Уверенный в том, что пресса будет сообщать о войне так, как он ее видел, Макартур создал то, что оказалось запутанной системой добровольной цензуры. Как всегда, корреспонденты не должны были сообщать ничего, что могло бы поставить под угрозу операции: ни названий и позиций подразделений, ни дат высадки, ни количества подкреплений. Они также не должны были сообщать никакой «информации, которая может оказать помощь и утешение врагу». Эта расплывчатая фраза расстроила корреспондентов, потому что, казалось, она включала в себя все, что могло подорвать репутацию военных. В первые несколько недель военные временно отозвали полномочия двух корреспондентов телеграфной службы, Тома Ламберта из «Ассошиэйтед пресс» и Питера Калишера из «Юнайтед пресс», которые описали тяжелые жертвы неподготовленных и плохо оснащенных войск. «Вы не сражаетесь с двумя танковыми дивизиями с карабинами 0.30-го калибра», — сказал Ламберту солдат. «Я никогда в жизни не видел такой бесполезной проклятой войны».32 Корреспонденты Маргарита Хиггинс из «Нью-Йорк Геральд Трибюн» и бывший морской пехотинец Кейс Бич из «Чикаго Дейли Ньюс», оба получившие Пулитцеровские премии за свои репортажи, написали статьи, отражающие их озабоченность недостаточной готовностью американцев бороться с коммунизмом в Корее и других странах Азии. Отчасти для того, чтобы избежать потери аккредитации, отчасти из-за огромной неразберихи первых недель войны, а отчасти потому, что они взяли Эрни Пайла за образец, многие репортеры сосредоточились на историях, представляющих интерес для людей, об американских солдатах. Большинство солдат были моложе (до двадцати одного года) и менее образованы (треть закончила среднюю школу), чем их коллеги во время Второй мировой войны.
Мало кто из репортеров уделял много внимания корейцам. Те, кто это сделал, такие как корреспондент «Тайм-Лайф» Роберт Осборн, написали об «уродливой истории в уродливой войне». Американские войска открыли огонь по толпе гражданских беженцев, как он сообщил, потому что командование опасалось, что люди прикрывают вражескую атаку. Американцы, писал Осборн, совершили акты «крайней жестокости». Другим исключением был Мерроу, чья поездка в Корею в августе 1950 года заставила его усомниться в политике США, которую он первоначально поддерживал. Предвосхищая тип истории, которая бросила бы вызов официальной линии правительства во Вьетнаме, Мерроу записал радиопередачу, в которой сообщалось, что отступающие американские войска сожгли корейские деревни, оставив людей, у которых было так мало, ни с чем. В нем он поднял вопрос о том, уменьшит ли, учитывая такие разрушительные действия, необходимость возвращения Америки для оккупации Южной Кореи или усилит привлекательность коммунизма. Он отправил запись на «Си-Би-Эс» в Нью-Йорк, где высшее руководство решило не транслировать критический отчет Мерроу, потому что, по их словам, это могло бы подбодрить врага. Мерроу возразил, вернулся домой, где на его репортажи не распространялся запрет Макартура на «необоснованную» критику, и выступил в эфире с предположением, что, возможно, коммунисты лучше понимают стремление обедневших азиатов к переменам и прекращению иностранного господства.33
Накат
и отступление
УСПЕХ НАСТУПАТЕЛЬНЫХ ОПЕРАЦИЙ ООН, последовавший за дерзкой высадкой Макартура в тылу врага в Инчхоне 15 сентября 1950 года, вселил официальный и народный оптимизм в отношении войны. Правительство США решило изменить свою первоначальную цель защиты Южной Кореи на новую цель создания объединенной, некоммунистической Кореи. Решение Трумэна выйти за пределы 38-й параллели было частично основано на оценке того, что Советы не будут действовать и что они контролируют решения китайцев. Макартур, который любил говорить, что он понимает восточный склад ума, заявил, что Китай никогда не вступит в войну. Генерал Омар Брэдли, председатель Объединенного комитета начальников штабов, не был так уверен. Хотя он согласился с новой целью, Брэдли сказал, что если китайцы войдут, американцы должны убраться. Трумэн приказал Макартуру уничтожить вооруженные силы Северной Кореи. В приказах также говорилось, что только южнокорейским войскам разрешается приближаться к реке Ялу на границе между Северной Кореей и Китаем и что никаких воздушных или морских действий против Китая не будет.34
