Волна вторая: Последствия

— Вот как... — Дамблдор огладил бороду. Колокольчики в ней едва слышно звякнули. — Это очень важная информация. Признаться, раньше я всегда думал, что Том — просто рвется с власти и силе, что склоняющиеся перед ним чистокровные маги и возможность безнаказанно убивать магглов и магглорожденных, тем самым "подтверждая", — Дамблдор скептически хмыкнул, — свое "высокое происхождение", доставляют ему удовольствие сами по себе. Но если он стремиться к благу для волшебного мира... — Дамблдор сделал паузу, заставив чету Уизли настороженно посмотреть на него, — ...то все очень и очень плохо. Куда хуже, чем я мог предположить!

— Хуже? — удивился Артур.

— Конечно — хуже, — усмехнулся Снейп. — Самые тяжелые войны идут не между "добром" и "злом", а когда сталкиваются два "добра", две "истины", ни одна из которых не может отступить даже на шаг, поскольку эта уступка будет для ее носителей "злом".

— Ты прав, Северус... — вздохнул Дамблдор. — И, боюсь, наша ситуация, как оказалось, именно такого свойства. Том не может отступить, признав черную магию — злом, подлежащим искоренению. Ведь для него те, кто согласятся с таким ограничением — "магглы с палочками", недостойные не только иметь собственное мнение, но и самого права на жизнь. Я же не могу допустить и мысли, что черная магия хотя бы отчасти имеет право на существование...

— Но почему? — непритворно удивился Мастер Тьмы Северус Снейп.

Дамблдор тяжело вздохнул, сложив руки на груди.

— Понимаешь ли, Северус, — директор помолчал, собираясь с мыслями. — Каждый из нас имеет собственный опыт. Прости, но с черной магией ты познакомился только лишь краем. Лишь чуть-чуть ты соприкоснулся с ее возможностями и тем влиянием, что она оказывает на реальность. И поэтому, вслед за Томом ты считаешь, что можно использовать эти возможности... и остаться человеком. Я же... Я видел, что случилось с Персивалем Дамблдором... моим отцом.

Все присутствовавшие посмотрели на него с удивлением. И Дамблдор, вздохнув, начал рассказ.

— Семья Дамблдор — одна из относительно древних. Не таких, как Блэки, или, скажем, Гонты, возводящие свой род к одному из Основателей, но, тем не менее, постарше "чистокровных" Креббов и Гойлов. Так что в наших архивах скопилось много знаний о природе магии... в том числе — и о черной магии, такой, что Том отдал бы левую руку за возможность взглянуть в инкунабулы, что собрали Дамблдоры за время существования рода.

Снейп несколько... скептически посмотрел на рассказчика.

— Да, Северус, — усмехнулся Дамблдор, — говоря это, я имею в виду именно то, что левую руку Том без труда восстановит, получив серебряный протез, аналогичный тому, который он даровал Петтигрю.

Присутствующие молча покивали, признавая аргумент солидным.

— Так вот... Род наш был древним... Но Сила стала покидать нас. Были ли причиной близкородственные браки, которые предки заключали, пытаясь сохранить чистоту крови, не зная еще, к чему это тогда еще не привело Гонтов... Или же какое-то деяние кого-то из предков, нарушивших какой-то из Законов... Но факт в том, что уже ко времени рождения отца Дамблдоры не могли похвастаться силой. И заменяли силу — знанием.

Но это не всегда помогало. Мы... мы теряли не только силу, но деньги, владения, уважение окружающих.

И тогда отец решил обратиться к черной магии. К знаниям, накопленным родом. К зловещим силам, что вне понимания смертных.

Результат первых опытов его удовлетворил. Я. Уже к рождению брата было понятно, что я стану сильным волшебником. И отец решил повторить. Но... Аберфорт... Он родился всего лишь "посредственным" магом. Не "слабым", далеко не слабым. Но... Он не устраивал отца. Совсем не устраивал. И тогда Персиваль Дамблдор решил сделать следующий шаг. Он провел очередной ритуал. Он... Он заключил Договор... С одним из герцогов Той Стороны.

