Меченый. (Меченый - 1)

...Вломившись в наши покои, леди Мэйнария облегченно перевела дух:

— Слава Вседержителю, прошли незамеченными...

Я криво усмехнулся: хозяин постоялого двора, как минимум двое слуг и пяток служанок, попавшиеся нам по пути, для белой действительно были 'никем'.

Увидев мою усмешку, баронесса обиженно закусила губу, потом метнулась к зеркалу, увидела свое отражение и... прыснула:

— А что, чем я не невеста на выданье?

Леди Мэйнария была похожа на кого угодно, но не на невесту: ее лицо, шея, руки и верхняя часть груди были заляпаны грязью, волосы поменяли цвет и стали грязно-коричневыми, а подол платья превратился в очень неплохое подобие грязной половой тряпки. Кроме того, в нем зияла здоровенная дыра, в которой — о, ужас! — можно было разглядеть колени!

Не дождавшись ответа на свой вопрос, баронесса двумя пальцами приподняла прядь волос, лежащую на груди, и скривила губы:

— Ты бы не мог заказать бочку для омовений? А то я сама себе противна...

...Когда из покоев ушел последний водонос, а я закрыл дверь на засов, леди Мэйнария выскользнула из спальни в одной нижней рубашке и опустила пальчик в бочку:

— У-у-у, какая горячая!!!

Я тут же уставился в окно:

— Попросить принести холодной?

— Нет, не надо... Кстати, Кром, ты не мог бы посидеть со мной, пока я буду мыться?

Забыв про приличия, я непонимающе уставился на нее, пытаясь понять, не случилось ли с ней по дороге из дворца что-то еще.

Увидев, как я на нее смотрю, баронесса густо покраснела и возмущенно зашипела:

— Ну, и о чем ты сейчас думаешь?

— О том, что по дороге из дворца вас кто-то испугал...

Леди Мэйнария пристально посмотрела на меня, потом вздохнула и... извинилась:

— Прости, пожалуйста! Я никак не могу привыкнуть к тому, что ты ведешь себя не так, как другие мужчины. Я хотела посоветоваться. А кроме тебя — не с кем. Ну... а мыться я буду долго...

Я кивнул, подошел к своему ложу и почесал затылок: ложиться при дворянке, пусть даже лицом к стене, было верхом неуважения. Садиться, впрочем, тоже. Поэтому я покосился на табурет и... повернулся лицом к стене.

— Лучше садись. Или, если хочешь, ложись... — неожиданно заявила баронесса: — Знаешь, я недавно поняла, что большинство правил поведения — это лишь способ продемонстрировать свое отношение к другому человеку. А если этот человек знает, как ты к нему относишься, нужда в некоторых из них пропадает...

Мысль была здравой. Поэтому я лег на покрывало лицом к стене и подложил руку под голову.

За спиной зашелестела ткань, потом раздался плеск и восторженный выдох:

— О-о-о, как здорово: вода — как парное молоко...

Я вздрогнул: слова леди Мэйнарии опять цепляли за душу и возвращали меня в прошлое...

— О-о-о, как здорово... — замерев по пояс в воде, простонала Ларка. — Вода — как парное молоко...

Я неторопливо стянул рубашку, потом штаны и, ежась, поплелся к озеру...

— Кро-о-ом, а ты не подашь мне мыльный корень? — повернувшись ко мне в пол оборота, попросила сестричка. — А то я забыла...

Я кивнул, метнулся к Ларкиной котомке, вытащил из нее тряпицу с завернутыми в нее корнями и вприпрыжку понесся вниз по склону.

Тем временем сестра зачерпнула ладошками воду и вылила ее себе на грудь. Прозрачные струйки тут же рванулись вниз и, сорвавшись с торчащих в разные стороны сосков, превратились в маленький, но удивительно красивый водопад, чем-то похожий на Радужное Зеркало в верхнем течении Шары...

Сделав еще один шаг вперед, Ларка вдруг тряхнула головой, отчего ее огненно-рыжая грива на мгновение заслонила заходящее светило и запылала ослепительно-ярким огнем.

— Ларка, твои волосы — как пламя лесного пожара! — восхищенно выдохнул я. — Они горят ярче солнца!

