— Я тоже готова присягнуть вам на верность, милорд.
— Но миледи...
— Вы принимаете клятву? Каждый, кто оскорбит честь вас и вашего дома, будет отвечать и передо мной, — перебила его девушка.
Роанар улыбнулся — все еще вымученно, но уже искренне. Похоже, теперь он счел наше поведение просто дружеской поддержкой и понял, что должен завершить эту игру.
— Это честь для меня, — кивнул он.
— Да будет так, — отозвался я и пожал руку Руану Экгарду, как при первом знакомстве.
Филисити осталась стоять подле меня молча, обжигая внутренней магической силой.
Долгое молчание первым нарушил Ольциг.
— Что ж, нужно продолжать путь. Предлагаю уйти из города. И сделать остановку в ближайшем трактире, — пожал плечами монах, и его слова подтвердили четыре недовольно урчащих от голода желудка. Монах тут же серьезно добавил с поднятыми руками, — обещаю никого не оглушать магией. Даже при первом знакомстве.
Теперь уже мы все улыбнулись и побрели прочь из нового Ургора.
* * *
Ольциг упрямо остановился и сложил руки на груди.
— Гарантирую, что ничего лучше мы не найдем! Поглядите вперед, там одни бедные деревеньки! Приличных трактиров и постоялых дворов, наверное, больше до самой Миянны не будет. А здесь хотя бы можно остаться на ночь. Может, и лошадей найдем, где купить...
Я устало вздохнул и качнул головой. До черты Ургора оставалось недолго. Миновав Kastelarrii de Sanade'ja, мы прошли по улице, где на глаза уставшего dassa попался уютный трактир "Gana" с комнатами на втором этаже. В этой части города это был единственный трактир, который появился у нас на пути, и оттуда, как это ни странно, не доносились крики во славу нового Ургора.
Похоже, второй центр являл собой полную противоположность первому: политические скандалы здесь не интересовали горожан, они продолжали жить своей тихой провинциальной жизнью независимо от Экгардов.
Ольциг был прав в одном: дальнейший наш путь до самой Миянны будет пролегать лишь через маленькие деревеньки. Чтобы максимально сократить время, за которое мы доберемся до Орсса, придется миновать крупные города и идти напрямик до Лэс-Кэрр-Грошмора, который будет для нас новым рубежом. Если мы минуем проклятый город на окраине Миянны, то сумеем сделать остановку уже в ее столице Альгране.
Монах недовольно ждал, что мы решим. Филисити выразительно смотрела на меня в ожидании моего слова. Как ни странно, его ждал и Роанар. Я неуверенно взглянул на трактир, пытаясь прислушаться к своей интуиции, но слово "gana" ничего мне не говорило. Из моей груди вырвался напряженный вздох.
— Меня бы куда больше манил этот трактир, если бы я понимал, что значит его название. И почему всем так нравится вставлять везде этот древний язык, будь он неладен?
Трое моих спутников снисходительно улыбнулись. Филисити слабо хихикнула.
— Дом...
— "Gana" — значит "дом", — наперебой проговорили Роанар и девушка, тут же обменявшись удивленными радостными взглядами.
К моему горлу подкатил противный желчный ком ревности. И мне бы радоваться, что между Роном и Филисити впервые проскочила малая искорка, раз уж я решил благородно отступить, но вместо того настроение мое тут же ухудшилось. Я стиснул зубы и постарался натянуть улыбку.
— Что ж, тогда следует прислушаться к dassa, — сказал я. Тон мой прозвучал холоднее, чем хотелось бы, однако, кажется, своих чувств я не выдал.
Мы вошли в трактир, толкнув скрипучую деревянную дверь, и оказались в полупустом большом зале. Люди, сидевшие внутри, вели себя на удивление тихо, никто действительно не выкрикивал про новый Ургор. Никто из посетителей, к слову, не производил впечатления старожила. Казалось, здесь собирались исключительно странники, вроде нас, которых собственные дела интересуют куда больше дня города.
