Косыгин, как звонивший, поздоровался первым.
— Леонид Ильич, приветствую тебя! Не отвлекаю? Ты один?
Брежнев привычно переключил селектор на громкую связь — так удобнее разговор вести.
— Здорово, Алексей! Нет, не отвлекаешь. Один сижу. (Рябенко привычно восхитился про себя бдительной осторожностью Брежнева: все "ближние" знают, что Косыгина по имени, без отчества, он только в приватных разговорах позволяет себе величать, а при свидетелях — всегда Алексей Николаевич!) Я сегодня в ЦК работаю. Так что вовремя ты на меня вышел. Более того, скажу по секрету — вот-вот уже сам собирался тебе звонить! Ну, ты, наверняка и сам догадываешься, по какому поводу, раз меня опередил! И, небось, по тому же самому, что и ты мне! Про еврейско-арабские дела! Угадал?
— В самую точку! Да, Леонид, ты всегда в самую суть рубишь, под самый корешок, как ту елочку... я даже и не сомневался, что угадаешь! Такие уж там, на Ближнем Востоке, дела заварились, прямо скажу: дрянные!
— Хреновые, хуже и не придумать! Неделю назад Голанские высоты взяли, евреи эти, а позавчера так и вообще, они в Египет уже вошли. Ну, что скажешь по ситуации?
Брежнев поерзал объемистым седалищем по креслу, чтобы организму удобнее стало, снял ненужные в разговоре очки, откашлялся. Он за прошедшую неделю довольно глубоко вник в обсуждаемую тему, во всяком случае, вполне достаточно, чтобы иметь по данной проблеме собственный взгляд, и даже предполагаемый проект решения. Однако, было бы глупо не посоветоваться с тем, кто тянет на себе основную лямку хозяйственного управления страной.
— Ну, что тут добавить из новостей... Насчет позавчера ты сам сказал, а вчера Египет и Сирия присоединились к странам ОАПЕК, которые дружно, слышь, Лёнь?.. Они единогласно решили, они на весь мир заявили, что не будут поставлять нефть государствам, поддержавшим Израиль, страну-агрессор в недавней однонедельной войнушке с Сирией и Египтом. А государства те — ни больше, ни меньше! — Соединенные Штаты, Англия, Канада, Япония... Там еще целый ряд стран перечислен, кроме тех, что я сказал.
— Ого! Это они резко!
— И еще как резко. Отсюда вывод вполне очевидный: ожидаем не менее резкий рост цен на нефть.
Брежнев приподнял брови и задумался на миг.
— Пожалуй. Так это же для нас вроде как совсем даже и не худо!? А, Алексей Николаевич? Дорогая нефть для нашей внешней торговли — хорошо, а? Ты уже, небось, весь в предвкушении, руки потираешь? — Брежнев хохотнул коротко. — Дорогая нефть — это очень хорошо.
— Хорошо, тут спору нет и быть не может. Но пока, на сегодняшний день, мы в большом убытке: столько мы этим занюханным арабским воякам оружия поставили! Первоклассного оружия, в том числе и нового, которого и у нас самих, на вооружении наших войск, не всегда в комплекте! Гречко постоянно жалуется на это, заявками трясет. А они его, оружие наше, профукали, отдали евреям ни за фунт табаку! Денег за поставки они нам платить не обязывались, да и не собирались, дескать, братская помощь, какие тут проплаты могут быть? Леонид, ты же знаешь, я товарищу Гречко никогда ни в чем не отказываю, но ведь не для того страна работает, чтобы сотни миллионов золотых рублей за одну неделю так называемых "боев" — подарить Израилю этому гребаному!
Брежнев опять заерзал в кресле, начал, было покашливать... но удержался. Сунул руку в ящик стола — там у него портсигар с таймером... вдруг в нем сигаретка затерялась... Эх, нет там никакой сигаретки, пуст портсигар, давно расщелкнут... таймеру делать нечего. Поймал вопросительный взгляд Рябенко и подтвердил взмахом ладони: сиди, где сидишь, работай.
— Да, Алексей, теперь вижу, что одинаково ситуацию воспринимаем, и про Израиль, и про нефть. Я вот что подумал...
