Прогулки по крышам

Опустила штору и задумалась. Вот так вот. Вуд в Светлогорске с какой-нибудь новой девочкой, бабушка вон в театр с Шрюдером отправилась, Келдыш со своей 'и, наверняка, не одной'... А она, Агата, как всегда, дома сидит. Ну, и чем это столичная жизнь интересней провинциальной? А ведь одноклассники ей, наверняка, завидуют...

В какой-то момент Келдыш обнаружил себя сидящим на кровати: руки вскинуты в привычном жесте защиты-боя. Сквозь занавеску окна просвечивал большой темный силуэт. Длинные когти вновь со скрежетом пробороздили стекло, оставляя глубокие царапины. Келдыш вздохнул, опустил руки и с мрачным: 'Я тебя когда-нибудь убью!', — открыл окно. В спальню ворвался смешанный с туманом ночной воздух — и человек. Вернее, стал человеком, когда поднялся с пола.

— Доброй ночи, Игорек!

— Кому доброй, — буркнул тот, надевая халат, — а кто, между прочим, крепко спал...

И побрел, спотыкаясь и ворча, вниз по лестнице. Приятель одним длинным прыжком оказался внизу, опередив хозяина. Когда Келдыш вошел в кухню, Борис уже изучал содержимое его холодильника.

— Не стесняйся, будь как дома, — язвительно предложил ему Игорь. — Ты еще и есть хочешь?

— А как же! Ночь на дворе!

— Самообслуживайся тогда.

Себе Игорь плеснул коньяку: наблюдать спросонья за такой ночной трапезой было серьезным испытанием для его истрепанных (как он всегда подчеркивал) нервов. Борис подносил к глазам замороженные продукты, придирчиво изучая этикетки.

— Ничего свежего! Мог бы для друга припасти парной телятинки.

— Предупреждать надо, — буркнул Игорь, делая хороший глоток. — Что за вечные спецэффекты? Вошел бы, как человек, через дверь...

— Ладно, печенка более-менее... — смилостивился Борис. — Налей мне тоже.

— 'Кровавую Мэри'?

— Коньяк сойдет.

Прислонившись задом к столу, Борис глубоко вдохнул запах напитка. Сказал с усмешкой:

— Шикуешь, черт! Твое здоровье!

— Сам не сдохни.

— Что, не выспался?

— Когда меня пугают, я нервный.

— Ладно-ладно, извини. В следующий раз позвоню.

— А войдешь все равно через окно?

Борис развел большие ладони.

— Это как уж масть пойдет...

Борис был вампир. А также давний друг Келдыша. И, в общем-то, Игорь был рад ему, просто все никак не мог проснуться. Келдыш демонстративно широко зевнул, наблюдая, как Борис потерянно тыкает пальцем не желающий размораживаться пакет с печенкой. Посоветовал:

— За спиной микроволновка.

— Да ну ее, только вкус портить...

— Давненько тебя не было, — нейтрально сказал Игорь. У них правило — не задавать друг другу лишних вопросов. Но сегодня Борис имел какой-то бледный вид — если такое можно сказать про вампира.

— Да-а...— отозвался тот очень содержательно. Потыкал печенку еще, словно понукая, и вдруг взорвался. — Ты что, не можешь колдануть, чтоб эта хрень побыстрее разморозилась? Так с голоду можно сдохнуть!

— Сдохнешь ты, как же! — в тон отозвался Игорь. — От тебя дождешься!

Раздраженно сыпанул пальцами — от упаковки пошел пар. Урча, как довольный кот, вампир вспорол ногтем пищевую пленку; не глядя, достал из ящика ножик с вилкой и принялся за свой поздний ужин... или ранний завтрак?

Игорь пил и смотрел. Приятель расправился с печенкой, залакировал сверху коньяком и рассеянно похлопал себя по животу.

— Извини, тебе ничего не оставил...

— Переживу, — великодушно отозвался Келдыш.

— Но ты все-таки перегрел, — укорил его Борис. — Сверху почти запеклось.

— В следующий раз приглашу специально для тебя мага-кулинара. Чего изволите заказать? Бифштексы с кровью?

— Отстаешь от жизни, Игорек. Теперь таких дорогих гостей, как я, потчуют бокалом крови пятой группы.

