Еретик. Книга 2

— Скажи, Ансель, каково это было — покидать родные края, сбегая от чумы?

Ансель понимающе улыбнулся.

— Таким образом ты пытаешься поговорить со мной о том, как поступил твой отец? — вопросом на вопрос ответил он. — Если так, тебе вовсе не обязательно плавно подводить к этому разговор, ты можешь спросить моего мнения прямо.

— Пока что я задал вопрос, на который ты так и не ответил, — хмыкнул Вивьен. — Так каково было сбегать? Как чума пришла в Кутт? Кто был первым зараженным? Как ты понял, что пора спасаться и бросать родные края? Кто из твоих родных пал первой жертвой?

Ансель прерывисто вздохнул. Ему потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы собраться с мыслями.

— Вивьен, мор, он… везде одинаков, — нервно отозвался он. — И везде ужасен. Многие люди бегут от него, завидев на своих односельчанах первые признаки бубонов, и думают, что бегство поможет им спастись. Но помогает оно не всем, потому что в конечном итоге все оказывается в руках Господа. Видимо, когда родные края покидал я, Всевышний решил, что я заслуживаю избежать участи, постигшей моих родных.

Лицо Вивьена исказилось в нехорошей усмешке.

— И снова — ты не ответил ни на один из моих вопросов.

Ансель опустил взгляд, губы его сжались в тонкую линию.

— Кто из твоих родных заболел первым? — Вивьен развел руками. — Я вот, к примеру, даже этого не знаю. Когда чума пришла в Монмен, я был в Сент-Уэне. А ты, должно быть, видел, как заболели твои родные. Как это было?

Ансель нахмурился.

— Отчего такие вопросы?

— Любопытство, — ухмыльнулся Вивьен. — Ты никогда не рассказывал о себе, а я называю тебя своим другом. Вот и решил спросить.

— И из всех интересующих тебя тем ты решил выбрать эту?

— Ты прав, тема мрачная. Может, тогда поговорим о женщинах? — хмыкнул Вивьен. — Или эту тему ты не любишь еще больше?

Ансель заметно напрягся.

— Я… — он качнул головой, — я не особенно влюбчив.

— Но ты ведь любил кого-то хоть когда-нибудь?

Несколько мгновений Ансель медлил.

— Да. — Ответ вышел сдавленным и приглушенным. — В юности я был влюблен в одну девушку. Но, — Ансель покачал головой, — она не смогла принять моих чувств такими, какими они были.

— Почему?

Ансель тяжелым взглядом уставился на Нотр-Дам-де-Руан.

— У нас вышла большая ссора, после которой продолжение какого-либо общения было невозможно. С тех пор мы больше не виделись.

— Она осталась в Кутте во время чумы? — прищурился Вивьен.

Ансель вздохнул.

— Я не справлялся о ее судьбе, и сейчас, когда ты спрашиваешь об этом, я чувствую свою вину за излишнюю холодность.

— Что между вами произошло?

— Она… — он замялся. — Она предала меня. А я не оправдал ее ожиданий. — На губах его появилась нервная улыбка. — Вот, что бывает, когда между людьми возникает непонимание.

— Предала, — повторил Вивьен задумчиво. — Сильное слово. Ссора должна была быть очень жестокой, раз ты так говоришь.

Ансель передернул плечами.

— Таковой она и была. Очень жестокой.

— Что ты имеешь в виду под этим? Ты ее ударил?

— Боже, нет! — возмущенно воскликнул Ансель. — Я бы никогда…

Однако рука его сжалась в кулак, а в глазах вспыхнуло пламя прежней обиды. Теперь Вивьен понимал его позиции. Понимал, что именно чувствовал Ансель Асье в тот день, когда Люси Байль попросила его встретиться на другой стороне реки Од.

— Странное это место — Кутт, — непринужденно заговорил Вивьен. — По твоим словам складывается впечатление, что поселение было небольшим. Однако оно своими размерами легко позволило тебе много лет — с юности — ничего не знать о судьбе девушки, которая, получается, жила с тобой по соседству. Что же это за городок такой?

— На сегодняшний день я не уверен, что такое место есть, я говорил об этом не раз. — Ансель с жаром посмотрел на молодого инквизитора. — Вивьен, к чему ты задаешь мне все эти вопросы? Это допрос?

— Это простой разговор. Неужели ты считаешь, что инквизитор умеет только допрашивать?

Ансель нервно перебрал пальцами.

— Если это не допрос, то напомню тебе: твои вопросы затрагивают довольно болезненный период моей жизни, поэтому я не очень хочу о нем говорить. Ты ведь сам только что вернулся из Клюни, потеряв последнюю надежду на то, что кто-то из твоих родственников мог остаться жив. Ты должен понимать, каково это!

Вивьен остановился. Ансель сделал еще несколько шагов и также замер, обернувшись. В глазах Вивьена зажегся нехороший огонек.

— Я ненавидел своего отца за жестокость, которую он проявлял по отношению ко мне в детстве. Многих детей секут за непослушание, но Робер Колер расстарался на славу. Пару раз все думали, он убьет меня. Я узнал, что такое пытка гораздо раньше, чем впервые увидел допросную комнату. А потом отец отдал меня в монастырь ради спасения собственной шкуры. Я желал ему смерти, и она явилась за ним в 1348 году, когда в окрестности пришла чума, — холодно проговорил он.

В темноте было плохо видно лицо Анселя, но Вивьену показалось, что оно резко побледнело.

— Ты… отлучался не для того, чтобы идти по следу отца…

— Не для того. — Вивьен пристально посмотрел на него. — Я вел одно дело по своей личной инициативе. Разговаривал со свидетелями и нашел то, что искал.

— Что же ты искал?

— Ересь.

Это слово повисло в воздухе. Казалось, все звуки вокруг смолкли, оставив после себя лишь томительное напряжение.

— В… Клюни? — с трудом выдавил из себя Ансель. Вивьен вздохнул.

— Нет. В Каркассоне. В Нижнем Городе двадцать семь лет тому назад произошла одна история, в которой были замешаны люди Бенедикта XII. Тогда он был известен под именем Жака Фурнье. Инквизитора. По доносу одного из своих шпионов Фурнье приказал арестовать катаров, скрывавшихся в Каркассоне. Их было несколько семей. Дома были разрушены, а сами еретики сожжены на Sermo Generalis.

Ансель вздрогнул, не сумев совладать с собой. Вивьен продолжал:

— Свидетелей той истории почти не осталось. Зато осталась в живых мать одной девушки. Жозефина Байль. Она поведала мне то, что услышала, стоя под дверью, пока ее дочь Люси исповедовалась перед смертью приходскому священнику. — Он прищурился. — Что скажете, господин Ансель Асье? Мы можем перестать ходить вокруг да около?

Ансель сокрушенно опустил голову. Плечи его поникли, лицо словно осунулось и стало казаться на несколько лет старше.

Тягостное молчание окутало улицу своим мороком. Прошло явно больше минуты, прежде чем Ансель сумел выдавить из себя хоть слово.

— Давно ты догадался?

— Не так давно, как должен был, — нахмурился Вивьен.

Ансель сглотнул тяжелый ком, сковавший горло.

— Значит, вот, как все кончится, — тихо произнес он, печально усмехнувшись. — Зачем же ты устроил этот показной расспрос вместо того, чтобы предъявить мне прямое обвинение? — Он нашел в себе силы посмотреть Вивьену в глаза. Похоже, сейчас он чувствовал, что его снова предают. Что еще один человек, которого он подпустил к своей душе, готов во имя своих убеждений предать его суровым истязаниям в застенках инквизиции.

Вивьен изучающе склонил голову набок и усмехнулся.

— Хотел подвести к тому, чтобы ты кое-что узнал об этой истории. Люси Байль, — он покачал головой, — не понимала тебя. Как выяснилось из рассказа ее матери, для нее твое веское «нет» любому телесному проявлению любви означало «да, но потом». Она об этом искренне мечтала. Она любила тебя, как умела любить обычная девочка ее возраста, не выращенная в традициях твоего учения. Я сейчас не стану рассуждать о том, что есть истинный грех и насколько чисты или грязны были помыслы каждого из вас. Важно то, что Люси Байль просто не умела любить иначе. Когда ее надежды рухнули, она почувствовала себя отверженной и не могла справиться со своим горем. Единственным, с кем она была достаточно близка, чтобы доверить ему свою печаль, был ее дядя Арно — тайный осведомитель Жака Фурнье, который помог ему арестовать Гийома Белибаста. Думаю, об этом деле ты слышал.

Ансель резко выдохнул.

— Понимаешь теперь? — хмыкнул Вивьен. — Разумеется, осведомители инквизиции никогда не заявляют о том, на кого они работают, иначе сама эта работа не имела бы смысла. Люси не знала, кем был ее дядя. Для нее он был лишь родственником, которому она доверяла. Подслушав разговор с кем-то из людей Фурнье, она тут же поняла, что должна оградить тебя от участи, уготованной остальным приверженцам твоей веры. Но она знала, что не сможет спасти от нее всех твоих родных. Даже если б она это сделала, по вашему следу отправили бы людей. Скрываться целой общиной было бы решительно невозможно, но у тебя одного — он кивнул, — шанс был. Поэтому она попросила тебя о той встрече. Она рассказывала об этом исповеднику перед смертью, поэтому она не стала бы врать. Что до ее расчета, то, как видишь, он оправдался: ты выжил, ты продолжаешь исповедовать свое учение, и никто долгое время даже не догадывался о твоих воззрениях.

— Люси… — опуская глаза, прошептал Ансель.

— Да, она предала тебя, несомненно. Но она сделала это ненамеренно. И попыталась исправить все, как могла. — Вивьен хмыкнул. — А ты, надо думать, решил, что так она попыталась спасти тебя от ереси?

Теперь лицо Анселя было белым, как известка.

