| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Ответить священнику было нечего. Все, что его держало здесь — только Пьетро. Несколько лет разлуки будут слишком тяжелыми. Пьетро забудет, пуститься во все тяжкие. И в Риме ему не место.
— У меня нет причин, кроме как радение за мир в этой стране, — говорить было трудно, в горле пересохло.
— Мне понятно ваше желание. — Шанталь улыбнулся, подошел к племяннику и положил ладони на его плечи, глядя в глаза. — У вас слишком доброе сердце, Августо, но ваше будущее не здесь — оно в Риме. Папа слаб здоровьем и скоро нас всех ждут перемены. Вы нужны мне там.
— Я понимаю, — опустив взгляд, Августино смотрел на рисунок ковра. Мечты и чаяния разбились всего за минуту. Знал ли он раньше, что уедет? С самого начала. Пьетро больше не будет рядом никогда.
— Вот и славно. — Шанталь удовлетворенно вздохнул и сел в кресло у камина, указал на соседнее. — Садитесь. Расскажите мне, почему королева не встретила нас сегодня вместе с мужем? Неужели она сбежала? Я хочу все знать об этом деле... в подробностях.
— Она покинула Вестготию после того, как братья Райсаро напали на короля. Теперь их брак больше напоминает вражду. Старый барон Райсаро не желал примирения, — Августино опустился в кресло. Неужели ему придется теперь быть под бдительным взглядом Оноре до самого отъезда?
— Почему их до сих пор не повесели? — Шанталь пристально смотрел в огонь и искорки пламени хищно плясали в его глазах. — Король — помазанник Божий, даже такой король, а женщина, сбежавшая от супруга достойна самой строгой кары. Разумеется, если у нее не было веских причин поступить подобным образом. Помнится, недавно во Франции был случай, когда жену признали невиновной, потому что ее муж совокуплялся с другими мужчинами. — Оноре улыбнулся. — Но здесь ведь другая причина, да, Августо? Вы, как представитель Церкви и самого Бога, должно быть уже провели нужное расследование.
— Причина была в том, что Райсаро подбивали других баронов на бунт, а также имели сношения с франками, — тихо сообщил Августино, — но об этом мы и сами знаем... — намек на участие Церкви звучал очевидным мотивом в коротком докладе. — Сильвурсонни не желал сдавать позиций и применил силу после того, как молодая жена сбежала с братьями. Слуги сообщили мне, что Софи оказалась не невинна.
— Это меняет дело. — Оноре довольно улыбнулся и принял намек о связи с франками, как должное, — в конце концов, в те времена Церковь не имела никакой связи с Вестготией, а соответственно, покровительствовала франкам. Но Луис удержал власть, дав понять, что с ним лучше договариваться, а не воевать. — Что ж, если свидетельские показания о бесчестии невесты короля у вас на руках и его величество пожелает, мы можем начать процедуру развода.
— Полагаю, он еще сообщит вам об этом в ближайшее время, — Августино робко поднял взгляд на кардинала. — Я могу пойти к себе, ваше высокопреосвященство? — если Оноре не отпустит, то они не смогут поговорить с Пьетро. И барон Моунт наделает глупостей. Но есть и такая возможность, что здесь и вокруг были шпионы, и тогда наказание не заставит себя ждать.
Шанталь внимательно посмотрел на племянника. О, он знал этот взгляд — слишком хорошо знал.
— Вы больше не хотите ничего мне рассказать, Августо?
— Ничего, — зеленые глаза стали прозрачными, как слезы господа, — я лишь хотел бы принимать решения самостоятельно и посвятить себя Господу в служении этому государству, но в моей ли воле решать подобные вопросы?
Оноре ничего не ответил на это. Вздохнув, он снова стал смотреть на огонь.
— Ступайте к себе, — мягко сказал он и закрыл глаза, напуская на себя усталый вид.
* * *
После появления в замке кардинала мир перевернулся для молодого инквизитора. Он вышел из комнаты дяди в состоянии, почти равном легкому помешательству и быстрым шагом направился к лестнице, где распахнул узкое окно и стал дышать морозным воздухом. В голове стучала кровь, а мысли крутились о том, что следует сказать Пьетро и как поступить. Больше получаса священник не мог прийти в себя, он замерз до самых костей, а когда направился к своей комнате, опять застрял в коридоре, потому что должен был принять происходящее и суметь посмотреть в глаза северного рыцаря.