— Это что еще за группа?

— Кровь магов, — сказал Борис. — Вы же претендуете на отличие от других людей? Ваша кровь — нечто особенное, — жизнь, смешанная с магией... Неповторимый устойчивый вкус.

Келдыш сделал хороший глоток, соображая — шутит ли вампир, пугает или говорит правду.

— А что, среди вас все еще ходят эти сказочки: выпьешь кровь мага — получишь всю его силу?

— Эти 'сказочки' бессмертны, Игорь. Сколько бы мы не проводили исследований и не писали статей, они возрождаются снова и снова. Особенно среди молодежи.

Борис смотрел в темное стекло, точно видел не их слабые отражения, а что-то еще дальше.

— Я был в Кобуци, — сказал неожиданно. Игорь осторожно поставил бокал на стол.

— И?

— Там даже хуже, чем мы с тобой думали. Они умудрились затащить к нам кое-каких чужеродных тварей. И вывести искусственных вампиров из испытателей-добровольцев. Помнишь этот вечный бзик Зимина? Но это проблема... завтрашнего дня.

А что — сегодняшнего? Снова пауза. Хозяин молча ждал.

— Я кое-кого привез оттуда, — Борис заглянул в свой бокал. — У тебя что, коньяк кончился?

— Нет.

— Тогда чего не наливаешь?

Получив новую порцию, Борис пить не стал, просто взял бокал в руку и снова уставился в окно.

— Я обещал ей... выбор. А получилось... Сначала ее три месяца изучали. Потом, когда мы с мясом вырвали ее из лаборатории, упирая на то, что она уже не принадлежит к роду человеческому, а значит, подзаконна кодексу... нашему кодексу, ее не приняли мои... соплеменники. Видите ли, она не нашей... хм, крови. Искусственно выведена. И еще она совершенно не умеет управлять своей магией.

— Что-то это мне напоминает, — пробормотал Келдыш. Вампир сновал туда-сюда вдоль длинного стола, словно задался целью вызвать головокружение у наблюдавшего за ним хозяина.

— А потом она исчезла.

— Как?

Борис дернул плечом.

— Вот так — взяла и исчезла. Она где-то там, — широким жестом указал на окно, подразумевая ночь столицы, — но я никак не могу напасть на ее след.

Игорь молчал.

— Я никогда у тебя не просил...

— Говори.

— Ты не можешь мне помочь... по официальным каналам?

Келдыш потер затылок.

— Ты же знаешь, я потерял... часть своих способностей. И на работе я на полувылете.

Упершись руками о стол напротив, Борис молча ждал.

— Ох, да конечно, я тебе помогу! — буркнул Игорь. — Дай только сообразить, как это лучше сделать.

— Это лучше сделать быстро, — негромко сказал Борис.

Игорь поднял взгляд. Вампир смотрел в стол. Темные круги вокруг темных глаз...

— Думаешь, она начнет убивать людей?

— Думаю... Я слишком много думаю!

— Да, для тебя это непривычно, — машинально сказал Келдыш. — Теперь буду думать я.

У порога сидел котенок. Задрав голову, он смотрел на открывшую дверь Агату. Приветственно мякнул во все свое розовое кошачье горло.

— Привет, — сказала Агата, слегка растерявшись. — Заходи, раз пришел.

Котенок не заставил себя упрашивать. Легонько подпрыгнув, преодолел порог и деловито побежал в дом. Агата закрыла дверь и отправилась за задранным хвостом неожиданного визитера — тот явно направлялся на кухню.

Бабушка спустилась из своей спальни как раз когда Агата кормила на столе котенка молоком из блюдца.

— О, — сказала, остановившись на пороге. — Это что еще за явление?

Агата пожала плечами.

— Позвонили в дверь, я открыла...

— Конечно, опять не спрашивая! — прокомментировала бабушка.

— А там — вот он. Подбросили, наверное.

Бабушка открыла холодильник и покосилась на котенка. Тот дернул в ее сторону большим ухом-локатором.

— Хорошую скотинку просто так на улицу не выкинут. Гадит, наверное, по всем углам!

Котенок поднял мордочку, облизывая замаранные белым усы. Посмотрел укоризненно.

