Зверь лютый. Книга 35. Измена

И, конечно, сама Двина, Западная. Которая Даугава. Где вблизи моря, на горке с правой стороны, сидят ободриты. Сбежавшие от саксонцев после разгрома, учинённого Генрихом Львом и Гунцелином фон Хагеном. Про Льва и Гунцелина — я уже и много...

Поют свои древние песни Чернобогу, повелителю зла.

"Во время пиров и возлияний они пускают вкруговую жертвенную чашу, произнося при этом... заклинания от имени богов... считая, что все преуспеяния добрым, а все несчастья злым богом направляются. Поэтому злого бога они на своём языке называют дьяволом, или Чернобогом, то есть чёрным богом".

"Славяне для того почитали Чернобога, как злое божество, что они воображали, будто всякое зло находится в его власти, и потому просили его о помиловании, они примиряли его, дабы в сей или загробной жизни не причинил он им вреда".

Интересный подход. Не — "добро победит зло", а — "зло ослабнет, если к нему по-доброму".

Пройдёт лет тридцать и следующее поколение этих беглецов от онемечивания и окатоличивания, славных воинов и закоренелых язычников, будет радостно приветствовать католических германских проповедников и просить о защите. От других воинов и язычников — местных ливов. Потом и потомки ливов будут радостно приветствовать освободителей от немецкого гнёта. Потом — наоборот. Несколько раз. А Чернобога забудут, перестанут умиротворять причину несчастий.

"Бога чёрного

из древнего царства,

ставшего обиталищем ворона,

старый алтарь стал просто камнем,

поросшим зелёным мхом".

Устье надо брать под себя. И трассу. И прилежащие провинции.

Ваня, а ты не лопнешь? — Да я-то причём?! У людей, глядящих на проплывающее мимо имущество, рефлекс однозначный, хватательный. Фраза: — Дай! — уже признак высокой культуры и развитых общественных отношений. А уж lapni ludzam (добро пожаловать)... Господи, не доживу.

* * *

Все нормальные попандопулы отличаются решительностью. Выскочит эдак на белом коне на крутой бережок и ручкой энтуазистически:

— Копать! Там!

И подлые людишки побежали-зашебуршили.

А у меня... не, энтузиазму — по ноздри. А вот решиться... надо подумать. Зачем-то. Чтобы смердятина-сиволапина попусту задницы не рвала?

* * *

Вот такие мысли мучили мою душу в ту неделю, которую я наслаждался видом завершающейся стройки, ровной линейкой пробитого канала между Корякино и Соблаго, сияющими белизной свежей древесины домиками персонала, краснеющими суриком створками шлюзовых ворот, достраиваемым эллингом, рёбрами поставленных стропил на будущих мастерских...

Многослойный фильтр. Технология, геология, экономика, политика. Последнее двуслойное: "могу/не могу", "нужно/не нужно". И это — самое важное. "Не могу, но нужно. — Так сделай! Так, чтобы смочь". Не по землечерпалкам, а по степени враждебности локального правителя. Нынешней и прогнозируемой.

Изменение политической ситуации в регионе, отчасти созданное мною, быстро расставило приоритеты. Уже через два месяца я мог чётко сказать — где спешно вести трассировку, куда загонять землечерпалки.

Воля Боголюбского вырвала меня из моей "берлоги" на Стрелке. Заставила придти в новые места, увидеть здешние земли, услышать людей. Понять, сколь здесь много интересного, "вкусного". И как тут плохо, "неправильно". Он — меня послал. А дальше — я сам. Со своей манерой смотреть и видеть, думать и делать.

Хорошо, что Боголюбский — русский царь, а не эфиопский. А то я бы и там чего-нибудь... уелбантурил.

Очень интересно на Двинце. Здесь, на западном конце канала, строился первый для нас судоремонтный.

Всеволжский завод, всё-таки, более судостроительный, хотя, конечно, ремонт всего плавающего там идёт. Здесь тоже будет ремонт. Но важнее — финальная сборка. Едва весной снесёт лёд на Волге, как сюда притянут пару корпусов "шилохвостов". Поставят мачты, навесят рули и реи, натянут канаты. И пойдут мои морские кораблики вниз да по реченьке.

"Плыли по реченьки серые гуси".

Шилохвост — утка, но велика ли разница? Да и "гуси" тоже будут: корабелы заканчивают проект корабля следующей серии. Водоизмещение вдвое больше, размеры, мачты, паруса — соответственно. Ещё куча мелочей, о которых забыли или сделали нехорошо. Поэтому и Корякинский судоремонтный строят с запасом.

Потолковав с местными начальниками, уяснив проблемы, поинтересовался:

— А как у вас с работниками? Что-то русских мало.

— Так разбежались! Ряд повторять не хотят. Все по домам тянут. Не силком же их...

В округе идут преобразования. Про Зубец и Ржев — я уже... Работники оттуда рвутся домой. Там их семейства — надо защитить, ежели что. Идёт перераспределение собственности, можно за бесценок взять. Немало народу переселяется: есть возможность не ломаться на корчёвке, а ухватить чужую добрую пашню. По лесам бегают боярские отрядики. Что крестьян тревожит. С западной стороны, по Двине, тоже не славно: Благочестник увёл своих людей, а моя власть... запаздывает.

— Так у вас, значит, одни басурманы трудятся?

— Ага. Только они уже не басурманы, а православные.

Начиная с прошлой весны мы отправляли сюда военнопленных. Преимущественно из разгромленного Отсендиным Диком флота ширванского шаха. Или экипажи кораблей, нарушивших "правило четырёх фарсангов". Ещё: разный сброд из Саксина и окрестностей.

Были попытки мятежа. А вот попыток убежать практически не было. И дело не только в правильно организованной охране: для южан здесь чересчур дикая природа. Слишком далеко от дома. Та же причина, по которой русские витязи, взятые в плен русскими же витязями, идут махать веслом на галеры в Средиземном море, а не остаются на Руси: чтобы не было надежды на возвращение.

"Бежал бродяга с Сахалина" — можно. Дорога ножками пройдена, люди понятные, погоды знакомые. А вот "бежал бродяга с Мадагаскара"... увы.

Прогрессируя новое для Руси явление — каторгу, я, естественно, вспоминал вершины прогресса, достигнутые всем нашим прогрессивным, извините за выражение, человечеством, в этом, безусловно, прогрессивном занятии.

Почему так много "прогресса" в одном предложении? — А вы прикиньте: ни одно животное такого не умеет. Адам Смит говорил, что единственное, что отличает человека от животного — деньги. Неправда. Опровергнуто экспериментально. Обезьяны, как и люди, работают за деньги, воруют их друг у друга, копят, транжирят, платят за секс... А вот тюрьму — никто. Хуже: далеко не всякое, а только сильно прогресснутое общество, дорастает до тюрьмы. У дикарей, которые "на лицо ужасные — добрые внутри", тюрем нет. Там сразу кай-кай.

Про заимствование технологий рабовладения от вершины западной цивилизации, в смысле: греко-римской — я уже? Да, гречники вспоминали всё и подробно. А то "вдали им светил Магадан, столица колымского края".

Это, если кто не понял — иносказательно. До Колымы мы пока не дошли, Магадан не построили. Но сходные места уже есть, трудников там ждут.

Принудительная система у нас своя, ещё с Пердуновки. Опыт накоплен, заимствования воспринимаем. Принципы те же: внимание к объекту и фильтрация.

Христодул ещё тогда ввел должность "зампочел". Заместитель по человекам. В милом отечестве аналог обычно обозначают термином "кум". "Классово чуждые" персонажи — аристократы и духовенство — отсекаются сразу. Не потому, что что-то сделали. А потому, что остальные от них ждут, что они чего-то сделают. Лидеры по рождению и воспитанию.

Потом отсекаются выдвигаемые самим контингентом лидеры. В один-два прохода. То, что "прорастает" после такой "прополки"... можно использовать. Эти персонажи в прежнем своём состоянии, в Ширване, или ещё где, были "мусором", отбросами. Назад они не хотят и других не зовут. Они хотят жить здесь и хотят жить хорошо. Для чего подгоняют своих со-узников и сотрудничают с властью.

