Глава 17
Я возник ниоткуда. Чей-то голос, сильный и властный явственно произнес: "Встань и иди. Это теперь твое время".
Я честно пытался подняться на ноги, но очень неловко упал, и больно ударился раненым боком. Мир отозвался обилием звуков и ощущений: холод, боль, тошнота, привкус крови во рту. А всего лишь секунду назад все сущее в нем было втиснуто в крупицу небытия. Где я? Зачем очутился здесь?
На пепельном небе остатки луны... тонкая полоска рассвета... деревья, кусты, островки талого снега...
— Встань и иди!!!
Голос еще звучал в глубине моего сознания. Он призывал к какому-то действию. Я хотел кое-то уточнить, но вдруг обнаружил, что смысл только что сказанного протек сквозь меня, как вода сквозь дырявое решето. Я больше не помнил, не понимал ни единого слова. И не было языка, на котором я мог о чем-то спросить, или хотя бы подумать.
Земля закружилась, вырвалась из-под ног. Я снова упал и потерял сознание...
* * *
Вот уже вторую неделю Васька-стажер примерял на себя паленую шкуру мента. Получалось не хуже чем у людей: в кармане зашевелилась копейка. На фоне унылых будней Высшей школы милиции, жизнь закипела, расцветилась новыми красками. И все б ничего, да очень мешал один недостаток. (Доктор сказал, что это не энурез, а так... стойкое недержание). Стоило хлопнуть баночку "Клинского", и начиналось оно. Как сейчас, в самый неподходящий момент.
"Тридцать первый, на базу!" — передали по рации. Это значит, "план перехват" опять завершился ничем.
— Я это... на пару минут...
Старший группы ничего не сказал, укоризненно покачал головой.
По старой, гражданской привычке, будущий мент углубился в кусты. Выбрав местечко, свободное от сугробов, приступил к облегчению. Но, где-то в конце процесса, бесконтрольный поток устремился в штаны — ни себе хрена! — метрах в полутора от него, прямо в грязи, лежал человек.
Незнакомец истекал кровью, еле дышал и угрозы в себе не таил. Тем не менее, Васька вздрогнул, взвизгнул, как сопливый пацан и только потом, от души, матерно выругался. Он готов был поклясться, что пару секунд назад здесь никого не было.
— А ну, предъяви документы, мать твою, перемать!!!
За спиной затопали сапоги, щелкнул предохранитель "Макарова". Братья-менты поспешили на помощь, тяжело задышали в затылок. Вид неподвижного тела у комля старой березы, никого из коллег почему-то не впечатлил.
— А я, блин, хотел уже бутылку перцовки купить и к жинке родной, под ватное одеяло, — огорчился сержант Прибытко, — да, видно, опять не судьба! А с "клиентом" все ясно: типичный бомжара. Ох, крепко ж ему досталось! Наверное, скинхеды повеселились.
— Будь моя воля, я б и тебя так же отделал, — свирепо вращая зрачками, рыкнул Лежава — огненно-рыжий прапор, утверждавший, что он чистокровный грузин. — И сам обоссался, и людей переполошил. Слышь, дя Петь, может, ну его в баню? Бомж — он и в Африке бомж — заживет, как на том Барбосе...
Сказать, или не сказать? — тоскливо подумал Васька.
Дядя Петя Щербак, засидевшийся в лейтенантах по причине "хронической вредности", принял к сведению оба мнения, но с выводом не спешил. Что-то в общей картине ему не понравилось. Он еще раз окинул поляну долгим, критическим взглядом.
Первое и, пожалуй, самое главное, что резко бросалось в глаза — это одежда. Потерпевший был облачен (иного слова не скажешь) не только не по сезону, но (как бы точнее выразиться) — не по столетию. Он больше напоминал бравого лесного разбойника из фильма про Робин-Гуда, чем старого доброго "таракана разумного" — обитателя подвалов, вокзалов, свалок и чердаков.
