Иван Оченков Стрелок-2

— Я вам так скажу, — после секундной паузы ответил Дмитрий. — Если офицер захочет испортить жизнь солдату, ему никто не помешает это сделать.

— Ну, хорошо, — попытался вернуть разговор в прежнее русло граф. — Но отчего вы это делаете теперь?

— Не знаю о чём вы, но я ни разу не называл себя сыном или ещё какой-нибудь родней вам или кому-либо ещё. Во всех документах я записан, как крестьянин Ярославской губернии. Впрочем, это ненадолго.

— Что, простите?

Я открыл мастерскую. Так что совсем скоро стану питерским мещанином, а там, глядишь, и в купцы выйду.

— Прекрасная перспектива!

— Всё лучше, чем чиновником.

— Как вы смеете?! — вспыхнул Вадим Дмитриевич.

— Немедля прекратите, — поспешила потушить ещё толком не начавшийся скандал графиня. — Дмитрий, вы неверно нас поняли. Мы хотели бы помочь вам.

— Простите, Антонина Дмитриевна, но с чего вы взяли, что мне нужна ваша помощь? У меня и так всё хорошо!

— Разве?

— Точно!

— А почему же в таком случае, вы угодили в тюрьму?

— Вы и про это знаете, — усмехнулся Будищев. — Ну, вообще-то, не в тюрьму, а в участок.

— А всё-таки?

— Так случилось. Мастер на заводе Барановских избил мальчишку-ученика. Я вступился, но немного перестарался. Но всё обошлось.

— Великолепно! Не хватало, чтобы говорили, будто среди Блудовых есть каторжане, — не удержался Вадим Дмитриевич.

— Я не Блудов, а Будищев!

— Ну, Будищев так Будищев, — немного успокоившись, заявил граф. — На самом деле, я позвал вас вовсе не для того, чтобы обсуждать ваше происхождение.

— А для чего же?

— Я хотел бы поговорить о вашем будущем.

— Очень интересно. Прежде оно вас совсем не беспокоило!

— Дмитрий, я прошу вас, — примирительным тоном воскликнула Антонина Дмитриевна. — Выслушайте прежде.

— Хорошо, я вас слушаю.

— Видите ли, молодой человек. Как вы, вероятно, уже поняли, я навел о вас самые подробные справки, и, признаться, нахожусь в некотором недоумении. Вы весьма отважно воевали, свидетельство чему — полный георгиевский бант на вашей груди. Оставшись в армии, вы наверняка сделали бы завидную, для своего положения, карьеру и вполне вероятно в ближайшем времени были произведены в офицеры. Но вы, по непостижимой для меня причине, предпочли остаться нижним чином.

— Всё так.

— Поступив на завод Барановского, вы и там довольно быстро себя проявили, однако вскоре ушли и организовали собственное дело.

— И это правда.

— Ко всему вышеперечисленному, у вас явный талант ко всем этим новомодным техническим механизмам, гальванике и прочим вещам, в которых я, впрочем, совершенно не разбираюсь.

— Куда вы клоните?

— У меня есть к вам предложение, Дмитрий. Не хотели бы вы уехать заграницу? Скажем, в Северо-Американские Соединенные штаты. Это молодое, но при этом весьма развитое в техническом отношении государство, к тому же сословные предрассудки не играют в нём абсолютно никакой роли. Вы с вашими способностями почти наверняка вскоре достигните там успеха, какого у вас никогда не будет в России.

— А как быть с патриотизмом, Ваше Сиятельство? — криво усмехнулся Будищев.

— Прекратите, молодой человек! — поморщился граф. — Не надо выказывать чувств, которых не испытываете. К тому же я дам вам денег, на которые вы сможете открыть своё дело.

— Хотите откупиться?

— Мне кажется глагол "помочь" звучит более уместно.

— Пусть так. И как сильно вы хотите мне "помочь"?

— Вы согласны?

— Я ещё не слышал предложения.

— Десять тысяч рублей и вы немедля покидаете Россию. Пароходы через океан ходят достаточно часто, так что...

— А на билет?

— Что?!

