Я поднял взгляд, осмотрел салон — всё чистенько, красиво, никаких глупых надписей на стёклах нет — затем без особого интереса, скуки ради мазнул им по головам людей — все утомлены, раздражены, почти нигде не видно улыбки или надежды во взгляде, все подавлены проблемами — посмотрел в потолок и совершенно случайно бросил взгляд на кабину водителя, любопытства ради перевёл его на лобовое стекло, и в тот же миг моё сердце будто сдавило раскалёнными клещами.
"Будь проклят этот день!", — возникла вдруг в голове гневная мысль.
Расталкивая людей, я бросился к заднему окну, набирая силы для удара, и прыгнул, группируясь и втягивая голову в плечи. Сухой дребезжащий режущий звон и мгновенная боль от порезов, пронзившая всё тело, смешались воедино, в этот же миг я выпал из троллейбуса на асфальт, больно ударившись локтями и коленками, и покатился по нему. Сзади отчаянно загудело, я резко подобрал под себя ноги и одним сильным толчком швырнул своё тело на тротуар, опрокинув стойки с газетами.
И в этот миг резко запахло озоном...
Бока троллейбуса выгнулись, стёкла завибрировали, задрожали, покрылись паутинкой трещин, внутри салона сверкнула пронзительно-яркая голубая вспышка, и грянул гром. Невероятной силы взрывная волна с корнем вырвала крышу, раздробила бока троллейбуса, превратила в пыль кресла и поручни, а после этого ударила всесжигающая, всеиспепеляющая волна адского пламени. На улицу обрушился стеклянный дождь — раздробленные в мелкий порошок и расплавленные стёкла троллейбуса усыпали всё вокруг — асфальт почернел и начал плавиться, оплыл комками металл, и превратились в парующие лужицы резиновые шины. Страшный скелет того, что несколько секунд назад было транспортом, обгорелый оплавившийся остов, пылающие багровым огнём угольки костей не одного десятка людей, место пиршества смерти — вот, что я увидел и что неизгладимо врезалось в мою память. Я поднял слезящиеся от дикого жара и страшной боли за гибель ни в чём не повинных людей глаза и увидел, как из клубов дыма выходит три силуэта в бронекостюмах, убирая оружие в заспинные и боковые держатели и доставая парализаторы.
"СМЕРТЬ!!!" — заревело в голове, и я вскочил на ноги одним резким порывом. "Смерть!!" — вторили разуму древнейшие инстинкты, призывающие встать на защиту слабых. "Смерть!" — прошептало сознание, мораль с ним согласилась и ненадолго разжала свои цепкие объятия.
И зверь внутри меня вырвался на волю...
Пиджак улетел в сторону, туда же отправилась шляпа и чемоданчик. Я хищно потянулся всем телом, глаза и сознание заволокла багровая пелена безумия, глотка исторгла рык, губы скривились в предвкушении крови, и я рванулся вперёд.
Зверь внутри меня вырвался на свободу...
И он почуял зов крови...
Легко оттолкнувшись, я взмыл над перевёрнутым силой взрыва автомобилем, поджав ноги, и приземлился совсем рядом с этими тремя. Наёмники удивлённо воззрились на меня, даже сквозь броню их костюмов я почуял их страх и удивление... Он что-то закричали, поднимая руки и пытаясь достать оружие, которое столь опрометчиво убрали.
Ярость бурным фонтаном вскипела во мне, когда я вспомнил лица людей, которых за доли секунды пожрал и испепелил плазменный огонь, ни в чём не повинных людей, которые погибли лишь потому, что оказались не в том месте не в то время — ЗА ЧТО?! Я зарычал от бешенства... Я хотел убивать...
