Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Михаил Александрович, вы не поняли, — пояснил Жданов, — подразумевается национальная принадлежность встречающих. И будь наш гость хоть папуасом с кольцом в носу…
— Если только так, — согласился отец Михаил и показал на своего заместителя, майора Гайнуддинова, увлёкшегося разговорами со студентками, держащими наготове хлеб-соль. — Может, нам тогда Хасяна Салиховича попросить в сторонке подождать?
— Таки зачем? — высказал своё мнение недавно назначенный руководить краевым ОГПУ товарищ Губерман. — Для дикой Европы мы, русские, все на одно лицо. Пусть только зелёную чалму на обычную фуражку сменит.
— Не нужно менять. На ней звёздочка есть, и достаточно, — принял решение подполковник, и щелчком сбил стрекозу, присевшую на золотой погон парадной рясы. — Господь и Устав милостивы, простят.
— Летят! — первыми приближающийся самолёт услышали бдительные юные пионеры, использовавшие свои горны к качестве слуховых аппаратов, и только потом поступил доклад от службы воздушного наблюдения и оповещения.
Встреча высокого гостя прошла успешно, если не считать недоразумение с музыкантами, от волнения перепутавшими ноты и исполнившими марш Мендельсона. Но президент Штоцберг счёл это удачной шуткой и претензии не высказывал. После короткой торжественной части, преимущественно состоявшей из вручения цветов и поцелуев студенток политехнического института, гостей пригласили на праздничный обед, затянувшийся до самого ужина. И только поздним вечером усталую делегацию развезли по гостиницам. Собственно, в гостиницу попали только сам полковник Штоцберг в сопровождении майора Фердинанда Бомжика, представленного как начальник чехословацкого Генерального Штаба, а над остальными лётчиками взяли шефство рабочие авиационного завода имени Серго Орджоникидзе, утянув в своё общежитие. То же самое предлагали и студентки, но потерпели поражение в споре, где основным аргументом стали заманчиво булькающие канистры. Много канистр.
Когда все официальные лица разошлись, ещё раз уверив гостей в нерушимости советско-чехословацкой дружбы, Фердинанд Бомжик устало опустился на диван и рассеянным взглядом оглядел номер.
— Что ни говорите, пан Иоганн, но есть определённая прелесть в русском гостеприимстве.
Президент в раздражении ударил кулаком по столу:
— Фёдор Михайлович, в последний раз напоминаю…
— Ой, извините, Иван Дмитриевич, просто немного расслабился. Коньяк в сочетании с водкой действует так умиротворяющее. Ещё бы пива сейчас.
— Почему бы и нет? — полковник снял трубку стоящего на тумбочке телефона и набрал номер из списка на стене. — Алло, ресторан? Что? Как закрылись? Уже половина третьего ночи? Не может быть…
— Так оно и есть, товарищ президент, — Бомжик посмотрел на часы. — Придётся ложиться спать и потерпеть до утра.
— Ну уж нет! — Штоцберг решительно направился к двери. — Мне Андрей Феликсович рассказывал про Нижний Новгород. Это цивилизованный город, а значит пиво здесь есть круглосуточно. Вы со мной, Фёдор Михайлович?
— Что, прямо так?
— Хотите надеть смокинг, цилиндр и лайковые перчатки?
— Нет, Иван Дмитриевич, но может стоит сменить чешскую форму на настоящую?
Когда Штоцберг с Бомжиком переоделись и спустились из номера в холл, девушка-администратор за стойкой мирно спала, уронив голову на раскрытый учебник высшей математики. Но при звуке шагов по мраморной лестнице она встрепенулась.
— Товарищи командиры решили прогуляться?
— Ага, — кивнул полковник. — Пива вот попьём и вернёмся. Кстати, а не подскажете, что из приличного ещё работает?
— Не знаю, — девчушка на несколько мгновений задумалась. — Надо у дяди Пети спросить. Он наверняка знает.
— А где его искать?
— А не надо меня искать, — послышался тихий голос за спиной.
Штоцберг обернулся. Седой дед с кудрявой бородой, серьгой в ухе и автоматом Томпсона на плече дружелюбно улыбнулся. Видимо он выполнял здесь обязанности швейцара, о чём можно было догадаться по мундиру с галунами и штанам с жёлтыми забайкальскими лампасами.
— Дядя Петя сам кого хочешь найдёт. Дядя Петя — это я. Будем знакомы.
Полковник пожал протянутую руку, с удивлением обнаружив у деда твёрдую как конское копыто ладонь. Такая может быть только от постоянных упражнений с саблей. Или шашкой, если судить по лампасам.
— По пиву собрались? — уточнил швейцар, осматривая офицеров. — А где оружие?
— Зачем?
— Как это? Да вас первый же патруль и загребёт. Леночка, выдай товарищам пистолетики, — распорядился дед.
— Это мигом, Пётр Сергеевич, — девчушка распахнула стоявший за стойкой большой несгораемый шкаф и чуть не полностью скрылась внутри. — Наганы подойдут?
— Сдурела девка? Будто не знаешь, что у них кобуры потёртые. Товарищи из старшего комсостава будут, им с такими ходить неприлично.
— Ещё маузеры есть, — послышался грохот чего-то упавшего и деревянный стук. — С перламутром.
— Не пойдёт, — забраковал выбор дядя Петя. — Они только с кожаными куртками носятся. Посмотри ещё, там на второй полке снизу новые браунинги были, только позавчера из ОГПУ прислали.
— Извините, Пётр Сергеевич, а к чему всё это? — полюбопытствовал Штоцберг. — Мы же не на войну идём, а только в пивную.
— Вы откуда такие тёмные? — удивился швейцар.
— Да это президент Чехословакии со своим начальником Генерального Штаба, — донёсся голос из шкафа. А ещё через мгновение перемазанная ружейным маслом девчушка положила на стойку пистолеты. — Только вчера вечером заселились.
— Вот оно что! То-то я смотрю — говор у них чужой!
— Так всё же зачем? — переспросил полковник.
— Как это, мил человек? — дядя Петя погладил свой автомат. — А ежели преступление какое увидите, теракт там, или прочее непотребство? Непротивление злу — грех. И не только по Божьим законам, но и по человеческим. Статья пятьдесят восьмая, часть четырнадцатая.
— Сурово, — заметил майор Бомжик.
— Зато справедливо, — Пётр Сергеевич положил "томмиган" на стойку. — Прибери-ка его, Лена. А я, пожалуй, провожу товарищей. А то как дети, ей Богу. Одно слово — Европа.
Улицы ночного Нижнего были тихи и пустынны, только двое рабочих, приставивших лестницу к стене старого дома, откручивали табличку с названием и увлечённо разговаривали матом.
— Возвращают историческое имя, — пояснил дядя Петя. — А то перед людьми стыдно было — центральная улица города, и названа в честь родственника негодяя Ягоды.
— А сейчас как?
— Да как и раньше — Большая Покровская. А вот площадь переименовали, да. Хотите посмотреть?
— На что?
— На всё и посмотрим.
Этим всем оказалась большая площадь, одной стороной ограниченная кремлёвской стеной, а торцом выходящая к волжскому откосу. Чуть не на самом краю крутого обрыва кипела работа, не останавливаемая даже в ночное время. Люди в странных оранжевых жилетах с номерами на груди и спине, видимо заключённые, так как в стороне лениво покуривали несколько конвоиров, вручную месили бетон деревянными лопатами. Другие возили его на здоровенных тачках с деревянными же, но почему-то квадратными колёсами, и заливали в котлован. Всё это действие происходило под хриплый аккомпанемент патефона, из которого доносились одни и те же слова, записанные на грампластинку: — "Охрана стреляет без предупреждения! Шаг влево — агитация! Шаг вправо — провокация! Прыжок на месте считается побегом!" Ещё один похожий агрегат имитировал захлёбывающийся лай овчарок.
— Это ГУЛАГ? — Штоцберг перекрестился на православный манер.
— Ага, — подтвердил Пётр Сергеевич. — Образцово-показательный филиал. Создан специально для бывших польских, литовских, и прочих прибалтийских журналистов. Товарищ Деникин с товарищем Сагалевичем их сюда специально присылают, на строительство памятника Козьме Минину и Нижегородскому ополчению.
— Инструмент какой-то странный, — заметил майор Бомжик.
Дядя Петя посмотрел, как один из заключённых пытается сдвинуть тачку.
— О чём писали в своих газетах, то и получили. Восстанавливаем историческую справедливость. Зато как символично — поляки закладывают фундамент под памятник Минину. Здесь закончат, начнут князю Пожарскому постамент готовить.
Чехословацкий президент задумался, а потом осторожно поинтересовался:
— Извините, а сюда можно только журналистов присылать?
— Хотите внести малую лепту? Думаю, что для дружественного государства всегда смогут сделать небольшое исключение. В планах ещё лестницу пустить к самой Волге.
Иван Дмитриевич, осторожно переступая через приготовленные для опалубки доски, подошёл к краю откоса и оценил предполагаемый объём работ.
— Да здесь дел всего на пару лет, — разочарованно произнёс он.
— Боитесь, что вернут?
— Есть немного…
— Да не беспокойтесь — партия о них позаботится.
— А где же пиво? — напомнил Фёдор Михайлович Бомжик, не любивший разговоры о политике.
— Да ну его нафиг! — махнул рукой Штоцберг. — Нам с утра новые самолёты получать, а к вечеру быть в Праге.
— Вы же говорили — завтра!
— Нет, именно сегодня. И ты знаешь, Федя, — полковник позволил себе некоторую фамильярность, — мне неожиданно начинает нравиться быть президентом.
Глава 21
Об Америке мы знаем,
Что её открыл Колумб.
После викингов, якутов и туркменов.
А индеец Гойко Митич
Всех ковбойцев обманул.
И куда-то спрятал золото Мак-Кены.