Трактирщик — худощавый мужчина с лысой макушкой и седыми волосами по бокам — подошел к нам крупными шагами, и тут же проговорил:
— Доброго вечера, господа. Добро пожаловать в "Gana". Комнаты интересуют?
— Интересуют, — отозвался Роанар, переглянувшись со мной.
— Плата вперед, — улыбчиво кивнул трактирщик, — один золотой за комнату. Осталось три. По два места в каждой.
— Берем все, — кивнул я, протягивая мужчине три золотых из мешочка, украденного из лагеря Рыжего Шина. На мне замерло три пары глаз моих попутчиков.
Как только трактирщик отошел дать распоряжение служанке, чтобы та приготовила наши комнаты, я обратился к друзьям и кивнул:
— Отдельная комната достанется Филисити, еще одна — кому-то на ваш выбор.
Роанар нахмурился, однако пожал плечами.
— Что ж, мне все равно, где спать, — сказал он, хотя, кажется, больше всех хотел сегодняшнюю ночь провести с комфортом в поместье Экгардов и (в самых радужных своих мечтаниях) в одной комнате с Филисити.
От одной этой мысли я передернул плечами, пытаясь остановить фантазию и сбросить с себя навязчивые неприятные образы.
— Тогда я рад был бы поспать в отдельной комнате, — улыбнулся Ольциг. Мы с бароном вернули ему улыбку, решив, что пришли к соглашению.
К столу подошла светловолосая женщина в простом темно-синем платье.
— Чего желаете, господа? — улыбчиво спросила она, хотя ей стоило больших трудов сохранить улыбку при виде одежды Филисити, — у нас сегодня прекрасная жареная утка с фруктами, норциннский главный деликатес.
Наша проводница никак не среагировала ни на обжигающий осуждающий взгляд, ни на то, что ее причислили к "господам", лишь улыбнулась, вопросительно глядя на меня и Роанара.
— Несите, милочка, — криво улыбнулся я, кивнув, — и бутылку берки из ваших лучших запасов.
— Сию минуту, господа, — раскланялась женщина и скрылась из виду.
Я окинул взглядом большой зал, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь: смотреть на Роанара и Филисити, севших напротив меня, отчаянно не хотелось.
У лестницы на второй этаж трактира "Gana" возвышался небольшой постамент, где стояли четыре музыканта. Я удивленно указал на них друзьям.
— Глядите, — кивнул я в их сторону, — здесь, похоже, намечается выступление.
— А ведь действительно, — согласно кивнул Роанар, задумчиво потерев подбородок, — "Gana" всегда был трактиром не из дешевых. Здесь раз или два за неделю появлялись бродячие музыканты и выступали на радость богатой публики... чаще всего, на радость нам и нашим слугам.
Рон помрачнел, вспоминая времена, когда к Экгардам относились со всеми соответствующими почестями, однако быстро овладел собой.
Музыканты тем временем уже расставили инструменты. Я изучающе посмотрел на них. Музыка никогда не была моей сильной стороной, я плохо разбирался в инструментах, стилях, голосах.
Один из артистов установил на постамент две вытянутых бочки, с верхнего торца обтянутых кожными мембранами, которые были схвачены металлическими обручами, закрепленными у корпуса. Я удивился, сопоставив размер инструментов и комплекцию музыканта. Артист был высоким худощавым молодым человеком с длинными тонкими жилистыми руками. Отсюда я не мог разглядеть цвет его глаз, но мог понять, что взгляд его словно бы никуда не смотрит. Его вытянутое худое лицо с длинным орлиным носом и густыми бровями ничего не выражало, спутанные длинные волосы то и дело падали на глаза, но это, похоже, никак не мешало музыканту.