Ближайший наёмник ничего не успел сделать, я набросился на него, схватил его не защищённую шлемом голову двумя руками и, задрожав от яростного восторга, сдавил — хрустнуло, в лицо мне плеснуло горячим и красным, я выпустил его дёргающееся тело и бросился ко второму, он уже улепётывал, доставая на бегу штурм-пистолет. Я перепрыгнул через остатки троллейбусной кабины, пуля свистнула совсем рядом с ухом — плевать! — ещё одна пробороздила почерневший от страшного жара асфальт — ха-ха-ха! Я захохотал и зарычал, в глаза будто плеснули ведро крови, и ринулся через огонь, пожиравший обивку кресел. Что значит это слабое пламя против моего, против праведного гнева?! Застрочила очередь, наёмник явно перепугался и стрелял веером, полосуя воздух вокруг себя непрерывным потоком алюминия-3. Я вынырнул из огня прямо перед ним, от языков пламени затлела рубашка и брюки, на руках и на шее кожа пошла пузырями, кровь, сочившаяся из порезов от разбитого стекла, закапала быстрей, пачкая ботинки. Наёмник замер, его лицо, искажённое диким страхом, задёргалось, будто пытаясь зарыдать, внезапно он выбросил руку со штурм-пистолетом в мою сторону, его палец придавил спусковой крючок...
"Да ты медлительнее самых толстых и контуженых улиток!" — мысленно расхохотался я ему в лицо, мои пальцы оплели его запястье, сдавили, хрустнули косточки, и лицо наёмника исказила дикая боль. Сдавив рукой его плечо так, что затрещала ключица, я с превеликим наслаждением засунул ствол штурм-пистолета ему в рот, перебарывая слабое сопротивление, и нажал на спуск, опустошая весь магазин.
Кровь за кровь!
Кровь троих ублюдков за кровь десятков невинных...
Искупи их жертву, Триединый!
Задрав голову к небу, я зарычал. Зверь во мне требовал ещё крови. Я огляделся и тут заметил слабый отблеск, и в тот же миг моё левое плечо разворотил разрывной патрон — кожа, мясо, осколки кости так и брызнули в разные стороны, кровь плеснула ручьём, заливая мне левое ухо, я завыл и окончательно потерял разум. Разбежавшись, я оттолкнулся от остатков кабины, взлетел по обгоревшим стойкам, пробежался по ним, однако на последней не рассчитал прыжка и с шумом обрушился внутрь, прямо в гнездо огненного цветка, в средоточие его лепестков. Боль стегнула огненным кнутом, активатор наверняка заверещал на все лады об опасном или даже критическом состоянии организма — плевать! Боль раздула огонь ярости, клокочущий во мне, бешенство вскипело с новой силой, и одним мощным ударом ноги я пробил дыру в задней части, куда, не теряя времени, быстро скользнул. Брюки на мне уже трепетали лохмотьями, жар от их тления жёг мне ноги, заставляя кипеть мясо и кровь, жар от раскалившихся подошв обжигал ступни, которые наверняка покрылись волдырями, ступать было больно...
Но зверь требовал крови...
И он её нашёл!
Наёмник оказался прямо передо мной, его искажённое ненавистью лицо возникло перед моими глазами, и мы сцепились, вырывая друг из друга клочья мяса и одежды. Я позабыл о всякой технике и, презрев боль, бил короткими не требующими замаха простыми короткими ударами, костяшки пальцев были уже разбиты, по ним непрерывным потоком текла кровь, но я бил и бил, не останавливаясь, горя желанием отомстить этим подонкам за смерть невинных.
Внезапно мой удар проломил шейную пластину брони наёмника, тот взвыл от боли, на мгновение его защита ослабла, и, воспользовавшись этим, я выбросил руку вперёд и ухватил его за горло, смерть от удушья слишком легка и проста для тебя, тварь! Ты у меня будешь гореть в адском огне!..
Собрав все силы, я вбил пальцы ему в пах, наёмник заорал дурным голосом, перехватил посильнее и швырнул через себя, переворачивая его и отворачиваясь.
Громко хрустнуло, раздался тихий хрип, что-то заскребло, и я обернулся, уже гаснущим от боли, пронизывавшей всё тело, взглядом видя, как дёргается будто жук на булавке тело наёмника, висящее на куске поручня, конец которого торчал из его груди, и как огонь, привлекаемый струящейся кровью, ползёт к нему...
