Forbidden Sweetness

Произнести это вслух оказывается куда сложнее, чем признать в глубине души. Голос срывается, не чувствую слез, но, судя по соленому привкусу, они все же пошли, невзирая на попытки сдержать свои эмоции.

— Не смей называть меня мамой, тварь! — перестает контролировать голос Элен, срываясь на крик. Бьет кулаком по столу, а у меня ощущение, будто только что ударили именно меня. — Как же я тебя ненавижу.

Хочу убежать от этих слов, но ноги словно примерзли к полу. Даже такая наивная идиотка, которой являюсь я, способна понять, она как никогда искренна. Не старается обидеть, а наконец открывает карты. Выводит из заблуждения, в котором я все еще утопаю, позволяя верить в счастливые сказки. Краем сознания отмечаю посторонний звук, кажется, хлопнула дверь, но мысль не задерживается в голове, вытесняется куда более значимыми раздумьями.

— За что? — единственный вопрос, который действительно что-то значит для меня. — Я ведь ничего тебе не сделала, — слезы идут уже не скрываясь, застилают глаза, словно в попытке уберечь от неприкрытого презрения, направленного на меня. — Я ведь всегда старалась не огорчать тебя, мама. За что ты меня так ненавидишь?

Случайно вырвавшееся 'мама', словно катализатор для Элен. С ужасом понимаю, она в самом деле отказывается от меня. Готова ударить из-за неугодного ей обращения. Делает решительный шаг в мою сторону, в который раз повторяя, что я ей никто, а я не хочу отходить. Пусть ударит, может хоть это поможет осознать, что это реальность. Не кошмарный сон, а грубая, отвратительная жизнь во всей своей красе. Жизнь, где рядом нет Эйда, способного закрыть от малейшей боли.

Закрываю глаза, не хочу больше видеть злого лица, готова к боли, но ее нет.

— Ты что творишь?!

Папа? Видимо, это он пришел домой, но так и остался незамеченным в наколенном вихре эмоций. Его голос хрипит от шока. Стоит открыть глаза, и вижу пораженное лицо, так похожее на лицо брата. Папа крепко прижимает жену к себе, старается успокоить размеренными поглаживаниями, заглушить обидные слова, в то время как меня бьет крупная дрожь. Слезы медленно высыхают, все внутри высыхает от пережитых мгновений. Не успеваю решить, что все закончилось, как мама все же вырывается из объятий. Отступает от меня, смотрит со злыми слезами на глазах.

Никогда не видела, как она плачет. Хочется обнять ее, успокоить. Попросить прощения, вот только я не знаю за что просить. Мне так и не сказали, в чем я так сильно провинилась.

— Теа, солнышко, иди наверх, — просит папа, и я готова послушаться, но мне не позволяют.

— Наверх, это в свою комнату, Теа, не перепутай ее с комнатой Эйда, — презрительно уточняет Элен. Дарит мне победную улыбку. — Никогда не сомневалась, что ты пойдешь по стопам своей мамаши, такая же шлюха, — ядовито выплевывает она, не позволяя папе приблизиться, — даже не погнушалась залезть в постель к брату.

— Элен! Что ты несешь?

Папин окрик тонет в волне ее смеха, а я парализовано замираю, смотрю с животным ужасом в маниакально блестящие глаза матери. Она знает. Боже, она знает. От этой мысли накатывает тошнота. Липкий страх обволакивает сознание. Чувствую себя грязной и падшей.

— Ты у своей любимой Теи спроси, — издевается мама, состояние которой скачет от торжества к отчаянью. — Ты же ей так гордишься, милый. Твоя девочка не способна на подлость, так, кажется, ты говорил? — с каждым словом ее тон все больше повышается, заставляя вздрагивать от безобразной правды. — Инцест, это, по-твоему, не подлость? — не скрывая отвращения, уточняет мама. — Мало этой мерзавке тебя, так она и Эйдена у меня забрала. Всех, кого я люблю, — выкрикивает она с каким-то отчаянием. — Слышишь, Роберт, всех.

