Все дни осады я провела на крепостной стене. Меня знали многие воины да и сам принц Гунн, пожилой дворянин, один из управителей, который возглавил войско города. Я залечивала раны, приносила еду защитникам и даже обучилась стрельбе из лука, притом никогда не промахивалась. В тот день, когда гаруны ворвались в город, я впервые сознательно обрушила молнию на осадные лестницы, которые они забрасывали на стены. Она поразила одного гаруна, а его товарищи в ужасе спрыгнули вниз вслед за ним. Но тогда же с другой части города раздался неимоверный грохот, и я подумала, что возможно из-за меня случилось непоправимое. В охватившей смуте некогда было сожалеть о том, что произошло. Гунн отрядил нескольких гонцов, чтобы немедленно покинуть город и передать известия о поражении командору, который должен был со дня на день подвести свежие войска на подмогу. Однако разведчики сообщали, что гаруны двинули на север к легалийцам еще более многочисленные армии, и далийские земли оставались в одиночестве перед вражеским мечом. Принц велел мне выбираться из города. Втроем, я, молодой барон, которому Гунн передал послание для командующих морийскими войсками, и его слуга, опытный воин, вскочили на лошадей и поскакали навстречу врагу. Ворота города уже были распахнуты, и около них улицы заполнялись свирепыми гарунами, но иного выхода за стены города мы не знали. Однако барон направил лошадь к западной стене, её защитники уже сражались с оружием в руках против солдат, атаковавших их с тыла.
— Марго, пробей стену, — крикнул он. Многие среди моих знакомых уже догадывались, что я на самом деле колдунья, но это знание лишь вселяло в них надежду на то, что мы сможем устоять против врага, а я, к сожалению, не оправдывала эти ожидания. — Ты ведь сможешь. За стеной гаруны давно засыпали ров и, наверное, сейчас уже покинули те места, рванувшись к воротам.
Я не помню точно, как у меня тогда получилось исполнить эту просьбу, произнесенную как приказ, но толстая стена внешнего круга покрылась кривой трещиной, её камни вылетели вперед, произведя грохот на всю округу. Стена искривилась до своих вершин, откуда попадали испуганные люди. И хотя отверстие получилось не столь уж большим, камни сами обвалились в пустоту, образовавшуюся вместо бывшей основы, и перед нами предстал высокий завал, который унес жизни десяткам морийцев и гарунов. Мужчины тут же подбежали к груде камней, отбрасывая прочь осколки, освобождая проход наружу. Позади нас возвышалась башня, все еще укрепленная морийскими лучниками, которые яростно обстреливали гарунов, устремившихся в нашу сторону, но все-таки нападавшие большей частью сразу же кинулись на жилые улицы, пускаясь в погоню за горожанами, многие из которых не успели спрятаться в своих домах, хотя и это не спасло бы от мечей и копий.
Сквозь каменные развалины невозможно было пройти на лошадях, и мы бежали далее втроем пешими. Мы сумели уйти от погони гарунов, так как все их отряды стремились в город, а мы укрылись в окрестном лесу, по которому перебежками направились на запад. Вся округа уже давно была разграблена гарунами. Деревни сожжены дотла, мертвецы, не нашедшие приюта в объятиях Моря, валялись вдоль дороги. Гаруны разорили все поселения вдоль главного тракта, ведущего в Корлину, и до нас уже доходили слухи, что этот город тоже не устоял перед сотней диких конников. Хотя некоторые беженцы, встречавшиеся нам на пути, говорили, что корлинцы сами сдали город на милость захватчиков, доверившись главе гарунов, который пообещал им, что город в этом случае не будет стерт с лица земли.
