Дилетант

— Ну-у ... Как тебе сказать? ... Видишь ли, по моему мнению, ты сейчас переживаешь некий, ... скажем так, творческий кризис. Если раньше ты хватался за любую техническую идею, только давай, то сейчас ты к этому, я вижу, остыл.

— Да, ... наверное, ... мне перестало это быть интересно.

— Вот... Это бывает... Я и подумал, что может быть тебе попробовать заняться чем-нибудь другим?

— Например, финансами? ... Ну, раз ты просишь меня заехать к этому Амшелю?...

— Можно и финансами. ... Тут ещё одно — мне хочется составить собственное мнение о том, как сейчас живут люди в Европе. Ведь сам я за границы России никогда не выезжал, поэтому всё, что я знаю о других странах, в основном вычитано мною из книг и газет. Но то, что люди пишут, ведь это только их взгляд. Сам я сейчас поехать не могу, так как некоторым образом являюсь государственным чиновником, а тебе доверяю. Заодно может, какую-нибудь техническую идею увидишь, вдруг у тебя опять интерес к механике появится? ... Да, кстати, везде покупай местные газеты, а если где попадутся и французские, или там другие какие, тоже покупай. К нам кое-что приходит, но с таким опозданием, что все новости оказываются старостями...

— Как? Старостями?... Забавно... А когда ехать?

— Да как будет подходящий корабль на Киль, так и поедешь, ... то бишь, поплывёшь.

Буквально через час после разговора с Габриэлем, ко мне пришёл Бекер. Это было естественно — не мог же Габриэль не рассказать Бенджамину, да и ребятам тоже, что едет в Европу, тем более что двое ребят едут с ним.

Размещать своих друзей у Дашковой я счёл неудобным (всё-таки вся компания — тринадцать человек), поэтому ещё до их приезда снял дом на набережной Фонтанки. Дом принадлежал когда-то преуспевающему купцу первой гильдии Роговикову, но после его смерти дело его пришло в упадок, и вдова решила сдачей дома в наём чуть поправить своё материальное положение.

— Александр, можно с Вами переговорить по поводу поездки Жана?

Габриэля Габриэлем называю только я. После его второго появления в имении уже под именем Жана Самуэля Паули, я провёл необходимую работу среди тех, кто его знал, как Габриэля, и объяснил, что настоящее его имя — Жан Самуэль, а Габриэль прозвище. По прозвищу могу называть его только я. Понятие прозвище народу было понятно, и моя отмазка сошла. Ну не придумал я другого более правдоподобного. Когда в Алексеевском появился Бекер, ему тоже была преподнесена такая легенда. Но потом, много позже, когда мы уже сдружились, истинную история Габриеля я ему рассказал. Примечательно, что Бекер это воспринял с ... удовлетворением, что ли.

— Конечно. ... Вы присаживайтесь. ... Я так понимаю, что наш общий друг с Вами поделился новостью.

— А не должен был?

— Де нет. Какой тут секрет. Вы хотите обсудить его поездку?

— Как я понял, Жан едет в Европу для сбора сведений о существующей политической обстановке?

— Да. ... — А может их послать вместе? Бенджамин за этот год показал себя надёжным человеком. Чем я рискую? — Вы считаете, он с этой задачей не справится?

— Гм,... задачи, по существу, никакой и нет — объехать несколько государств Центральной Европы и купить газеты, это может сделать любой мальчишка. Только для того, чтобы действительно оценить политическую обстановку в стране, мало прочитать издаваемые в этом государстве газеты.

— Я с Вами согласен. ... Простите Бенджамин, а что нужно, по Вашему мнению, чтобы составить объективную картину обстановки в какой-либо стране? И, ещё раз, прошу прощение,... а откуда Вы это знаете?

— Для объективной, как Вы сказали, картины нужно изучить много разной информации и не от одного источника. А знаю я это... Ну, во-первых — это очевидно, а во-вторых — мне об этом рассказывали. ... Перед моим отъездом в Россию ко мне пришёл один господин, представившийся чиновником из Foreign Office. Foreign Office у нас в Британии, это что-то типа вашей Коллегии иностранных дел. Он создан 12 лет назад путём объединения Северного и Южного департаментов правительства, каждый из которых отвечал за соответствующий географический регион Королевства. Так вот, этот господин попросил меня внимательнейшим образом отнестись к изучению жизни в России, объяснил, на что следует обращать внимание, кроме того, он предложил описывать всё это в письмах якобы моему брату.

Охренеть!!!!! Никакой отдельной разведывательной структуры в России ещё нет, а 'аглицкий шпиён' в ней уже есть! Ну, англичане! Ну, молодцы! Так и сам станешь англоманом, англофилом и англолюбом. Разве можно ими не восхищаться? Получается, что каждый англичанин, приезжающий в Россию, работает на британскую разведку. А какова же тогда вся разведывательная сеть? И ничего удивительного нет в том, что возле меня появился Бекер. Скорее всего, как только возле великих князей появился новый человек, его сразу взяли в разработку.

