Однажды в Калиновке, или Призрак Интерната

Для пространных рассуждений не было времени. Нужно думать. И вскоре в голову ему действительно постучалась идея. Прекрасная идея. Пускай его копье изломано на зубочистки, а конь ускакал вместе с запасом провианта. Дракону не долго осталось торжествовать. Прекрасная дева будет освобождена из заточения.

У Рауля Шаньина было оружие гораздо опаснее пистолета.

Логика.

Он потянулся к этому чудному качеству, и логика блеснула в его руках, как скальпель в неверном свете лондонского фонаря. Да, у Рауля была логика, и он не боялся ее применить.

— Ну хорошо, предположим, вы собрались жениться на Метелкиной. Совет вам да любовь, — Рауль равнодушно зевнул. — А вот как будете ее обеспечить? Аппетиты у Крис — скажу я вам — немелкие.

Девушка опустила голову, потому что в ее огороде только что со свистом приземлился метеорит. Кто бы мог подумать, что Рауль до сих пор не забыл их поход в ювелирный магазин! А вот она давно все забыла. Она ведь не злопамятная. Кроме того, на ценнике был такой длинный ряд цифр, что запомнить их вообще не представлялось возможным.

Ободряюще положив руку ей на лечо, Призрак ответил вопросом на вопрос:

— Отчего же вы так уверены, что я не смогу заработать на жизнь?

— Вы ничего не умеете делать.

— Неправда! Он создает самую прекрасную в мире музыку, — Кристина произнесла последнее слово с благоговением, словно говорила о банковском счете. — Вдобавок, Эрик может отлично починить водопровод!

— Давай остановимся на первом, милая, — прервал ее Призрак, которому карьера сантехника вовсе не улыбалась.

— Ну так музыка не бульонный кубик, с ней суп не сваришь.

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, — голос Эрика медленно накалялся. — Я могу писать музыку, за которую люди заплатят любые деньги. Я сумею обеспечить Кристину. Она будет счастлива со мной!

Рауль напрягся, приготовившись к новой атаке.

— Вы так заботитесь о ее счастье?

— О да.

— Тогда нам осталось решить только один вопрос.

— И его суть?

— А как же ваше лицо?

Кристина почувствовала, что его рука дрогнула на ее плече.

— Она привыкнет! — крикнул Призрак. — Вы слышите — она привыкнет! Она уже и так...

Наступило время для решающего удара, хотя по тому, как Призрак закусил губы, Рауль понял, что уже выиграл эту битву. Но что-то было не так. Неправильно. Из ниоткуда пришло чувство, словно он собирался сделать что-то нечестное.

Сейчас он был гладиатором, занесшим трезубец над противником и смотревшим по сторонам, ожидая, когда зрители подадут знак — отпустить несчастного или добить.

Вот только зрительские трибуны были пусты.

Нужно было решать. И он решил.

— А вы сами-то привыкли? — спросил Рауль, стараясь не встречаться глазами со своим захватчиком.

Тот помолчал. Убрал руку с плеча невесты и отступил назад. Медленно поднес тонкие пальцы к исковерканной коже. Кристине захотелось повиснуть у него на руке, не дав ему закончить мучительный жест, но его боль выросла перед ней, как забор из колючей проволоки. Оставалось лишь впиться ногтями в ладони, наблюдая, как он осторожно трогает лицо, словно не веря в собственное уродство. В то, что подобный кошмар вообще может существовать.

— Нет, конечно, — еле различимо произнес Призрак. — Если бы к страданиям можно было привыкнуть, люди не боялись бы ада.

* * *

— Эрик, ну послушай же! — взмолилась Кристина, потому что забор становился все выше и выше, — Это не имеет значения, правда! Важно не твое лицо, а что у тебя в груди.

— Ребра? — ввернул Шаньин.

— Душа!

Призрак поморщился так, словно она проехалась катком по его любимому мозолю.

— Не смей так говорить! Тебе следует знать, дитя, что моя душа черна как ... как труба, которая никогда не видела трубочиста! Злые дела оставляют след не хуже копоти.

— Никогда не поверю, что уродливая душа может творить прекрасную музыку!

— Вот такой я парадокс!

— Сами посмотрите, — без тени сомнения произнес Рауль. — Вы столько лет морочили ей голову романтической дребеденью, что теперь у нее перед глазами пелена из розовых кружев! Хватит уже пользоваться ее наивностью. Настало время рассказать ей правду, Эрик.

— Правду? — Призрак вздернул голову, с изумлением уставившись на Рауля.

— Именно. Вы не тот, за кого себя выдаете.

— Но... вам-то откуда знать?

Раулю хотелось утаить имя доносчицы, но она, по крайней мере, не сидела спеленутая в кресле, и пружина давила отнюдь не на ее шейный позвонок, обещая в скором будущем вызвать остеохондроз.

— Мне рассказала мадам Жири. Про все — и про уроки музыки, и про химика... и про кислоту.

— Ах вот оно что, — кулаки Призрака сжались и разжались. — А давайте вы сами расскажете Кристине эту правду? У вас лучше получится.

Не утаив ни одной детали, Шаньин поведал Кристине душераздирающую историю, произошедшую на территории школы много лет назад. Более того, он даже добавил колорита к драке химика с учителем музыки — по его мнению, рассказу мадам Жири "не хватало драйва." Таким образом, учитель музыки швырнул во врага боксерскую перчатку, начиненную свинцом, а тот в отместку вылил на гуманитария чуть ли не цистерну кислоты. На заднем плане рвались снаряды, а оркестр наигрывал марш. Картина вырисовывалась по истине апокалиптическая. На протяжении всего повествования Метелкина даже не повернулась в сторону рассказчика, но пристально смотрела на Призрака, казавшегося бесконечно усталым. Когда Рауль закончил последний пассаж, девушка тихо спросила:

— Это правда?

— Одна правда не хуже другой, Кристина, — ответил Призрак. — Подождите, Рауль, я развяжу вас.

Он направился к креслу, где тихо ликовал спонсор, но остановился, услышав:

— Погоди его развязывать!

Оба противника обменялись перепуганными взглядами. Надо заметить, что у них была хорошая причина, потому что Метелкина преобразилась, как оборотень в полнолуние. Глаза ее были сужены, из стиснутых губ доносилось злобное шипение. Фата развевалась подобно волосам Горгоны. В своем свадебном убранстве она походила на невесту, только у алтаря узнавшую, что половина ребятишек в городке называет ее жениха "папа." Ну или что-то столь же обидное. Судя по ее воинственному виду, она собиралась применить физическое насилие, и Рауль позавидовал Призраку, у которого оставался шанс сбежать. Согласно логике, Кристина направит свою ярость на неподвижную мишень.

Обстоятельство усугублялось и тем, что разозленная девица держала на перевес букет роз, что предполагало наличие длинных и острых шипов.

— Повторяю, не вздумай его развязывать! — отчеканила она. — Иначе у нас никогда не получится мирных переговоров.

Призрак отступил от Рауля и на всякий случай убрал руки за спину, а Шаньин, в свою очередь, вжался в кресло и постарался слиться с обивкой, темно-зеленой в бордовую полоску. У него почти получилось.

— Вот и славно. Продолжаем нашу беседу. Выходит, ты солгал мне, Эрик? — ее ноздри все еще раздувались.

— Прости меня.

— Ты нагло мне солгал... вот прямо сейчас, — добавила она светским тоном. — По-моему, настало подходящее время, чтобы поговорить про дефицит.

Крепко зажмурившись, Шаньин попытался припомнить молитву "Отче Наш," которую не знал отродясь. Там вроде что-то про долги... или про кредиты... или про гос заем.... Как бы там ни было, пришла пора напомнить Господу о своем существовании, потому что юноша был обездвижен в подземелье с двумя сумасшедшими!

Злодей тоже разделял его чувства, потому что посмотрел на Метелкину в крайнем замешательстве.