Вскоре барон со своим другом напали на тройку гарунов, разграблявших пустые дома деревни, мимо которой пролегал путь на запад. Мы сумели отнять у них оружие, еду и лошадей. После этого барон решил повернуть на север и пробираться к реке, но мне необходимо было попасть в Корлину. Там жили мои родные, и я не знала их участи. Я сумела убедить попутчиков, что командору будет весьма полезно располагать достоверными сведениями о судьбе далийского города, и мы поскакали на запад, нередко углубляясь в лес, чтобы не попадаться на глаза неприятельским отрядам, блуждавшим кругом.
Дым стоял лишь на окраине города, когда мы добрались до его стен. Я сказала, чтобы мужчины подождали меня на опушке, а сама помчалась по открытой местности весенних полей к распахнутым воротам, около которых не было заметно ни души. Я оставила свою лошадь в небольшом заросшем ольшаником овраге перед крепостными стенами и поспешила на городские улицы. За поясом был спрятан длинный кинжал, мое испачканное простое платье должно было показать, что я обычная крестьянка, и я надеялась, что сумею не привлечь к себе внимания, но ничего не пропустить мимо собственных глаз. Издалека Корлина казалась опустевшей, затихшей, было не видать ни стражников государя, ни гарунов. Однако, вскоре я заметила людей, испуганно выглядывавших из окон домов, воздух оглушил стук колес о камни мостовой, раздались крики и лязг оружия. Я мчалась вперед мимо знакомых мест, редкие горожане хлопотали около порогов, улицы были завалены разбитыми бочками, вещами, вываленными грабителями наружу, под ногами чернели лужи крови. Дом моей тетки располагался по соседству с другими особняками богатых дворян, которые были огорожены кованными металлическими решетками. Но едва я добралась до широкой мостовой, выложенной в этой части города, позади раздались грубые окрики. Я повернулась и заметила троих гарунов. Их лица были искажены презрением и ненавистью, жаждой всего, на что только наталкивался взгляд. Один из них вытащил на порог местной лавки женщину, таща её по земле за длинные волосы. Она даже не кричала, и я подумала, что она была уже мертва. Тогда ноги сами понесли вперед, и я побежала по улице. За спиной раздался рев их голосов и лязг металла. Сейчас я бы смогла остановиться и каждого из них поразить его же мечом, но тогда я даже не вспомнила, что была колдуньей и должна сама себя защитить. Я уже теряла последние силы, мостовая заворачивала, и я надеялась, что, скрывшись от преследователей, смогу затеряться в каком-то доме или проулке. Но едва я оказалась за углом передо мной встали на дыбы одичавшие лошади, впряженные в повозку. Наверное, я закричала, когда их копыта опустились прямо на мою голову — но более я ничего так и не смогла вспомнить о том дне, — Марго поглядела на Ортека и Ланса. Она была с ними честна, ей не хотелось, чтобы у мужчин сложилось впечатление, что она что-либо утаила от них. Но следовало закончить этот длинный рассказ.
— Очнулась я в темной сырой комнате. Поначалу мне показалось, что это темница в крепости: в холодных каменных стенах не было ни одного проема для солнечного света, я лежала на соломенном тюфяке, и возле моей постели находился лишь широкий стол, занятый тазом с водой и подносом со свежей едой. Глухая дверь была заперта снаружи, сбоку на стене была прикреплена масляная лампа. Самое поразительное было, что когда я схватилась за пищу, оказалось, что мне оставили холодное мясо, а в кувшине была свежая кровь, еще теплая. Мне тут же стало дурно. На мои настойчивые призывы в комнату вступили несколько женщин, одетых в бесцветные льняные платья до пят, на голове они носили светлые длинные платки, полностью скрывавшие волосы и лоб. Самая старшая поприветствовала меня и сказала, что по велению Моря эти смиренные покои отныне будут моим домом. Звали её Юффала. Она была настоятельницей монастыря, в котором я прожила с той поры более двухсот лет. Это пожилая женщина была со мной немногословной в тот первый визит. Она пообещала, что в этом месте я буду в безопасности, ни в чем не испытаю нужды, смогу жить в мире и смирении перед лицом Моря. Когда я потребовала объяснений по поводу того, как я здесь очутилась, а также удивилась еде, которой хозяева решили меня попотчевать, женщины попятились к выходу.