Я рухнул на колено, сжимая зубы, чтобы не закричать от боли, ярость и бешенство ушли, осталась лишь жуткая и пугающая пустота внутри, которую не смогла заполнить даже месть за безвинно погибших пассажиров троллейбуса. Я с трудом вздохнул полной грудью, взгляд понемногу очищался, я уже мог различать объекты и предметы, чувствовать жар огня, запах опалённой огнём кожи, слышать густой заполонивший всё вокруг тяжёлый запах крови, как будто облаком он стоял над землёй и давил на меня.
Я передвинул ногу, вставая на колени и усаживаясь. Меня шатало будто пьяного, всего жгло, крутило и рвало, боль резала тело на куски как тупым запиленным ножом, я посмотрел на раздробленное левое плечо и, тупо разглядывая его, удивился — неужто это моё? Страха не было, паники я не испытывал... Я знал, что у всего сущего есть свой конец, и догадывался, что рано или поздно придёт и мой.
Я еле слышно рассмеялся сквозь стиснутые зубы. Спасибо тебе, Игорь, спас ты меня от одной смерти, а я как полный дурак угодил в лапы другой... На роду мне что ли это написано: умереть именно сегодня? Я вспомнил восторженный голос парня, его горящие в азарте глаза, и мне очень захотелось вернуться обратно к поезду, там снова встретить Игоря и... Но нет обратного пути — я понял это теперь. Кто возвращается назад, надеясь исправить провал или неудачу, тот обязательно попадает в иной, возможно ещё горший и худший переплёт...
Я окинул взглядом из-под полуприкрытых век видимую часть улицы, почувствовал, что начинаю заваливаться набок, потихоньку теряя сознание, и понял, что всё... Пора...
И тут мне в шею воткнулась игла, краткий миг боли, неприятные ощущения от инъекции, и... я вдруг понял, что могу прожить ещё немного. Я выпрямил спину, не меняя позы, и потряс головой, стряхивая пелену с глаз. Рядом со мной вдруг раздались шаги, кто-то обошёл меня справа, я увидел чёрные туфли, чёрные брюки, неспешно поднял взгляд и увидел чёрный смокинг, галстук, белую рубашку и чёрные очки. В мозгу, скованном предсмертным ощущением, вдруг что-то ворохнулось — я помнил этот образ.
Увидев, что я его примерно узнал, человек присел на корточки передо мной и снял очки, я увидел столь знакомое выражение глаз и сразу вспомнил Его, как же не узнать сотрудника-то?
— Привет, Ковалёв, — произнёс он хрипло, выражение его лица изменилось, теперь в его глазах явственно сквозила боль, которую я не мог не понять — когда-то мы были лучшими друзьями, пока между нами не встала женщина...
— Здравствуй, — вяло отозвался я, не горя особым желанием начинать разговор, мне хотелось умереть, не знаю почему, но именно хотелось. — Что ты здесь делаешь?
— Гуляю тут, местами любуюсь, — фыркнул он язвительно и с болью посмотрел на меня. — Вообще-то шёл тебя спасать, а теперь вижу что... спасать уже поздно.
Он помолчал немного, его всё понимающий взгляд окинул меня с ног до головы, выражение глаз изменилось, и он спросил:
— Уверен?
Я еле заметно кивнул: "Да".
— Но почему так спокойно?!
— Я историк, друг мой. Я видел многое, чего даже ты мог не видеть, и знаю тоже многое... Теперь я хочу уйти.
— Но ведь никогда не хотел! Боялся?!
— Боялся, — вяло подтвердил я, окончательно всё для себя решив. — Но теперь уже нет... Теперь я знаю, что нет дороги назад, так же как и нет второго шанса. Зачем мне дальше... существовать, если эта тайна, к разгадке которой я шёл всю свою жизнь, уже разгадана и доказана? Признаться честно, мне уже давно всё надоело...
— А твои ученики? А любовь ко всему интересному, в том числе и к своему хобби?
— Это всё напускное, — вздохнул я, перебарывая себя и не давая сорваться в пучину и бездну мрака, в котором не было уже ничего: ни жизни, ни смерти — одно лишь тупое бесконечное небытие, которое влекло меня, уставшего от небытия этой жизни, пытавшегося разукрасить красками её серость, но быстро в этом разочаровавшегося. — Меня уже давно ничего не греет и ничто не интересует. А ученики... Их есть кому воспитывать и доучивать. Будь другом, передай Игоря в лучшие руки, он великолепнейший инженер по наноэлектронике и системотехнике...