— Ты что, хочешь его оставить?

Агата почесывала котенка за ухом. Тот благодарно урчал.

— А что? У тебя опять появится аллергия? — спросила невинно.

Бабушка наконец достала из холодильника пачку масла и сыр.

— Извини, — сказала напряженно. — Я не хотела тебе тогда лгать. Пришлось. Ты обиделась?

— Сначала да, — Агата усадила котенка к себе на колени. — А потом подумала... по-моему, вы все большие паникеры. Ну вот, есть у меня магия.... правда, дурацкая какая-то... И что тут ужасного?

— Скорее, перестраховщики, — рассеянно сказала бабушка. — Но ведь тебя неделями не бывает дома!

— Значит, тебе с ним будет веселее, — Агата наблюдала, как котенок умывается. Делал он это с большим достоинством и тщательностью. И сам был весь такой черный, ухоженный. Блестящий... Что напомнило ей кое-кого из знакомых. Она ожидала следующих возражений, но бабушка спросила:

— Как ты его назовешь?

— Кыш! — не раздумывая, выпалила Агата. Котенок посмотрел на нее с недоумением и продолжил свой утренний туалет.

— Кыш и Два Портфеля, — сказала почему-то бабушка. Пояснила, — была такая книга в моем детстве.

— А... — Агата подумала и не стала уточнять, что вообще-то Кыш — сокращенно от Келдыш. Бабушка бы не оценила.

— Давайте, давайте, проходите, не стесняйтесь! Располагаемся на полу!

Агата вслед за остальными стянула кроссовки и прошла в зал, устланный мягкими матами.

— Ложитесь, устраивайтесь поудобнее! — приглашал невысокий черноволосый волшебник. — Проходите сюда, не толкайтесь, всем места хватит.

Агата, оглядываясь по сторонам, села рядом со Стефи. Народ вокруг укладывался — как кому в голову взбредет. 'Макс, ты хоть бы иногда носки стирал!', 'Эй, ты мне косу прищемила!', 'А подушек нам не дадут, что ли?'

— А что будет?

— Ой, не грузись, ничего страшного: подремлем и все.

— Итак, все помнят этапы расслабления? Великолепно! Кто не помнит — напоминаю. Ложимся на спину, закрываем глаза — или смотрим на потолок... разговорчики! Дышим ровно, глубоко, расстегнем все пуговицы и застежки, что нам мешают...

— Кому расстегнуть лифчик? — громким шепотом спросил парень неподалеку. Вокруг захихикали.

— Это, типа, тренировка эмоций, — бормотала Стефи. — Чтобы мы лучше управляли собой... три хи-хи! Ты бы видела, как сам Георгий психует — вопит и ногами топает!

— ...напрягли все до единой мышцы, сильнее, сильнее, сильнее! Сжали кулаки! Рассла-абились. Снова напряглись — рассла-абились...

Агата послушно обмякла. Потолок в комнате напоминал залы Музея Магии: ночное небо, плывущие разноцветные созвездия, иногда — быстрые падающие метеориты... Красота — смотрела бы да смотрела.

— Переходим к воспоминаниям. Вспомните самое грустное событие в своей жизни. Рудольф, только, пожалуйста, без демонстративных рыданий!

— ...помню, надела я мамины дорогущие колготки. И порвала, — громко шептала Стефи. — Вот где было горе!

— Стефани, не ерничай, пожалуйста. Сосредоточьтесь, все очень серьезно!

Агата задумалась — серьезно. И какое же самое грустное воспоминание? Когда ее не взяли в игру соседские дети? До сих пор помнит — растерянно сжимает в мокрой ладони игрушку — рыжего кота — а слезы все больше, все горше. А они стоят вокруг, показывают на нее пальцами и хором распевают: 'Рева-корова, рева-корова!'. К школе она научилась не реветь на людях и не проситься в чужие игры. Правда, какой-нибудь повод все равно находился... Как она горевала, когда пришлось отдать Сему — из-за бабушкиной (как теперь выяснилось — притворной) аллергии? До сих пор слезы наворачиваются. В голову лезли все случаи, когда она не то сказала, или не так сделала. Да что ж у нее память-то такая хорошая — на плохое?