— Твой благодетель пожелал, чтобы ты ни в чем не знала отказа, Марго де Баи. Здесь все мы сестры, и ты наша новая сестра. Забудь обо всем, что было. В нашем доме всегда мир, пускай за его стенами стоят орды вооруженных дикарей, — сказала на прощание Юффала.
Очень долго мне пришлось разбираться со своими новыми подругами. Сперва я убеждала их, что мне совершенно безразлична кровь животных, надеюсь, они не подсовывали мне в кубке человеческую кровь. Затем мне удалось узнать, что моим спасителем оказался некий незнакомый дворянин, который щедро заплатил за то, чтобы я осталась в этом доме. Я хотела немедленно покинуть темное убежище, однако Юффала очень долгое время не разрешала мне выходить из тесной кельи, не говоря уже о всем строении — его я осмотрела лишь после нескольких недель своего заточения, когда я решила все-таки перестать просить у матушки Юф разрешения покинуть темницу и выбралась на солнечный свет сама. Я разбила чарами дверь, обретя свободу. Тогда я впервые задумала сбежать из места, которое еще совсем не знала. Оказалось, что я попала в дворянский особняк, в котором проживали лишь женщины, ведшие крайне скромный образ жизни.
Монастырь был построен еще при переселении на юг морян. Его владелица богатая вдова-баронесса решила, что служению Морю должны посвятить жизнь не только мужчины-видии, которых тогда еще было очень мало в тех краях, но и женщины. Она ввела в своем окружении традицию придерживаться очень строгого режима, время проходило в омовениях в каменных бассейнах и мольбах богу. Постепенно баронесса распродала обширные земли и купила на них несколько участков по всем землям Релии и Далии. На юге такие же монастыри для стариц, как звали себя женщины и девушки, уходившие в уединенную жизнь вдали от хлопот и суеты, были разрушены гарунами. И хотя они вновь вторглись в страну, матушка Юффала не особо беспокоилась о защите своих сестер — в последние годы монастырь обнесли высокой каменной стеной.
В свой первый побег я перебралась через неё, вскарабкавшись на высокое дерево, росшее вблизи, а потом я проделала в стене очень удобный лаз. Я сбежала, оглядываясь на совершенно незнакомые места в лесу, в который я тут же углубилась, направляясь на север, где можно было найти знакомых мне людей. Но вскоре я поняла, что очень устала, я прямо валилась с ног, мне было трудно дышать, а в глазах потемнело. И чем дальше я шла, тем хуже мне становилось. Тогда меня нашли захожие в монастырь крестьяне, которые прислуживали старицам. Меня вернули обратно за высокие стены. Юффала долго беседовала со мной, она убеждала меня отречься от всех дел, что остались недоделанными, от всех родных, которых следовало позабыть, и хотя меня действительно ничто не держало в землях, вновь охваченных войной, кроме разве желания отыскать Тамира, с которым однако я бы все равно не могла быть отныне вместе, ибо он был упырем, а я ведьмой, я желала вернуть себе свободу и вырваться любой ценой из плена. Лишь через полгода после череды неудачных попыток сбежать, каждая из которых оканчивалась потерей сил и истощением организма, я признала, что не могла отойти от монастыря ни в какую сторону. Я смирилась с тем, что стала старицей и была омыта водой, после чего обрела уединенную жизнь: я обязана была соблюдать обет молчания, обеты труда, обеты постничества и другие обычаи стариц.