— Дегтярева?
Я кивнул.
— Хорошо, порекомендую его в группу Саврасова...
— Саврасов это хорошо, — вздохнул я. — Передай Игорю, я ставлю ему твёрдую пятёрку по экзамену, пусть это будет для него хоть каким-то утешением.
— Хреновое утешение, тебе не кажется?
Пропустив мимо ушей его замечание, я помолчал немного и, собравшись с мыслями, заглянул ему в глаза:
— Помоги мне, пожалуйста. Сам я не смогу...
— Кто-то должен донести вирр...
— Вот вирр, — я вынул из потайного кармашка на поясе миниатюрную коробочку. — Кодовые образы сохранены на моём активаторе, перебрось их себе и доставь вирр...
— Ковалёв, ты... — он помолчал, в его глазах блеснули слёзы. — Ты дурак! Ты уверен?..
Я молча кивнул.
Он задрал подбородок, сдерживая слёзы, потом посмотрел на меня. Я всё прочёл в его глазах, моргнул понимающе и опустил голову. Боль снова зашевелилась клубком ядовитых змей, она начала понемногу жалить меня, пробивая заслоны из обезболивающих и общеукрепляющих.
"Поспеши", — попросил я его мысленно, и он всё понял, в конце концов мы всегда понимали друг друга с полуслова.
Он откинул полу пиджака, его рука легла на рукоять пистолета, палец отстегнул крепление, и медленно вытащила его из кобуры. Холодно-серое и иссиня-чёрное дуло уставилось мне прямо в лоб, его палец лёг на спусковой крючок.
— Я вас всех очень люблю, — чуть слышно произнёс я, с трудом сопротивляясь затапливающей сверху донизу волне всесокрушающей боли, — но просто пришёл, видимо, мой черёд уходить. Не знаю почему именно сейчас, но чувствую, что именно так и нужно...
— Ты уходишь не в своё время, — выдавил он с трудом. — Твой час ещё не наступил.
— Все мы говорим это, — возразил я, — но что это меняет? У смерти свои временные рамки, которые она согласует лишь с самой судьбой. Сегодня я уже избежал её один раз, понадеялся на лучший исход, но она всё равно нашла меня. Так стоит ли пытаться от неё убежать? Не лучше ли смириться и принять всё как есть?
— Слабак! — его злой от отчаянья голос кнутом хлестнул меня, но я не обиделся — я слишком хорошо понимал его и его чувства.
— Нет...
— Но ты же историк! Учёный! Как можешь ты верить в ирреальные нематериальные субстанции как рок, судьба и смерть?! — взвыл он.
— Придёт время, и ты поверишь в них, — пообещал я.
Его глаза сверкнули холодным огнём, в них появилась мрачная решимость послать всё к чертям собачьим. Видя его сомнения, я схватил рукой ствол пистолета и направил его себе в лоб.
— Давай... — чуть слышно прошептал я.
Из его глаза выкатилась слезинка, пробороздила лицо, оставляя влажный след, и исчезла где-то в уголках рта. Я закрыл глаза, отрешившись от всего, боль более не терзала меня, и без приносящего облегчение последнего выстрела, я бы, наверное, умер, несмотря на все старания активатора, — просто не хватило бы сил добраться до перехода, ни сил, ни желания вдобавок... Позвольте быть честным с самим собой — я не страшился смерти. Когда-то не так давно я искренне желал её, звал её, пытался подманить, затем смог наконец найти себе занятие по душе — воспитывал молодняк, но всё это мне быстро надоело... Впрочем, как и всё в этой жизни.
Вот его палец придавил спусковой крючок, я вижу, как он дрожит, не хочет перешагивать грань, за которой уже нечего будет возвращать и не к кому возвращаться. "Давай", — прошептал я мысленно, и он словно бы услышал меня. Его губы сложились в последней улыбке...
И он перешагнул за грань.
"И я увидел свет,