Не без эксцессов, конечно. Но с этим слоем проще: "под ними" полно таких же, стремящихся занять их место. Не наследственных, не обладавших прежде какими-то особенными преимуществами. Шир.нар.массы. "Деревянные солдаты Урфина Джуса" мечтающие стать капралами. Тоже деревянными.

— Силком к Христу загоняли?

— Избави боже! — и троекратно перекрестился. — Мы ж мулл отделили. Никаких молитв, работа — всю неделю. Но кто крестился — в воскресенье молебен и отдых. С кормёжкой опять же. Кормить-то трудников надо? — Свиней пригнали. Каша с салом. Там и сала-то... один запах. Но кто не хочет — тот не ест. Через неделю — уже и не может. Хотеть. Промеж них свара началась.

— И как?

— А как всегда. Крещёных попы отпевают, нехристей так закапываем. Крещёным — сомы да раки, нехристи — за сухарь до драки. Чисто по их собственному закону. По ихнему закону выкресту — смерть. Так мы крещёных десятниками поставили. Ап-ап... а накось выкуси. По закону своему подпрыгнул — к деревцу на ночь привязали. А там над лесом комары тучей жужжат, ждут-поджидают. Когда ж им мясцо тёпленькое на прокорм притащат. Остальные... они же упёртые, но не дурные. Кто сильно хотел в царствие божие — уже. А кто не торопился — крест принял.

— И сколько же у тебя таких осталось?

— Чуть поболее шести сотен.

— Из пяти тысяч, которые тебе прислали?!

— Ну, пяти-то полных и не было. С сотню железом убили, с десяток комарикам скормили, десяток водичкой на морозце залили — остыть, сильно горячие попались. Двоих, имамами звали, в выгребной яме утопили — уже больно злобствовали. Ещё с пяток — в болоте. Шестерых повесили, троих на кол посадили. Как ты муромских "конюхов солнечного коня". Принародно. Ну, чтобы помнили. Что надо дело делать. А не ковы ковать. И двух сотен не наберётся, которых сказнили. А остальные сами, по воле божьей.

Мда... Обмундирование мы не выдавали. Первые пришли летом, но то, что для нас — летняя водица, то для южан — душ ледяной. Целыми днями в воде, в болоте. Валуны из морены выковыривать — за счастье: сухо. Потом пошли дожди. Одежду с мёртвых снимали, на себя напяливали.

Я к этим "добрым молодцам с Апшерона" или ещё с откуда — вражды не испытываю. Родились-выросли, жили как все. Нанялись подзаработать. Кто в войско ширван-шаха, кто просто на корабли. Они, поди, про "злобных русов" прежде только сказки слыхивали. Делали что начальство велит. Оно ж кормит, платит! Оно ж знает! Мы ж — могучие, мы ж всех побьём!

Ошиблись. Начальники ошиблись, а получили все. Вон, в сторонке на горке, аккуратные ряды холмиков под снегом.

"И лежат они там в ряд. Глазницами в рассвет".

Весна придёт — холмики осядут. Года три — всё сгниёт. И будет на Валдае полянка. С мощным слоем гумуса. Цветы красивые, наверное, вырастут.

Только так. Потому что есть ещё два варианта.

Или не делать. Оставить всё как есть. Тогда — "Погибель земли Русской". И похожие полянки по всей Руси. Треть от 8 миллионов.

Или загонять сюда русских крестьян. И тогда они под такими же холмиками лежать будут. Потому что есть работа, вот такая. С лопатой по пояс в болотной жиже. И будет та же "Погибель". Только не от Батыя, а от меня.

Не. При всей моей гумнонистичности, интернационализнутости и общечеловекнутости... Сдохнет тот, кто поднял оружие. На меня и моих людей.

"И подснежники цветут у дураков на голове". Без обид: вы — ошиблись.

Завершение стройки высвобождало ресурсы. Что позволяло укреплять позиции уже за водоразделом, по Двине. Укатил в Велиж догнавший меня Урюпа, сдвинулись в том же направлении высвободившиеся конвойные отряды. Множество чиновников отправилось к новым местам службы. Формировать собой "колониальную администрацию" в перешедших в мою власть городках и волостях.

