Девушка с наузой

— Наша благодарность ей, — признательно сказал Павел Ильич. — Я тоже не понял, почему так быстро силы восстановил.

Покосившись на Станислава, Виталий Олегович улыбнулся: парень сдержанно сиял. Наверное, он тоже сначала не понял, откуда у него объявилась такая силища для закрепы на могиле дедушки.

— Виталя, она нам наши наузы не отдаст? — с надеждой спросил Мироныч.

— Отдаст, конечно. Станислав, — обратился старый волхв к парню. — Ты нас по домам развезёшь?

— Да. Напомните мне адреса, чтобы я продумал дорогу по городу.

Сначала дорога была в молчании. Наконец, когда машина свернула — и кладбище пропало с глаз, Виталий Олегович предупредил:

— Звоню Любаве. Помните? Мы договорились, что после нашего путешествия на кладбище она должна погадать на результат этой поездки.

Все, помалкивавшие, думая о своём, затихли вовсе.

— Любава, как было договорено, звоню. Что скажешь?..

Поставленный на громкую общую связь, телефон откликнулся жёлчным голоском ведьмы-гадалки:

— Приехал ли уже? Или с дороги звонишь?

— Не всё ли тебе равно? — сердито попенял ей старый волхв. — Ты обещала — гадай!

— Да я уже... — проворчала Любава — и в машине стало ещё тише. — Так... Ох ты... Вы там все живы ли?

— Любава, не томи! — прикрикнул Виталий Олегович. — Знаешь ведь: было бы что — сразу бы сказал. Ну!

— Не нукай — не запряг ещё, — вредным голосом откликнулась ведьма и после недолгого молчания уже медленно проговорила: — Чем вы там занимались, если Андрей... Ни в жисть не поверю!

— Можешь не верить, — спокойно сказал Виталий Олегович, — но сейчас я приеду и...

— Оу, напугал... — пробормотала Любава и хихикнула. — Нет, а правда... Как вы сумели заставить Андрея сожрать "куклу"?

Машина, уже выбравшаяся на нормальную дорогу, дёрнулась так, что пассажиры чуть не врезались — кто в передние кресла, кто — в приборную панель. Но затем движение выровнялось: Станислав пришёл в себя от слов гадалки, которая всё ещё продолжала глумливо хихикать, слишком хорошо понимая, какое потрясение могли вызвать её слова.

Виталий Олегович поспешно распрощался с Любавой и некоторое время сидел, усиленно размышляя.

— Итак... — растерянно сказал он. — Что... теперь?

— Что это вообще значит — "кукла" сожрана? — напористо потребовал объяснений Мироныч. — Чем это может грозить Станиславу? И вообще всем? Ведь сожрал её упырь!

— Впервые с таким сталкиваюсь, — признался Виталий Олегович. — Я даже не могу себе представить последствия... этого пожирания. С другой стороны, мертвец закрыт закрепой в своей могиле. И я не представляю, что он может вырваться оттуда!

— Заставить Любаву держать руку на пульсе, — предложил довольно ошарашенный Павел Ильич. — В конце концов, это дело и её задевает.

Размышляя о произошедшем и о будущем, волхвы пытались определиться с дальнейшими действиями, но приходили к неутешительному выводу, что ничего сделать конкретно не могут из-за отсутствия или недостатка информации.

Станислав сдержал слово и развёз всех по домам.

Последним, как и предугадал старый волхв, он оставил Виталия Олеговича у его дома. Когда тот вошёл домой, его встретила не только Ольга, но и Алёна.

Через пять минут старый волхв стоял, прячась за занавеской и глядя, как внучка бежит под снегом к машине, которая постепенно пряталась в белой мути. Как Алёна остановилась перед ней, а потом — почти сразу — открылась дверь, и внучка юркнула в тёплое нутро машины... Опустив занавеску и отойдя от окна, Виталий Олегович пошёл на зов жены, которая пригласила его на поздний ужин.

Глава девятнадцатая

Сначала Алёну повело к Станиславу любопытство. В прошлый раз огромная науза силы ему понадобилась против Буки-Букачки. А на что он расходовал силищу сейчас?