— Ну, билет-то, Ваше Сиятельство, тоже денежек стоит. Шутка ли в Америку сплавать!

— Хорошо, — остался невозмутимым Вадим Дмитриевич. — Я оплачу вам ещё и билет. Вторым классом.

— Не пойдет.

— Но почему?! Впрочем, если настаиваете, пусть будут первый класс!

— Не в этом дело. Языка я английского не знаю.

— Научитесь, — начал терять терпение Блудов.

— Не, мне и здесь хорошо, — помотал головой Будищев.

— Послушайте, Дмитрий, — сочла необходимым вмешаться Антонина Дмитриевна. — Не отказывайтесь сразу. Прежде подумайте хорошенько.

— Да что тут думать? Я Россию люблю!

— Это делает вам честь, но... Поймите, мой брат не может признать вас! Не скрою, я очень хотела бы этого. Вы кажетесь мне очень достойным молодым человеком, но это невозможно! Будь вы хотя бы прапорщиком, это несколько облегчило ситуацию. Всё же признать графом офицера несколько проще, чем мастерового, а вы сами выбрали себе эту будущность. А теперь вы еще собираетесь стать купцом!

— А с чего вы взяли, что мне нужно это признание?

— Что?!

— Ну, в самом деле, Антонина Дмитриевна, зачем мне становиться графом? В Пажеский корпус меня уже не примут, да я и сам не больно-то хочу в этот рассадник извращенцев. Протирать штаны в присутственных местах или драть горло перед взводом, пусть даже гвардейским, меня тоже не прельщает. Что мне может дать титул, кроме ограничений?

— Но отчего же вы тогда не хотите уехать?

— Да не хочу я в Америку! Они там негров угнетают.

— Как, "угнетают"?

— Рэп не дают читать и наркотой торговать. Да и Бог с ними с неграми, а так же индейцами, мексиканцами и прочей шушерой. Электричеством и здесь можно заниматься и неплохо зарабатывать. Что я, кстати, и делаю.

— Но в Штатах..., — попытался вклиниться граф, но Будищев перебил его:

— Таких как я — миллион! А здесь я один такой.

— Но слухи!

— Реклама не помешает.

— Как вы сказали, реклама?

— Именно. Любое упоминание в прессе, если это не некролог — реклама!

— А что, уже есть и в прессе?

— Не знаю. Но если понадобится — будет!

— Вы невозможны!

— Вовсе нет, Вадим Дмитриевич. Просто я трезво смотрю на вещи. Поэтому, спасибо за предложение, но — нет!

— Зачем же вы тогда торговались?

— Да так, интересно было узнать, как далеко вы можете зайти. А деньги, если они у вас свободны, лучше вложите в какое-нибудь дело. Можно, кстати, в нашу с Барановским мастерскую. Не пройдет и пары лет, как она станет самым настоящим заводом, так что не прогадаете.

— Что же, я вас более не задерживаю, — с трудом скрывая раздражение, заявил Блудов.

— Что, и чаю не предложите?

— Если вы голодны, я распоряжусь вас накормить.

— Не стоит. Лучше давайте я вам звонок установлю. Для родственников скидка...

— Вон!!! — заорал, вскочив, совершенно потерявший терпение граф.

— И не надо так нервничать! Это вредно для здоровья. Ухожу-ухожу...

Едва за Будищевым закрылась дверь, Вадим Дмитриевич вскочил и стал мерять шагами кабинет, давая выход своему раздражению.

— Ты только посмотри, какой наглец! — бушевал он, сердито поглядывая на сестру. — В Америку он не хочет. Негров там, изволите видеть, угнетают! Откуда он вообще знает про негров?

— Мне кажется, что у Дмитрия куда лучшее образование, нежели он старается это показать, — скупо улыбнулась та.

— Такое впечатление, что тебя вся эта история только забавляет!

— Нисколько. Хотя твой сын и впрямь очень занятный молодой человек.

— Умоляю, не называй его моим сыном!

— Хорошо, не буду. Хотя это не имеет ровным счетом никакого значения. Весь Петербург и так в этом уверен, и от нашего мнения ничего не зависит.

— Это верно, — поморщился Вадим Дмитриевич, и устало опустился на кресло.

— Я получила письмо от Андрея. Хотя ты, наверное, знаешь.

— И что он пишет?

— Что совершенно не желает, чтобы ты признавал Дмитрия своим сыном.

— Я и не собирался!

— И совершенно напрасно. Впрочем, я уверена, что со временем ты передумаешь, потому что твой сын нас ещё не раз удивит.

— То есть, до сих пор он тебя удивил ещё недостаточно?

— Не заводись, Вадик. Не ждал же ты, в самом деле, что он кинется тебе на шею с криком "папа"?

— От него и не такого можно ожидать.

— Возможно. Кстати ты не знаешь, что такое рэп?

— Рэп? Какой ещё рэп?

— Ну, тот, который запрещают читать угнетенным неграм.

— Бог мой, вот ты о чем! Спроси лучше у своего протеже. Не сомневаюсь, он расскажет тебе какую-нибудь совершенно душераздирающую историю!

Вы когда-нибудь обращали внимание, что слуги могут выглядеть ничуть не менее представительно, чем их хозяева? Вот и у пятого герцога Лейхтенбергского Евгения Максимилиановича любой лакей выглядел куда важнее генерала. По крайней мере, с точки зрения Сёмки. А что бедному мальчишке ещё думать, когда на него надвигается эдакий господин весь в золотых позументах и со строгим взглядом? Конечно, только снять картуз и поклониться!

— Где тебя носит? — строго спросил Дмитрий.

— Дык я, — попытался оправдаться парень, но наставник тут же прервал его.

— Еще не всем полотерам поклонился?

— Да, как их отличишь, когда они все в золоте!

— По глазам, — усмехнулся Будищев.

— Как это?

— Много будешь знать — скоро состаришься! Кабель протянул?

— Ага.

— Ну, хоть какая-то от тебя польза.

Вот уже третий день они не вылезали из Петергофа, занимаясь монтажом проводки в герцогском дворце. Дело было в том, что потомок русского царя Николая Iи вместе с тем пасынка Бонапарта Евгения Богарне решил, что он тоже является сторонником прогресса и пожелал завести себе электрические звонки. Сказано-сделано, и управляющий сделал соответствующий заказ в недавно открывшейся электротехнической фирме Барановского и Будищева.

Собственно, дело-то было плёвое — поставить звонок на воротах и протянуть кабель в дворническую, но случилось непредвиденное. Самый ушлый из компаньонов ухитрился попасть на глаза жены герцога — графини Богарне и наплести ей всяческого вздора. К ужасу Его Королевского Высочества[54] Зинаида Дмитриевна отнеслась к этим прожектам более чем благосклонно, и решила, что отныне не может вызывать прислугу с помощью обычного колокольчика! Более того, звон колокольчика её решительно раздражает и её дражайшему супругу, коль скоро он любит свою Зинаиду, тоже нужно обзавестись подобным прибором.

Делать было нечего. Евгений Максимилианович, успевший проклясть тот день, когда ему вздумалось объявить себя сторонником прогресса, распорядился продолжать работы и звонки появились не только на входе, но и в кабинете, библиотеке, будуаре графини, во всех спальнях, включая гостевые, и ещё Бог знает где. Вот всё это великолепие Дмитрий с Сёмкой и устанавливали, попутно обучая прислугу, как всем этим пользоваться. То есть, обучал, конечно, Будищев, а растерянный парень только с испугом глазел на представительных господ с густыми бакенбардами и в роскошных ливреях.

Впрочем, работа подходила к концу, и сегодня можно было бы пошабашить, но, как всегда, не хватило мелочи. Закончились элементы Лекланже. Разумеется, можно было послать Семёна, но разве в таком простом решении есть хоть капля красоты и изящества? Поэтому Дмитрий ничтоже сумнящеся отправился к управляющему и передал строжайшее повеление от только что покинувшего дворец по делам службы герцога. Тот, конечно, удивился, но возражать не посмел и поспешил исполнить приказание. В общем, на Выборгскую сторону отправился придворный скороход, произведший совершенно ошеломляющее впечатление на тамошних обывателей своими белоснежными панталонами, мундиром с позументами, а также каскеткой с пышными плюмажем.

