Опекун для дракона

— Я слышал, как он спрашивал об обители дев Несфеи[1] у хозяина сего заведения и смею предположить, что его путь лежал именно в их сладкие объятья.

— Но зачем он с собой потащил ребенка?

Вересхей пожал плечами — это ему было неведомо, за то у меня все встало на свои места. Значит, "зоркий сокол" решил развлечься в объятиях распутных жриц? О... как я его развлеку, как только достану! И ладно бы пошел один, но с Амару? Он же еще совсем дитя!

— Женщинам не следует там появляться, — заметил менестрель. — Пресветлая может оскорбиться и лишить вас своей благодати.

— Ну и что, — фыркнула я, ничуть не испуганная кары, и, окинув взглядом полупустой зал, направилась к хозяину постоялого двора. Мне тоже было крайне интересно узнать, где нашли свой приют в этом городе жрицы Несфеи.

Обители дев Несфеи были в каждом более-менее большом городе, также как и храм всех Повелителей судеб. Жрицы были словно воплощением своей повелительницы — изящны, с округлыми формами — большой поднятой грудью, тонкой талией и широкими бедрами, с густыми волосами до пояса, нежной белой кожей, чувственными полными губами, окрашенными сурьмой, тонкими изогнутыми бровями и большими глазами в обрамлении длинных ресниц. У мужчин от одного их взгляда по коже шли мурашки, а женщины тайно завидовали их небесной красоте. Я видела их раньше и знаю, о чем говорю. Рядом с девами Несфеи чувствуешь себя юродивой, а то, с каким восхищением и вожделением смотрели на них Гел и Рик, вызывало жгучую зависть. Их нежные холеные руки никогда не держали ничего тяжелея кувшина с вином, у них не было мозолей на руках, шрамов на пальцах, от тетивы тугого лука, их тела были совершенны, как скульптуры великий ваятелей, они сами были произведением искусства. Ухоженные, никогда не знавшие холода и голода, ни тяжелых походов, но умевшие доставлять удовольствие мужчине и живя ради этого.

Они никогда не становились женами, матерями, навечно принадлежали Несфее, но все мужчины страстно желали их и, скопив жертвенные куны, всенепременно оказывались в объятиях жриц, вкушали этот сладкий плод и никогда не могли им насытиться.

Вот только женщинам проход в обитель дев Несфеи был заказан — считалось, что Повелительница судеб могла оскорбиться нарушению таинства обрядов и наградить виновную страшной болезнью, которое испортит ее красоту и ни один мужчина не возжелает эту женщину. Угроза была страшная, но для меня она не имела значения. Я и раньше была в обители — вытаскивала оттуда "загостивших" соклановцев но, приносив жертвенные дары Несфее и в храме проходя очищение окуриванием благовониями, успешно избегала кары.

Ноги бы моей больше не было в этой обители порока и разврата! Но придется, ибо этот северянин зашел слишком далеко, потащив туда дракона! Они же не только девы для услад, но и жрицы! А если увидят, что перед ними не человеческий ребенок?! Нет, они-то увидят точно, но вот когда?

На улице было темно, грязно и сыро. Лил дождь, частыми капелями скатываясь с черепицы, колеи и ямы до краев заполнила вода, а сами они дороги стали не хуже трясины — затягивали сапоги чуть ли не до самого голенища! Накинув свой так и не высохший за ночь шерстяной плащ, я, бурча под нос проклятья одному севернянину, пошла по пустой улице в обитель Несфеи. Хозяин постоялого двора не разочаровал, а подробно расписал, как пройти до жриц и даже шепнул, что у них с ним договоренность о скидках всем тем, кто приходит от его имени. И судя по довольному лицу мужчины, постояльцы ходили к жрицам частенько и определенная часть серебряных кун, которые они "жертвовали" Несфее за эти услуги, доставались этому предприимчивому человеку.

Пригорь в такую погоду казался мрачным, нелюдимым, черным. Все дома были построены из дерева, который потемнел от времени и сырости, на многих крышах лежали тес[2] и солома, которая из-за дождя одурманивающее пахла сеном и гнилью, а на единственной, а потому и главной площади города возвышались монументальные, сделанные из камня храм Повелителей судеб и обитель дев Несфеи. Торговые ряды были закрыты, а на помосте для казни в петле болтались два тела, от которых, несмотря на дождевую свежесть, чувствовалась вонь.

В темном, затянутом тучами небе каждую пару минут громыхал гром и его рокот, подобно раскатному реву дракона, прокатывался по небосводу, заставляя в страхе замирать мое сердце. Слишком яркие были воспоминания о той пещере, и мне все казалось, что с новым раскатом из свинцовых туч взмоет над городом дракон. Я убеждала себя в том, что зря нервничаю и придумываю всякие ужасы, но каждый раз вздрагивала и всматривалась в темные небеса, ища подтверждение своей паранойи.

В обитель дев Несфеи я постучалась насквозь промокшая и замершая. Тяжелую дубовую дверь, высотой в несколько аршин, долгое время не открывали, а когда привратница все же услышала мой стук, я предстала перед ней довольно злой. Она даже отшатнулась от меня, как только взглянула в мои глаза и на всякий случай осенила знаком изгоняющих злых духов. Не помогло, я не ушла, а наоборот, потеснив старушку, вошла в душную, насквозь пропитанную духами обитель распутных жриц.

Возле входа стояла глубокая золотая чаша для пожертвований или же, как говорил Рик — для уплаты за утехи со жрицами и, недолго думая, я кинула туда свои монеты. Я, конечно, пришла не для того, чтобы моему телу доставили наслаждение, но все же собиралась украсть у них гостя. Из внутренних комнат раздавалась музыка, веселый женский смех, и оттуда тянуло аппетитным ароматом жареного мяса. Мой живот заурчал, напомнив своей нерадивой хозяйке, что я со вчерашнего дня еще не ела.

— Нечистая! — сказала, словно выплюнула привратница за моей спиной. Я обернулась, не понимая, с чего она на меня взъелась. — Как посмела войти на благословенную землю! Убирайся прочь!

— Я отдала в пожертвование целых 5 кун. Право гнать меня тебе не дано.

— Это уже решать мне. Убирайся и забирай свое грязные монеты!

Ее цепкие худощавые пальцы сомкнулись на моем запястье, и она, с невиданной для старух силой, вытолкала меня за ворота, бросив в меня напоследок мои монеты. Я даже возмутиться толком не успела — раз и уже стою под проливным дождем, а за моей спиной захлопнулись створки, и задвинулся тяжелый засов.

— Эй! — возмутилась я и пнула ногой по двери.

— Повелительница все видит и покарает тебя, наградив кожу кровоточащими язвами, будешь кровью харкать, а легкие твои превратятся в труху! — прокричала с той стороны привратница. — Помяни мое слово, отродье Тасхель! И убирайся прочь, пока я не воздала дары Несфее, чтоб та сжила тебя со свету!

Никогда еще меня так позорно не прогоняли. Другие привратницы даже слово в мою сторону не говорили, учтиво кланялись, благодарили за дары и показывали, где пируют мои соратники в окружении жриц, но эта.... Она словно с цепи сорвалась! Сумасшедшая!

Постояв немного у входа, я спустилась с каменных ступенек. В свете сверкающих молний поблескивали в грязи брошенные привратницей монеты. На душе было муторно, словно я и на самом деле была не чистой, и обидно. Не впускать в обитель дев, осыпать проклятиями и грозиться Несфеей... Повелители... Главное, чтоб эта старуха не разболтала на весь город о моем позоре — ведь меня могли прогнать взашей или же еще хуже, относиться как к прокаженной!

Подняв коченеющими от холода пальцами куны и оглядевшись, я пошла вдоль здания обители. Насколько я знала, в таких домах возле кухни обязательно был второй вход для учениц жриц, которые относились к челяди, пока их не признавали достойными и не посвящали в девы Несфеи.