— Август... — выдохнул Пьетро, который после "встречи" высокого гостя из Рима не смог себя утихомирить и просто ходил, вернее, почти бегал по коридорам замка недалеко от покоев любимого, неслышной тенью возник за спиной инквизитора. Вся поза молодого священника, то, как он зябко тер руки, говорило слишком о многом. — Ваша милость, можно с вами поговорить сейчас? Мне очень нужно...
Барон Моунт на всякий случай решил сменить тон на более официальный и последнюю фразу сказал громко и четко, скрывая бьющее его напряжение.
Августино сперва и головы не поднял, рассеянный и вялый слишком, а потом с трудом выпрямился и посмотрел на молодого барона Моунта, как на привидение, на утерянную возможность счастья, на то, что существует, но существовать не может. Он был сер, как будто краски выкачали из кожи, в глазах, как в омутах глубоких, плескалось отчаяние.
— Барон Моунт, вы должны идти спать. Сегодня я не готов говорить.
От этого взгляда и тона сердце Пьетро развалилось на два окровавленных кусочка. Захотелось обнять — сильно-сильно, сказать, что любит, что все сделает, и вообще... А еще убить кардинала, который такое сотворил всего за полчаса разговора с его пряным Августом.
— Пять минут, — юноша старался выдержать официальность тона, хотя в голосе и прорывалось отчаяние. — Я прошу вас.
Августино слабо кивнул и перешел на шепот.
— Пьетро, он приехал за мной. Это мой дядя Оноре. Он не отступится.
Юноша недоуменно переспросил:
— Дядя?
Он, конечно, помнил, что именно говорил любимый о своей семье и планах на папство, что возложила семья Августа на него, но не ожидал приезда именно дяди Августа. Пока еще оставалась надежда на милорда, но Пьетро вдруг четко осознал, что она очень призрачная, как тонкое кружево тумана над молочно-теплой рекой летом на рассвете. Значит, нужно все решить самому. Барон сжал губы и спросил одной артикуляцией губ:
— Когда?
— Он требовал отъезда. Я думаю, что скоро. — Августино отвел взгляд. И совсем не знал, как утешить барона Моунта, как ему объяснить свои скомканные и теперь ненужные чувства. Лишние чувства, опасные для самого Пьетро, способные его уничтожить, — тебе нужно пойти отдыхать... — выдавил вяло.
— Конечно, падре, — юноша сделал маленький шажок поближе. — Вам — тоже. Вы очень измученным выглядите. Только вот у вас в комнате сейчас холодно. Очень. Очень-очень. — Барон Моунт выразительно посмотрел на любимого. Фернандо мог взглядом сделать очень многое, Пьетро же, которому досталась карь наследной королевской линии, намного уступал прежнему королю Вестготии, но в выразительности и выражении эмоций не уступал его величеству.
— Я переживу, это ничего, — растерянно оглядевшись, священник сунул руки в широкие рукава рясы и опять опустил голову. Постыдные чувства к барону усиливались с каждым днем, Августино ужасно замерз на холодном ветру, на морозе, на котором простоял почти час. — Велю растопить пожарче.
Пьетро чуточку вздохнул, а потом просто сказал, тихо конечно, но безапелляционно:
— Август, пойдем спать.
— Вместе мы больше не можем, — инквизитор покачал головой. — Завтра поговорим, — Августино решился сдвинуться с места лишь потому, что барон Моунт слишком его искушал одним присутствием, он намеревался уйти поскорее и нырнул Пьетро под руку.
Юноша еще раз вздохнул, провожая любимого взглядом. Как-то это все очень напоминало первые дни в замке Райсаро, только теперь страх инквизитора стимулировался другим. Дождавшись пока падре скроется в дверях своей комнаты, чинно прошел в свою, чтобы выждать час и все-таки прийти — он не зря просил милорда соседние комнаты. И выделили им, конечно, те, что соединялись потайной дверью.