— Ты хочешь услышать про дефицит? — переспросил Призрак, надеясь, что ушная мембрана сыграла с ним злую шутку.

Разумеется, несчастный не знал, что совсем недавно Кристина провела небольшое расследование. Началось оно с изучения потрепанного томика Брокгауза и Ефрона, притаившегося на библиотечной полке в надежде, что ему не придется разделить судьбу собратьев и закончить жизнь в виде самокрутки. Статья в энциклопедии повествовала про киргиз-кайсацкие племена, но Кристину не интересовало само содержание — скорее манера излагать информацию. И в особенности правописание. Затем она от корки до корки перечитала учебник по новейшей истории и попросила старшее поколение украсить сухую теорию плодами с древа жизни. Иными словами, дотошно расспросила учителей о минувших днях. Кто смог отказать очаровательной девушке, которая, умилительно улыбаясь, спрашивает о перестройке? Конечно, приходилось просеивать информацию. Иначе Кристина осталась бы при мнении, что коллективизацию устроили пришельцы, чтобы заполучить побольше скота для своих негуманных опытов, а так же что "наглых девчонок, которые суют конопатый нос куда не следует, раньше отправляли валить лес без варежек, а сейчас один наряд на кухню и больше не появляйся в моем кабинете!"

Но так или иначе, Метелкина была готова к бою. Не спеша, она начала выкладывать козырные карты.

— И не только про него. Можешь считать, что дефицит — это лишь закуска, легкий салатик. Потом мы перейдем к блюдам поосновательней. Ты напомнишь мне, сколько стоило мороженое в 80х, потом поведаешь, что ты сделал со своими ваучерами, а уж затем — про пионерское детство, про сбор макулатуры и летние лагеря. Ах да, не забудь комсомол, ужасно интересно, как ты туда вступал, какие тебе задавали вопросы. Про историю КПСС поговорим, куда ж нам без нее. Ну а на десерт мы обсудим советское кино. Песни споем, в том числе и гимн СССР. Как тебе такой сценарий... милый?

— Я... я не уверен, что смогу ответить на твои вопросы.

— Почему? — напирала Кристина.

— Это неподходящее время!

Поймав затравленный взгляд Эрика, так и взывавший к мужской солидарности, Рауль счел нужным вступиться за врага, которого Метелкина допрашивала с упорством оголодавшей пиявки.

— Честное слово, Крис, тут у человека судьба решается, а ты прицепилась со своим дефицитом. Мы ж не на истфаке!

— Не вмешивайся! Ты уже таких дров наломал, что бульдозером не разгребешь. Сиди и думай о своем поведении...Ну, мой Ангел Музыки? Я терпеливо жду ответа.

— Не могу ответить.

— Почему?

— О Господи, Кристина!

— Почему?

— Потому что не знаю, — выдохнул Призрак.

— А вот это уже другой разговор, — обрадовалась Метелкина. — Ну конечно ты не знаешь. А теперь скажи мне, Эрик — кто ты такой и откуда явился?

Призрак почувствовал себя Великим Мастером масонской ложи, которого, в мантии и при всех регалиях, застает на пороге жена. И в ответ на ее вполне закономерный вопрос, куда это он намылился, бедняга мямлит "Да вот, с ребятами на рыбалку. В домино поиграем, пивко попьем... холодненькое".

Какой бы и была ложь, такая правда все же разрушительнее для нервной системы.

Пожалуй, следует усадить Кристину в кресло... и где нашатырь? Подложить ей подушку под голову, накапать валерьянки, чуть распустить корсет... и ГДЕ нашатырь?

— Не зачем так волноваться, — предупредительно сказала девушка. — Сам посуди — сегодня я чуть не спела дуэтом с Ведеркиным, поучаствовала в дикой охоте, — изящный книксен в сторону Рауля, — сняла с тебя маску, увидела взрыв нашей люстры, прыгнула в люк, в котором много лет назад застряла чья-то соседка, пробежалась по коридорам, совершила заплыв по озеру, а сейчас на мне нижнего белья, как в каком-нибудь каталоге. И после всего этого ты еще рассчитываешь меня удивить?