— Теа? — удивленно смотрит на меня папа, но я не способна ответить. Отвожу взгляд и только сейчас понимаю, ЧТО сказала мама.

— Что значит, вся в мамашу? — вместо голоса, тихий шепот.

Папа делает шаг ко мне, но я не хочу касаний. Не сейчас. Мне страшно. Хочется расплакаться, закрыть уши руками и претвориться, что ничего не слышала. Словно заведенная, качаю головой, отрицая приходящие на ум объяснения, стараюсь отгородиться от происходящего, отступаю назад, выставив руки в защитном жесте.

— То, что ты нам никто, — с холодной яростью отвечает мама. Нет, не мама, Элен. Она успокоилась, выплеснув содержимое вскипевшего котла на меня, взяла под контроль свои эмоции и теперь подбирает куда более обидные фразы. — Выродок. Дочка его любовницы, — кивает Элен на побледневшего папу. — Всю кровь мне выпила своим появлением, дрянь.

— Элен, замолчи.

Безжизненный тон папы не вызывает эмоций. Слишком много информации, слишком сильное потрясение, сознание в попытке спастись от истерики заковывает чувства.

— Не смей затыкать меня, — шипит Элен. — Я молчала, Роберт. Пошла тебе на уступку, и чем нам отплатила эта сучка? Угадай, на чью сторону встанет наш сын? Это ты виноват.

Ноги, наконец, отмерзают. Больше не в силах находиться рядом с этой женщиной, в этом доме. Мне нужен воздух, успокоить головокружение, сделать хоть один полный вздох. Словно в трансе делаю шаг из кухни, иду все быстрее, не замечаю, как перехожу на бег. Не обращаю внимания на обеспокоенный оклик папы, глумливый смех матери. Мне нужно уйти, спастись от этого безумия. Не оглядываюсь на дом, убегая от открывшейся правды. Так жаждала узнать причину ненависти? Стоило это того? Из горла вырывается всхлип, прохладный ветер шевелит волосы, стирает вновь появившиеся слезы, а в голове отчаянно бьется всего одна мысль: 'Убраться отсюда подальше'.

Глава 20.

— Эйд, ты чего стоишь, как вкопанный? — врывается в разрозненные мысли голос Кая. — Тащи сюда свою задницу.

Не двигаюсь с места. Неотрывно смотрю на потухший экран смартфона, стараясь подавить поднимающуюся волну гнева.

Нахрена мне весь этот геморрой? Какого черта всем приспичило привлечь мое внимание конкретно теперь, когда все мысли и инстинкты настроены на предстоящее развлечение. С губ срываются злые маты, не способные выразить и сотой доли моего недовольства. Непонятные слова отца напрягают. Недосказанность выводит из себя.

Какого хрена звонить с просьбой немедленно появиться дома, не постаравшись дать хоть какое-то объяснение отрывочным фразам? Нагнетать атмосферу взволнованным тоном? Бесит.

Сжимаю телефон крепче, отстраненно думая, какая сила требуется, чтобы тот не выдержал давления. В организме просыпается очередная волна жажды никотина. Игнорирую Кая с его требованиями, направляясь на выход.

Свежий вечерний воздух приятно холодит тело. Прикуренная сигарета мелькает оранжевым огнем, отвлекая на себя внимание. Ее дым проникает в легкие, обжигает горло от излишне сильной затяжки. Кручу в свободной руке телефон, стараясь понять из короткого разговора, так ли серьезны проблемы. Явно слышная истерика матери на заднем фоне, беспокойство отца... Все это не вызывает и капли волнения. Возможный скандал не затрагивает. Равнодушен ко всему, что не трогает меня лично. Легко отношу потенциальную ссору родителей к этой категории. Единственное, что беспокоит, шевелится проклятым червем сомнения внутри, — присутствие там Теи.

Мысль, что они могут задеть ее, поглощает, заставляя нервничать.

Еще одна глубокая затяжка и набираю ее номер, раздражаясь от размеренных гудков. Вторая, третья, четвертая попытки дозвониться так же терпят крах под издевательский механический голос, предлагающий оставить сообщение.

