— Ты бог, ты дьявол, ты самый, самый, самый! — говорила она по ходу танца, а он отвечал в такт музыке и движениям: — Для тебя, ма шери, все тебе, ма жоли, пур ква па, пур ква па, май дарлинг...

После этого танца Макс решил, что выполнил танцевальную программу-минимум и отправился-таки на поиски гранд-дипломатов. Вернее сказать, Паллавичини, так как без него у него было мало шансов кого-либо заинтересовать. Его он застал в одной из комнат в компании с Зиновьевым и послом Италии Гульельмо ди Франкавилла — 50-летним горбоносым уомо интерессанте с глазами-маслинами. Завидев постороннего человека, послы России и Италии враз замолчали, но Иоганн явно ему обрадовался и позвал по-французски:

— Максим! Вы очень вовремя! Побудьте у нас третейским судьей....

После чего он оборотился к коллегам и убежденно сказал:

— Максим Городецкий обладает, как я убедился, отменным чутьем на дипломатические ситуации и к тому же много знает о народах и странах мира. Позвольте ему вникнуть в Триполитанский вопрос, и он наверняка выдаст свежий рецепт на его разрешение.

Зиновьев пожал плечами и нехотя спросил молодого непрофессионала:

— Вы слышали о планах Италии по приобретению колоний в Африке?

— Читал, — кивнул Макс. — Начали они с Сомали, а теперь зарятся на Триполитанию. Будет много трудностей и войн, а окончится эта эпопея предательством всех союзников и возвратом на итальянский "сапог".

— Как можно говорить так безапелляционно?! — возмутился ди Франкавилла. — Черт знает что!

— Судите сами. В настоящее время Италия является членом Тройственного союза. Но заполучив Триполитанию, она обретет под боком колонию Франции — Тунис. В случае войны с Антантой оккупационная армия Триполитании неизбежно вступит в бои с такой же армией Туниса, что потребует от Италии трат очень больших ресурсов: армейских, военно-морских и финансовых. При этом ярым врагом Италии станет Османская империя, у которой будет отнята Триполитания. В друзья к османам сейчас настойчиво движется Германия, желая присоединить их к Тройственному союзу. Резюме: Италии придется уйти из Тройственного союза и стать членом Антанты, то есть совершить первое предательство. Но!

— Что за но? — почти вскричал Гульельмо.

— Но можно задружить по примеру Германии с султаном и получить Триполитанию даром — оставив ее формально под юрисдикцией Османской империи (по примеру Египта), но фактически создать в ней свою администрацию на паях с местным населением. В этом случае и предательства совершать не придется. Впрочем, есть еще одно но!

— Какое? — заинтересовался Зиновьев.

— Арабы осели в Триполитании только по берегу Средиземного моря. В обширных внутренних районах страны, в Сахаре, живут автохтонные племена берберов, говорящие на своем языке, восходящем к финикийскому. Часть из них исповедует ислам, но часть, туареги, молятся своим, языческим богам. Научиться управлять этими племенами арабы за 1300 лет так толком и не смогли, намучаются с ними, конечно, и католики. Так что большого толка от присоединения древней Ливии к Италии, пожалуй, не будет. Как и от новоявленной итальянской Эритреи, обреченной на постоянную войну с императорской Эфиопией.

— Если бы эту Эфиопию не поддерживали оружием Россия и Франция, их император давно лизал бы нам сапоги, — презрительно сказал итальянец.

— Возможно, — снисходительно согласился Зиновьев. — Но вернемся к началу разговора: Вы согласны с нашим арбитром по поводу возможности добровольного присоединения Триполитании?

— Я не верю, что Абдул Хамид согласится без особых условий расстаться со своей обширнейшей провинцией, — резко отчеканил ди Франкавилла.

— Напрасно, — опять влез Максим. — Мне показалось, что в настоящее время он настроен очень миролюбиво.

— Что? — опять оттопырил губу итальянец. — Вы что, джовани, дружбу с ним что ли водите?

— Напрасно Вы иронизируете, Гульельмо, — улыбнулся Паллавичини. — Мсье Городецкий умудрился дважды в течении декады получить аудиенцию у султана.