Поэтому нет ничего удивительного, что заказ был исполнен в самые сжатые сроки и буквально через пару часов к нему подошел лакей и почтительно доложил, что требуемые материалы прибыли. Выйдя из дворца, Будищев и впрямь увидел коляску извозчика, в которой торжественно восседала довольно улыбавшаяся во все тридцать два зуба Стеша Филиппова.

— А что больше не кому было? — усмехнулся Дмитрий.

— Так Владимир Степанович на своем заводе нынче, остальные делом заняты, так кому больше? — развела руками та.

— Логично, — не мог не признать совладелец мастерской. — Всё хоть взяли?

— Так вот всё в чемодане, — показала она на поклажу, притороченную на специальную площадку сзади у пролетки.

Соскочивший с козел кучер тут же освободил багаж от ремней и с поклоном подал его Будищеву. Тот недолго думая поднял крышку, и, убедившись, что всё необходимое на месте, довольно улыбнулся и похвалил помощницу:

— Умничка! Хорошая из тебя Стешка жена выйдет. И повезло же этому обормоту — Сёмке!

— Я замуж не тороплюсь, — с достоинством отвечала девушка, имевшая своё мнение по поводу матримониальных планов окружающих, но до поры державшая их при себе.

— И это правильно! — не стал спорить Дмитрий и повернулся к извозчику. — Сколько с нас?

— Восьмигривенный, барин, — ещё раз поклонился водитель кобылы.

— Скока? — округлил глаза от подобной наглости Будищев.

— Так чай не в Нахаловку какую барышню доставил. Понимать надо!

— Как восемьдесят копеек? — изумилась Стеша. — Дяденька, ты же говорил — полтину!

— Помилуйте, барышня, за эдакую дорогу и полтину? Воля ваша, но что-то вы путаете!

— Получи, кровопивец, — протягивая деньги буркнул Дмитрий, решив прекратить этот бесплодный разговор, и без того привлекший к себе слишком много внимания.

— Благодарствую, Ваше Сиятельство! — расплылся в улыбке извозчик.

— Вали по холодку, — напутствовал его незадачливый предприниматель и, подхватив чемодан, двинулся внутрь дворца.

— Мить, а можно мне с тобой? — выразительно распахнув глаза, спросила Степанида.

— А куда же тебя девать, горе ты моё. Пошли чего уж там!

Девушка никогда прежде не бывавшая во дворцах, да ещё в таких роскошных, неожиданно повела себя так будто это для неё самым обыкновенным делом. Шла спокойно, поглядывала по сторонам, разумеется, с любопытством, но без малейшего пиетета. Дескать, картины на стене? Очень мило. Лепнина с позолотой? Ну-ну. Впечатляет.

Зато сама она вызвала у обитателей дворца немалый интерес. И то сказать, вступавшая в пору своего расцвета Стеша выглядела просто прелестно, а непривычно короткая стрижка придавала ей вид вольный и, можно даже сказать, дерзкий. Добавьте к этому природную грацию, и то очарованье юности, которое, увы, не так часто встречается у светских дам, да к тому же ещё и весьма быстро проходит. Но если вышколенные слуги герцога сумели сдержать свои чувства, то о других обитателях дворца этого сказать было нельзя.

Первым под каток обаяния молодой чаровницы угодил адъютант Его Высочества — поручик граф Кутайсов, присланный хозяйкой дворца узнать, скоро ли всё будет готово? Заметив красивую барышню, записной повеса тут же забыл о данном ему поручении и бросился в атаку.

— Позвольте рекомендоваться, — приосанившись, начал тот церемонию представления, но на свою беду, перешел на французский язык.

Стеша, разумеется, ни слова не понял из обрушенных на неё словесных эскапад, но намеренья распустившего хвост павлина были ясны и без перевода, а потому потомок древнего рода немедленно испробовал на себе, что означает выражение — ноль внимания — фунт презрения!