Сергей Трофимов
Прохладное лето 34-го. Житие от Гавриила.
Вот все твердят — "Лондон, Лондон…" А что в нём интересного? Так, захолустный и достаточно грязный городишко на окраине Европы. Не сравнить с той же Гаагой, где садились на пароход, — там даже мостовые моют с мылом. Единственная достопримечательность, да и то сомнительная, — множество старинных зданий. Но и это не заслуга британской столицы, а наше с Изяславом Родионовичем упущение. Слишком заняты были устройством дел на континенте, и как-то упустили из виду возомнившее о себе невесть что бывшее римское укрепление. Нет конечно, Изя пару раз его сжигал дотла, но когда это было?
До Лондона мы добрались без происшествий, если не считать капитана парохода, выброшенного за борт Лаврентием Павловичем. Ему, видите ли, показался подозрительным акцент товарища Берии. Даже ещё смешнее — принял его за советского шпиона. Такой вот тонкий английский юмор. Команда корабля бросилась было помогать, но вмешался Израил, и пояснил — дескать, нехорошо такой толпой на одного нападать. Раевский был настолько убедителен, что экипаж поворчал и разошёлся. А может и зря? Может у них к капитану свои претензии были?
Я сидел в плетёном кресле на верхней палубе прикрыв глаза, и наслаждался прекрасной погодой. Несмотря на приближающийся туманный Альбион она и не собиралась портиться, вопреки досужему мнению. И тут, как в детективном романе, на моё лицо упала тень.
— Лаврентий Павлович, не загораживайте солнце пожалуйста.
— Как вы догадались, Гавриил Родионович?
— У вас левый сапог поскрипывает в миноре. У Раевского, впрочем, тоже, но у него на октаву выше.
— У нас проблемы.
— Опять?
— Снова, — уточнил Берия. — Радист сообщил в порт о происшествии, и нам готовят тёплую и дружественную встречу. Судно не пустят в Темзу, а остановят на внешнем рейде.
— А там есть такой?
— Представления не имею. Но в любом случае в Лондон не попадём. Пока разбирательство, то да сё… Не хотелось бы прорываться с боем, а прятаться за иллюзией невидимости как-то не по-большевистски.
— Понятно. А где Израил?
— Попутку ловит, — ухмыльнулся Лаврентий Павлович.
— Не понял…
— Чего тут понимать? Сами посмотрите.
Я посмотрел. Да, действительно, Изя стоял на корме и размахивал каким-то плакатом. А из воды, поодаль от нашего парохода, торчали из воды сразу несколько перископов.
— Таки поймал! — Палыч некультурно показал пальцем на всплывающую подводную лодку с надписью "Тётя Роза Люксембург" на рубке. — Я за багажом, Гавриил Родионович.
Англия встретила дождливо и неприветливо. Любезные корсиканские подводники подбросили нас почти до самого Ярмута, высадив ночью на надувной лодке. Её стоимость входила в те три тысячи рублей, которые пришлось заплатить за столь экзотическое такси. Зато быстро и тихо…
А ещё не понравились аборигены, в смысле — англичане. Какие-то мрачные и насторожённые, будто неделю ходят с расстроенным желудком. Дважды на нас стучали в полицию, и от настырных бобби пришлось закрываться щитом из десятифунтовых бумажек. Думаете, британские полицейские не берут? Нужно просто правильно дать, как наш Изяслав Родионович даёт. Впрочем, вполне допускаю, что до его прибытия грех взяточничества здесь был совсем неизвестен. Не верите? Дело ваше.
Недельные поиски ничего не принесли — Такса не было. Первые три дня мы обшарили развалины Ярмута, полюбовались на утопленный флот, во время отлива появляющийся кое-где над водой, а потом переехали в Лондон. Но таксометр упорно не хотел брать след. В один единственный момент его стрелка дрогнула, показав в сторону Вестминстерского дворца, но потом опять затихла. Наутро, увидев в газетах портреты Черчилля в траурной рамке, Лаврентий Павлович предположил, что наш друг приложил лапу и к этому событию. Но версия была отвергнута как абсурдная. Что может быть общего между благородных кровей Таксом, и каким-то там премьер-министром? Разве что оба самцы. Хотя…, за своего пса я ещё поручусь, а за сэра Уинстона?
— У тебя, Лаврентий, прибор неисправный, — укорил товарищ Раевский.
— Какой был, — оправдывался Берия. — Другого всё равно нет.
— Можешь и этот выбросить.
Палыч с сомнением осмотрел таксометр и совсем было собрался последовать совету Изяслава Родионовича, как хитрое изделие технического отдела неожиданно ожило и запищало.
— Есть сигнал! И мощный! — экранчик засветился красным, и на нём появился адрес. Почтовый, даже с индексом.
— Это где такое? — Изя полез в сумку за картой.
— Погоди, кажется пошло сканирование эмоций, — Лаврентий Павлович предупреждающе поднял руку. — Да, точно, есть контакт.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |