Еретик. Книга 1

Вивьен переглянулся с Ренаром, затем кивнул палачу.

— Благодарим вас, но вы пока не нужны. Мы позовем в случае необходимости.

Тот пожал плечами, оттолкнулся от стены и молча покинул комнату. Ренар вздохнул, позволив Вивьену начать беседу самому — он предполагал, что у друга уже заготовлена какая-то линия допроса, раз уж он попросил палача уйти.

Вивьен осторожно приблизился к девочке, присел на корточки рядом с ней и заговорил мягким дружественным голосом:

— Здравствуй, Женевьева.

Молчание.

— Ты знаешь, почему ты здесь?

Молчание.

Вивьен тоже не спешил продолжить свой поток вопросов. Он некоторое время поводил рассеянным взглядом по комнате, затем вновь повернулся к девочке, и сказал:

— У тебя очень красивое имя. Ты знаешь, в честь кого тебе его дали? — спросил он. Ответа опять не последовало, и он продолжил: — В честь святой Женевьевы Парижской. Она жила очень давно, но люди до сих пор ее помнят. Когда она была совсем маленькой — младше, чем ты сейчас, — в дом ее семьи приехал святой Герман Осерский[14]. Он увидел Женевьеву и предсказал ей великое будущее. Когда войны короля Хлодвига[15] осаждали Париж, Женевьева по реке привела в город суда с едой и раздала ее народу, тем самым спася людей от голодной смерти. Она вела простую аскетичную жизнь и была известна своей искренней верой в Бога. Ее вера помогла ей избежать смерти, когда орды Атиллы[16] вторглись в Париж, и Женевьева предсказала, что Париж будет спасен. И город действительно был спасен. Ты знала это?

Несколько мгновений девочка настороженно, но явно заинтересованно смотрела на Вивьена. Казалось, страха в ней чуть поубавилось. Затем она едва заметно покачала головой, все еще не произнеся ни слова.

— Родители не рассказывали тебе о твоей покровительнице на Небесах? — спросил Вивьен. Девочка продолжала хранить безмолвие, но по ее увлеченному, несмотря на страх, виду он счел, что о парижской святой она слышит впервые.

— Напрасно, — улыбнулся Вивьен. — Ведь эта женщина живет с Господом на Небесах и помогает тебе. Стоит знать о таких сильных помощниках и обращаться к ним в своих молитвах. Ты ведь не забываешь молиться, верно, Женевьева?

Девочка снова съежилась и подтянула колени ближе к груди. Вивьен качнул головой.

— Уверен, что не забываешь. Дитя мое, тебе не стоит бояться меня. Должно быть, ты сильно испугалась, когда тебя посадили в эту комнату, но, поверь, я не желаю тебе зла. Мы, — он указал кивком на Ренара, — желаем тебе только добра. Тебе и твоей бессмертной душе. Ты ведь ходишь к мессе, дитя мое?

Снова молчание. Глаза девочки заблестели от слез.

Ренар нетерпеливо вздохнул.

— Я запишу в протоколе, что обвиняемая отказывается отвечать на вопросы, — сказал он.

— Терпение, мой друг, мы ведь только начали нашу беседу. Правда, Женевьева? — Он снова повернулся к девочке и подмигнул ей с легкой улыбкой. Она задрожала.

«Это будет непросто».

— Женевьева, дорогая, вижу, ты совсем не хочешь со мной разговаривать. Но, боюсь, пока мы не поговорим, я не смогу отпустить тебя домой, к твоей семье. А я уверен, твоя семья очень сильно скучает по тебе. Что скажешь? Я прав?

Молчание. Тихое всхлипывание от страха.

— Вижу, ты напугана, — терпеливо вздохнул Вивьен. — Похоже, кто-то рассказал тебе много жутких историй о таких, как мы, и об этой комнате. Ты ведь видишь все, что здесь находится, и думаешь, что с помощью этого мы причиним тебе боль?

Женевьева снова всхлипнула — на этот раз громче. Вивьен покачал головой.

— Дитя мое, мы не станем этого делать, если ты решишь поговорить с нами. Поверь, мы вовсе не желаем заставлять тебя страдать. Все, чего мы просим, это разговора. Ответов на простые вопросы. Давай начнем с совсем простых. Например, с такого: понимаешь ли ты, что я тебе говорю?

Женевьева не произнесла ни слова, однако через несколько мгновений осторожно и медленно кивнула. Вивьен победно улыбнулся.

— И у нас первое «да»! Запиши в протокол! — воодушевленно возвестил он Ренару и вновь обратился к Женевьеве: — Это хорошо, дитя мое. Это очень хорошо. Теперь еще один простой вопрос: ты знаешь, почему ты здесь оказалась?

Молчание. Голова девочки тоже осталась неподвижна.

— Попробуем другой вопрос. Ты знаешь, кто бы мог хотеть, чтобы тебя привели сюда?

Снова молчание.

Ренар сжал руки в кулаки.

— Это бесполезно. За этим можно провести целый день, а то и дольше. Давай уже покончим с этим и сделаем то, что должно.

Вивьен прерывисто вздохнул и снова повернулся к Женевьеве.

— Дитя мое, боюсь, если ты продолжишь молчать, мы будем вынуждены задействовать все те страшные предметы, которые ты здесь видишь. Обрати внимание на те пруты, к которым направился мой друг. Знаешь, что с ними делают? — Он не ожидал услышать ответ, поэтому продолжил: — Их раскаляют в той большой жаровне добела и касаются твоей кожи. Это причиняет очень много боли, дитя мое. И я искренне опасаюсь, что если ты станешь говорить с нами лишь после применения таких прутов, то мы не сможем так просто отпустить тебя домой. Ты меня понимаешь?

Женевьева уткнулась лицом в подтянутые к груди колени и захныкала.

Послышался звук разжигаемой жаровни. Ренар, готовясь проводить процедуру, почти умоляюще посмотрел на Вивьена.

— Хватит. Переноси ее на стол. Она не оставляет нам выбора.

Сердце Вивьена забилось чаще. Он повернулся к Ренару и с ужасом уставился на прут в его руке.

— Постой! — воскликнул он, выпрямившись во весь рост.

В допросной вновь повисла тишина. Женевьева подняла глаза и уставилась на него, дрожа всем телом. Ренар тоже выжидающе смотрел на него. Вивьен спешно расстегнул ремень, подпоясывающий сутану, и начал стягивать ее.

— Что ты… — начал Ренар, но замолчал, когда сутана оказалась на полу допросной, а Вивьен остался в простой одежде. Он внушительно посмотрел на Женевьеву, вновь присев рядом с ней, и слегка приподнял рубаху в области правого бока.

— Посмотри сюда, — резко сказал он. Прежняя мягкость, предназначавшаяся для разговора с ребенком, испарилась из его голоса. — Видишь это?

Женевьева в молчаливом ужасе уставилась на длинный уродливый, толком еще не заживший шрам, тянущийся по телу инквизитора.

— Вот, что оставят тебе такие пруты! И таких шрамов у тебя будет не один, потому что ты не захотела с нами поговорить. Стоит ли оно того, Женевьева? Стоит ли твой страх таких страданий? Поверь мне, это очень больно. Уже после первого прикосновения прута ты будешь готова рассказать все, что угодно, лишь бы больше никогда не чувствовать ничего подобного. А боль никуда не уйдет, ты понимаешь это? Такие ожоги болят очень сильно и очень долго. И их крайне сложно вылечить. Шрам и вовсе останется с тобой навсегда. А ты понимаешь, кому придется причинять тебе боль из раза в раз, пока мы не услышим все, что нас интересует? Мне придется. Я очень не хочу этого делать, Женевьева, но я должен буду, потому что ты не оставляешь мне выбора. — Опустив рубаху, он ухватил девочку за хрупкое плечо, и она ахнула от страха, не в силах отвести взгляд от инквизитора. — Помоги же мне! Опустим все простые вопросы, ответь мне лишь на один: кто запретил тебе клясться и сказал, что это очень плохо? Кто? Мама? Папа?

Вивьен уже рассчитывал на самый худший вариант. Он был готов к тому, что последняя попытка провалится и им с Ренаром все же придется подвергнуть ребенка пытке. Однако в следующий миг дрожащий тонкий голосок произнес:

— У меня мамы нет… она умерла. — И снова послышался жалобный всхлип.

Вивьен облегченно выдохнул.

«Удалось».

— Значит, папа? — спросил он. Женевьева умоляюще посмотрела на него и едва заметно, почти неразличимо кивнула.

Вивьен решительно обратился к Ренару:

— Необходимо приказать привести ее отца сюда на перекрестный допрос.

* * *

Примерно через час тюремщики втолкнули в допросную комнату человека по имени Венсан. Завидев отца, Женевьева испуганно пискнула и закрыла лицо руками, тихо захныкав. Вивьен, снова облаченный в инквизиторскую сутану, стоял подле нее. Услышав плач, он положил руку на голову девочки и мягко погладил ее по волосам, успокаивая.

— Не плачь, дитя мое. Тебе не причинят вреда.

— Вы сделаете папе больно? — дрожащим голосом пролепетала она. Вивьен вздохнул и строго взглянул в сторону Венсана, которого также приковали цепями к стене. Тот держался молча, и Вивьен искренне надеялся, что отец не будет придерживаться той же тактики, что и дочь.

— Это зависит от него.

С этими словами он приблизился к арестанту, сложил руки на груди и заговорил:

— Здравствуй, Венсан.

Арестант опасливо оглядывал помещение допросной комнаты, стараясь не останавливать взор на каком-то одном предмете. Ренар в это время присел за стол и приготовился вести протокол допроса.

— Скажи мне, знаешь ли ты, зачем тебя привели сюда? — спросил Вивьен.

Несколько мгновений Венсан молчал, затем глубоко вздохнул. На губах его появилась легкая, исполненная почтения улыбка, глаза показались искренне невинными. На дочь, сидящую у противоположной стены, он старался не смотреть.

— Я смею надеяться, что господин инквизитор назовет мне причину моего прихода сюда, — почтительно склонив голову, ответил Венсан.

Подобная манера держаться была описана еще Бернаром Ги. Вивьен без труда почуял ее и примерно понял, как ему следует действовать.

— Сначала задам пару простых вопросов. Подтверждаешь ли ты, что в этой комнате у противоположной стены видишь свою дочь?

Венсан сглотнул, улыбка его чуть угасла, однако он старался держаться стойко.

— Подтверждаю, господин инквизитор.

— Можешь ли назвать ее имя?

— Конечно же, могу.

Последовала пауза. Вивьен терпеливо вздохнул.

— Назови его.

— Ее зовут Женевьева.

— Хорошо. Теперь я назову тебе причину твоего появления здесь. Тебя привели сюда, потому что твоя дочь дала понять, что ты обучал ее ереси. Из этого следует, что ты веруешь и учишь своих ближних несогласно с верованиями и учениями святой Церкви.

Венсан округлил глаза, затем покачал головой и страдальчески ахнул.

— Но это ошибка, господин инквизитор! Моя дочь, вероятно, просто испугалась и что-то напутала. Она не могла назвать меня еретиком, я никогда не исповедовал еретических учений! Женевьева, милая, ты ведь не называла папу еретиком?

Он снова улыбнулся. Вивьен же нахмурился и остался строг.

— Учитывая, что тебя подозревают в том, что ты обучил свою дочь ереси, я не советую тебе сейчас стараться диктовать ей ответы на вопросы, Венсан. Это будет расценено, как подстрекательство к соучастию, и для вас обоих может кончиться плохо. Впредь говори только со мной.

Венсан смиренно опустил голову.

— Прошу простить мое невежество, господин инквизитор.

— Исповедовал ли ты когда-либо учения, идущие вразрез с учениями и верованиями святой Церкви?

— Я невиновен, господин инквизитор, и я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской.

Вивьен хмыкнул.

— Члены еретических сект зачастую называют свою веру истинной христианской, — напомнил он. — Веруешь ли ты в то учение, которое считает истинным Римская Церковь?

Венсан с готовностью кивнул.

— Я верую во все то, во что должен веровать христианин.

— Хорошо, Венсан. Очень хорошо. Тогда давай кое-что проясним. Веришь ли ты в Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Духа Святого?

— Верую! — энергично кивнул Венсан. — Конечно же, верую!

— Веруешь ли ты в Иисуса Христа, родившегося от Пресвятой Девы Марии, страдавшего на кресте, воскресшего и восшедшего на Небеса?

И снова кивок.

— Верую, господин инквизитор. Я ведь говорил вам, я невиновен.

Ренар быстро записывал ход допроса, изредка поглядывая на съежившуюся в углу Женевьеву. Он не подавал вида, однако был рад, что не пришлось подвергать это юное создание пытке.

— Веруешь ли ты, что на алтаре находится тело Господа нашего Иисуса Христа?

— Верую! — громко ответил Венсан.

— Что ж. Ты знаешь, что на алтаре действительно находится тело. А также знаешь, что все тела — суть тела Нашего Господа, — кивнул Вивьен. — В этой связи я хочу спросить тебя, веришь ли ты, что находящееся на алтаре тело — это истинное тело Господа, родившегося от Девы Марии, распятого, воскресшего и восшедшего на Небеса и сидящего ныне одесную Отца?

Венсан почуял уловку, с вызовом сверкнул на Вивьена глазами и чуть приподнял голову.

— А что насчет вас, господин инквизитор?

Вивьен приподнял бровь.

— Ты хочешь что-то у меня спросить, Венсан?

— Вы сами — верите в это?

— Да. — Ответ последовал без колебаний, и в глазах Венсана мелькнул огонек победы.

— Я тоже верую в это! — воодушевленно воскликнул он.

Вивьен усмехнулся.

— Подвергать мои слова сомнению с твоей стороны было бы глупо.

— Простите? — не понял Венсан.

— Ты не усомнился в чистоте моей веры. Ведь ты спросил, верую ли я. И я ответил. А вопрос изначально был адресован тебе. И ответа на него я не услышал.

Венсан склонил голову, постаравшись не выдать досады.

— Я простой человек, господин инквизитор. Мне не дано так искусно играть словами.

— Тогда ответь на простой вопрос, Венсан. Учил ли ты свою дочь Женевьеву исповедовать учение, идущее вразрез с учением истинной Церкви?

— Как я уже говорил вам, господин инквизитор, — смиренно покачал головой Венсан, — я никогда не исповедовал никакой другой веры, кроме истинной христианской, и не учил этому никого.

Вивьен терпеливо вздохнул.

— Прекрасно. Тогда не затруднит ли тебя в этом поклясться?

Венсан чуть пожевал губу.

— Если вы приказываете мне дать присягу, то… я готов поклясться.

Вивьен качнул головой.

— Что ты, Венсан! — осклабился он. — Я ни в коем случае не принуждаю тебя давать присягу. Я спрашиваю лишь о том, хочешь ли ты поклясться, но ты ведь не хочешь, верно? Согласно твоему верованию, дать клятву — грех. И ты хочешь, чтобы он лег на мою душу, потому что я принудил тебя. — Вивьен тяжело вздохнул. — Прости, Венан, но такую клятву я от тебя не приму. Я приму ее от тебя, только если ты пожелаешь принести ее. Сам.

Арестант заметно напрягся, руки нервно сжались в кулаки и тут же разжались.