— Щи даа, лао бэ, — почтительно ответил молодой. Он махнул рукой и склонился надо мной. К нему подбежали еще трое. Они грубо ухватили меня за руки и за ноги, подтащили к одному из квадов и бесцеремонно запихали на заднее сиденье, пристегнув к спинке ремнями. Молодой командир склонился ко мне, ухватил за подбородок сильными пальцами и вздернул голову. Второй рукой он расстегнул защелку моих окуляров и снял их. Сунув их в боковую торбу, он приблизил свое лицо к моему и заглянул в глаза камерами своих наглазников.
— Не изображай дохлую, — сказал он на весьма чистом русском языке практически без акцента. — Сиди спокойно. Сейчас приедем на базу, там поговорим. Попытаешься бежать — побью. Попытаешься мешать — побью. Очень больно побью. Поняла? Поняла, я спрашиваю?
Я слабо кивнула. Изображать бессознательный трупик с закрытыми глазами я не могла, поскольку мне позарез требовалось видеть, куда меня везут. Да и в любом случае в анклаве нашлись бы средства для приведения меня в чувство — от нашатыря до электрошокера. Главное, что я выиграла немного времени для придумывания разумной версии.
Удовлетворившись реакцией, чин запрыгнул на переднее сиденье квада. Затарахтели моторы. Наша кавалькада рванулась вперед по грязной грунтовой дороге, и я в последний раз бросила взгляд на оставшийся позади бетонный сарай с вросшими в землю распахнутыми воротами. Смогу ли я вернуться сюда? У меня в наглазниках остались пересланные Мотоко координаты места, но сами по себе они бессмысленны. Напрямик по лесам, болотам и оврагам продерется не каждый здоровый тренированный мужчина, что уж там говорить обо мне! Да и наглазники отобраны. Нужна карта. Пластиковая. Детальная. С дорогами. И ее обязательно надо где-то раздобыть.
Из леса квады вырвались уже через минуту. Грунтовка сменилась раздолбанной асфальтовой дорогой. По правую руку тянулся высокий гребень холма, по левую распростерлась безграничная водная синева — наверняка Байкал. Может ли база Санду располагаться под ним? Склоняющееся к закату солнце било прямо в лицо, так что мы ехали примерно на запад. Северо-западное побережье озера идет в таком направлении только в его южной части. Глубины здесь — более километра. Если база Санду под его дном, расстояние в полтора клика примерно соответствует моим ощущениям пройденного расстояния.
Слой грунта такой толщины должен безнадежно глушить сигнал. Но ведь мы шли по пустому пространству, пусть и с фокусами в минорных измерениях? Фиг его разберет. Однако как место для укрытия на Терре пространство под Байкалом идеально. Глухая, практически не отслеживаемая Объединенным диспетчерским контролем территория позволяет беспрепятственное и незаметное перемещение в воздухе, а толщу воды и скальных пород не пробьет даже самый мощный орбитальный радар. Да никто и не попытается сканировать местность — зачем? Остается лишь радар на военной базе Чжунго, обслуживающий единственную взлетную полосу. Однако та принимает лишь малые самолеты из Чжунго, и то раз в месяц. Вряд ли он работает постоянно, и обмануть его может даже не самая продвинутая система стелса. А у Санду с ней все в порядке, если вспомнить, как один из них маскировался у Белоснежки. Ну и близость к крупному городу позволяет следить за аборигенами, если у Санду есть такая задача.
Ёщ. Мы у Байкала. В южной части. Куда меня везут? Сидящий передо мной чин периодически бормотал под нос, вероятно, переговариваясь со своими. Из-за шума ветра я почти не слышала его, но один раз уловила знакомое слово: Култук. Я никогда там не была, но знала, что городок располагается примерно в сорока кликах от Иркутска у юго-западной оконечности озера, где сходятся дороги с разных направлений. Кавалькада неслась по пустынной дороге со скоростью минимум полсотни кликов в час (я как-то незаметно для себя переключилась на терранские единицы времени), солнце било в глаза, и я опустила голову, стараясь укрыть глаза в тени от сидящего передо мной чина.
Версия? Что придумать?
Квад немилосердно трясло, и вибрация отдавалась болью во всем моем теле. В дополнение к натруженным мышцам начал болеть позвоночник, давно отвыкший от сжимающей его силы тяжести. Боль не позволяла сосредоточиться, притягивала к себе внимание, заставляла бессильно ерзать по сиденью в поисках наименее мучительной позы. Периодически бьющие в глаза солнечные лучи ситуацию не улучшали. Никаких умных версий в голову не лезло. Мало-помалу я впала почти в ступор, не осознавая уже ничего, кроме трясущейся передо мной спины похитителя.
Когда я внезапно, словно от пощечины очнулась, кавалькада неслась по городской улице. Асфальт здесь казался не в пример глаже того, что на дороге, что меня, вероятно, и пробудило. Я никогда не видела Култук даже на фото, так что не знала, действительно мы оказались в нем или нет. Дома по сторонам дороги выглядели типовыми кирпичными трехэтажными бараками, которые чины массово строили в пятидесятые для своих рабочих. Но уже через несколько минут квады проехали через железные ворота в высоком бетонном заборе (сбоку криво висела облупленная, едва читаемая табличка "База отдыха "Земляничная"), обнесенным поверху колючей проволокой. Мы оказались на большом асфальтированном плацу, окруженным такими же трехэтажками, какими-то складами и парковками под широкими навесами. На некоторых парковках стояли такие же квады, как у нашей процессии, на некоторых — легковые автомобили и грузовики, минимум часть из них на нефтяном топливе. Квады въехали под навесы и замерли. Чины соскочили с них на землю и громко весело загомонили. Из улавливаемых слов я поняла, что они вернулись из какого-то туристического похода и что уже завтра отправляются "домой". У меня блеснула вспышка надежды, что про меня забудут и я сумею отсюда выбраться, но она оказалась тщетной.
Давешний старик подошел ко мне, ткнул пальцем и отдал резкую команду, которую я не поняла. Двое чинов так же бесцеремонно, как и раньше, отстегнули и сдернули меня с сиденья и под руки потащили через плац. Идти у меня сил уже не было, и мои ноги просто волочились по асфальту. Пальцы ног больно бились об асфальт сквозь комбез. Меня втащили в один из одноэтажных домиков, а в нем — в комнату с мощной металлической дверью и внешним засовом. Внутри стояла узкая кровать с подушкой и шерстяным одеялом без постельного белья, стол, пара стульев, в углу помещались унитаз и раковина, а на стене — небольшой плоский телевизионный экран. При нашем появлении он сам включился и начала показывать какой-то футбольный матч, хотя и без звука.
Тюремная камера.
Тащившие чины бросили меня на кровать и вышли из комнаты, явно торопясь под своим делам. Старик, однако, остался вместе со своим молодым помощником. Он подошел ко мне, поднял на лоб окуляры и медленно оглядел меня с ног до головы непроглядно-черными глазами под седыми бровями. Помощник окуляры не поднял, но я чувствовала, что он так же внимательно изучает меня.
— Кто ты такая? — наконец спросил старик. По-русски он говорил с заметным акцентом, но все равно понятно и без запинок. — Как ты оказалась в лесу? Отвечай!
Поскольку никакой умной версии у меня так и не сложилось, пришлось прибегнуть к последнему методу защиты. Когда-то давным-давно меня тренировали нищенствовать, изображая из себя не только калеку, но и эпилептичку. Актерского таланта я так и не проявила, так что в конечном итоге меня оставили мирно сидеть в кресле. Но кое-что я еще помнила. Я закатила глаза под лоб, выгнулась дугой и выдала несколько мычащих звуков, жалея об отсутствии под рукой мыла, чтобы изобразить пену изо рта.
Не помогло. Молодой шагнул вперед и отвесил мне звучную, хотя и не слишком болезненную пощечину.
— Я знаю все ваши трюки, — холодно сказал он. — Медицине я тоже учился. Продолжишь валять дурочку — получишь по-настоящему. Прекрати изображать и отвечай на вопрос.
Он снова занес руку для удара, но старик остановил его жестом.
— Как на Землю попала внезка? — спросил он на линго все с тем же акцентом. — Как ты спустилась с орбиты?
Линго — последнее, что я ожидала здесь услышать. От неожиданности я дернулась и бросила на него удивленный взгляд широко раскрытых глаз. Потом я спохватилась, но — поздно.
— Она понимает, лао бэ, — быстро сказал молодой на чинском. — И русский, и линго.
— И у нее комбез внезов, сделанный по фигуре, — на том же языке откликнулся старик. — Не бей ее. Пока не время. Я должен передать сведения в управление. Где ее наглазники?
— В сумке моего квада, лао бэ.
— Хорошо. Принеси мне в кабинет. Пришли кого-нибудь, чтобы ее раздели и дали одежду, чтобы не замерзла. Кого-нибудь, кто в состоянии разобраться с космическим скафандром. Скафандр и все остальное, что найдется на теле, тоже ко мне. Распорядись охране, чтобы ее накормили и установили постоянный присмотр.
— Она женщина. Здесь туристическая, а не развлекательная база, женщин в обслуге нет.
— Неважно. Пусть будут мужчины. Если она внезка, то привычна к наготе в любом окружении. Если же местная лаовай, укравшая где-то скафандр... Невероятно, но вдруг. Тогда ее чувства меня не волнуют. Делай!
— Да, лао бэ, — сказал молодой ему в спину. Потом повернулся ко мне.
— Я вижу, что ты понимаешь и наш язык, — сказал он задумчиво по-русски. — И даже без наглазников. В первый раз вижу такую лаовай-полиглота. Зови меня Жан. Я первый помощник "смотрящего", как вы их называете. Я работаю здесь пятнадцать лет и распознаю любой твой обман. Как тебя зовут?
Я промолчала, внутренне сжавшись в ожидании очередной пощечины.
— Мне нужно к тебе как-то обращаться, — вместо того неожиданно терпеливым тоном сказал Жан. — Если предпочитаешь "эй, ты, лаовай", могу и так. Но лучше назови имя, так будет проще и тебе тоже. Можешь соврать, мне все равно. Ну?
— Оки, — прошептала я на русском. Губы плохо слушались, и лишь сейчас я осознала, что они слипаются от жажды. Внезапно страшно захотелось пить и есть. — Зови меня Оки.
— Путь будет Оки, — Жан продолжал сверлить меня взглядом видеокамер своих окуляров. — Хочешь есть? Пить?
Я медленно кивнула. Идти на конфронтацию без нужды не следовало, а есть и пить было необходимо, чтобы сохранить силы. В плену мне оставалось лишь тянуть время и по возможности не мучаться.
— Тебе принесут еду. Сними свой скафандр. Сейчас. Я его заберу. Я также осмотрю тебя, чтобы убедиться, что ты ничего не спрятала. Можешь не стесняться, твое тело меня не интересует.
Я не пошевелилась.
— Если не снимешь скафандр добровольно, я позову охрану и его снимут силой. В процессе могут повредить и скафандр, и тебя. Ни то, ни другое не в твоих интересах.
Я на мгновение закрыла глаза и вздохнула. Комбез — не боевая броня, и заточен он именно под максимально быстрое надевание и снятие. Сил драться у меня нет. Сопротивление закончится только повреждением гермозастежек и ничем больше.
— Ты намерена сотрудничать?
— Да. Но сначала я должна использовать встроенную аптечку.
— Зачем?
— Обезболивающее. У меня болит все тело.
— Откуда я знаю, что ты не убьешь себя или не сделаешь другую глупость?
— Кто мешал мне сделать это раньше?
— Кто мешал тебе принять обезболивающее раньше?
— Не хотела использовать его слишком рано. Оно сильнодействующее. Нельзя часто. Но если заберешь комбез, нужно сейчас.
Жан поколебался.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Вводи.
— Мне нужны наглазники. Без них я не могу управлять аптечкой.
— Считаешь меня идиотом? Даже младенцы знают, что аптечки в космических скафандрах рассчитаны на ручной контроль в экстренной ситуации.
Ну, не получилось так не получилось. О возвращении наглазников пока придется забыть. Мотоко уже наверняка вернулась и ищет меня. Вдруг каким-то чудом с ней можно установить адхок-канал? Но выбирать не приходилось.
— Рассчитаны. Но только посторонним человеком. Пульт управления на груди, — я постучала пальцем по пластине, — я его не вижу.
— Я помогу. Говори, что нужно сделать.
Вздохнув, я произнесла два названия и указала, куда и как надо нажимать. Чин без проблем справился с выбором обоих на сенсорной панели, благо оба находились в секции быстрого вызова. Первым составом действительно было обезболивающее, но вторым я указала "еще немного". Для тех, кто не в курсе: ядреная смесь витаминов, углеводов и стимуляторов, позволяющая резко восстановить работоспособность, даже если в движении засыпаешь от усталости. Пусть не на вдень, а на три-четыре вчаса, и потом полвдня минимум надо отсыпаться. Но сейчас мне позарез требовались ясное мышление и подвижность тела. Жан хотя и разбирал линго (вероятно, с помощью переводчика в своих окулярах), все-таки не знал внезов и ничего не заподозрил.
Два укола иглы в загривок — и я почувствовала, как по жилам разливается бодрость, а мучительная боль в теле растворяется в блаженной эйфории. Только сейчас я поняла, насколько немощность тела влияет на мыслительные способности. Мир заиграл новыми красками, и я еще раз внимательно осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, нельзя ли бежать.
Нельзя. Вставленный в окно стеклопакет пронизывала тонкая, но хорошо видная проволочная решетка: выбить его без тарана не стоило и мечтать. Железная дверь с глазком и без признаков запоров внутри тоже не обещала шансов на свободу. А еще над дверями и окном висели две камеры, перекрестно просматривающие помещение. Место явно проектировалось как тюремная камера, и уж точно не с моими силами и навыками было мечтать о побеге.
Жан нахмурился.
— Ты получила лекарство! — резко сказал он. — Теперь снимай скафандр! Живо! Чего ждешь? Или ты любишь, когда тебя силой раздевает мужчина?
Я вздохнула и подчинилась. И тут же страшно пожалела: воздух комнаты обернул мое тело ледяной влажной простыней, от которой не спасала даже оставшаяся на теле прокладка комбеза. Я попыталась вспомнить, какая на улице держалась температура — восемнадцать градусов, двадцать? В помещении вряд ли было больше. Привычная к стандартным плюс двадцати семи, я тут же начала дрожать мелкой дрожью и клацать зубами.
— Белье тоже снять, — приказал Жан.
— Что снять?
— Белье. Это, — он дернул меня за прокладку. Я нехотя подчинилась.
— Встать прямо, — продолжал командовать чин. — Руки в стороны, ноги на ширину плеч. Повернуться вокруг. Ко мне спиной. Нагнуться и руками развести ягодицы. Выпрямись. Что за наклейка?
Он бесцеремонно ухватил меня рукой за ягодицу, по которой от поясницы вниз по бедру тянулась полоска внешнего электрода.
— Имплантат.
— Какой имплантат?
— Внешний нейрошунт. Я инвалид.
— Нейрошунты вживляют в тело, а не наклеивают на кожу.
— У меня аллергия, тело отторгает имплантаты.
— Не верю. Никогда о таком не слышал. Снять.
Он попытался ухватить электрод пальцами, но те соскользнули — их недаром покрыли сверху лаком, чтобы ненароком не обдирать комбезом.
— Отвали! — резко сказала я, отбивая его руку ударом ребра ладони. — Они не снимаются. Это обычные электроды, там нет ничего, кроме проводника сигнала.