— Мамма мия! — вскричал итальянский посол. — Что творится в мире! Им начинают управлять инфанте!

— Если Вы будете продолжать в том же духе, — сухо сказал Городецкий, — то окажетесь на полу с фингалом под глазом. Давайте жить дружно, мсье посол.

— Вы слышали? — засипел Гульельмо. — Он осмелился мне угрожать. Да я тебя на дуэль вызову!

— Ничего мы не слышали, — холодно заявил Зиновьев. — Вам показалось, ди Франкавилла. Вспомните о том, что Вы — дипломат, то есть искусны в улаживании конфликтов, а не в их раздувании. Это совершенно не в наших интересах.

— Если все кому не лень.... — попытался ерепениться итальянец, но тут его взял под руку Паллавичини, повел в сторону и что-то зашептал по-итальянски. Зиновьев же повернулся к Максиму и сказал по-русски:

— Вы прекрасно провели этот дипломатический раунд, господин Голицын. Думаю, мы вскоре сможем так Вас называть и формально: запрос на подтверждение Вашего родства уже ушел как в Петербург, так и в Лозанну, к Вашему родителю.

— Наверно, мне присвоят фамилию Лицын, — угрюмовато предположил Макс.

— Ну что Вы, — улыбнулся Зиновьев. — Мы ведь не в 18 веке живем и не в 19-ом. Я надеюсь, что Сергей Михайлович позволит Вам носить его фамилию.

Глава сорок седьмая. Приезд Сабахаддина.

"Черт меня дернул объявить себя потомком Голицыных! — переживал поздно вечером Макс, уминая под ухо подушку. — Теперь майся без сна полночи, пытаясь придумать что-нибудь в свое оправдание...". Однако минут через десять мысли его стали путаться, а еще через пять здоровый сон явился на выручку молодому организму. Утром он встал как обычно, вспомнил было вчерашние страхи и тут же махнул на них рукой: авось судьба вывезет. В окно ярко светило солнце, ветра не было и в помине, то есть погода была 100% летная. "Самое время пташке моей позвонить, — усмехнулся Макс. — Ну, Фатеюшка, давай!". Однако он и умыться успел и одеться и с Альбером поболтать и в буфет сходить на завтрак — звонка не было, портье бы предупредил. "Что-то случилось, — всерьез озаботился Максим. Однако сам он звонить во дворец не стал.

Тот же портье перехватил его на выходе из буфета и вручил телеграмму, в которой говорилось: "Прибываем в Стамбул Восточным экспрессом 29-го вместе с Сурья-беем. Сабахаддин". На телеграмме этой Макс настоял еще в Париже, что обязательный принц и исполнил. Теперь надо было встретить его с поезда и отвезти в родовой стамбульский дом.

Поезд, как почти всегда летом, прибыл по расписанию, но из вокзала вышли первыми Сурья-бей и его жена. Макс подошел к ним, поздоровался и посожалел, что не может их подвезти: надо ожидать принца.

— Пустяки, — вальяжно ответил сановник. — Я прекрасно доеду на извозчике. Как султан отнесся к возвращению Сабахаддина?

— Он же это возвращение инициировал, — напомнил Городецкий.

— Так-то так, но советчиков у султана много — могли успеть и отсоветовать.

— А Вы сегодня же напроситесь на аудиенцию, с отчетом — там все и узнаете, — с улыбкой подсказал Макс.

— Ну уж нет, — затряс головой придворный. — Сначала я представлю отчет своему брату, великому визирю.

— Как знаете. Значит, принц проходит паспортный контроль.... А почему так долго?

— Его как известного оппозиционера трясут особо строго. Ну, до новых встреч, мсье Городецкий.

Минут через сорок Сабахаддин показался все-таки на выходе в окружении двух существ женского пола: слабо улыбающейся Камуран и 7-8-летней девочки ("дочь по имени Фети" — вспомнил Макс). За ними шли два носильщика с чемоданами и узлами. Максим заспешил к ним, заулыбался и сказал с поклоном:

— Приветствую вас на земле предков, медам и мсье! Прошу занимать места в моем лимузине, а ваш объемный багаж мы сейчас пристроим в специальной нише и еще на крыше.