— И Герцог обманул его? — вклинился в рассказ Артур Уизли.

Снейп, грустно усмехнувшись, покачал головой. И Альбус с ним согласился.

— Нет, Артур. Увы, но ты не прав. Наверное, лучше было бы, если бы Данталиан, семьдесят первый Столп Соломона, могущественный Герцог Гоэтии обманул того, кто решился заключить договор с ним. Увы, отец не пытался надуть демона. И владыка Той Стороны тоже полностью, точно и в срок исполнил свою часть договора. Моей сестре он даровал ровно то, что и обещал. Он дал ей Силу. А то, что душа и сознание Арианы не смогли справиться с "подарком"... Что ж. Это не было оговорено.

— Сестра? — вскинулась Молли. — Ариана? Но разве она не сошла с ума от того, что мальчишки-магглы поиздевались над ней?

— Нет, — вздохнул Альбус. — Боюсь, к тому времени сестра уже не была в полной мере человеком. Она... она боролась. Она пыталась обрести контроль... Но проигрывала эту битву, что бы мы, ее семья, не старались сделать. А отец... Он заплатил цену по погубившему сестру Договору. Чересчур высокую цену, если на мой взгляд. Его гордость, надо сказать — оправданная гордость сильного и знающего, хотя и не "великого", мага, стала гордыней. Амбиции — взлетели под небеса... а жалость, сострадание... они не то, чтобы исчезли из его души, но заняли в ней неподобающе ничтожное место. К счастью, он понял, что сотворил. К несчастью, случилось это слишком поздно. Он уже стоял над растерзанными трупами маггловских детей, посмевших посягнуть на то, что принадлежало ему... И тогда отец решил, что ему не место среди людей. Не место рядом с семьей. Он мог бы защищаться в суде Визенгамота. Чистокровные маги приняли бы объяснение, что Персиваль Дамблдор защищал семью от нападения магглов. Более того... Позже я говорил с отцом Себастьяном*. Церковь согласилась бы с решением о самозащите. Но... отец не сказал ни слова в свою защиту. Он не стал нанимать адвоката. Он полностью признал свою вину, и гордо заявил витенам, что сделает это снова... И его отправили туда, куда он и стремился — в Азкабан.

/*Прим. автора: нет, это не тот же самый отец Себастьян, что действует в "Школьном Демоне". Просто тезка.*/

— Откуда Вы... — начал было Артур.

Дамблдор улыбнулся и вклинился в возникшую паузу.

— Мне, как сыну своего отца, разрешили свидание. И я говорил с ним. Я услышал его. И я видел своего отца. Тот светлый, радостный, добрый человек, которого я привык видеть ребенком — уже практически совсем исчез под напором внешней тьмы. От Персиваля Дамблдора мало что осталось. А потом я видел, как сходит с ума Ариана. Она убила нашу мать, Кендру Дамблдор. И я сам до сих пор не знаю, что вело сестренкой, когда она кинулась под пересекающиеся заклятья в нашей "трехсторонней дуэли". Тогда я дал себе клятву, что избуду тьму, чего бы мне это не стоило... И то, что Том отчасти может быть и прав — ничего не меняет. Тому знанию, тому "развитию", тому "прогрессу" о котором он говорит — нет и не может быть места в нашем мире!

Директор постоял, как будто что-то вспоминая.

— Даже самые благие цели не оправдывают обращения ко Тьме. Барти Крауч Старший и Аластор Грюм... Они выбили для аврората разрешение использовать непростительные заклятья в первой войне против Тома. Они обратились ко Тьме — и сами подписали себе свой приговор. Артур, — светло улыбнулся Дамблдор. — Вот вы в Ордене удивлялись, как я мог не узнать Барти Крауча-младшего под личиной моего старого друга, Аластора Грозного глаза Грюма... Но дело именно в том, что заглянув в душу Барти — я увидел то, что ожидал увидеть в Аласторе. Душу, источенную Тьмой. И помните. Хотя сейчас Аластор — на нашей стороне, но все равно он — на краю. На самом краю. И лишь шаг отделяет его от Падения.