Уютнее всего болтать в его машине, устроившись на заднем сиденье. Они оба как-то дружно забыли о недавней размолвке: сидели близко друг к другу и беседовали так, будто не виделись несколько дней, а потому сейчас наговориться не могли... Алёна и поохала, и поахала, слушая о том, что было на кладбище. Смешок тоже прорывался: Станислав рассказывал о самом страшном вечере в своей жизни, шутливо описывая действия всей честной компании волхвов.

И, только зайдя домой, девушка узнала, почему он порой замолкал на полуслове, а его улыбчивый рот будто плавился, медленно искажаясь гримасой горечи.

Улучив момент, когда бабули не было рядом, Алёна спросила у деда:

— И что дальше? С "куклой" — я имею в виду.

Помолчав, он ответил:

— Пока я предполагаю одно... Возможно, через "куклу" упырь попытается выпить Станислава.

— Не понимаю связи! — с силой сказала напуганная девушка.

— "Кукла" создана на материале самого Стаса, — медленно, сам раздумывая над собственными словами, пояснил дед. — Вместе с братом сразу после смерти Чёрного Андрея они взялись выполнять самые лёгкие дела. Ты заметила, какие у Стаса руки? Они постоянно в царапинах или в порезах. Логично предположить, что самые сильные из них он хотя бы промакивает ватой, а то и кладёт на них лейкопластырь. Что значит — в его комнате для заинтересованного колдуна-кукольника материала много. И вот она тебе — связь. Кровь. Первое, что я предполагаю: упырь, проглотив "куклу", даже из могилы легко дотянется до Стаса и выпьет его. Мы в дороге со Стасом поговорили. Он уверил нас, что дома достаточно оберегов, сделанных руками самого же Чёрного Андрея. То есть, пока эти обереги не истратят своей силы, защищая Стаса, у нас есть время, чтобы разобраться с делом.

— Я думала — ты легко разберёшься с этим упырём... — с некоторым разочарованием произнесла девушка.

— Легко разбираться с теми делами, где участвуют какие-нибудь марухи и любая другая навья мелочь, — вздохнул дед. — Но, когда в таком деле завязано столько людей, приходится разбираться вслепую.

— Ну, хорошо, — подумав, проговорила Алёна. — Но ты сказал — первое, что предполагаешь. А второе?

— Со вторым — повременю озвучивать. Самому неуютно, когда о том думаю.

— Деда, у меня вопрос — из чистого любопытства.

— И? Что там у тебя?

— Любава — гадалка. Но почему она постоянно говорит — "ни сном ни духом"? Для гадалки, мне кажется, это странная фразочка.

— Как все гадалки, Любава суеверна. Боится, как бы многого не спросили за итог полученного гадания, не всегда... скажем так, положительного, — усмехнулся старый волхв. — А потому подстраховывает себя: знать ничего не знаю! Просто не обращай внимания на эти её словечки... Ты спать, Алёна?

— Посижу ещё немного, а потом — да, спать, а что?

— Ты была со Станиславом. Как он... там?

Девушка удивилась, а потом задумалась. Дед терпеливо ждал. Но, наверное, понял, что надо бы помочь с ответом, уточнив.

— Сильное на него произвело впечатление то, что там было?

— Да, — уже уверенно отозвалась она.

После некоторого молчания старый волхв кивнул:

— Спокойной ночи, внуча.

Девушка ответила и ушла к себе. Здесь уже сидел Котей, уютно устроившись на кучке уличной одежды, из которой Алёна переоделась, но которую же не убрала.

Вздохнув над котом, который и ухом не шевельнул, Алёна задумчиво села перед выключенным компом.

Странный вопрос задал дед.

И чем больше Алёна думала над его вопросом, тем больше начинала подозревать: ни дед, ни Станислав не рассказали ей о чём-то, что она, как наузница, должна знать.

Заглянула в комнату бабуля, пожелала спокойной ночи.

После её ухода Котей встал с джемпера и утопал на подоконник... Так и не включив компьютера, Алёна потушила настольную лампу и присоединилась к коту — смотреть на ближайший фонарь, вокруг которого плясала-носилась снежная метель.