Как будто война закончилась, президент объявил в октябре: «Теперь мы знаем, что Организация Объединенных Наций может создать систему международного порядка, обладающую полномочиями по поддержанию мира».35 Конечно, Трумэн имел в виду Организацию Объединенных Наций, действующую в соответствии с политикой США. Вопреки заявлению Ачесона о том, что ООН примет решение о выходе за пределы 38-й параллели, Соединенные Штаты приняли решение, и ООН скрепила его печатью, причем некоторые члены с неохотой. Опросы показали, что большинство людей думали, что война закончится через несколько месяцев.36 В выпуске «Боевого репортажа из Вашингтона» от 26 ноября уверенный в себе Дэвид Бринкли представил шоу «Корея, где наши войска делают мощную ставку на старика Зиму, чтобы к Рождеству выбраться из лисьих нор!».37 В тот день через реку Ялу переправились более четверти миллиона солдат из Народно-освободительной Армии Китая.
В следующем выпуске «Боевого репортажа из Вашингтона» тон изменился. «Корея, где армии, представляющие 53 из Организации Объединенных Наций, внезапно оказались в меньшинстве и были отброшены вторгшимися силами одной из них», — объявил Бринкли. «Коммунистический Китай ...представляет собой совершенно новую угрозу миру во всем мире!» Несмотря на предупреждения Китая о том, что он ответит, если силы ООН приблизятся к его границе, американцы были ошеломлены. Мао был убежден, что Соединенные Штаты, оккупировавшие Японию и теперь вторгшиеся в Корею, Тайвань, Индокитай и Филиппины, угрожают Китаю. Мало того, что Соединенные Штаты, казалось, шли по стопам императорской Японии, они бросали вызов националистической мечте Мао о восстановлении традиционного господства Китая в Азии. Кроме того, Сталин убеждал Мао, обещая материальную и воздушную поддержку. Более того, Макартур нарушил приказ Трумэна, направив американские войска к китайской границе на реке Ялу. Вступление Китая в войну было катастрофой, и администрация Трумэна знала, кого винить. В «Боевом репортаже из Вашингтона», Стилман объявил: «Варварская агрессия китайских орд [так в оригинале] в Корее — это не только нападение на силы Организации Объединенных Наций, это нападение на саму цивилизацию, это попытка уничтожить все права и привилегии, за которые человечество боролось и истекал кровью с незапамятных времен».38
Однако в Корее отчаявшиеся американские войска не рассматривали сражение как символическую борьбу между цивилизацией и варварством. На вопрос: «За что ты сражаешься, сынок?» у капрала Фрэнка Бифулка был ответ: «За свою жизнь, приятель. За мою жизнь». Китайцы, используя атаки живой силой, нанесли и понесли огромные потери. Вторая пехотная дивизия США была разгромлена, потеряв 80 процентов личного состава. Турецкие и британские войска безуспешно пытались деблокировать южнокорейские войска, попавшие под шквальный огонь. Десять тысяч человек из Первой дивизии морской пехоты противостояли 60 000 китайским войскам во льду, снегу и при температуре ниже нуля. С потерями в 700 убитых и 3500 раненых они бежали от водохранилища Чосин на побережье, где их можно было эвакуировать. Рядовой Пол Мартин вспоминал, что он не мог ненавидеть их измученных и замерзших китайских пленных: «Они были там по тем же причинам, что и мы: приказы».39 К Рождеству потрепанные силы ООН отступили более чем на триста миль назад ниже 38-й параллели. В конце декабря Макартур передал командование деморализованной Восьмой армией решительному генералу Мэтью Риджуэю, который начал менять ситуацию к лучшему.