— Угу... И конопушки — тоже... — сокрушенно вздохнула она.

— И что? Мне нравится!

Сестричка повернулась ко мне и грустно пожала плечами:

— Тебе — нравится, а всем остальным — нет...

— Тебе кажется! — усмехнулся я. — Если бы им не нравилось, то Граня Комель не стал бы набиваться мне в друзья, а Макрик Черноух не прокрадывался бы по утрам к нашему окну. И не подглядывал бы за тем, как ты одеваешься...

Ларка густо покраснела, зачем-то прикрыла рукой грудь и опустилась в воду по самую шею:

— Он подглядывает? Зачем?!

— Нравишься ты ему... — подражая Браззу-кузнецу, басом сказал я. — Он говорит, что ладная ты шибко. И что другой такой больше нет...

'Другой такой больше нет...' — мрачно повторил я. И тяжело вздохнул.

Видимо, услышав мой вздох, баронесса дернулась, так как часть воды из переполненной бочки выплеснулась на пол:

— Кро-о-ом?

— Да, ваша милость? — угрюмо отозвался я.

— Я побеседовала с графом Грассом. Он сказал, что отца оговорили...

— И?

— Обещал помочь. Правда, не сразу — Вейнар на пороге большой войны, и у его светлости сейчас очень плохо со временем...

— Главное, что обещал: я слышал, что он человек слова...

— Так и есть... — уверенно сказала баронесса, а потом почему-то вздохнула: — Но я хотела поговорить не об этом. Понимаешь, в роду д'Атерн не осталось ни одного мужчины. Значит, согласно вассальному договору, о моем будущем должен будет позаботиться его величество. Или человек, которого он назначит моим опекуном...

— И что?

— Узнав, что граф Грасс жив, я надеялась, что смогу уговорить его величество назначить опекуном его. А он... он даже не поинтересовался, где я остановилась, и есть ли у меня деньги, чтобы заплатить за ночлег и за еду...

...Выговорившись, баронесса выбралась из бочки, кое-как высушила волосы и ушла спать. А я, закрыв глаза, вдруг ощутил, что вот-вот потеряю свою душу во второй раз. И попытался найти успокоение в прошлом.

Вернуться в храм удалось без труда: стоило мне закрыть глаза и пробормотать вбитую в подсознание песню сосредоточения внимания, как перед глазами появилось лицо брата Арла. И статуя Двуликого, возвышающаяся над его головой:

— Ты солгал. Дважды! Первый раз — когда сказал, что пробрался в замок Тьюваров один. Второй — когда описывал, где и как прятался от погони. Спрашивать дальше нет смысла: Бог-Отступник не приемлет лжи ни в каком виде. И не помогает тем, кто приходит к нему с камнем за пазухой...

Я потряс головой, пытаясь отогнать остатки липкого сна, и непонимающе посмотрел на него:

— Не понял? Я — спал!!!

— Ты спал... — согласился жрец. — А я смотрел твое прошлое... Оказалось, что оно не совпадает с тем, что ты мне рассказывал. Поэтому можешь идти, куда хочешь. Где выход — знаешь...

Я зевнул, потер глаза кулаком... и вдруг понял, ЧТО он только что сказал!

Сон слетел сразу:

— Путь у меня один. И он начинается здесь...

Брат Арл бесстрастно пожал плечами:

— Повторяю в последний раз — Двуликий не приемлет лжи. Вообще. Поэтому твой Путь уже закончился. Даже не успев начаться...

Пальцы сжались в кулаки, а по спине потекли капельки холодного пота:

— Мне нужно Посмертие, которое может даровать только Бог-Отступник. Поэтому я никуда не уйду...

Жрец усмехнулся, взял со стула мой налокотник, выдернул из него стальной прут и без особого напряжения завязал его узлом:

— Двуликий дал мне не только умение видеть правду, но и... прозревать будущее тех, кто способен пройти его Путь...

— И что, я — не способен? — холодея от ужаса, спросил я.

Жрец выпрямил прут, вставил его на место, а потом посмотрел на меня. Почему-то с сочувствием:

— Ну почему же? Ты — можешь. Но только в том случае, если сделаешь правильный выбор. Как сейчас, так и в будущем...

— А в будущем-то какой? — вырвалось у меня.

— Весь твой Путь будет дорогой от развилки к развилке и от решения к решению. Каждое из них будет своего рода испытанием. И сложность этих испытаний будет постоянно расти...

Я поежился...

— Одно неверное решение — и ты никогда не увидишь свою семью...

— Я лгал только потому, что мои слова могли выйти боком тем, кто мне помогал! — вырвалось у меня.

— Знаю. В противном случае я просто вышвырнул бы тебя на улицу. Кстати, то, что мне рассказывают будущие адепты, никогда не выходит за стены этого храма... — брат Арл сжал в кулаке висящий на груди медальон и повернулся к статуе Бога-Отступника: — Клянусь Двуликим!

— Тогда я готов рассказать все...

'Очередное испытание...' — угрюмо подумал я, посмотрел на дверь спальни леди Мэйнарии и изо всех сил стиснул зубы: в первый раз со дня выбора Пути мне захотелось остановиться!

Пальцы правой руки нащупали посох, скользнули по зарубкам, задержались на последней... И изо всех сил сжались на древке. А тело, без участия головы оказавшееся на ногах, начало танец Огня...

...Шершавая поверхность Пути скользнула по левой ладони, окованное сталью навершие посоха метнулось вперед и замерло в одном пальце от налитого кровью глаза, изображенного на гобелене. А я вдруг почувствовал взгляд.

В спину. Не угрожающий, а... теплый, если не сказать, горячий!

Повернулся... и увидел леди Мэйнарию, стоящую в дверном проеме.

Сонную, с растрепанными волосами, в которых играли отблески огня свечи. Закутанную в одеяло и босую...

— Красиво... — восхищенно выдохнула она. — Этот удар напоминает бросок змеи. Хотя, пожалуй, нет: змея слишком легкая. А в движении твоего посоха столько мощи, что аж воздух звенит...

Я чуть было не выронил посох: баронесса смотрела, как Ларка, улыбалась, как Ларка и даже прижимала к груди одеяло так же, как это делала Ларка!!!

Ощущение сходства было таким сильным, что у меня пересохло во рту и закололо сердце. А перед глазами появилась картинка из прошлого:

Сестричка зевает, тянется, поправляет сползающее с груди одеяло... Потом смешно морщит носик, улыбается, подходит ко мне и ласково проводит рукой по моим волосам:

— Ты опять встал раньше меня, добытчик...

— Хочу посмотреть силки...

— Но у меня же уже есть варежки... — непонимающе спрашивает она.

— Есть... Но каждая шкурка стоит денег. Тех, ради которых ты работаешь... Если я смогу зарабатывать хотя бы десять копий в месяц, то ты хоть иногда сможешь отдыхать...

Ларка закусывает губу, падает передо мною на колени и утыкается носом мне в грудь...

Баронесса падать не стала. И утыкаться носом в грудь — тоже:

— Доброе утро, Кром! Я проснулась, услышала, что ты тренируешься, и решила посмотреть. Ты не возражаешь?

— Доброе утро, ваша милость... — все еще видя перед собой Ларку, с трудом вымолвил я. — Смотрите...

Баронесса зябко повела плечами:

— Когда ты смотришь на меня вот так, как сейчас, мне почему-то становится не по себе...

Я опустил взгляд и пожал плечами:

— Зря! Я не причиню вам вреда...

— Причем тут вред?! — воскликнула леди Мэйнария. — В такие моменты мне кажется, что я заглядываю в бездну... Или прикасаюсь к чему-то жуткому...

— Ну, я же Бездушный... — криво усмехнулся я, потянулся к ножнам на левом предплечье и метнул выхваченный из них клинок в стену. — Значит, эта 'бездна' — пустота, возникшая там, где когда-то была моя душа...

Леди Мэйнария вытаращила глаза и отшатнулась, чуть не выпустив из рук одеяло.

Решив, что она испугалась этого броска, я на всякий случай развел руки в стороны и виновато улыбнулся:

— Прошу прощения! Я не хотел вас напугать...