Так я прожила десять лет, после чего матушка раскрыла мою тайну: что я на самом деле являюсь колдуньей. Но старицы редко виделись между собой, ежели желали вести действительно уединенную отшельническую жизнь, мы подолгу молчали, и имена друг друга стирались из памяти, лишь настоятельница имела право общаться с каждой из сестер. Юффала всегда была ко мне очень добра, она не стала прогонять меня, отлично ведая, что я не смогу никуда уйти, она запретила кому-либо обижать меня. А я за эти годы не раз занималась целительством в стенах монастыря. Сестры уважали меня, считая, что действительно Море внемлет моим словам, и лишь немногие догадывались, кем я являюсь, но, будучи отрешенными от земных забот, никогда не беспокоили меня своим наветами или подозрениями. После смерти Юффалы сестер возглавила новая настоятельница. Война обошла нас стороной, пережила я в безопасности и гонения на ведьм, которых живыми сжигали на кострах по всей Мории. Вскоре наш монастырь не мог принимать всех желавших стать старицами, ибо Дом поистине приобрел благочестивую славу в стране. Тогда новая настоятельница решила принимать молодых девушек на послушание, их обучали в стенах монастыря лишь несколько лет, а после этого они возвращались к родным, и обитель получила название Дома Послушания. Вокруг меня появились новые лица, молодые наполненные жизнью девушки, и я вновь захотела вырваться из невольного затворничества. Я возобновила частые побеги, всегда неудачные, а потом я уговорила настоятельницу разрешить мне перебраться в более светлые покои послушниц, где я бы могла узнавать последние известия и хоть как-то чувствовать свою сопричастность к миру. Свою колдовскую сущность я постигала самостоятельно, убеждаясь в чем-либо на практике — за полстолетия жизни я ничуть не постарела, не ослабела и не оскудела умом. Будучи старицей, я перечитала все книги, хранившиеся в монастыре, а став послушницей, разбиралась в нравах, царивших в те времена в светских кругах — ибо послушницей могла стать лишь знатная да богатая особа. Настоятельница не была в силах противиться моему желанию скинуть с себя платок старицы, однако спустя пару лет мне пришлось вновь его надеть: я скрылась с глаз одной графиньюшки, которая меня не взлюбила и требовала моего изгнания из Дома Послушания. Так протекали годы — я была то послушницей, то старицей, я убегала и возвращалась, мне встречались милые добрые девушки, с которыми удавалось подружиться или непомерно гордые заносчицы, которым я указывала на грязное место у очага. Я знала и простолюдинов, живших вблизи Дома, заботившихся о пропитании и удобствах его обитателей. На моих глазах вырастали и умирали их дети, внуки. Иногда я влюблялась, и в те периоды особенно страдала вся округа — от моего волнения летом шел снег, но зато зимой зацветали подснежники, — Марго с нежной улыбкой вспоминала прошедшие года, которые принесли ей много горести, но и минуты радости и счастья. — Все шло своим чередом, казавшимся нескончаемым, пока я не встретила Лиссу. Юную девушку с солонкой на шее, которая мечтала сбежать из этого блаженного места... А за долгие годы я помогла уйти за стены монастыря не одной послушнице, их было чуть более дюжины, — помолчав, добавила колдунья с усмешкой. — Немного, но всегда находились те, кто поднимались против принятых устоев. А дальнейшая моя судьба вам прекрасно известна — после того, как ты, Ортек, с графом де Терро спасли нас из огня минорцев, пришлось рассказать все без утайки.
— С тех пор ты никогда не встречалась ни с графом д'Эскер, ни с Горном Логье? — спросил черноморец, когда Марго закончила рассказ и отпила вина из кубка, чтобы промочить пересохшее от долгой беседы горло.
— Нет, я полагала даже, что они скорее всего давно умерли.
— Кровососы могут похвастаться тем же долголетием, что и колдуны, — заметил государь. — Однако твой рассказ лишь подтвердил то немногое, что нам удалось узнать из записей графа. Только вот остается ответить на самый главный вопрос — кто же был графом д'Эскер, устроившим логово упырей в Тайраге?! — Ортек поглядел на Ланса, ожидая выслушать размышления своего воспитанника, к мнению которого, как уже убедилась Марго, он всегда прислушивался, пусть порой и не одобрял.