Администрация Трумэна столкнулась с проблемой принятия жестких мер, чтобы показать американской общественности, что она «что-то делает» в Корее, и развеять опасения союзников по поводу того, что эта борьба действительно превращается в Третью мировую войну. Обеспокоенный тем, что правительственные лидеры отреагируют на кризис сокрытием правды и усилением бурной риторики, Кеннан призвал к откровенности и осторожности. У него были веские причины советовать сохранять спокойствие. Трумэн значительно усилил уровень тревоги, когда заявил на камеру и за ее пределами, что Соединенные Штаты будут использовать все необходимое оружие, включая атомную бомбу. Он также сказал, что военное командование на местах отвечает за применение оружия. Макартур уже сказал Объединенному комитету начальников штабов, что он выступает за использование атомных бомб для создания радиоактивного барьера между Китаем и Кореей. Белый дом немедленно организовал «вечеринку по контролю за ущербом», чтобы подготовить «разъясняющее заявление», объяснив, что только президент мог санкционировать применение атомной бомбы и не сделал этого.40
Европейцы, уже встревоженные возможностью новой мировой войны, отреагировали с возмущением. Премьер-министр Великобритании Клемент Эттли вылетел в Вашингтон, чтобы выразить протест. Трумэн сказал ему, что он надеется, что не будет необходимости использовать бомбу, и пообещал держать премьер-министра в курсе. Тем не менее, международная поддержка Соединенных Штатов уменьшилась. Ее союзники начали рассматривать свою роль как сдерживание мощи Америки, а не как ее поддержку. Что касается американцев, опрос Гэллапа показал, что если бы Соединенные Штаты вступили в войну с Китаем, 45 процентов высказались бы за применение бомбы, 7 процентов высказались бы за это «в крайнем случае», 38 процентов выступили бы против ее применения, а 10 процентов не имели своего мнения.41 Как показал историк Пол Бойер, к 1950 году Американские официальные лица и общественность продолжали смотреть на бомбу с ужасом, но демонстрировали растущее признание ее необходимости в качестве оружия Холодной войны. Для математика Норберта Винера из Массачусетского технологического института это согласие означало высокую вероятность атомной аннигиляции, «до тех пор, пока мы находимся во власти жесткой пропаганды, которая делает уничтожение России более важным, чем наше собственное выживание».42 Неудивительно, что мир был встревожен.
Трумэн изменил цель войны обратно на первоначальную цель сдерживания распространения коммунизма в Южной Корее, но при этом сосредоточился на угрозе Соединенным Штатам. «Если агрессия будет успешной в Корее, мы можем ожидать, что она распространится через Азию и Европу в это полушарие», — заявил он 30 ноября. «Мы боремся в Корее за нашу собственную национальную безопасность и выживание». Он добавил, что надеется, что китайский народ «не будет по-прежнему принуждаться или обманываться, чтобы служить целям российской колониальной политики в Азии». Трумэн попросил лидеров Конгресса объявить чрезвычайное положение в стране. «Оставалось сделать только одно”, — согласился конгрессмен Чарльз Итон. «Это было для нас, как снять с себя мирную одежду и показать миру свои мускулы». Трумэн получил двухпартийную поддержку в расширении вооруженных сил, увеличении оборонного производства, введении контроля за заработной платой и ценами и создании Управления мобилизации обороны.44 В «Боевом репортаже» «Эн-Би-Си» в январе 1951 года Дин Раск, помощник госсекретаря по делам Дальнего Востока, объяснил цель ограниченной войны: «Мы в Корее, потому что пытаемся предотвратить мировую войну».45 Воссоединение Кореи стало целью отдаленного будущего, хотя администрация еще не сообщила эту новость Ли Сын Ману или генералу Макартуру.