Наконец и я снова завалился в очередной раз отремонтированного "Циклопа".

"Здесь

?взрывы закудахтают

в разгон

?медвежьих банд...".

Сделаем взрывчатку — будут и взрывы. А пока разгоняем зверьё вентилятором. Зверьё — прячется, людьё — аналогично.

Вот тут нас с Тихим Летом волки гоняли. Как шубных вшей.

"Человек — это звучит гордо".

"Не знаю где, но не у нас".

"У нас" человек "звучит" вкусно. Особенно голодной зимой для волчьей стаи.

Заехал в ту деревеньку, в которой мы от волков отсиживались.

Ничего не изменилось.

У меня там...! Каналы! Турбины! Турбодетандер...! А тут — ничего. Мужички в сермяге, бабы в тягости... даже детей больше не стало. Сколь народили — столько и умерло.

Ан нет — есть изменение. Снег от околицы с внешней стороны отгребают.

Во! Ванька-прогрессор. Это я научил! Это от меня свет мудрости произлился!

Разговаривать с пейзанами... невозможно. Сперва их наглухо заклинила моя машина. Просто стоят и смотрят. Ни на слово, ни на жест не реагируют. Задерживают дыхание, потом, когда воздух кончается, вздыхают тяжко. Ступор. У всех.

Наконец, начали шевелиться. Спрашиваю:

— А вот было такое, что два гонца княжьих у вас от волков прятались?

Почему-то старательно пытались обмануть:

— Не, не было, не видали, не слыхали...

Юлили-виляли, пока я пальцем не ткнул:

— Снег от забора убран. Кто научил?

Вот только тогда сознались. Повалились в ноги, завыли-запричитали. Покаялись: были такие.

Они, вишь ты, решили, что тех княжьих людей волки съели. А теперь вину на них взвалят.

* * *

Коллеги, я предупреждал. Логика в суждениях туземцев есть. И её можно понять. Ежели вам её объяснят.

* * *

— Я смотрю, у тебя топор новый. Откуда?

— Дык... ну... эта... дали... за работу. На канаве.

Топор — мой. В смысле: всеволжский. Нанимая людей на стройку, мои ребята расплачивались не деньгами, которые крестьянам не нужны, а товарами.

— Так ты на канале работал? А чего ушёл?

— Дык... эта... волки... однако... и эти... лихие люди... ну... в соседней волости... всё пожгли-пограбили... тама страсти такие...

Далее пошёл довольно красочный, но слабосвязанный, рассказ, о том, как "лихие люди", неопределённой этнической принадлежности и политической направленности (дословно: дьяволы хвостатые с подголосками и слугами на конях кровожадных и огнедышащих) истребили невыразимое множество добрых христиан в соседней волости. Рассказ, не смотря на густую насыщенность паузами, вздохами и междометиями, явно отдавал картинами Страшного Суда и Апокалипсиса. Причём всадников было много больше четырёх. Что свидетельствует о неисчерпаемом богатстве народной фантазии и успешной работе местного приходского попа.

Сама церковь вёрст за сорок, в Старой Торопе, но попец оттуда оставил яркое впечатление своими риторическими навыками.

— А чего ж туда, к Двинцу, не перебрался?

— Не... тута... эта... отчина-дедовщина... вот... землица, стал быть, наша. Не... не схотели... обчеством...

Удивительно. У канала построено три больших селения принятого у меня образца. С белыми избами и всем прочим. Там есть работа, за которую платят. И хлебом — тоже. Охрана. Школа, больничка. Надел дают. Не...

Какая тут, нафиг, отчина-дедовщина?! Редкая весь более десяти лет на одном месте стоит! Ты ж уже здешние земли выпахал! Через год-два — или неурожай, или рыбка в речке не пришла. Или два в одном. Тогда — голодная смерть. Так сделай ЖЖ! В смысле: ж..пу — в жменю. Ведь и сам сдохнешь, и детей заморишь! — Не...