Или это все мелочи? Наверное, надо мыслить крупными категориями. Так... война. Но она почти ничего о ней не помнит. Родители? Их тоже не помнит. Так, иногда грустила в детстве — и только. А когда узнала правду, было что угодно — шок, злость, обида — но только не печаль и горе... Вот — вспомнила. Когда бабушка попала в больницу. Как она лежала в окружении этих хитрых медицинских приборов — очень маленькая, очень старая — казалось, она никогда уже не очнется. Не поднимется. И останется Агата одна-одинешенька на всем белом свете...

В носу защипало. Агата поспешно заморгала и огляделась — не увидел ли кто. Справа — голова к голове — лежал Димитров. Смотрел на нее. Темные прямые брови, карие внимательные глаза. Агата вопросительно кивнула подбородком, Славян закрыл глаза и отвернулся.

— Великолепно! — вскричал Георгий. — А теперь глубоко вздохнем и вы-ыдохнем! Вместе с выдохом уходят все ваши горести и печали. Вернемся к сегодняшнему моменту. Возвращаемся к равновесию. Вы здесь, вы живы и здоровы, все это — давно ушло, все это — лишь ваше воспоминание. И в ваших силах прекратить его влияние на вас, на вашу дальнейшую жизнь, на ваши чувства. Отпустите его. А теперь — самое светлое, самое приятное событие... Зигфрид, проснись! Ты мешаешь своим храпом окружающим.

— И вовсе я не сплю! — сонным голосом возмутился Водяной.

— Усни, да не восхрапи! — с выражением сказал Карл. — Ибо, восхрапев, ты разбудишь соседа своего!

— И вовсе я не храплю! У меня просто нос заложен!

— Попрошу не отвлекаться! Итак, сейчас вспоминаем самое прекрасное, самое радостное событие в своей жизни!

— А смеяться-то хоть можно?

— Не смешное, а радостное, Славян! Вы должны уже научиться различать эти понятия!

— Плакать нельзя, смеяться нельзя... а что нам можно-то?

С радостью оказалось куда труднее. Что ж у нее жизнь такая безрадостная? В смысле — без больших радостей? Новые игрушки, книги, теплое солнце, закат, бабушкины булочки, игры с Семой, снова книги... В конце концов Агата пришла к выводу, что жизнь у нее без великих радостей и без особых горестей. Обычная. Надо сказать об этом Келдышу. Вот посмеется-то...

Хотя... Была магия... Белая магия, заливающая мир, заполнившая всю Агату целиком. Чистая сила, чистая радость... Нежданный подарок. Прощальный подарок. Странный подарок...

— Уснула, что ли?

Агата моргнула. Над ней склонились лица — Стефи, Славяна. Люси.

— Эй, Агата!

— Ты чего, Мориарти?

— Что здесь происходит? Что вы столпились?

— Да вот...

Над ней склонилось еще одно лицо — смуглое, большеносое. Внимательные черные глаза. Нахмуренные густые брови.

— Что случилось, девочка? — преподаватель провел по ее лбу, щекам теплой ладонью. — Ну-ка, возвращайся к нам. Давай, попробуем присесть. Вот, хорошо. Посмотри-ка на меня.

Агата повела сонным взглядом. Лица расплывались и удалялись голоса — точно расходящееся кругами эхо...

— Посмотри на меня! Как ее? Агата? Посмотри на меня. Вот, хорошо, молодец! — Георгий похлопал ее по щекам. — Молодец... Ты узнаешь нас?

— Ей плохо? — с почтением спросила Люси. Стефани, закусив пальцы, хлопала ресницами. Димитров кашлянул, сказал сипло:

— Мне показалось, было... будто вспышка какая-то...

Георгий нахмурился еще больше.

— Вспышка? Про что ты вспоминала, радость моя? Про что ты думала?

Агата растерянно оглядывалась. Сказала неуверенно:

— Я не помню. Я, наверное, уснула... Все, урок закончился?

— Закончился, но ты посиди еще. Голова не кружится, нет? В следующий раз постарайся не засыпать. Или хотя бы запоминай, что тебе приснилось.

Агата медленно натягивала кроссовки. Что же, ей теперь и задремать нельзя? Что они все всполошились?