То ли куртка, то ли камзол из темного бархата, странного покроя штаны — короткие, до колен. Весь этот "реквизит" был обильно выпачкан грязью, и кем-то разодран в широкие лоскуты. Из правого бока, сквозь пальцы зажавшей его руки, на землю сочилась кровь. Остатки щегольских сапог некогда красного цвета, были разбиты в ухналь и отброшены в сторону.
Сам потерпевший этого сделать не мог. Он лежал на спине, поджав под себя босые ступни. Густая проседь в свалявшихся крупных кудрях, усы запорожского образца, широкие плечи, мощная, бычья шея. Из-под черных густых ресниц тоскливый взгляд волчьего, зеленого цвета...
— Судя по характеру раны и цвету лица, крови должно было вытечь достаточно много. Значит, "Артиста" убивали не здесь, — под нос, но довольно громко произнес дядя Петя, сам того не заметив, что размышляет вслух.
— А где же тогда? — невинно спросил Лежава.
Прибытко не выдержал, прыснул, а Васька-стажер благоразумно решил промолчать.
— Где-где? — в Караганде! — вспылил лейтенант, — дядя Петя знал за собой такой недостаток: не думать, что говоришь, а говорить, что думаешь. Он даже хотел от него избавляться, но руки не доходили, — тебе-то какая разница? Разберутся, кому положено! Звони, давай, в "скорую", вызывай "луноход" с операми. Наше дело сейчас — человека спасать. Даст Бог, оклемается — подарит студенту абонемент, как минимум, на полгода.
Он с самого начала почему-то решил, что потерпевший — актер.
* * *
Я спал, как пожарник, несколько суток подряд. Давил распроклятый диван со всей пролетарской ненавистью. Картинки и сцены из чьей-то чужой жизни воспринимались настолько реально, что я во сне замерзал, уставал, истекал кровью и, даже, ходил по малой нужде. Я вживался во все персонажи, впитывал их подноготную, привычки и недостатки. В шкуре смешливого Прибытко, очень хотелось выпить, а в образе дяди Пети, у меня почему-то болел коренной зуб.
Это выматывало настолько, что я почти просыпался. И тогда организм припухал в сладкой, расслабленной полудреме — восстанавливал силы.
В реальном мире пахло осенью и свежими яблоками. И это единственное, чему я не переставал удивляться. Все остальное ушло сквозняком, оставив в сознании несколько легких зарубок: приходили какие-то люди — топали сапожищами у порога, в комнате накрывались столы, звенели стаканы. Наверное, здесь что-то пили, чем-то закусывали...
А еще, от зари до зари монотонно бубнил телевизор. Крутили "Жизнь Клима Самгина" по Горькому. Но крутили как-то по-скотски: повторяли каждую серию четыре раза на дню.
— Вконец телевидение обнищало, — бубнил иногда незнакомый голос, — на экране, как в жизни, сплошная серость!
Меня тоже приглашали к столу: обливали водой, совали под нос ватку с нашатырем... в общем — будили. Когда я был "в образе", не реагировал даже на нашатырь, а когда "собирался с силами" — тут уж, по обстоятельствам: Мордана я сразу же посылал и лягал пяткой, а отцу говорил, что "буду через десять минут".
Потом на меня махнули рукой. Что без толку суетиться? Район очень даже спокойный, если судить с точки зрения безопасности. Здесь все на виду. Может, знаете? — между Колой и Мурманском есть небольшой деревянный поселок — ровесник стахановского движения. Там, от широкой трассы и до самого пивзавода — сплошные террасы по склону, на них притулились крохотные домишки, вросшие в землю от старости. Из удобств — одно электричество.
Большей частью жилье безнадежно пустует. Но не так, чтоб совсем без хозяйского глаза. Все как положено: заборчики, огородики, поленницы дров у сортиров и, даже, собачьи будки. Жили люди и здесь. Трудились, старались на промысле, рожали детей и, наверное, были счастливы. Теперь же, разъехались кто куда, в поисках лучшей доли. Остались одни неудачники, да те, на кого навалилась нужда. Впрочем, случались и новые собственники. Если, вдруг, повезет, и ты разыщешь владельца, жилье здесь можно приобрести за очень смешные деньги. Большей частью оно аварийное, но под снос не идет. Во-первых, частная собственность, а во-вторых, на таком неудобном месте все равно ничего путного не построишь.