— А когда к Вам приходил этот господин из Форин-офис?

— Где-то в последних числах ноября 92 года.

— Получается, что я попал в разработку ещё раньше? С чего бы вдруг? В Англию попали металлические перья, они начали искать, кто автор девайса и вышли на меня?

— Не доводит, но излишняя доверчивость доводит... До чего доведёт доверчивость Сталина Гитлеру, а Горбачёва Рейгану? Везде нужен здравый смысл. Если перестанешь доверять друзьям, с кем останешься? А если доверять всем, то точно останешься на бобах. И ладно, если только ты. Вот смотри: Бенджамина к тебе привёл случай, он с тобой вполне искренен. То, что он тебе рассказал — чистая правда, и никакого камня за пазухой у него нет, но где гарантия, что со временем на него опять не выйдут ребята из Форин-офис и не убедят работать на них?

— Я так понимаю, что никаких писем 'брату' Вы ещё не писали?

— Нет, не писал, да и желания такого у меня не было. Если я кому-то в жизни чем и обязан, так это только своим родителям, за то, что меня произвели на свет и выучили, да ещё Вам, за то, что год назад вытащили из дерьма, а перед господами из Foreign Office у меня обязательств нет. ... Да и перед моей бывшей родиной тоже. Даже когда мне понадобились деньги в прошлом году, ну Вы знаете... я обратился к приятелю по Куинз-колледжу, но ответа так и не дождался.

— Скажите, Бенджамин, а вот Ваш приход ко мне был продиктован чем? Вы хотите мне помочь организовать... получение информации из-за рубежа?

— Я просто хотел сказать Вам, что можете на меня рассчитывать.

— Ну что ж, спасибо... Вы, когда приехали из Англии в Петербург, встречались с посланником мистером Уитвортом?

— Нет. Я счёл это не обязательным.

— А если я Вас попрошу попытаться устроиться работать в британское посольство?

— Я сомневаюсь, что бы меня без протекции туда взяли. Человек с улицы для посла, даже пусть он соотечественник, будет ни кем. Тем более, штаты посольства наверняка утверждаются в Лондоне.

— А если Вы напишите своему 'брату'?

— Чтобы мой, так называемый 'брат' помог, информация должна быть архиважной, ... но даже и в этом случае — без гарантии. Какая это может быть информация, чтобы вводить в штат посольства нового человека? А ведь количество дипломатов, наверное, ещё и согласовывается со страной пребывания.

— Да, скорее всего, Вы правы. Но принципиальных возражений у Вас нет?

— Принципиальных возражений у меня нет. Если Вы, таким образом, хотите выяснить, позволят ли мне мои принципы работать против моей страны, то скажу — позволят. Да, у меня есть обида за то, что случилось с моей семьёй, и как обошлись потом со мной на родине. Да, я хочу сунуть этих ублюдков носом в такое же дерьмо, в которое они сунули меня.

— Я понимаю Ваше желание мести, ... но дело в том, что я как раз никого совать в дерьмо не собираюсь. Это не моя цель. Дело, которое мне поручила Государыня Императрица, заключается вовсе не в том, чтобы кого-то куда-то сунуть, победить, или хотя бы кого-то просто обмануть. Для этого у неё других помощников хватает. Мне же поручен простой сбор и анализ информации. Для чего? Я думаю, что для более успешной политики. Вы же знаете, что сейчас происходит на территории Речи Посполитой?

— Да, я знаю, что там мятеж.

— Это не совсем мятеж, дорогой мой Бенджамин. Вернее, не так. Мятеж, восстание, бунт, что там ещё?... Путч, революция, переворот — вроде бы всё это синонимы, но вот масштабы у них разные. Взять путч и мятеж — это всегда является вооружённым выступлением против власти военных под руководством своих командиров. А вот восстание понятие уже более широкое. Это уже массовые выступления людей, объединённых целью. События в Речи Посполитой начинались с мятежа, но потом мятеж перерос в восстание. Сейчас там идут уже серьёзные боевые действия. Жертвы уже исчисляются тысячами, а будут десятки тысяч. А если бы у нас соответствующая информация была хотя бы за месяц до мятежа, смогли бы мы избежать жертв? Вполне вероятно... Причём жертв, заметьте, с обеих сторон. ... Наша армия это восстание подавит, я в этом не сомневаюсь, но что дальше?

— Дальше это повторится лет через тридцать-сорок. Всё зависит от того, насколько кровавым будет подавление, и насколько умной будет политика в отношении этой территории в дальнейшем. Это если не брать в расчёт внешние факторы.