— И это хорошо, что одинаково. Но ты даже не сомневайся, Лень: все эти Асады с Садатами с мордами набитыми на четвереньках прибегут за добавкой: денег им и оружия! "Дайте нам еще!" Или еще того похуже... Ну, ты понимаешь, о чем я...
— А уже и прибегали: им жареный петух в жопу клюнул, так они депеши панические шлют, и среди ночи звонками будят!.. Ребята ушлые! Я вот что подумал, в этой связи... Мы ради них в Третью Мировую не полезем, как ты понимаешь!..
— Так еще бы! Себе дороже.
— Нет, не полезем. Стало быть, надобно гасить эту ситуацию, да так, чтобы не полыхала больше. Я как это вижу: мы включаемся в мирные переговоры, с теми и с другими, это первое. Так что, если понадобится, то Андрей в ООН будет дневать и ночевать. Проявляем мирные инициативы, активно ведем переговоры и гарантируем всем сторонам конфликта целостность границ. Будем считать это конфликтом, а не войной.
— Согласен, Леонид Ильич, совершенно с тобой согласен, война — это немножечко другое, чем неделю с полными штанами по пустыне бегать!
— Это второе. И третье. Хочу спросить твоего совета. Третье — вот: надо заново признавать государство Израиль (Брежнев опять сделал ударение в названии еврейского государства на последнем слоге, Косыгин на другом конце провода привычно поморщился, но смолчал). Обмен послами, и все такое! А, Леша, чего молчишь?
— Перевариваю. Но тогда конфликт на Ближнем Востоке не закончится, а превратится в долгоиграющий вялотекущий? Не так ли?
— Превратится. Но это все же не война — ни Третья Мировая, ни какая другая.
— Это да. Хм... Любопытно. А вялотекущий конфликт плюс нефтяная блокада... Плюс грызня между всеми этими божками, да царьками, да шейхами, да президентами. Нефть хорошо вырастет. И газ вслед за ним. И не просто хорошо, а устойчиво. Я — за, если так.
— Вот. И я за. А я давеча говорю Андрею...
— Какому Андрею, Кириленко, что ли?
— Да нет же, при чем тут Кириленко, он не петрит ни шиша в зарубежных делах! Громыке говорю: Андрей, что думаешь насчет того и этого?
— И что Громыко?
— А Громыко мне говорит: дескать, арабы обидятся, если мы еврейское государство признаем не только де факто, но и де юре.
— Ой, напугал! Это он так сказал: обидятся?
— Так и сказал.
— Обидятся они! Леонид Ильич, право слово, ты меня просто огорошил громыковскими суждениями! Это, знаешь, это как бы мы на них не обиделись, что они так нагло оружие побросали и, тем самым, нас, единственных союзников своих, фактически предали! Сначала они обгадились, теперь они обидятся!
— Угу. Ты слушай дальше. Я точно так же Андрею и сказал, только покрепче малость, русских слов не выбирая. Но смысл абсолютно такой же: нам их обиды... ну... до одного места, воевать за дядю с Израилем, читай с американцами, мы не собираемся. А затяжной конфликт между ними всеми — пусть будет затяжной конфликт. Если он нам экономически выгоден — мы не против такого конфликта. Андрей обещал подумать по своей линии. Сегодня у нас Политбюро, вот, мы сегодня и заслушаем товарища Громыко на предмет дальнейшего плана действий. И поскольку мы с тобой предварительно согласовали все эти дела... Согласовали, Алексей?
— Да, Лёнь, разумеется. Я еще до заседания кое-что просмотрю, подготовлю циферки, но это уже детали, а в основном — тут, по-моему, все однозначно, и я не понимаю сомнений товарища Громыко к твоим инициативам.
— Ну, а я понимаю: должен ведь, он по своей линии думать? А наше с тобой дело — выслушать и поправить, если понадобится, в нужном направлении. И еще. Тут Гречко нудит мне то и дело, что, мол, скупишься, прижимаешь заявки от министерства обороны...
— Врет, в глаза ему это готов сказать. Если в чем проблемы — жду от него конкретных бумаг, с конкретными расчетами, а не ворчания и поклепов в кулуарах.