Вторым исполнителем тоже оказался молодой человек примерно одного возраста с Ольцигом. Он обладал неприметной внешностью, ни одна из черт лица или фигуры не откладывалась в памяти. Призрак, которого отличала, похоже, только гитара, идеально ложившаяся в руки.
Также на постаменте стояли две девушки в простых сельских платьях. Одна из них была одета в платье болотного цвета. Эта рыжеволосая дородная дама бережно держала в руках флейту, словно та была сделана из хрупкого стекла и могла разбиться в любой момент.
Последняя исполнительница ничего в руках не держала. Она была чем-то похожа на первого музыканта — такие же темные (только менее спутанные) волосы, такой же отсутствующий взгляд, такие же тонкие вытянутые черты лица. Красное платье девушки делало ее похожей на мираж. Она стояла, глядя вдаль, изредка прикрывая глаза в смеси задумчивости и какого-то ей одной ведомого удовольствия.
Не было никакого объявления, никакой вступительной речи. Музыканты просто заиграли, и практически сразу все посетители затихли. Умолк звон посуды, стихли голоса. Даже обслуга стала двигаться бесшумно.
Я, не отрываясь, слушал песни, не замечая слов. Девушка в красном платье обладала бархатным звонким и мягким голосом. Изредка мелькавшие хрипловатые нотки добавляли особого шарма, а когда певица начинала петь выше, голос ее звенел чисто, как колокольчик.
Не знаю, сколько прошло времени. Музыканты сыграли четыре песни и сделали паузу, чтобы немного передохнуть. Разговоры в зале начали медленно возобновляться, когда восторженные слушатели перестали аплодировать исполнителям.
Я, наконец, сумел отвести взгляд от певицы, напоминающей сказочное видение.
— Я раньше не бывал в "Gana", только слышал рассказы... от отца, — последние слова Роанар добавил с нескрываемым стыдом, явно боясь реакции Филисити. Однако девушка по-прежнему не расспрашивала про случившийся политический скандал и на упоминания о Дарнаге Экгарде реагировала спокойно.
— Вы, похоже, много потеряли, барон, — тихо отозвалась девушка, — раз не бывали здесь чаще в былые годы. Если каждое выступление музыкантов похоже на это, "Gana" можно назвать лучшим трактиром Солнечных Земель.
Ольциг продолжал уплетать утку, которую, я даже не успел заметить, когда принесли. Странно, но теперь после этого волшебного выступления меня совершенно не манил запах еды. И даже заставить себя поужинать я не смог.
— По мне сейчас любой трактир, где есть еда, можно назвать лучшим, — с набитым ртом, отчего щеки стали казаться еще круглее, произнес Ольциг.
Я криво улыбнулся и качнул головой. Трудно было согласиться с таким высказыванием после завораживающего пения черноволосой девушки.
Музыканты тем временем снова приготовились играть, и я замер в ожидании.
Певица вышла чуть вперед. Тонкие руки словно описали в воздухе едва различимый легкий узор. Если бы сейчас он засветился каким-нибудь магическим сиянием, меня бы это нисколько не удивило, но ничего подобного не произошло.
Гитара в руках неприметного молодого человека вдруг начала издавать странно диссонирующие между собой звуки, звучание которых заставляло сердце замирать от восхищения. Тонкие хлесткие руки барабанщика ударили по кожаным мембранам, выстукивая причудливый ритм, от которого хотелось или начать и качать головой в такт, или не двигаться вовсе. Я выбрал второе. Удары рук то набирали силу, то слабели.
Подключилась флейтистка. Ее инструмент явил на свет тихую аккуратную мелодию, золотой нитью вплетающуюся в цепь удивительно сочетающихся между собой диссонирующих созвучий...
— Я знаю эту песню! — восхищенно шепнула Филисити, — ее часто пели у меня на родине.
Я чувствовал, что наша проводница обращается ко мне, но не мог среагировать на ее слова, тело словно было уже не в моей власти, и невозможно было заставить себя даже перевести взгляд.