Забор, который огораживал задний двор, был хоть и каменным, но низким — где-то два аршина. Растерев руки, прицелившись, и с разбега подпрыгнув, я зацепилась за вершину забора. Подтянулась, уселась на мокрые камни и оглядела внутренний двор. Первое, что бросилось в глаза — это большой навес, сделанный из камня и потемневших от времени досок, да и грядки с зеленеющими травами, которые жрицы использовали для приготовления мазей, настоек и шампуней. Во дворе еще был колодец, к каждой грядке вели мощенные из камня дорожки, а под забором росли пышные кусты роз и шиповника.

Найдя более-менее приемлемое место для спуска, я спрыгнула, чуть не ободрав руки и плащ об колючие кусты, и спокойно пошла по каменной дорожке, ведущей к кухне. Прятаться пришлось только один раз и то за стену — дверь открылась, залив темную улицу желтым светом и во двор вышла девчонка лет десяти. Она с порога опрокинула грязную воду из корыта, немного постояла под козырьком, слушая дождь и громогласные переливы грома, но услышав чей-то зычный голос, который вопрошал, где пропала "эта лентяйка", мигом убежала внутрь. Запереть на засов дверь она забыла.

До гостевых комнат, где жрицы развлекали мужчин, я добралась без происшествий. Конечно, мне встречались девушки с подносами снеди и отдыхающие мужчины, которые, видимо, выходили, чтоб справить нужду, но никто боле не пытался меня оставить. Только вот шарахались как от прокаженной. Я, конечно, понимала, что насквозь промокшая, со спутанными мокрыми волосами, что висели, словно сосульки, я выглядела довольно... неопрятно, даже ужасно по сравнению с девами Несфеи, но мне в тот момент было совершенно наплевать на свою внешность. Я была зла, горела желанием выпотрошить как зверя этого несносного северянина! Даже проделки Гелиона, а он, стервец, еще как был охоч на всякие глупые выдумки, не злили меня так сильно, как этот Кастиен!

Вересхей улыбнулся мне после пятой проверенной комнаты...

Оттолкнув девицу в откровенном наряде, которая встала на проходе, я вошла в полутемный зал. Играла музыка, пестрели разноцветные тряпки, свисающие со стен, горели свечи, создавая приятный полумрак, но от назойливого аромата сожженных благовоний засвербело в носу. Кастиен полулежал на широком ложе, которое было завалено шкурами, перьевыми подушками и жрицами. О да, жрицы так и тянулись к светлоокому мужчине, заглядывали ему в рот, слушая россказни, а тому это только было и надобно. Он успевал прижимать к себе троих, что-то им рассказывать, заливно хохоча, пить и есть с лежащего рядом большого подноса, заставленного блюдами. Точнее, его кормили сами девушки, своими тонкими белыми пальчиками отщипывая кусочки курицы, разрезая на ломтики фрукты, и отправляя все это ему в рот, наливали из кувшина ароматный сбитень, давая испить из серебряного кубка сладкий напиток.

Слева от них располагались музыканты. Девушки играли что-то веселое на лютне, флейте и бубне, а одна из них даже отплясывала перед северянином какой-то танец с обручем с бубенцами. Выгибалась, виляла бедрами, кружилась в своем безумно соблазнительном танце... пока не пришла я.

Кастиен меня заметил не сразу. Он все также болтал со жрицами, прижимал их к себе, косил взглядом на танцовщицу и, неожиданно, громко поинтересовался у дев Несфеи:

— Ну и где же та красавица, о которой ты мне недавно поведала?

В тот момент я как раз вошла в зал, расправилась со свисающими шторами, которые мешали мне рассмотреть все действо, и вышла на свет.

Мужчина испуганно вздрогнул, изумленно выдохнув:

— Отрыжка северного оленя, кикимора!

Я тоже была очень рада его видеть.

Так рада, что отпихнув девиц, нависла грозной громадой над мужчиной, схватив его за ворот рубахи, и прошипела:

— Куда ребенка дел, стручок доморощенный!

Меня можно было понять: я замерзла, накрутила себе ужасы, которые могли случиться с мальчишкой, да еще и так скверное настроение мне изрядно подпортила привратница. Словом, вместо того, чтобы спокойно поговорить с северянином, у меня из уст вырвались оскорбления. Конечно потом, я довольно сильно пожалела о своем поведении, но сейчас у меня внутри все кипело от негодования.

— А, это ты, элисин, — довольно спокойно отозвался он, отцепив мои руки от своей рубахи. — А я уж испугался, дракона мне в зад!

Но не успела я вставить и слова, как вокруг защебетали наперебой эти жрицы, которые лежали возле северянина:

— Это твоя жена?

— Но ты же говорил, что она умерла, оставив малютку Амару на тебя!

— Фи, какая страшная!

— И мокрая!

Мне захотелось взять ближайшую девицу за ее шелковистые лохмы, тряхнуть ее хорошенько и отправить на приватную встречу с ближайшей стеной. Да, я всегда любила женский пол, особенно, когда они сплетничали обо мне в моем присутствии.

— А вы еще кто, куропатки облезлые?

Жрицы разом замолкли и затравлено на меня глянули, впечатленные моим совсем недружелюбным выражением лица. Не знаю, как это выглядело со стороны, но я стала ощущать себя сварливой женой, которая поймала своего непутевого муженька в объятиях дев Несфеи. Про таких обычно мужики в пьяном угаре травили истории и ласково называли мегерами.

— Элисин, пойдем поговорим, — примиряющее произнес наглый северянин и, приобняв меня за плечи, попытался отвести в неприметный закоулок. Увести себя я дала, но как только любопытные взгляды жриц исчезли с поля зрения, тут же потребовала объяснений.

— Ты что творишь! — как можно тише прошептала я, скатываясь на шипение. — Куда приволок мальчишку? В логово дракона! — слов мне не хватало, и я, обуреваемая эмоциями, стала активно жестикулировать. — Это тебе не портовые девки, с которым можно потискаться за пару монет, а жрицы! Тасхель тебя побери, жрицы Несфеи! Ты это понимаешь, дурья башка?!

Уголок и вправду оказался неприметный — свисающие тряпки скрывали нас от любопытных глаз, а играющая музыка заглушала неприятный разговор. Здесь по-идее должно было быть куда темнее, чем в остальной комнате, но, несмотря на это, я отлично видела хмурого Кастиена, словно над нами горела плошка с маслом.

— Понимаю, — спокойно отозвался мужчина. — А ты понимаешь, что у тебя сейчас глаза полыхают, аки два сапфира на свету?

— Что? — растерялась я, вмиг потеряв половину своей бравады. В комнате стало как-то темнее. — Ты о чем бормочешь?

— Тебе надо бы не за мальца кудахтать, а на себя глядеть. У него хоть глаза не светятся. Жрицы ведь не слепые, удумать могут, что нечеловечьи у тебя глазки, Элисин. А тогда чьи? — он задумчиво погладил свою короткую бороду. — А? Не откроешь тайну?

По моей спине пробежали мурашки — я ничего не понимала, но эта ситуация мне совершенно не нравилась. Что же... Что же такое твориться? Вмиг почему-то вспомнился противный женский голос, который недавно звучал у меня в голове. Но нет! Это же не может быть! А, может, этот стервец врет?!

— Врешь! — выдохнула я, слегка отшатнувшись назад, но внутри с каждым мгновением все крепло убеждение, что я права. — А... а если и нет, то я из Великого рода! Когда мы выходим на грань, — я судорожно припоминала рассказы отца и деда, — то наши глаза отражают саму энергию мира!

— Да? — неверяще покачал головой он и скрестил на груди руки. — Аль и так, но я гляжу, ты совсем промокла под дождем. Не холодно?

Сердце мгновенно рухнуло вниз, а мое напускное спокойствие исчезло. Я не ощущала липшую к телу ледяную одежду — мне было тепло. Как же так... ведь я совсем недавно мерзла!