Ополоснувшись, непонятно зачем щеголевато приодевшись, посидев перед камином, выпив вина, походив по комнате и сделав еще уйму ненужных вещей, Пьетро тихонько (насколько позволяла тяжелая потайная дверь, конечно) вошел в комнату любимого и тихо позвал:
— Август.
Юноше не ответили. В комнате было темно и холодно, белое пятно луны светило в стрельчатое окно, постель пустовала, и невозможно было сразу определить, где именно сейчас притаился священник. Он сидел в кресле, сжавшись и обхватив руками колени и смотрел в одну точку.
В попытках осмыслить складывающееся положение, молодой человек пришел к самым неприятным прогнозам для барона, если тот попытается вмешаться. А его голос, прозвучавший в тишине комнаты, лишь подлил масла в огонь.
— Мой отец и дядя убьют тебя, — сказал Августино. — Я надеялся, что приедет кардинал Пусконни, потому что он рвался занять место при Вестготстком дворе. Он бы пошел мне на уступки, потому что не желает моей семьи на Папском престоле.
Пьетро опустился на колени перед креслом и вгляделся в инквизитора. Юноше было все равно, что с ним самим станется, но видеть любимого вот в таком состоянии — это было выше его сил.
— Август, — первый поцелуй опустился на тыльную сторону ладони священника, — пути Господа неисповедимы. Кто мы, чтобы заранее решать, что Ему угодно? Если Он решил свести нас, то значит Ему это угодно. Значит, Он нам поможет.
Пьетро нес первое, что приходило в голову, старательно покрывая теплыми поцелуями озябшие руки священника. Он не утешал — это было бы почти издевательством, просто говорил, поглаживал ладонями бедра инквизитора, скрытые красной рясой. И вот честно — даже не думал о том, что сокрыто этой самой мантией. Сейчас хватало невинных поцелуев и осознания, что Август рядом. И от этого факта — наличия инквизитора Августино де Оноре рядом — барон Моунт не собирался отказываться ни за что.
— Будет плохо. Тебе. Я не могу этого допустить, — взгляд священника так и был устремлен в стену рядом с окном, в черное пятно без надежды на ответ. — Если бы я даже воспротивился пожеланиям дяди, пошел поперек слова, я бы все потерял. Тебя потерял. И я не хочу отправить тебя на костер, — пальцы сжались. Августино так замерз, что даже рук не чувствовал, но сам не понимал, что в комнате все холоднее с каждой минутой. — Я люблю тебя, Пьетро.
От этих слов юношу накрыло счастье, которое смешиваясь с горем, давало невыразимую нежность и желание спасти любимого любой ценой.
— Август, — барон продолжал покрывать руки инквизитора поцелуями, — я тебя тоже люблю и ни за что не оставлю. Ты весь замерз, пойдем, я тебя уложу. — Пьетро поднял голову, чтобы всмотреться в лицо мужчины, расчерченное сейчас молочно-белыми полосами луны.
— Сон лишь отдалит нас. Каждый раз, когда мы тратим на него время, лишь сдаемся времени. Его не осталось совсем, — ласки барона пробуждали, казалось, замершую в священнике жизнь, но он согласно встал и пошел к тайной двери, объединяющей их спальни. Опалился жаром, кожа начала гореть, как горела бы от священного огня.
— Не отдалит, — следуя за инквизитором, Пьетро и сам горел нетерпением, яростным и ласковым одновременно. — Знал бы ты, как ты прекрасен, когда засыпаешь и когда спишь. Жаль, нельзя тебе это показать... Август, — как только за ними захлопнулась дверь, барон порывисто развернул к себе любимого, не давая даже отойти от стены, и жадно поцеловал. — Хочу греть тебя вечно.
— Огонь нас спалит обоих, — нервы Августо сдавали, мысли о том, что завтра придется продолжить разговор с кардиналом, сменялись накатывающим желанием. Священник поцеловал барона со всей возможной страстью, под которой была и чистейшая, как родник, любовь. — Не давай обещаний, меня устроит и то, что ты рядом без слов и клятв, — ладони были ледяными и скользили по спине юноши, оставляя зябкое желание.
— А если я хочу? — упрямым бычком возразил Пьетро, отвечая на прикосновения и разрываясь просто на части своими чувствами, лишь умножаемыми грозовыми предвестниками, что висели уже даже не на горизонте, а прямо над головой. — Я ради тебя... — юноша вновь невнятно шептал, избавляя инквизитора от дурацкого пояса, чтобы уложить любимого в их постель и согреть собой — до яростной жажды тела, что гибкой южной лозой выгибается под руками, — что угодно сделаю...
— Молчи, — юные порывы кружили голову Августино, глаза закрывались под поцелуями, сердце все быстрее стучало. Август не сознавал даже, что стягивает с Пьетро рубашку, развязывает ленты, целует его горячую кожу, пробегая языком по шее и упиваясь горьким вкусом полыни, пробирается пальцами под ткань шосс, чтобы добраться до члена.
— Не могу, — пробормотал юноша сквозь непрекращающиеся поцелуи и осторожно роняя Августа на кровать, до которой уже каким-то образом добрались. Голова Пьетро уже не соображала, в ней оставалось место только для одного — для Августа, такого горящего и замершего одновременно. Согреть... Сам полуобнаженный юноша не чувствовал холода — кровь бродила горячей волной по всему телу, заставляя забывать обо всем на свете, к тому же жарко протопленный камин, что сейчас весело стрелял искрами, пожирая дубовые и сосновые поленца, наваленные вперемешку (одни для тепла, другие для запаха), щедро делился теплым воздухом. А сквозняки? Привычно, да и шкуры теплые на полу и под дверью. — Не могу молчать, — Пьетро задрал инквизиторскую рясу и приник горячим поцелуем чуть пониже пупка.
Августино затрясло. Мурашки пробежали вниз от резкой смены температуры. Его бил настоящий озноб, а поцелуи Пьетро вдруг стали обжигать и ранить душу ложными надеждами. "Сегодня я буду твой, а ты — мой... Завтра оставлю мокрым следом снега. Только бы сегодня не закончилось", — инквизитор потянул Пьетро к себе, чтобы греться его огнем и целовать в губы.
Юноша же почти задыхался от переполнявшей страсти и нежности, жадно глотал воздух между поцелуями, шепча:
— Люблю... люблю... не отдам...
Никому не отдам... Ненасытная горячность, и так цветущая в нем с отрочества, превращалась рядом с Августом во что-то немыслимое, в полет в темную бездну, что поглощала все больше и больше. Пьетро действительно был готов на все, лишь бы оставаться подле любимого — убить, стать, кем угодно, сделать что угодно, даже умереть, как бы странно это не звучало. А сейчас страстно стремился обладать тем, кому принадлежало его сердце и душа. Сильные пальцы, привыкшие и к оружию, и к ласкам, сейчас невыдержанно просто разрывали мешающие тонкие веревки шоссов инквизитора, и каждое нетерпеливое движение сопровождалось тихим порыкиванием.
Августино в отличие от импульсивного Пьетро действовал куда более выверено, словно брал осаду или стремился завоевать. Его пальцы уже давно обхватили плоть молодого барона и добрались до нежного лепестка, возбуждая и выманивая его отдаться жадным ласкам. Возбуждение с каждым движением росло, растекалось маслом по бархатистой коже юноши, теперь напоминавшего молодого зверя, добравшегося до добычи.
Светлые глаза инквизитора вспыхнули неуправляемой страстью.
И барон Моунт перестал сдерживаться. Как только и так тонкая ткань шосс поползла под его руками, Пьетро впился в губы Августа поцелуем — до звезд перед глазами, до чего-то неизбывного и извечного, до боли от нарастающего желания не потерять, и вслед сразу же склонился над пахом инквизитора. Как бы ему не хотелось исцеловать любимого всего, юноша не забывал о том, что на видимых местах не должно оставаться следов страсти. Поэтому нетерпеливые и жесткие поцелуи, которые потом могут налиться синевой, доставались бедрам, животу, тонким чуть выпирающим косточкам, которые так и тянуло обводить языком, слегка прикусывая кожу.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