— Твою ж мать, — шиплю сквозь зубы, стараясь погасить поганое ощущение чего-то нехорошего.

— Что с тобой творится?

Кери появляется неожиданно. За борьбой с собственным беспокойством не замечаю ее приближения. Теряю бдительность, что еще больше ввергает в раздражение, граничащее с едва ощутимым бешенством.

Игнорирую вопросительный взгляд девушки, продолжая раз за разом набирать номер малышки. Ее молчание нагнетает обстановку, рождая далеко не лучшие предположения о его причине.

Смиряюсь с ослиным упрямством Ти, набирая номер отца.

— Почему Теа не берет трубку? — стальные ноты в голосе разрезают уютную тишину вечера.

— Эйден... — ненавижу, когда вместо конкретных слов, мнутся в попытке потянуть время. Едва сдерживаю едкие фразы, готовые сорваться с губ. — Просто приезжай домой, — вздыхает отец, — я тебе все объясню.

— Папа, я кажется задал определенный вопрос, — стараюсь говорить спокойно, проглатывая ругательство. — Где Теа?

— Убежала.

— Убежала? — ироничное удивление слишком откровенно. — И с чего бы ей вдруг убегать из дома? — вкрадчиво интересуюсь, напрягаясь от возможной причины.

— Это не телефонный разговор, Эйден, — в голосе отца проскальзывают знакомые стальные ноты. Явный признак сильного волнения. — Лучше тебе скорее оказаться дома. Теа убежала в расстроенных чувствах, и даже, если бы я сейчас мог пойти ее искать, я понятия не имею, где она может быть.

Отключаю телефон, не дослушав. Шиплю от обжегшей пальцы сигареты, которую давно следовало выкинуть.

Убежала. Это настолько не похоже на Тею, с ее мирным, спокойным характером, что не оставляет сомнений в серьезности ситуации.

— Эйд, — снова привлекает внимание Кери. Смотрит внимательно. Впервые прожигает пронзительным взглядом, который выдает, что передо мной давно не беззаботная девочка, какой Кер способна показаться на первый взгляд. Опытный игрок, не прощающий ошибок. — Такие, как мы, не имеем права на слабости, Эйден. Ты ведь помнишь об этом? — говорит с нажимом, не отпуская моего взгляда.

Мысленно согласен с ней. Давно придерживаюсь подобного принципа, однако жизнь — сука с довольно извращенным чувством юмора, обожающая вносить свои коррективы, крушить незыблемые стены убеждений и правил. К собственному неудовлетворению имею сильную слабость, все больше разрастающуюся внутри. Давно посеявшую семена своего правления.

— Человеческий фактор, Кер, никто не отменял, — говорю равнодушно, не выдавая лихорадочной работы мыслей.

Нельзя уходить сейчас. Что бы не случилось с Ти, не имею права в угоду собственным чувствам ставить под угрозу общее дело. Дело на первом месте, так должно быть. Невзирая на прогрессирующий эгоизм, не настолько беспринципен, чтобы сорваться с места, не имея веских причин. И так довольно часто исчезаю, повинуясь неоправданным прихотям.

Глубоко вдохнув, возвращаюсь в здание. Руки сами выполняют свою задачу, вводят коды, позволяющие проникнуть в защитную систему музея. Мелькающие строчки на мониторе втягивают в процесс, возвращая былое возбуждение. Тревога не уходит, но под давлением окружения слегка утихает, позволяя не обращать на себя внимания.

— Рад, что ты пришел в себя, парень, — мельтешит Кай за спиной.

Чувствую на себе его взгляд, не желая вдаваться в дискуссии о моем настроении.

— Анис на месте, ждет намеченного времени, — обращается к нему Дейв, вольготно развалившись в кресле.

— Что со входом? — интересуется Кер, натягивая перчатки.

— Свободен, осталось добить хранилище и можем действовать.

Пальцы порхают над клавиатурой с немыслимой скоростью. Не задумываюсь особо, действуя по инерции. Защитная начинка настолько изучена, что кажется родной, не вызывает напряжения, скорее успокаивая.