— А Вы сами, директор Дамблдор, великий светлый маг, — криво усмехнулся Снейп. — Вам удалось устоять?

— Снейп! — Вскинулась Молли. — Как ты смеешь...

Но замолчала, остановленная жестом Альбуса.

— Ты спрашиваешь у меня, сумел ли я устоять... — вздохнул директор. — Что ж. Я отвечу. Нет. Я давно Пал. Мне самое место в аду, если он, конечно, есть. За то, что я творил вместе с Геллертом, пока мы искали Путь. За то, что я сделал с тобой, со старшими Поттерами, с Гарри, с другими учениками Хогвартса, включая Драко Малфоя... Мне нет места ни среди живых, ни даже среди мертвых. Закончив свою миссию — я рухну во тьму, против которой боролся всю жизнь. И завершать мое дело придется Вам.

* * *

— Вот ... — мы выпали из транса, услышав, что произносит Гермиона. Обычно любимая избегала непарламентских выражений. Но сейчас она высказывалась сложно и витиевато, совмещая сразу несколько языков, поминая Альбуса Дамблдора, его предков, Вестников Света, вкусивших Плод Жизни, короля Артура, Мерлина, Моргану, рыцарей Круглого стола и всю челядь Камелота, а также их запутанные и непростые взаимоотношения. — ...старый... — она оглянулась на ошарашенную Джинни и Луну, старательно конспектирующую прозвучавшую филлипику, — ...грек. В плохом смысле этого слова! Даже, вроде бы, произнеся покаяние — он все равно продолжает манипулировать. Снейпом, Уизли... даже нами, хотя вроде бы и не должен знать, что мы его слушаем...

— Спокойнее, любимая, — прошептал я, обнимая Гермиону, и, не удержавшись, погладил ее по налившейся груди. — Спокойнее. Что бы он ни говорил, какие бы цели себе не ставил... После всего случившегося это ничего не изменит, — я любовался глазами Гермионы, которые темнели, возвращая себе природный цвет. — Альбус Дамблдор, Великий Светлый, — наш враг!

Глава пятьдесят третья

/*Авторское предисловие к главе: наверное, мне расскажут, что такого, как описано в этой главе — не бывает. Что такого "не может быть, потому что не может быть никогда". И, знаете... пожалуй, я даже соглашусь: не бывает. Но у нас тут не суровая соцреализЬма, в которое подобного рода "общение" привело бы к слезам, страданию, ссорам и разрыву отношений, а порнографическая сказка с БДСМ-уклоном. А почему эта сказка случилась именно такой — будет рассказано в прологе к Третьей Волне*/

Гермиона меланхолично взмахивала палочкой, отрабатывая заклятья по уходу за маленьким. Нет, это не она сама по себе такая спокойная. Просто мадам Помфри, которую Гарри пригласил после очередной вспышки беспокойства, едва не доведшей всех нас до нервного срыва, прописала старшей жене и хозяйке Дома Блэк курс весьма специфических зелий, предназначенных специально для беременных на поздних сроках, и позволяющих буквально "отстраниться от самой себя". Также колдомедик порекомендовала набор дыхательных упражнений и медитативных практик, для той же цели. Гермиону же целительница напугала тем, что в случае неисполнения рекомендаций — существует вероятность выкидыша. Вот наша старшая жена и принялась принудительно успокаиваться. И уж не знаю, зелья тут сработали, дыхательные упражнения, или же медитации... Но результат — налицо. Гермиона однозначно смогла успокоиться и взять свои нервы под контроль.

А вот про Гарри такого не скажешь. То, что Гермионе предстоит рожать примерно в то же время, когда мы с Луной будем сдавать экзамены — доводит его почти до безумия. Даже Луна, при всем ее не вполне однозначном восприятии опасностей, несколько раз отговаривала Гарри от идей, которые даже ей представлялись "чересчур опасными".

Вот и сейчас иссиня-бледный Гарри что-то чертит на столе, перелистывая том, который представляется мне крайне подозрительным. Пожалуй, нашего парня пора отвлечь от... что бы он там не делал.