Дом, в котором я "припухал", в складчину купили армяне. Подпол в нем сухой и вместительный — они там хранят яблоки. Ждут Нового года и настоящую, хорошую цену. А поскольку Сашка Мордан "крышует", вся ответственность за сохранность товара — на нем.
Яблоки... про них я сразу же и спросил, после того, как почти проснулся.
— Ты, я вижу, офонарел! — взвился Мордан, продолжая трясти меня за грудки, — какие могут быть яблоки, если менты со шмоном нагрянули?! Слышишь, в калитку стучат?
— Вот гады, поспать не дают, — сказал я, имея в виду самого Мордана, — А менты... не такие они плохие, особенно дядя Петя. Можно сказать, человека спасли...
В моем параллельном мире я был еще судмедэкспертом, еще не решившим, как поступить с найденным раритетом.
— Вот они тебя щас спасут... дубиналом по кумполу! — не унимался Мордан. Он схватил меня "под микитки" и куда-то тащил волоком. — Ныряй скорее в подвал, заройся, как мышь, и нишкни!
Кажется, впервые на моей памяти, Сашка был столь скорострелен в изложении своих мыслей. Всю эту тираду он выпалил в шесть секунд. Причем, столь убедительно, что я окончательно "выплыл":
— Ты не видел моих ботинок?
Вопрос был по делу, но прозвучал он, скорее всего, не во время. Сашка подумал, что я до сих пор "дуркую". Он, за малым, не выпрыгнул из штанов, и довольно невежливо сбросил меня в подвал.
— Кого они ищут, меня или Хафа? — спросил я, приземлившись на кучу соломы. Спросил, дабы показать, что уже контролирую ситуацию.
Мордан не "врубился":
— Им-то какая... разница, — раздельно сказал он, запуская в меня, по очереди, оба моих ботинка, — гребут всех подряд. Кота с его хлопцами ночью еще сборкали, а утром, по холодку — Грека и Шлеп-ногу. Теперь, стало быть, мой черед. Да ты тут еще тут, на диване попердываешь, в качестве ценного приза...
"Незваные гости" уже не скрывали своего нетерпения. Калитку они миновали через забор и теперь колотили в дверь.
Крышка подвала захлопнулась, снова открылась и мне на голову упали мои носки. Во избежание излишнего шума, я промолчал.
Весь подпол, почти под завязку, был щедро усыпан праздничным новогодним товаром. Каждый яблочный сорт огорожен и заботливо укутан соломой. Излишки ее были свалены сразу под люком. Если глянуть по вертикали, под тем самым местом, где я только что спал.
Акустика в доме была изумительной. Наверху прогибалась дверь, звенело окно.
— Вот сволочи, поспать не дают! — Мордан обозначил себя примерно моими словами. — Кого там еще принесло, так вашу, растак?!
— Откройте, милиция!
Стандартная фраза. Только голос того, кто ее произнес, не сулил ничего хорошего.
— Ладненько, открываю. — В Сашкином настроении чувствовался не меньший кураж.
Не успел старинный кованый крюк покинуть проушину, дверь вынесло молодецким плечом. Судя по голосам, ментов было четверо:
— Лежать! — раздалось на все голоса. — Не двигаться! Руки за голову!
Половицы ощутимо присели под натиском негабаритных тел. В комнате что-то упало и покатилось. Я невольно поежился: за шиворот просыпался мелкий мусор.
— Оп-пачки светы, Мордоворот! — раздался ликующий голос. — Никак, приуныл? Давно я об твою поганую рожу ботинки не вытирал!
Провоцирует, гад, — мысленно констатировал я, — аккуратно подводит Сашку под срок. Знает, что Мордан ни за что не смолчит и обязательно отмахнется. Блин, точно!
Хлюп! Хлюп! — падение тела и язвительный смех Мордана:
— Что ж ты прилег, доходяга, водочки перепил?