Телефон лежит рядом, включен на автодозвон, без моего участия повторяя безрезультатные попытки добиться ответа. Кошу взглядом в его сторону, периодически сбиваясь с рабочего настроя.

'Ей нужно побыть одной, раз убежала', — стараюсь убедить себя. Однако ни разу не подведшая интуиция другого мнения.

Тихие разговоры за спиной не мешают моему беспокойству. Очередной повтор плана, словно шумовой эффект, слабо воспринимаемый мозгом. Помню все по секундам.

Представляю долгожданный куш, не испытывая привычного возбуждения. Под градом проигнорированных вызовов чувства словно притупляются.

Заключительные щелчки клавиш, и резко отодвигаю кресло, вскакивая из-за стола. Сидеть тошно. Бесцельная ходьба по залу не прельщает. Собственные убеждения в том, что зря себя накручиваю, не помогают. Чувствую, что с Теей что-то не так. Хуже, чем когда поцеловал. Не обычное расстройство.

Подобная убежденность вызвала бы скептический смех, будь я настроен на веселье.

— Пошли покурим, — киваю Каю, прерывая того на полуслове.

Очередная волна свежего вечернего воздуха бодрит. До начала операции еще пара часов. Успею все проверить и вернуться.

— Мне нужно уехать, — говорю, делая затяжку.

С удивлением отмечаю легкую дрожь, которую тут же подавляю.

— Что творится, Эйд? — Кай смотрит хмуро, прикрывает ладонью зажигалку, прикуривая сигарету.

Пожимаю плечами, не желая объяснять собственное поведение. Бушующие внутри чувства, обретшие основу, неумолимо меняют привычный уклад. Заставляют думать не только о себе. Это пугает и злит. Непредвиденная плата за исполнение желания. Не привык так часто двигать свои интересы. Однако иначе не получается.

— Решил сорвать операцию? — устало вздыхает друг. — Снова твоя принцесса, да, Эйден?

Уважение перевешивает возмущение тем, что лезут в мои дела. Скупо перечисляю причины волнения, не ожидая понимания.

Повисает молчание. Тяжелое, гнетущее. Я для себя все решил. Вернусь, если беспокойство не подтвердиться, но проверю в любом случае. Убираю одну руку в карман, облокотившись о стену, жду слов Кая, сканирующего взглядом пространство. Первая сигарета сменяется второй. Никотин не расслабляет.

— Ты ведь понимаешь, что после подобной подставы двери для тебя будут закрыты? — уточняет Кай очевидную истину, облокотившись рядом.

Не чувствую в словах злости, скорее сожаление.

— Меньше соблазна, — говорю, прикрыв глаза. Чувствую, как теряю ту часть своей реальности, что была неотъемлемым спутником на протяжении четырех лет.

Это вызывает сожаление. Убеждает остаться. Совместить два приятных аспекта своей жизни, не отказываться от того, что заставляет дрожать в предвкушении.

Не поддаюсь на собственные уловки. Оттолкнувшись, смотрю Каю в глаза, делая последний рывок из манящей глубины вседозволенности.

— Я выхожу из игры, Кай, это будет... было, — уточняю, не находя причин бескомпромиссной убежденности, — последнее дело.

— Уверен, что сможешь?

Смотрю ему прямо в глаза, находя подтверждение собственным мыслям.

Это не угроза, не предупреждение. Сомнение, имеющее под собой весомые причины. Кай болен той же болезнью, поражен вирусом адреналина, струящейся по венам зависимостью острых ощущений. Привык находиться над миром, упиваясь собственной беспринципностью. Разделяю его эмоции. Жажду как ничто другое утопить сомнения в любимом деле. Смешать удовольствие.

Грубый реализм рушит очарование мыслей. Смешав белое и черное, непременно получишь грязный серый оттенок, не приносящей и сотой доли того кайфа, что дает одна из граней. Вынужден делать выбор. Уже сделал и не вижу смысла зря травить свои инстинкты, раздразнивать бессмысленными вопросами, отдаваясь глупым мыслям о возможном будущем, сделай я иной выбор.

Не привык отступать от намеченных целей. Готов лишить себя одной слабости, заменив ее другой.