Радость от примирения со Станиславом отошла как-то... в сторону. Алёна смотрела на холодно-белый свет фонаря, на приглушённо-серебристые волны и круговерти метели. И сама будто отходила от себя, отделяясь от той девушки, что была заворожена мятущимся на улице снегом...

Серебро...

Несколько часов назад, опосредованно узнав от Любавы, что волхвы, прихватив с собой Станислава, ушли снова на кладбище, Алёна интуитивно взялась им помочь. А настроившись на каждого участника поздневечерней экспедиции, выплела несколько необходимых им науз.

Деда сказал: чем больше она, Алёна, плетёт, тем быстрее растёт как ведьма.

Серебро...

Взглянув в последний раз на фонарь, вокруг которого, мимо которого продолжала бушевать бесконечная метель, девушка нечаянно заметила: сбоку, в вышине, прояснело ночное небо и буквально на мгновения между невидимыми в снегу тучами выглянула круглая луна. Огромная, белая... И снова пропала, затянутая свирепым весельем мчавшихся по земле снежных волн... Алёна вернулась к столу и включила свет. Поставила перед собой шкатулку с серебряной проволокой.

Деда сказал: наузница должна интуитивно понимать, когда надо плести ту или иную наузу. Сейчас Алёна, несмотря на силы, вроде как истраченные на "кладбищенские" наузы, твёрдо чувствовала: пришёл черёд обережных серебряных браслетов для Станислава и его брата, Романа.

Всё именно так. Сначала она вложила силы в обычные обереги, а напитавшись энергией метели и подсказкой луны, начнёт вязать узлы для серебряных браслетов, которые спасут братьев от невиданной злобы "той" стороны.

Добавила к шкатулке ножницы и небольшой, но крепкий крючок — проволока не тесьма, придётся порой завязывать узлы пожёстче. Посидела, глядя на беловато-серые мотки и в первую очередь вспоминая лицо Станислава. Вспоминая сидение в его машине, когда он побаивался обнять её хотя бы за плечи, но сидели вместе — и очень тесно, плечом к плечу. И в машине тепло, и от прикосновения друг к другу...

И — качнулась к столу вынуть первый моток... Вскоре в комнате слышно было только приглушённое подвывание метели за окном и порой её хлёсткий шлепок снегом по стеклу, негромкий стук откладываемых ножниц или крючка — и беспрерывный нашёпт обережного заклинания.

К половине третьего ночи Алёна положила к браслету на столе — браслет второй. Одинаковые оба. Только у одного на небольшой цепочке немного вычурная буква "Р" — древнерусская "рци", а у второго — буква "С", "слово". Девушка хоть и устала, но невольно улыбнулась — помня названия букв: ну и назвали братьев... "Говори слово". Или "слово говори". Знает ли Станислав о том? Спросить его завтра, как он приедет за ней, чтобы отвезти на работу? Посмеялись бы вместе.

Вышла из стола — пальцы дрожат, ломает их так, словно вот-вот судорогой скрючит. И хочется пить.

На кухне тихо и темно: свет включать не стала, и так всё знает, где что лежит. Пока грела на плите кипячёную воду, пока стояла у окна, а там метель вяло моталась уже только еле-еле над землёй — уставшей позёмкой над сиявшими под фонарями сугробами, уже и небо расчистилось. Но луна ушла куда-то далеко... Вот и ноябрь наступил.

Выпив горячей воды, Алёна вернулась в свою комнату. Натягивая на себя одеяло, уже в полусне подумала: "И чего испугалась, когда он меня подловил властным тоном? Надо бы попробовать и его поймать — чтобы знал, что чувствует подловленный..."

...Утром дед сказал, что договорился с Миронычем забежать к Марьямне и её сыночку — посмотреть, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы освободить мать.

— Так что пусть тебя Станислав отвезёт на работу, а мы уж сами договоримся, когда и где. Мироныч не хочет выходить с самого ранья.

— Хорошо, деда. А что там, вообще, у них? У Марьямны-то?

— Всё то же самое. Василий без колдовских сил, которые ему заблокировали, и даже не возражает, что ему их закрыли. Марьямна до сих пор из-за него молчит — и злится потому. А что мы можем поделать? — развёл руками дед. — Если Василий на неё такую силищу извёл? Будто вагон уронил на неё.