— Вот. Причём это понимает и наша Императрица. Поэтому, чтобы принимать решения по какой-либо проблеме, да чтобы решение было стратегическим, на долгие времена, про эту проблему надо знать всё, ... ну, или хотя бы почти всё. ... А совать кого-то куда-то может дать только временный эффект, а потом можешь в этом 'куда-то' и сам очутиться. ... А сунуть, как Вы выразились, в дерьмо тех, кто, по Вашему мнению, виноват в бедах Вашей семьи... У итальянцев есть поговорка, не уверен в правильности, но звучит она кажется так: 'La vendetta e un piatto che si serve freddo'. Месть-это блюдо, которое лучше подавать холодным.

С Ольгой Александровной Жеребцовой, очаровательной ведьмочкой с чёртиками в глазах, знакомится мне и хотелось, и не хотелось. Признаться, она меня интриговала — женщина явно не ординарная и, ... в моё время про таких говорили (или скажут) — сексапильная. Сейчас, говорят — обворожительная, но для неё эти термины надо бы объединить.

Она меня интересовала и как объект возможной разработки, и как женщина, которая в будущем может сыграть одну из ключевых ролей в заговоре против Павла I, и... положа руку на сердце, как просто женщина. Да и любопытство разбирало, кто же кого больше использует — Уитворт Ольгу Александровну, или Ольга Александровна Уитворта? ... Так что, причины хотеть этого знакомства были. Но вот то, что я не знал, как к этому подступиться так, чтобы результат был только положительный, знакомство я оттягивал. Хотя, что значит — положительный? Для кого? Чего, собственно я хочу? Чтобы она стала моим союзником? Каким образом?

Чем сложнее задача, тем проще ее не решать. Я и решил её не решать. Пока.

Только 'пока' прошло быстрее, чем предполагалось. В начале июля я получил записку от статс-секретаря Императрицы Адриана Моисеевича Грибовского, который здесь считается человеком Зубова. Хотя какой он Моисеевич — всего на два года меня старше. Адриан, по рассказу Дашковой, личность любопытная. Свою карьеру начал при Гавриле Романовиче Державине в бытность того губернатором Петрозаводска, но проиграл в карты казённые деньги и вылетел со службы. Однако в 86 году ему удалось-таки поступить в военно-походную канцелярию Потемкина. Адриану было доверено составление журналов военных действий. На Ясском конгрессе он уже исполнял обязанности конференц-секретаря, и состоял при светлейшем вплоть до самой кончины покорителя Тавриды. Казалось бы, человек бывшего врага Зубова — Потёмкина, не имеет никаких шансов, ан, нет — к Зубову Грибовский попал уже с рекомендательным письмом от Безбородко, расположения которого услужливый Адриан сумел добиться. В общем, прохиндей ещё тот!

В записке Грибовский писал, что со мной хочет встретиться по конфиденциальному делу Платон Александрович Зубов.

Любопытно, зачем это я понадобился 'милому другу' Платоше?

— Познакомься, mon cher, моя сестра, Ольга Александровна Жеребцова. — Платон Зубов встретил меня у дверей, протянул руку для рукопожатия и повернулся к сестре — Вот, сестрица, рекомендую — мой друг, Александр Фёдорович Ржевский, про которого я тебе рассказывал.

Голубоглазая чертовка подала мне руку для поцелуя.

— Нежная, беленькая, вся такая ухоженная, пальчики пухленькие с розовыми ноготками...

— Себе не ври. Ты же этого хочешь.

— Очень приятно познакомится, Александр Фёдорович. Мы, правда, с Вами уже встречались... помните? На балу у князя Белосельского. Нас, к сожалению, тогда друг другу не представили, но Вас я запомнила. Вы почти не танцевали, и весь вечер просплетничали с графом Уитвортом. А меня Вы не помните? Да Вы присаживайтесь. — Жеребцова указала на кресло напротив себя.

— Что Вы, сударыня, как я мог не заметить и, вдобавок, забыть самую красивую женщину на балу? Но почему Вы решили, что с сэром Чарльзом мы сплетничали? Сплетничать, как мне до сих пор представлялась, это прерогатива слабой половины человечества.

— Полноте, сударь. Мужчины намного большие сплетники, чем мы, женщины. Ведь признайтесь, перемывали нам кости? ... Впрочем, вряд ли Вы признаетесь...

Прелестно! Эта бестия пытается взять меня 'на слабо'! А вообще тактически с её стороны, всё правильно — заставить собеседника оправдываться, значит сразу подчинить его себе. ... Хотя бы Зубов, что вякнул, надо переключать тему. Ну что молчит? Не за этим же он меня позвал?

— А Ваша молодая спутница? ...

— Это моя сестра.

— Очаровательная девушка. Вы её уже представили Императрице?

С какой стати? ... Хотя ...

— Пока нет, не было подходящего случая.

— Непременно надо это сделать. Во-первых, тогда девушка войдет в высший круг и у неё откроются совершенно другие перспективы для устройства личной жизни, а во-вторых, я считаю, что такая красавица непременно должна быть в свите императрицы.