— Да, — твердо ответил Призрак.

— Ну тогда я слушаю, — сказала Кристина, озадаченная.

— Там, откуда я явился, меня называли Эрик, Призрак Оперы.

— Там — это где?

— Там — это в Париже... в 1871 году.

Рауль, который уже добрался до "хлеб наш насущный" и теперь уточнял сорт хлеба, а так же торговался о добавлении сыра и колбасы, приоткрыл рот, а затем оглушительно расхохотался. Но поскольку кресло опасно задрожало, ему пришлось обуздать эмоции — ибо нет ничего хуже, чем лежать на полу придавленным тяжелым креслом. Причем с двумя полоумными в поле зрения. Эрик и Кристина старались перещеголять друг друга в ненормальности, вот только Рауль предпочел бы, чтобы конкурс на звание Главного Психа Калиновки проходил подальше от него самого.

Нет, это невообразимо смешно!

— Так вы француз?

— Вам Марсельезу спеть для пущей убедительности? — огрызнулся Призрак.

— Вот же бре-ед! — протянул Шаньин, — Думаете, мы купимся на эти басни? Ну-ну. Неужели и правда можно поверить, что кто-то захочет эмигрировать из Парижа... В КАЛИНОВКУ!!! Хахахахихихи!

— Эрик, ты действительно из 19го века? — Кристина задумчиво приподняла бровь.

— Ты не веришь мне, — упавшим голосом сказал Призрак.

— О нет, наоборот! Просто я думала, что ты явился из эпохи мушкетеров, судя по тому, как лихо ты орудовал шпагой на кладбище. Ну и вся эта твоя... мораль. Но девятнадцатый так девятнадцатый, в принципе, все сходится.

Эрик прозондировал ее интонацию на предмет сарказма.

— Правильно ли я понял, что сказанное мною... тебя не шокирует?

— Ничуть. Зато это многое объясняет. Если честно, твое поведение начинало меня беспокоить. А когда я увидела нижнее белье — и особенно турнюр — то не знала, что и думать. Но слава Богу, моя первоначальная догадка подтвердилась. Ты пришелец из прошлого, а не фети... не... эмм.. ну... В общем, как приятно узнать правду!

Сказать ,что Призрака удивило ее спокойствие, было бы все равно, что назвать гражданскую войну в США потасовкой двух братьев из-за последнего куска лакрицы. Эрик пододвинул свободное кресло и, обессиленный, опустился в него, попутно пытаясь вспомнить, где же он все таки припрятал нюхательные соли. В ответ на подобное заявление можно было рассчитывать на визит джентльменов в безукоризненно белых халатах, которые сопроводят вас в новую резиденцию — уединенное местечко с мягкими стенами и трехразовым питанием. Правда, единственный человек, способный вызвать наряд санитаров, был привязан в кресле по соседству, а Кристина... Кристина смотрела на него ясными глазами и победно улыбалась. Она была той самой девушкой, что до 17 лет рассказывала Ангелу про неурядицы в школе и просила послать удачу на контрольных. Стоит ли удивляться, что именно она ему поверила?

— Каким же ветром тебя сюда занесло? — поинтересовалась Метелкина.

— Долгая история.

— Тогда начинай с самого интересного момента.

— Как прикажешь, — улыбнулся Призрак и поставил в начале своего повествования длинное многоточие. — Покончив со скитаниями по свету, я обосновался в Парижской Опере — выстроил себе подземное убежище в подвалах. Это был нелегкий труд, но мне некуда было торопится, ведь к тому моменту я вполне осознал, что человечество никогда меня не примет. Работы длились несколько лет...

— А здесь бы и больше продлились, — съехидничал спонсор, — Там у вас хоть стройматериалы не воровали.

— Опера стала моим домом. Правда, в этом доме мне досталась роль привидения, ну а личный призрак — удовольствие недешевое. Директор Оперы платил мне 20 тысяч франков в месяц и оставлял свободной ложу номер пять.