— Бон жур, мсье Городецкий, — корректно кивнул принц. — Вы встречались после Парижа с султаном?

— Да. И он пришел в хорошее расположение духа, узнав о Вашем скором приезде.

— Может быть, он давно не видел казни у фонтана Палача? — пошутил Сабахаддин.

— Брр... Что Вы такое говорите, — аффектированно произнес Макс. — Абдул Хамид Сегодняшний — образец просвещенного монарха. Мне кажется, он подумывает о внедрении в империи казней на электрическом стуле....

— Вы умеете поднять настроение, Максим. Так что, едем в Куру Чешм, к моей матери?

— Едем, — согласился Макс, усаживаясь за руль. — Только Вы должны будете показывать мне дорогу.

— Ну, султанский дворец Йылдыз Вам знаком. А район Куручешме находится дальше на северо-восток по Босфору, напротив островка Галатасарай.

— А-а, видел я этот островок сверху, — вспомнил Макс. — С параплана.

— Аллах милосердный! Я уже забыл, что Вы умеете летать как птица.

— Как, папа, мсье Максим умеет летать? — раздался с заднего сиденья полный ужаса и восторга голосок Фети....

Наконец, после всех петляний по улицам автомобиль остановился возле большой деревянной виллы о двух этажах — впрочем, как и все в этом аристократическом районе. На звук мотора на крыльцо выбежала полноватая женщина лет 60-десяти в домашнем платье, бросилась навстречу, сгребла миниатюрного Сабахаддина в объятья и запричитала по-турецки: — Оглум! Оглум (Сыночек)... Сонунда гери дендум.... (Ты, наконец, вернулся...)

— Анне... (Мама...) — проговорил Сабахаддин и погладил мать по голове и плечам. Потом мягко высвободился из ее рук и сказал по-французски, поворачиваясь к стоящему у машины Максиму: — Поблагодари господина Городецкого, за мой приезд сюда.

Женщина выпрямилась, тотчас превратилась в величественную даму по имени Сениха-султан и сказала по-французски же:

— Благодарю Вас, мсье, за счастье видеть сына в отчем доме. Прошу, будьте моим гостем.

В гостиницу Макс вернулся после обеда и узнал от портье, что ему звонила женщина из султанского дворца и просила ей перезвонить по возвращении. Макс прошел в номер и стал звонить оттуда.

— Алло, — услышал он знакомый голосок. — Это Вы, Максим?

— Безусловно, Ваше сиятельство.

— Почему Вы мне с утра не позвонили?

— В отношениях сильного со слабым инициатива должна исходить от сильного, Ваше сиятельство.

— Какие средневековые глупости! К тому же Вы только прикидываетесь слабым: я-то знаю, кто в нашей паре верховодит!

— Несомненно Вы, Фатьма-султан. Так почему Вы не позвонили, глядя с балкона на сияющее солнце?

— Я подумала, что таким образом заставлю Вас поволноваться. А Вы, видимо, и ухом не повели?

— Я был занят. Встречал на вокзале Вашего двоюродного дядю, принца Сабахаддина.

— Он все-таки приехал.... Интересно будет с ним поговорить: чем он так страшен для моего деда?

— Он один из самых обаятельных людей, которых я встречал в своей жизни — заверил Макс. — Вы, думаю, друг другу понравитесь.

— Для чего мне ему нравиться? В нашей истории, правда, бывали случаи, когда дядя соблазнял племянницу, но в условиях многоженства это просто дикое извращение. К тому же у меня одно сердце, и оно принадлежит Вам, эффенди.

— С любовными признаниями по телефону надо заканчивать, Фатьма-ханум. Их запросто можно подслушать. Над Вами лишь посмеются, а я могу лишиться своей кожи и внутренностей.

— Простите, Максим. Теперь я буду нема как рыба. Но можно мне высказать их сегодня вживую? Над нашей поляной, под шелковым пологом параплана?

