никогда не приходило на ум, что, конечно, люди из Ардсмуира знали о шрамах на его спине. И все же он скрывал их, и все притворялись, что их не существует — за исключением Тома Кристи.
— Хмпф, — произнесла я — Ну... И все равно, чтоб ему провалиться! Зачем ему говорить такие вещи?
Джейми издал короткий смешок.
— Потому что ему не понравилось, что я смотрел, как он потел. Он хотел отплатить, я полагаю.
— Хмпф, — сказала я снова и сложила руки под грудью. — Раз уж заговорили об этом, зачем ты это делал? Если ты знал, что он не выносит вида крови и тому подобные вещи, я имею в виду, зачем было стоять и наблюдать за ним?