... черноволосая девушка набрала в грудь воздуха. На миг мне показалось, что мы столкнулись взглядами, и моя душа оказалась вывернутой наизнанку. Дыхание и сердцебиение участилось. Музыка проникла внутрь меня и разлилась, полностью подчинив.
Вместе с певицей вдруг запел незаметный музыкант с гитарой. Тот, что отстукивал ритм, тоже подпевал, но лишь изредка. Голос у него оказался низким, хриплым, насыщенным, даже немного агрессивным, что придало песне какого-то незабываемого звучания.
Мелодия наполнила помещение, и тогда... древний язык словно заговорил во мне, полностью раскрыв свою силу:
Estar amra verno or'jian koff
Narra daver tur ime meunt
Dessat'ra jara na para nor
Jinne quana parra fert
Я ахнул от восхищения, стараясь не обращать внимания на резкую боль, внезапно обжегшую затылок. Проклятая мигрень началась совсем некстати!
Зазвучал припев, ножом впившийся мне в затылок. Звенящий и сильный голос певицы словно проникал внутрь меня, почему-то воскрешая в памяти видение, приходящее ко мне уже не первую ночь: шум воды за окном, тени, длинный серый коридор и фехтовальщик в черном камзоле, от руки которого я должен был встретить смерть во сне...
Ритм переливался, сливаясь со словами воедино:
Im amra Otrian Tajr'jara
Borro de lerria
Kemso morregrerrii fara
Hara tut de rev'ja
Я явно почувствовал дрожь, и трясущиеся руки не слушались, как я ни пытался их остановить. Боль в голове усиливалась. Я чувствовал, что бледнею, и где-то в глубине души понимал, что всему виной эта проклятая песня.
На слове "rev'ja" (что бы оно, декс его забери, ни значило) голос певицы словно стал в несколько раз громче, заставляя мой внутренний голос кричать: "я знаю тебя! Я знаю тебя!"
— Райдер?.. — обеспокоенно обратился ко мне Роанар.
Я не мог отвечать.
— Deksaz de Otra'ra rev'jaz-gihrz... Forra rhemendaz de Lun, — снова запела девушка, и на этот раз мне не удалось сдержать стон.
Слова ножами впились в голову, я приложил дрожащую руку к взмокающему лбу, закусил нижнюю губу и вскочил с места. Кажется, кто-то из моих друзей вскочил вслед за мной, но мне было не до того. Едва не столкнув скамью, я направился к выходу из трактира.
Бежать! Бежать, скорее. Нельзя это слышать, это... так больно.
Настигающие меня звуки голоса всаживали в пылающую голову все новые лезвия.
— Tzara dameri de koffian mal... Estar fara heke fert, — последнее тянущееся слово буквально погналось за мной, смешавшись с окликом Филисити.
Зазвучал припев, голова полыхнула болью. Я толкнул тяжелую дверь трактира и бросился бежать без оглядки, не разбирая дороги.
* * *
Я пришел в себя от звуков мягкого голоса, произносящего мое имя. Мне удалось открыть глаза, и я увидел над собой возвышающийся шпиль Kastelarrii de Sanade'ja и звездное небо.
Чья-то маленькая нежная рука провела мне по волосам, и я понял, что лежу на спине, а голова покоится на коленях Филисити.
Я вздрогнул, попытался вскочить, но удивительно сильные руки девушки удержали меня на месте.
— Тише, тише, успокойся. Не надо так резко, — произнесла она. В голосе послышалась улыбка. Филисити говорила удивительно тихо. Видимо, решила, что от громких звуков мне может стать хуже. Обычно так и бывает, но сейчас острая горящая боль в голове понемногу утихала, я сумел восстановить дыхание и сесть на широкую ступень собора. Девушка смотрела на меня с сочувствием, и мне захотелось спрятаться от этого взгляда.