— Я могу обещать Вам лишь полет, причем в одиночестве. Надеюсь, далеко от меня Вы улетать не будете?

— Признаюсь Вам, что одна я все-таки трушу. Зато вдвоем на небе мне так вольготно!

Глава сорок восьмая. Показательный полет

Следующим днем Городецкий ожидал, что султан вызовет его во дворец одновременно с Сабахаддином, но не дождался: принц получил именно аудиенцию. Вечером они созвонились, и принц в приподнятом тоне сообщил три новости: 1) он получил право издавать свою газету 2) султан обещал восстановить конституцию 1876 г. 3) обещал в ближайшие дни объявить выборы в двухпалатный парламент.

— Великолепно! — порадовался Макс. — Теперь оружие из рук сторонников Ахмед Риза-бея будет выбито!

— Рано радоваться, — охладил его принц. — За полгода, отпущенных на выборы, мне надо будет крутиться как белка в колесе, организуя круг своих сторонников. Иначе КЕП получит большинство в меджлисе, и я останусь в оппозиции.

— Я говорю именно об оружии, — возразил Городецкий. — Вооруженного выступления не произойдет и это главное. А борьба при выборах в парламент — обычное дело. Сегодня победят они, а через 4 года Вы так распропагандируете население, что получите право выдвинуть своего верховного визиря. К тому же иметь негласную поддержку султана — далеко не последнее дело.

— Ну, он в беседе со мной осторожничал и прямой поддержки не обещал....

— И это очень хорошо! — ободрил его Максим. — Иначе население будет воспринимать Вас его ставленником и отвернется точно. Статус оппозиционера надо беречь и лелеять. Желаю Вам удачи.

— Благодарю, Максим-эффенди. Надеюсь, Вы будете ко мне периодически заходить в гости? Беседы с Вами очень освежают.

— Пока я здесь, — конечно, Ваше сиятельство. Но дела могут вскоре призвать меня в Вену.

— Жаль. Ваши инициативы очень продуктивны, а наша империя находится сейчас в центре европейских проблем. Не упускайте нас из виду.

— Ни за что, Ваше сиятельство.

"А ведь дело-то сладилось!" — удовлетворенно бросился на диван Макс. "Неужели моя командировка сюда, правда, заканчивается?"

В этот момент дверь в номер распахнулась и в него влетел Альбер с яростно-вдохновенным лицом.

— Вот как! — рявкнул он. — Я — Ваш друг? Так Вы мне все эти дни толковали? И при этом врали, врали, врали! Вот это Вы читали?

И он бросил на грудь "друга" газету "Матэн". Макс взял ее в руки и на развернутой странице увидел крупным планом лицо Саши Коловрата, над которым реял параплан (фрагмент). Над фото стоял броский заголовок "Парапланы — рывок в небо!", а ниже шел текст статьи, в которой автор заливался соловьем о будущем человечества, парящего под облаками и благодарящего первопарапланеристов: Максима Городецкого (создавшего параплан), графа Александра Коловрата (испытателя) и княжну Агату Ауэршперг (первую покорительницу неба).

-Это же Вы! — опять взревел де ла Мот. — Или будете утверждать, что просто одноимяфамилец?!

— Не буду, — рассмеялся Макс. — Я это, я. У меня и параплан с собой есть и завтра я Вам его покажу в полете и дам сфотографировать, причем с османской принцессой на подвесе. А потом дам пространное интервью на эту тему.

— Макс! Голубчик! Как я рад! Я чувствовал, что Вы не простой торговец, а очень большой хитрец! И вот на тебе: передо мной лежит первый в мире воздухоплаватель! Без каких-то дурацких моторов, просто с парусом над головой!

— Есть у меня вариант с мотором, и он куда практичнее обычного параплана....

— Так вот чем Вы с принцессой занимались! — не слушал его Альбер. — Обучали ее летать! С ума сойти: в Османской-то империи... А султан об этом знал?

— Знал и втайне приветствовал. Потому что сознавал: летающая внучка обязательно поднимет его вес в глазах всех правителей мира. Да и свой народ преисполнится восторгом. Очень мудрый правитель у османов, дай бог ему здоровья.