— Не врет, Алексей, не врет, ты понапрасну кипятишься. Мы же все одно дело делаем, к одному и тому же стремимся. Просто человек за свое душой болеет, так же, как и ты, и я, и Андрей Громыко. Вот, Шелеста возьми, к примеру. Сколько мог человек — столько и работал, упорно, честно. А зазнался, зазевался, пошел не в том направлении, с обособлениями — мы подкорректировали это дело по-товарищески, пусть теперь заслуженно отдыхает. И с Геной Вороновым почти такая же картина: устал, выдохся. А помнишь, как он тогда Хруща отчехвостил?
— Да помню, конечно же. Кстати говоря, на днях девять лет с того дня минуло.
— Не побоялся, молодец был... Девять лет!? Время-то как бежит. Да, но ведь и работать надо, а не только правду-матку резать. Каждый день работать, упорно. Так что... Ну, одним словом, рад, что мы с тобой одинаково ситуацию поняли, потому, как это значит — правильно ее прочувствовали и просчитали. И баланс интересов на Ближнем Востоке сохранили.
— Согласен. Леонид, у меня все.
— Ага. Давай, до встречи.
Селектор погас, и Брежнев потянулся было еще кому-то звонить, но передумал.
Баланс интересов... Александр Яковлевич Рябенко старательно вглядывался в русские и английские буквицы каталога, но уши торчком держал, слушал разговор двух первых лиц государства очень внимательно. Обязательные в такого рода беседах словесные наполнители: "как здоровье", "вчера был в гостях у детей", "сон ни к черту" — привычно, сами собой, пропускались мимо ушей, остальное — лучше бы иметь в виду, иначе говоря — быть в курсе. Не по конкретной надобности, а так... на всякий случай. Да и любопытно, о чем там у больших начальников голова болит. Быть может, большая политика ему и не по носу, черт его знает, какая там взаимосвязь между дипломатическим признанием Израиля и ценой на нефть, но то, как Леонид Ильич с кадрами управляется — это любо-дорого наблюдать, себе на ус наматывать. Рябенко уже не в первый раз присутствует на приватных беседах Брежнева с другими членами руководства, и что такое баланс кадровых интересов в исполнении генсека, усвоил очень хорошо! С тех пор, как Хрущева отстранили от власти и освободили от всех занимаемых им постов, эти посты разделены: есть Генеральный секретарь Коммунистической Партии Советского Союза, а есть Председатель правительства СССР. — Кто из них главнее? Брежнев главнее, политические деятели во всем мире эту истину крепко усвоили, уже не первый год как. Но мало первый пост захватить, его надо удержать, укрепить! И тут-то Лене Брежневу равных нет: он постоянно всех своих "ближних" друг на друга науськивает, сверху вниз друг с другом стравливает: Громыко с Косыгиным, Косыгина с Гречко... И к каждому из списка высших руководителей старается приставить в заместители своих людей. Где Андропов — там и Цинев с Цвигуном. Где Косыгин — там и Тихонов... А еще у Леонида Ильича есть довольно странная кадровая страстишка: обращать мужское внимание на жен людей, к нему приближенных. Леонид вообще большой охотник до женского пола и предпочитает почему-то исключительно замужних! И всегда таким был, и на войне, и после... Чаще всего таких выбирает, чьи мужья у Брежнева в упряжке. Ну... на жен Черненко или Суслова он, конечно же, никогда не зарился, потому как повадлив, но разборчив, а вот с женой Бодюла, или того же Цвигуна... Рябенко свечку над ними не держал, под кроватью не сидел... Однако, ведь, по обстановке все насквозь понятно бывает, да и сам Леонид Ильич конспиратора из себя не корчит. Но он даже и здесь, с чужими женами, свой баланс интересов блюдет: это у него кадровая политика такая. Нынче его тяга к прекрасному полу немножечко поутихла, тем не менее, периодически возникают на горизонте — в зоне повышенного внимания охраны! — стюардессы, медсестры... Самая опасная, самая тревожащая из них — новая медсестра, Нина Коровякова...
— Саша, а Саша? Перекури это дело. Много настрочил?