— Я…

— Ты чувствовал себя обманутым, преданным. Ты потерял все, что у тебя было. Ты ненавидел ее за то, что она сделала. Хотя бы самому себе признайся — ненавидел. Поэтому и оставил ее там, не обернувшись.

Ансель сжал руки в кулаки.

— Ты говоришь, она рассказа все это перед смертью. Как… как она умерла? — с трудом выдавил он. — Чума?

— Нет, — Вивьен скорбно покачал головой. — Она перестала есть, спать, пить и, в конце концов, угасла. Почти сразу после того, как ты ушел.

Резко выдохнув, Ансель покривился, словно от боли, и приложил руку к груди, слегка пошатнувшись. Пальцы его с силой вцепились в простую черную рубаху, дыхание вырывалось из груди прерывисто, словно горло что-то сдавило.

— Боже… — прошептал он. — Боже…

Несколько мгновений ушло на то, чтобы овладеть собой. Теперь Ансель казался уставшим и обессиленным. Он смотрел на Вивьена почти умоляюще.

— Ты сказал все это, чтобы я признался тебе вслух? — болезненно произнес он. — Чтобы арестовать меня?

Вивьен вздохнул.

— В сложившейся ситуации мы действительно должны говорить в другом месте и гораздо жестче, — кивнул он. — Но, видит Бог, я этого не хочу.

Глаза Анселя сокрушенно закрылись. Казалось, он даже хотел, чтобы его арестовали. Вивьен внимательно следил за его тяжелым раскаянием и понимал: для этого человека потеряно не все. Можно помочь ему отречься от ереси. Не сразу и не быстро, но он оставит свои губительные воззрения добровольно. Раз и навсегда. Этого можно было добиться, не проливая ни капли крови. Вивьен видел это, как если бы все уже случилось.

Слова Анселя вырвали его из столь привлекательного будущего.

— Это твой долг, — надтреснуто произнес он.

— Да, — кивнул Вивьен.

— Ты… его исполнишь?

— Нет.

Ансель открыл глаза и недоверчиво воззрился на Вивьена.

— Что?

— Ты меня слышал. Еретик или нет, — он качнул головой, — ты дорог мне, Ансель. Я ведь говорил: кроме Ренара, ты мой единственный друг.

Ансель едва не потерял дар речи.

— Ты… ты предашь Господа ради меня?

Вивьен усмехнулся.

— Я предам инквизицию ради тебя. Это другое.

— Но я…

— Я предам Господа, если предам совесть. Я предам совесть, если предам друга. А если предам инквизицию, я просто, — он пожал плечами, — нарушу правила. Видишь разницу?

Ансель опустил голову.

— Я… того не стою, Вивьен.

— Это мне решать.

— Но ты ведь подвергнешь себя опасности.

— Что ж, значит, это достойный повод, — усмехнулся Вивьен. — Вот, как мы поступим: я и дальше буду делать вид, что ни о чем не знаю. Моя легенда о путешествии в Клюни остается правдой для всех, кроме тебя. Все может остаться по-прежнему. И, если ты не наделаешь глупостей, то сможешь и дальше скрываться под самым носом у инквизиции. Если же ты подставишься, — Вивьен покачал головой, — мне придется вести себя так, как предписывает мое положение. Надеюсь, ты это понимаешь.

— А если тебя спросят прямо?

Вивьен усмехнулся.

— В этом большая разница между тобой и мной: я могу солгать, глядя прямо в глаза вопрошающему.

Ансель зажмурился, словно пытался не дать себе заплакать, и сердечно обнял Вивьена.

— Ты великий человек, Вивьен Колер.

— Дай Бог, чтобы никому и никогда не пришлось об этом узнать.

* * *

Кантелё, Франция

Год 1356 от Рождества Христова.

Гийом де’Кантелё стоял посреди комнаты, выделявшейся на фоне всех остальных в графском особняке. Выбеленные стены, серый каменный пол, несколько скамеек, высокая подставка для книги напротив них, пара десятков белых свечей, аккуратно расставленных рядами по углам…. Убранство этой удлиненной комнаты создавало ощущение ее нереальности. Она будто была лишь чертежом, наброском художника, но никак не настоящим помещением, по которому может пройтись живой человек. Казалось, все цвета, кроме черного, белого и серого, остались за пределами этого причудливого пространства. Даже пламя свечей не выглядело теплым.

Гийом неспешно прошелся по комнате и замер напротив свечей.

«А ведь белые дороже», — снисходительно улыбнулся он и быстро провел рукой сквозь пламя нескольких свечей сразу, не обжегшись. Маленькие огоньки всколыхнулись вслед за его движением, но вновь замерли, погрузившись в царившее здесь спокойствие. — «Мы считаем себя скромнее католиков. А ведь они используют обычные восковые свечи. Забавно».

Как ни странно, эта мысль не вызвала привычного возмущения или мучительного желания немедленно разобраться в противоречии. Она вообще не вызвала ничего, кроме усмешки.

«Неужто я перестал чувствовать эту боль? Видит Бог, я по ней почти соскучился! И когда только успел?»