— Кром!!! Ты можешь повторить это движение еще раз? — не обратив на мои слова никакого внимания, взмолилась баронесса.

— Какое движение?

— Выхватывание ножа и бросок в стену!

— Могу! — я вытащил из перевязи еще один клинок, вставил его в ножны на предплечье и выполнил ее просьбу.

Леди Мэйнария зажмурилась, некоторое время сосредоточенно молчала, а потом сжала кулачки:

— Кро-о-ом! Помнишь того монаха? Ну, на дороге, неподалеку от нашего замка? Тот, который восседал на коне моего брата?

— Угу...

— Что он сделал перед тем, как я упала?

— Потянулся к метательному клинку. Потом бросил. В меня...

— Значит, мне не показалось... — мрачно пробормотала она и... села на пол. Прямо там, где стояла!

Одеяло сдвинулось в сторону, обнажив ноги почти до середины бедра, а баронесса и не думала его поправлять: она невидящим взглядом смотрела в противоположную стену и о чем-то сосредоточенно размышляла!

Я пододвинул к себе табурет и сел. Лицом к стене. Чтобы баронесса ненароком не решила, что я пялюсь на ее ноги...

...Еле слышно скрипнула половица. Зашелестела ткань. Потом на стене перед моим лицом возникла еще одна тень, а правое плечо обожгло прикосновением:

— У брата во Свете под сутаной была перевязь с метательным ножом. Значит, он умел им пользоваться. И был готов убивать! Получается, он говорил одно, а делал — другое?

Я пожал плечами:

— А что в этом удивительного?

— Он был служителем Бога-Отца! Он нес в люди слово Божье и не имел права грешить даже в помыслах!

— Он был облечен ВЛАСТЬЮ! Следовательно, привык считать себя выше любого Закона... — буркнул я и криво усмехнулся, вспомнив некоторые привычки графа Ареника Тьюварра. — Так же, как это делают многие другие...

Леди Мэйнария задумчиво постучала ноготками по моему плечу и вздохнула:

— Многие, говоришь? Что ж, тогда пусть всем им воздастся по заслугам. Так же, как брату Димитрию...

В голосе баронессы прозвучал металл, и мне стало грустно: она, наконец, прозрела. И поняла, что настоящая жизнь здорово отличается от той, которую мы видим в детстве...

Глава 34. Баронесса Мэйнария д'Атерн.

Первый день четвертой десятины третьего лиственя.

...До блеска отполированная подножка еле слышно скрипнула, карета пошатнулась, и я, сделав еще один шаг, опустилась на роскошное сидение, обтянутое тончайшей кожей.

Через мгновение в дверном проеме возникло лицо графа Рендалла:

— Устроилась?

— Да, ваша светлость! — кивнула я.

— Замечательно! Тут совсем близко. Надеюсь, тебя не растрясет...— улыбнулся он. И помахал мне рукой: — Ну, все, я — во дворец: дела...

Еле слышно скрипнула закрывающаяся дверь, карету качнуло, и за моей спиной раздался рык лакея, забравшегося на запятки:

— Па-а-аехали!

Я откинулась на спинку, расслабилась и... вздрогнула, как от удара: там, на улице, остался Кром! Один-одинешенек!

Подавшись вперед и рванув на себя занавеску, я выглянула на улицу и сразу же уперлась взглядом в спину Меченого, бредущего вниз по Сапожной.

Широченные плечи слуги Бога-Отступника были сгорблены, голова — опущена, а Посох Тьмы вообще волочился сзади, оставляя в дорожной грязи четко видимый след.

Я сглотнула подступивший к горлу комок и... заревела. Сообразив, что запрыгнула в карету, не попрощавшись!!!

— Кром... — еле слышно прошептала я. И, сообразив, что он меня не слышит, высунулась в окно и заорала. Во весь голос: — Кром! Кро-о-ом!!!

Грохнула дверь, и я, открыв глаза, увидела над собой встревоженное лицо Бездушного:

— Что случилось, ваша милость?

Я всхлипнула, потом вдруг поняла, что темно-синее пятно над его головой — это балдахин, а я — соответственно, лежу в своей кровати в 'Королевском Льве', и покраснела: