Колос времени

— У меня в гостях! — Обломенский расплылся в широкой кривоватой улыбке. — Нравится?

— Конечно... — буркнула Вера, отводя взгляд.

Комната, в которой они находились, была длинной и узкой. Стены, когда-то выкрашенные в синий казенный цвет, со временем побурели и покрылись ажурным рисунком рыже-коричневых потеков. Осыпавшаяся штукатурка сырыми комьями валялась по углам, оплетенная длинными махрами паутины. Дальнюю часть помещения загромождали те же стеллажи, сдвинутые, как попало, и лавки из темных некрашеных досок. Оконные стекла, плотно оклеенные старыми газетами, не пропускали света, а несколько тусклых лампочек освещала главным образом себя и немного потолок.

Но другая половина комнаты выглядела более обжитой. Пыли здесь было гораздо меньше, а свободного места — больше. У торцевой стены стояла аккуратно застеленная раскладушка, рядом — древний, но исправный холодильник и электроплитка на деревянном ящике. Кроме входа в чулан, здесь было еще две двери: одна приоткрытая, другая — с большим амбарным замком в ржавой дужке. Над большим квадратным столом негромко гудели дуговые лампы.

Насмотревшись по сторонам, Вера уперлась взглядом в Обломенского. Подруга Юлька наверняка сочла бы его привлекательным — высокого роста, широкоплечий, почти без пивного живота. Короткий ежик темных волос забавно двигался, когда он морщил лоб, а глубоко посаженные глаза смотрели приветливо. Вера не могла понять, что ее настораживает, а потом сообразила — руки. Вот что выдавало его с головой. Широкие короткопалые кисти с сильно выступающими костяшками на тыльной стороне и бледными, рыхлыми, как губка, ладонями. Нелепые уродливые руки, на которые было противно смотреть...

— Если тебе нужно в туалет или умыться — вон та дверь, направо, — предложил Обломенский, склоняясь над столом и прилаживая проволочную катушку к стоящему там агрегату.

— Нет, спасибо, — отказалась Вера, машинально тряхнув подолом когда-то нарядного сарафана. — Где я?

— Не догадалась? Жаль, — Обломенский быстро облизнулся. — Даю три попытки. Угадаешь — будет тебе сюрприз.

— Не люблю сюрпризов, — призналась Вера. — И угадайки тоже. Лучше скажите сразу.

— Так не интересно. Даю подсказку: лет пятьдесят назад это место исчезло из мира живых. Хотя... время — это условность.

Вера широко раскрыла глаза, пораженная внезапной догадкой.

— Исчезнувшая синематека?

— Пять баллов!

— Но ведь... Как это — из мира живых? А мы... где?

Обломенский закатил глаза.

— Так прямо и не скажешь... Пожалуй... мы сейчас вне времени.

— Где? — отстраненно переспросила Вера.

— Вне времени. — Обломенский с удовольствием растянулся на раскладушке, поглядывая на девушку. — Что такого? Со мной тебе нечего бояться. Знаешь, ты меня заинтересовала, еще тогда на мосту... но твоя зверюшка не дала нам познакомиться. Пришлось наблюдать издали, но я, в принципе, не жалею. Скажу прямо, Вера, я тебя уважаю.

— Сп-пасибо...

— Ты упорная, а я это ценю. Сам такой. Если вижу цель, то буду землю грызть, по головам пойду, а своего добьюсь. И в тебе такое есть. Думаешь, как ты сюда попала?

"А правда, как?" — про себя озадачилась Вера.

— Сама! — провозгласил Обломенский, рубанув воздух ладонью. — Я локализовал ость, а ты за мной след в след, как по нитке... Впечатляет! У тебя талант, детка!

— Какой?

— Талант хронита, естественно.

По Вериной спине пробежал холодок.

— А... — нерешительно протянула она. — Вот как?

Обломенский резко сел, глаза у него заблестели.

— Не веришь? Зря. Хотя я тоже раньше не верил. Знаешь, с чего все началось? Не с баек о пропавшей синематеке, в нашем семействе говорить об этом считалось моветон... Я тогда в университете учился. Сидим однажды с друзьями, "Мальборо" смолим, пивцо тянем, и вдруг меня накрывает... Временной сдвиг, ма-аленький такой, ну совсем крохотный. Догадываешься, где это случилось?

— В "Ротонде", — тихо произнесла Вера.

Обломенский кивнул.

— Так точно. С тех пор меня туда, как магнитом... и правильно. Именно там я кое-кого встретил.

— Никифора... — еще тише прошептала девушка.

— О, ты и о нем знаешь? Ну да, Никифора Романыча собственной персоной. — Обломенский выразительно подвигал губами. — Он многому меня научил. Хотя кое до чего я и сам дошел. Я ведь особенный. Зато теперь... — Он довольно сощурился, потирая ладони.

— Что — теперь? — глядя на него в упор, спросила Вера.

Обломенский неторопливо поднялся, одернул задравшуюся футболку и подошел к столу. Стоявший там агрегат потрескивал, отсвечивая желтоватыми огнями на металлических штырях и катушках. По стеклянным трубкам ритмично проскакивали тонкие синеватые молнии, стекаясь в запаянный куб. Внутри куба в проволочных гнездах плотно сидели четыре полупрозрачных камня. Один, самый крупный, Вера когда-то держала в руках; все четыре сияли так, словно внутри каждого горело по свечке.

Обломенский с нежностью провел рукой над кубом. Несколько ветвистых разрядов впилось ему в пальцы. Он застонал, но руки не отдернул. По крупному телу пробежала судорога, темные волоски на предплечье встали дыбом. Воздух вокруг ладони сгустился, в нем отчетливо проступил контур ледяной паутины.

— Теперь, детка... все, что хочешь... — Блаженно выдохнув, Обломенский мотнул головой и отступил, потирая запястье. — Будущее в моих руках. В прямом смысле. Видала? Это хронотрон. Сам собрал. С ним и Колосом в придачу я все могу. Петроградка — это вообще цветочки... Черт, самому не верится! Я могу создать новый временной порядок! Я — бог! Черт, как же круто!

Он схватил Веру и, подтащив к столу, пригнул ее голову к стеклянному кубу. Она уперлась, изо всех сил пытаясь вырваться. Кожу на лице болезненно закололо. Обломенский как будто не замечал ее стараний — темные глаза его горели, в расширенных зрачках отражались электрические разряды.

— Сюда, сюда, вот так, — возбужденно зашептал он. — Чувствуешь, а? Больно тебе? Всем больно... А мне нет! Мне кайфово... Черт, как же мне кайфово! Да-а, детка... Я особенный... Таких, как я, больше нет. Смотри сюда... Что ты видишь? Я знаю, ты можешь... видеть, как время меняется, разрушается, создается... А теперь что видишь?

— Ничего! — задыхаясь, выкрикнула Вера.

— Ну и черт с тобой! — Он с силой втянул носом воздух и провел по ее щеке мокрыми губами.

Хронотрон окутался фиолетовыми искрами, в стеклянных трубках громко защелкало. Вывернувшись, Вера упала и поползла в сторону. Тяжело дыша, Обломенский стиснул пальцами край столешницы. По его одежде, коже, коротким волосам с треском проскакивали крохотные змейки разрядов. Стол затрясся, сверху серой пылью посыпалась штукатурка. Под потолком одна за другой лопались лампы.

В наступившей темноте охваченный экстазом человек в призрачно-синем ореоле и тонких росчерках миниатюрных молний казался Вере фантастическим, бредовым видением.

Медленно и трудно, как в вязком кошмаре, она уперлась в стену и стала подниматься. Перед глазами плясали серебряные блестки, похожие на снежную пыль. От пола до потолка и от стены к стене, уплотняясь, тянулись ледяные тяжи. Там, где хрипел от удовольствия опутанный разрядами безумец, толстая паутина лопалась, и осколки беззвучно прорезали туго натянутый холст пространства...

Тряхнув головой, Вера двинулась вдоль стены. Наткнувшись на холодильник, она вскрикнула — в бок разом впилась сотня льдистых иголок. Под ноги ей грохнулась электрическая плитка. Нащупав длинный шнур, девушка размахнулась и что было сил треснула ею по столу.

Аппарат она не задела, но тот вдруг выключился сам, будто ему отрубили питание.

Держа шнур обеими руками, Вера крутанула плитку над головой и принялась сбивать стеклянные трубки.

— Дура! Что творишь?! — С перекошенным лицом Обломенский метнулся к ней, на лету перехватывая плитку. Вера растерянно поглядела на обрывок шнура у себя в руке, а через секунду тяжелое мужское тело сшибло ее с ног и навалилось сверху, зажимая ладонями лицо.

Она захрипела, упираясь ему в плечи, царапая шею с вздувшимися жгутами вен. Перед ней маячило, постепенно уплывая в темноту, налитое кровью жирное оттопыренное ухо — в сравнении с ним даже голова казалась незначительным придатком. Воздух в груди закончился, и шум, сродни прибою, накатывал все ближе... как вдруг Обломенский ее отпустил.

Некоторое время Вера лежала неподвижно, со всхлипом втягивая воздух, потом зашлась в тяжелом режущем кашле. Сплевывая оседавшую на языке горечь, она перекатилась на бок и уперлась лбом в колени.

До ее слуха долетали обрывки спора.

— ...да ладно, герр лерер!

— Как это понимать? — Второй голос, низкий и дребезжащий, был Вере незнаком.— Кто тебе позволил взять Колос?

— А что такого?

— Я тебе повторял столько раз, чтобы ты не сметь... не смел этого делать!

— И что?

— Как ты можешь называть себя сыном Хроноса? То, что ты делаешь, abusus est*... так нельзя! Я не этому тебя учил!

— Да уж точно...

Вера с трудом повернула голову и открыла глаза. Под единственной уцелевшей лампой стоял Обломенский: засунув руки в карманы шорт, он покачивался с пятки на носок и насмешливо морщил нос. Его собеседник, тряся головой, склонился над хронотроном, его плечи торчали острыми углами, а позвоночник даже под рубашкой выпирал так, что можно было пересчитать все позвонки. Темные костлявые руки с растопыренными пальцами суетливо двигались вверх-вниз. Мужчина повернулся, и Вера узнала старика, чей портрет до сих пор лежал у нее в сумке.

— Послушай, Александр! Ты ставишь недозволенные эксперименты! — По-русски Никифор говорил довольно чисто, но растягивал слова и иногда спотыкался на простых фразах. — Ты же знаешь, как трудно поддерживать здесь равновесие, но при этом делаешь все, чтобы его нарушить! Прекрати свои опыты, я тебя прошу! Оставь Колос в покое! Ты же знаешь, сколько усилий я приклал... приложил, чтобы вернуть его. Сейчас, когда цель достигнута, ты хочешь все разрушить? Последний раз прошу тебя, остановись. Или ты вынудишь меня принять меры...

— Ладно, ладно, — отозвался Обломенский, поднимая руки. — Больше не буду. Извините.

— Ради твоего же блага я надеяться... надеюсь, ты сдержишь слово. А сейчас убери все и верни Колос на место. — Старик обернулся и встретился взглядом с Верой. Слегка задохнувшись, он ткнул костлявым пальцем в ее сторону:

— Что она здесь делает?

— Так это Вера, — во весь рот улыбнулся Обломенский. — Вы ж ее знаете.

— Я знаю ее! — раздраженно выкрикнул Никифор. — Поэтому спрашиваю, откуда она здесь?

— Так, в гости пришла.

— Что? Что? Как пришла? Как могла?..

— Запросто, не хуже нас с вами.

— Это ты! — с яростью выпалил старик, трясясь, словно в припадке. — Ты ее привел!

— Неправда, — ученик обиженно выпятил губу и внезапно подмигнул Вере.

— Не ври! Ты это делать... сделал специально! Мне назло!

— Герр лерер, — укоризненно протянул Обломенский, — ну, зачем мне вас злить? И потом, что тут такого? Ну, пришла девушка, и что? Вера, она такая же, как мы. Никто ее не учил, сама шаги делает. Что вы на это скажете? Талантище! Думаю, не хуже вашей византийской подружки...

Старик замер. Смуглое морщинистое лицо посерело, на лбу и щеках разом выступили ржавые старческие пятна, до той поры почти незаметные.

Обломенский встал напротив учителя, глядя на него с притворным сочувствием.