Здесь тоже становится интересно! Не хуже, чем в параллельной реальности.
Товарищи "доходяги" дружно взмахнули дубинками. А зря: потолок в этом доме тоже "играет за наших". С треском рассыпалась стеклянная люстра, под ней что-то пыхнуло, и света не стало.
Бой наверху постепенно перешел в партер. Рычащая "куча мала" каталась по крышке люка и отчаянно материлась.
Даже мне перепало адреналина. Я уже не клевал носом, а с азартом болел за Сашку. Можно было, улучив момент, выскользнуть из убежища, а далее — по обстоятельствам: или помочь Мордану в его справедливой борьбе, или уйти по-английски. Но больно уж в развинченном состоянии я сейчас находился. А еще оставалась целая куча вопросов, ответы на которые, мне хотелось бы получить.
Вот, гадом буду, происходит что-то не то! Почему, например, Сашку ищут именно здесь? Куда подевались его "торпеды"? Как получилось, что он остался в доме один? И, самое главное, где отец? Наворотил кучу ошибок и смылся? Нет, это на него не похоже. А может, все так и задумано, но зачем? Мордан, наверное, знает...
Я попробовал пошарить у него в голове... и сломался. Голова закружилась, пространство окуталось облаком синего цвета. Это все, что я успел запомнить, рухнув на кучу соломы.
— А-а-а! — донеслось издалека, как будто с вершины далекой горы, — а-а-а, — все ближе и ближе...
Пространство сомкнулось, округлилось и вытянулось, обрело раскрытую дверь, натянутый фал с карабином, человека в нешироком проеме. Это был салон самолета.
— Четвертый пошел!
Человек обернулся, небрежно махнул рукой и ринулся за борт. Я узнал его. Это был тот, чье разбитое тело нашел Васька-стажер на окраине леса. Раздувающиеся ноздри, грубость черт на обветренном красном лице, опахала длинных ресниц, в зеленого цвета, широко раскрытых глазах, дрожат искорки смеха.
Это он, или я?
Тонкая шпилька вырвалась из карманчика на боку парашютной сумки, упала на резиновый коврик. Прибор-автомат, включился и начал отсчитывать секунды задержки.
И тут что-то произошло. Высотомер на "запаске" давно показал, что время раскрытия подошло, а человек продолжал падать. Он матюгнулся, наотмашь рванул вытяжное кольцо.
Купол вышел с большим опозданием, был скомкан и перехлестнут.
— Нужно было самому перебрать, — хмыкнул парашютист без малейшей паники в голосе.
Я считывал мысли недавнего "потерпевшего" и не мог сопоставить эту реальность со своими ночными кошмарами. Что-то не складывалось. И дело не только в одежде, прическе, ландшафте под крылом самолета. По своему воспитанию, интеллекту и внутреннему настрою, это был другой человек. Очень похожий, но совершенно другой.
Правой рукой он дернул скобу "запаски". Последовал резкий хлопок, и тело его ощутило твердую упругость ремней.
Так вот почему я здесь! Если верить внутренней убежденности, этот человек должен сейчас погибнуть.
Я хотел, но не мог этому помешать: белый атласный купол, не успев наполниться до конца, начал стремительно вянуть.
Он еще улыбался, увидев разворачивающийся над головой шелк, но тотчас же, понял все. Горизонт застилала земля. На ней проплешины снега. Картина смазалась, пришла во вращение и стремительно двинулась на него.
Купола, перехлестнувшиеся над головой, немного замедляли скорость его падения. Несмотря на мизерность шансов, человек продолжал бороться. Вниз полетел автомат, запасные обоймы, нож "стропорез"...
Снять разгрузку он не успел — не хватило времени.
— Ну, вот, Никита, отбедовался, — последняя мысль, последняя вспышка разбитого разума...
Вероятность дрогнула, подернулась рябью и пошла на излом, отражением в кривом вогнутом зеркале. Мир наполнился запахом яблок и звуками потасовки. Во мне, пережившем смерть и возвращенном издалека, замелькали, запрыгали мысли Мордана.