— И-и-и!!! — ухватив Луну, я опрокинула ее на диванчик, и сама устроилась между ее разведенных в стороны ножек. Одета малышка Луна была... как всегда, то есть — в медальон. Да и я успела сбросить халатик.

Что ж. Внимание Гарри я однозначно привлекла. Наверное, стоит продолжать. Я впиваюсь в губки Луны требовательным поцелуем. Блондиночка расслабляется подо мной, не предпринимая активных действий, но позволяя мне делать с ней все, что захочу...

Указательный и средний пальцы я ввела во влажную щель, не добившись от блондинки большей реакции, чем довольно-таки вялый стон. Тогда я добавила большой палец в сморщенную дырочку, что сейчас находилась несколько ниже влажного женского плодородия. И теперь уже реакция была. Луну выгнуло так, что я едва не слетела с нее.

То сжимая тонкую завесу плоти, то отпуская ее, я начала двигать рукой, ощущая, как Луна сжимается вокруг вторгнувшихся в нее пальцев. Однако, надо сказать, что обычно белобрысая принимает в наших играх куда более активное участие. Даже когда я взяла ее в первый раз, Луна была гораздо более деятельна. Сегодня же блондинка по каким-то своим, непонятным простым смертным лунным соображениям решила разыгрывать пассивность и покорность. И это распаляло меня, заставляло испытывать темные и странные желания. Мне захотелось причинить боль своей любовнице. Свободной рукой я сжала розовую ареолу соска Луны, выкручивая его. Наверное, это было больно. Но Луна ни словом, ни знаком не дала понять, что хочет, чтобы я остановилась, или, хотя бы, действовала нежнее.

Покорность и пассивность Луны, прежде для нее совершенно не характерные, распаляли меня все больше и больше. Сознание плыло, как тогда, когда я по глупости угостилась из бутылки огневиски, что близнецы протащили в гостиную Гриффиндора. Я прижималась к теплому голенькому телу Луны, и все активнее двигала руками, стараясь добиться реакции. Но, видимо, расторгнутый договор лишил меня чего-то важного... И Луна не реагировала. А я не могла остановиться, прекратить... перестать мучить ее...

Резкая, острая боль на мгновение прояснила сознание. Не сразу, но мне удалось осознать, что это Гарри метнул мне в ягодицу один из тех дротиков для дартса, что в свое время кидала в меня Луна.

Я поняла, что надо разжать руку, которая сжимала сосок Луны, и прикрыть попку от новых попаданий... Но...

Сейчас я сама себе напоминала героиню одной из историй, которые рассказывала нам у камина Гермиона. Обезьянку, которой подсунули привязанную тыкву-горлянку, насыпав в нее вкусные и остро пахнущие семена. Обезьянка засунула лапку в узкое горлышко, ухватила добычу... а вытащить лапку так и не смогла. Она могла бы легко освободиться, разжав кулак: кисть свободно прошла бы через горлышко обратно. Но это означало бы остаться без добычи. И обезьянку поймали.

Так же поймали и меня. Мне следовало отпустить Луну, прекратить ее мучить и насиловать... Но я не могла.

Вспышки боли сыпались одна за другой. Все попадания приходились на левую ягодицу, и каждое следующее было чуть больнее предыдущего... и невыпитое вино кружило голову все сильнее и сильнее.

Я чуть отстранилась от Луны, и впилась ей в верхнюю часть левой груди жестким поцелуем, гарантированно оставляя засос, помечая ее. Конечно, нельзя было сказать, что "Луна — моя". Ведь мы обе — игрушки и наложницы Гарри. Но сейчас мне дали Луну на поиграться. И я игралась ею... А Гарри игрался со мной. В дартс.

— Это что, — спросила Гермиона, — переплетенные зеркала Венеры?

— Ага, — отозвался Гарри, и я поняла, что он не просто так метал дротики, но выстраивал капельками моей крови какую-то картинку.

Гермиона что-то нашептала нашему хозяину, и дротики начали впиваться мне в другое полупопие. А я постаралась обеспечить засосом другую грудку Луны.