После нескольких месяцев напряженности между военными и средствами массовой информации в Корее, усугубленной хаотичным отступлением, военные корреспонденты в декабре 1950 года призвали к созданию системы официальной цензуры, аналогичной той, которая использовалась во время Второй мировой войны. В рамках своей добровольной системы Макартур уже пытался выслать семнадцать журналистов за их неблагоприятные репортажи. Теперь в Корее или Токио военные офицеры будут проверять все репортажи или фотографии, касающиеся операций. Для корреспондентов эта система, при которой цензоры могли блокировать публикацию конкретной истории или фотографии, была предпочтительнее возможности быть исключенными за нечетко сформулированный «неблагоприятный репортаж». Официальная цензура продолжала подавлять критику, объявляя запретной любую информацию, которая могла бы подорвать моральный дух или поставить в неловкое положение Соединенные Штаты или их союзников. Например, слово «отступление» было запрещено. Политика в отношении фотографий была аналогична той, что действовала в конце Второй мировой войны. Появились фотографии погибших американцев и вражеских войск, но не самые ужасные.46
Дома пресса была настроена глубоко пессимистично, отметили в Госдепартаменте. Комментаторы надеялись, что с китайцами удастся достичь урегулирования, чтобы Соединенные Штаты не были «обескровлены» и не оказались неспособными создать свою оборону против «настоящего виновника», России. Несмотря на разногласия по поводу того, следует ли сосредоточиться на борьбе в Азии или в Европе, почти все высказались за усиление мобилизации для Соединенных Штатов. В январе 1951 года опрос Гэллапа показал рост общественного мнения о том, что вступление Америки в Корейскую войну было ошибкой, с 20 процентов в августе 1950 года до 49 процентов в январе 1951 года. Шестьдесят шесть процентов высказались за вывод войск как можно скорее. Согласно февральскому опросу, 61 процент населения считает, что президенту не следует разрешать отправлять войска за границу без предварительного одобрения Конгресса. Рейтинг одобрения Трумэна упал до 26 процентов — минимума, от которого он никогда по-настоящему не оправится.47
В мрачные дни января 1951 года компания «XX век Фокс» выпустила фильм «Почему Корея». Снятый с помощью армии и ветерана УВИ Ульрика Белла, фильм «Почему Корея» следовал традициям фильмов Фрэнка Капры «Почему мы сражаемся» о Второй мировой войне. Обладатель премии «Оскар» за лучший документальный фильм 1951 года, фильм открывался сценами жертв и спрашивал, почему в Корее должна проливаться американская кровь? Как и «Прелюдия к войне» Капры (1942), «Почему Корея» включала урок истории о вторжениях. Вторжение Японии в Маньчжурию в 1931 году было осуждено Лигой Наций. Муссолини вторгся в Эфиопию, страну, которая «казалась нам странной». Новым дополнением к линии вторжения, не включенной в фильмы о Второй мировой войне, стало вторжение России в Финляндию в 1939 году, иллюстрированное сценами женщин и младенцев в бомбоубежищах. Карты показывали агрессию нацистской Германии, а затем Советской России как растущую черную массу. Таким образом, устанавливая урок прекращения агрессии, фильм обратился к Корее. Сцены освобождения Южной Кореи США показали хлопающих и улыбающихся корейцев. Зрителей вводили в заблуждение, что в Южной Корее Соединенные Штаты провели свободные демократические выборы, а коммунисты вызвали беспорядки. Зрители увидели, как Ли Сын Ман, обозначенный как глава законно избранного правительства, пожимает руку генералу Макартуру. В Корее, сказал диктор Джо Кинг, американцы защищают образ жизни, и если бы они не сражались там, им пришлось бы сражаться здесь. Из Белого дома Стилман написал владельцам кинотеатров по всей стране с просьбой показать, «Почему Корея». П. Дж. Вуд из «Независимых владельцев кинотеатров Огайо» ответил, что многие люди не согласны с политикой администрации и не хотели бы платить за просмотр этого фильма. Он хотел знать, планирует ли администрация снять фильм под названием «Почему мы должны убираться из Кореи».48