— Вы думали, я не узнаю? Совсем меня за дурака держите... Ну да... А вот я не поленился, настроил-таки ваш фонарь, и много чего рассмотрел, Никифор, сын Романа из рода Дассилиатов. Хорошая вещь, фонарь, жаль было на металлолом отправлять... Кстати! — Обломенский всем телом развернулся к девушке. — Вера, познакомься, это Никифор, ученый богослов, медик, алхимик, астроном, хронит, мой учитель — все в одном. Родился, страшно сказать, восемьсот лет назад в славной империи византийской! Просто дух захватывает, скажи, а? Вот что значит быть со временем на "ты". Захотел — перешагнул пару столетий и дальше живешь, не тужишь. Вот герр лерер чего только в жизни ни повидал: и Крестовые походы, и инквизицию, и открытие Америки застал. Чем не Вечный жид? Это он вещички с тайниками сделал, собственными руками, осколки Колоса прятать... Никифор Романыч у нас молодцом, одна беда — годы берут свое. Когда скачешь козлом из века в век, голову потерять можно, не то, что статуэтку. Герр лерер, вы в каком столетии орла забыли? А волшебный фонарь? Когда вас с вашими друзьями-масонами выперли из Берлина? Помните немца, с которым вы прусскому королю духи римских императоров вызывали? Король потом вас обоих самолично отдубасил, нет? А, один черт... В общем, Вера, растерял Никифор Романыч нужные вещи, вот и пришлось их собирать. А я, само собой, помогал...

— Ты все сказал? — бесцветным голосом произнес Никифор.

— Я? Да... То есть нет. Герр лерер, а давайте Веру оставим? У нее ведь талант. Смотрите, она даже похожа на вашу византийскую подружку. Помните или уже забыли? Вы никогда не интересовались, что с той девушкой стало, а я подсмотрел. Так вот, турки сразу ее зарезали. Вы и ста метров пробежать не успели...

— Ты врешь, — сипло выдохнул старик, хватаясь за сердце.

— Ни в одном глазу.

— Ты все врешь!

— Да ладно, герр лерер, пять с половиной веков прошло, а вы так переживаете...

— Замолчи! Замолчи сейчас же! Как ты смеешь... я больше не желать... не желаю этого слышать. — Никифор оперся о стол, с трудом переводя дыхание.

Обломенский прикусил губу.

Раскачиваясь из стороны в сторону, старик добрел до запертой двери и остановился, бессильно привалившись к косяку.

— Убери здесь... Пусть будет чисто, — пробормотал он, пытаясь попасть рукой в карман брюк. — Никаких экспериментов... К Колосу ты больше не прикоснешься. И девушку... тоже убери. Я не хочу ее видеть. Если ты еще раз ослушаешься, я... отлучу тебя... навсегда...

Трясущимися руками он вставил ключ в замок. На выходе Никифора повело, но через минуту он расправил худые плечи и вышел, громко шаркая стоптанными ботинками.

* Злоупотребление

Дверь за стариком закрылась, и темноволосый остался стоять, раздраженно покусывая губы. Потом он глянул на хронотрон, на Веру, к чему-то прислушался и заходил по комнате, все ускоряя шаг. На его лице одно за другим вспыхивали растерянность, гнев, обида, презрение и вызов.

Вера настороженно наблюдала за ним с пола. Наконец Обломенский остановился, глядя на нее сверху вниз.

— Старый козел, — с чувством пробормотал он. — Достал уже нравоучениями... И что теперь с тобой делать? Да ладно с тобой, а с Колосом?.. Вот черт! Не вовремя же герр лерер явился... Понимаешь, у него предубеждение против женщин-хронитов: одна такая ему жизнь спасла, а он ее кинул и теперь мучается... Потом была еще история с немкой... Герр лерер так к ней прикипел, что даже обучать взялся. Через себя переступил, сексист хренов! — Обломенский хмыкнул. — Ну и обучил на свою голову: показал Колос, технику... Об электричестве тогда слыхом не слыхивали, а у Романыча были классные наработки. Он лейденскую банку соорудил на двести с лишним лет раньше Мушенбрука, и электрофорную машину почти собрал... А немка взяла да обгадила ему всю малину. Опоила снотворным, свистнула Колос, удрала и провела активацию. Зачем, не ясно, но дело случилось в грозу, и эта дура получила свои сто тысяч ампер. По-моему, от нее даже пепла не осталось... а Колос после пошел в рост... хоть и раскололся. Все равно, такие возможности... Мне бы еще немного поработать... и чтоб никто не мешал. Но, блин, Никифор! Он же покоя не даст! По долбаным хронитским правилам Колос вообще трогать нельзя. Мы, хрониты, должны его холить и лелеять, от всяких воздействий оберегать... Хранители времени, блин! Права была немка — начхать на все правила и запреты! Захотел — сделал!