Алёна ещё подумала, что силы у Василия и Стаса вроде разные, но... Неужели Василий сильнее?

— Ладно, деда. Я побежала, — отошла она от раковины, где только что закончила мыть посуду с завтрака. — Бабуля, пока!

На бегу хватая вещи, едва не забыв браслеты для Станислава и для его брата, Романа, в плаще нараспашку ("А-а! Ничего страшного! В машине застегнусь!"), она выбежала из подъезда.

И нисколько не удивилась, когда Стас сначала взял у неё сумку и перчатки, чтобы она всё-таки застегнулась сразу. А пока дошли до машины — открывая Алёне, пока она суетилась с пуговицами, он легонько поцеловал её — приветственно, как она поняла. Потому как поцелуй пришёлся даже не в щёку, а в скулу.

Однако Алёна не стала негодовать. Она обнаружила странную вещь: ей нравилось думать о том, как её поцеловал Станислав. Ей нравилось думать о том, что это не последний поцелуй. Ей нравилось думать, что и вечером он приедет за ней и снова её поцелует. А ещё ей нравилось думать о том, что ему нравится её целовать. И эта последняя мысль заставляла её широко улыбаться и таимничать (так бабуля иной раз говорит), когда Станислав с любопытством спрашивал, чему она улыбается.

...Они встретились на переходе у перекрёстка — Виталий Олегович и Мироныч.

— Не выспался!.. — ворчал Мироныч. — Так ещё и куда-то идти надо — утром-то!

— Какое утро, — увещевал его Виталий Олегович, — десятый час уже!

— Да пока ты не уломал с детишками Андрея работать, я вообще дрых до половины одиннадцатого! — кипятился Мироныч.

Виталий Олегович тихонько рассмеялся.

— Чё-о... — пробурчал Мироныч.

— Да ничё-о!.. — передразнил старый волхв. — Ты всё не меняешься. Как в двадцать лет бурчал по делу или не по делу, так до сих пор и бурчишь. Неужто я тебе, а не молодёжи должен говорить, что мы решим проблему с упырём да с Марьямной, а потом уж легче будет?

— Да в чём легче-то? — поразился Мироныч, бегом поспевая за старым волхвом к остановке. — Ты всегда был оптимистом, Виталя, а я ведь о насущном говорю, о сейчашнем!

— Так и я о том же, — снова улыбнулся Виталий Олегович. — Вот посмотри на расклад нынешний. Сделаем мы упыря. Разберёмся с Марьямной. И что нам останется? Любишь по утрам дрыхнуть — дрыхни! С детишками "семьи"-то мы после обеда в основном ходим. Целый день до вечера свободен!

— И чё-о... — тянул Мироныч своё, а когда встали возле остановочного навеса, вздохнул, сам чуть усмехаясь: — Привык я один — шатуном-то. Вот и не нравится мне бродить где ни попадя. Да ещё молодёжь... Больно шустрая пошла — взрослых ни во что не ставит. А ещё... Болтают так, что я порой не понимаю, о чём они. Вроде и на русском говорят, а слов — не понять!

— Ничего, привыкнешь, а там перемелется всё — мука будет, — утешал его Виталий Олегович, не тая, что смешит его и старый друг-товарищ, и его бурчливая воркотня. — Ты, Мироныч, сам подумай: с городом у нас сейчас что? Правильно! Опасно в нём. А как проредим мелкую нечисть — ходи по нему свободно и не боясь. И ведь недолго нам его чистить-то. Пока ходим — молодёжь научится. А там и без нас обойдётся.

— Ага, обойдётся, — чуть не плача, проворчал тот. — А если нет?

Приглядываясь к старому другу, настроенному привычно пессимистично, Виталий Олегович ухмыльнулся: Миронычу бы только поплакаться! На деле-то старый волхв тает от самодовольства, слыша постоянные обращения: "Мироныч, помоги! Мироныч, объясни!" И только потому Виталий Олегович раздражённо не рявкал на нытьё волхва, что знал: ныть — будет, но сделать — сделает.