Рябенко, верный многолетней привычке не оставлять документы открытыми, сунул листы в папку, захлопнул ее и резво побежал к столу генсека. Сигарету из пачки, зажигалка щелк... щелк... Пошел дым, дыши, дорогой!..
— Ну, Саша, а ты что скажешь?.. Ну, насчет конфликта арабского? Что мы тут обсуждали только что?
Рябенко даже поперхнулся дымом от смущения — и тоже очень естественно и ловко: не подкопаешься, хоть на детекторе лжи проверяй!
"Сам" Косыгина... как бы это помягче... недолюбливает, все "ближние" знают, но не дай бог попытаться подтявкнуть Брежневу в данном направлении: в порошок разотрет. Старые люди рассказывают, что и Хрущев на Косыгина морщился, только это ничего не меняет, Косыгин вечен.
— Леонид Ильич! Виноват, ей богу! Я, извините, тово... Как залез в эти самые внутренности, да как представил все эти поршни, трубки... Это же мое призвание, молодость моя шоферская... Ну и прошляпил все остальное, еще раз прошу меня извинить... Н-не слышал ничего, так уж меня накрыло!.. Если бы позвали, если бы звонок, или еще что-то, я бы, конечно, среагировал, на автомате!..
Брежнев усмехнулся по-доброму, но дальше докапываться не стал: не слышал — значит, не слышал. Саша добре службу знает, в этом и есть его главная обязанность. Охранять, стоять на страже, а не чужие разговоры подслушивать.
— Притомился я чего-то за сегодня, а еще ведь и Политбюро через три часа вести. Накопал ты чего полезного?
— Есть немножко. Но в целом — именно, что немножко: мотор очень добротный, запчасти не скоро понадобятся... — Брежнев едва заметно дернул правой бровью, и начальник охраны поспешил рассеять высочайшее неодобрение, продолжив — ...но я тут основательный списочек набросал, сегодня же его дальше передам, пущу, как говорится, по течению!
— Правильное решение. А не пора ли мне пообедать, Саша, как ты считаешь?
— Считаю, что очень даже пора: по графику — ваш законный обеденный перерыв, вся трудовая страна имеет на это право. Сейчас я распоряжусь, чтобы подали. В той комнате будете?
— Да, как обычно. И на себя закажи, то же, что и мне. Тоже, ведь, небось, проголодался?
Вот здесь, в этой точке беседы, чутьистый Рябенко мог себе позволить фамильярность и споры с Самим... Мог, и даже... как бы оно сказать поточнее... обязан был:
— Ну, уж нет, Леонид Ильич, увольте меня от трапезы подобной! Это у вас сила воли такая, что... один творожок и компот — и вы уже сыты! Уж я лучше потерплю, а потом досыта поем.
— Почему это один творожок!? Я, кстати говоря, еще и сосиску планирую.
— Ага, Леонид Ильич, ага! Одну сосиску! Это потому, что вы опять худеть собрались, непонятно зачем, а мне-то надо исправно службу нести! С творожка и одной сосиски я ноги протяну! Причем, скоро!
— Но я же почему-то не протягиваю? Как зачем — похудеть чтобы, в норму прийти. Я же не просто так, я за весом слежу, и мне хватает. Я сегодня утром встал на весы — знаешь во мне сколько!?
Рябенко (ему Володя Медведев еще на пересменке доложил о результатах утреннего взвешивания) сделал вид, что прикидывает на глазок, разглядывая пухлую фигуру генерального секретаря...
— Восемьдесят четыре, Леонид Ильич. Ну, может быть, восемьдесят четыре пятьсот.
— Жди больше! Девяносто кило, как одна копеечка!
— Врут ваши весы, Леонид Ильич! Ей-богу врут!
— А ты говоришь — творожок! Короче говоря, мне соку яблочного, сосиску с капустой... ну, да, творожку одну ложечку. И довольно будет. И распорядись, чтобы весы проверили, а если надо — чтобы заменили!
Рябенко знает службу, а в колдовство и в волшебство не верит: если бы Леонид Ильич не пропускал в организм дополнительно (так... между делом, незаметно для себя, в течение дня) тысчонку-другую калорий, так уж реально бы похудел, вплоть до семидесяти кило.
