Такое вот кино

В общем, может, и к лучшему, что уехала. Нам обоим пойдёт на пользу обдумать всё наедине с собой, а не притворяться завтра утром, что ничего особенного не случилось. Это начинает входить в привычку, и меня это беспокоит.

Дашки дома не оказалось, что не могло меня не порадовать. Сестра точно принялась бы задавать вопросы, а то и злорадствовать, а отражать её атаки у меня не было ни настроения, ни сил. Я прошла по тёмной квартире, даже не подумав включить свет. В гостиной неожиданно натолкнулась на кресло, и едва не разревелась из-за этого. Я от собственной квартиры успела отвыкнуть, какой-то частью души успев прикипеть к новому дому. А теперь вот вспомнила, что он вовсе и не мой. На всякий случай проверила телефон: Сашка не звонил. Ещё один гвоздь в ящик моих надежд. Хотя, я допускала, что он тоже зол и растерян. Но позвонить мог бы.

Но не позвонил.

— Сама себе кажусь дурой мнительной, — призналась я Ленке следующим утром. Спала этой ночью плохо, проснулась ни свет ни заря, и решила, что можно позвонить сестрице в Москву. Ей на работу к девяти, так что в половине восьмого, она точно на ногах.

— Знаешь, вообще-то, имеешь право. А Сашка — гад.

— Гад, — согласилась я, правда, без всякого воодушевления.

— После такого все порядочные люди женятся.

— После какого "такого"? — не поняла я.

— Совместного проживания, Таня! Ты ведь с ним жила?

— Жила. Но не скажу, что долго.

— Это неважно, — сказала, как отрезала Ленка. — Постель ему стелила? Супы варила? А он неблагодарный! Хочешь, позвоню ему и это скажу?

Я за долю секунды смогла представить себе этот разговор, и в ужасе выпалила:

— Не хочу!

— Я за тебя заступлюсь, — настаивала развоевавшаяся сестрица.

— Спасибо, Леночка, но не надо. Я хочу сама...

— Что?

— Доказать ему, что всё могу сама. Дашка ведь права: все в городе считают, что мне достался проект только потому, что я с Емельяновым сплю. — Я подумала и исправилась: — Спала.

— Кто так думает?

— Да все! И Вовка, и Дашка, и мои бывшие сокурсники.

— Таня, они дураки, — убеждённо заявила Ленка. Но мне пришлось возразить:

— У дураков тоже есть мнение, Лена.

— Правда?

Но надо сказать, что я улыбнулась, сестра смогла этого добиться. И поэтому, когда из комнаты вышла, чувствовала себя увереннее и спокойнее. Дашка была дома, но дверь в её спальню была закрыта, зато в прихожей валялись туфли и сумочка, прямо на полу. Сумку я подняла и положила на тумбочку, а туфли ногой сдвинула к стене. Если честно, когда нам с сестрой приходилось жить под одной крышей, то у меня быстро появлялось ощущение, что я живу рядом с пятнадцатилетним подростком. Который не обременён никакими обязанностями и правилами распорядка. Дашке точно нужно замуж за олигарха, чтобы тот оплачивал наёмную прислугу, которая ходила бы за моей сестрой по пятам, и за ней прибирала.

Правда, в некоторый ступор меня привело наличие мужской обуви, брошенной прямо у порога. Я пару секунд разглядывала мокасины шоколадного цвета, явно новые, дорогие, после чего негромко хмыкнула, но решила, что это совершенно не моё дело. Прошла на кухню и включила чайник. Следующие минуты мой взгляд метался от телефона к мокасинам и обратно. Я раздумывала, не позвонить ли Емельянову, и отвлекалась на то, кого в родительскую квартиру этой ночью занесло. Точнее, кого Дашка привела. Что с перспективами?

Но спрашивать я об этом не стала, даже когда сестра на кухне появилась. Я только успела сделать себе бутерброд и присесть за стол, как она появилась. Остановилась в дверях, хмуро меня разглядывая, после чего зевнула.

— Ты.

— Я.

— Ты ночевала, что ли?

Мне отвечать не хотелось, поэтому попробовала от прямого ответа уйти. Дула на горячий чай, а сама украдкой погладывала на Дашку. Та стояла передо мной в шёлковой пижамке и потягивалась. А мне вдруг припомнилось наше с ней детство. Дашка вот также появлялась по утрам на кухне, в красивых ночнушках, в простецких футболках она никогда не спала, и принималась потягиваться и зевать. А если родители были дома, то её тут же обцеловывали и гладили по волосам. И со мной так было, и это казалось обычным и привычным, просто я очень давно об этом не вспоминала. Давно не жила с родителями, с сестрой, давно не была ребёнком. А когда вспоминалось, на душе становилось тяжело.

И хотелось продолжения. Но в детство не вернёшься, и поэтому я хотела ребёнка. Хотела семью, свой дом и любимого мужа.

Стало грустно, и от Дашки я отвернулась. Не сдержала вздоха, а сестра заметила и спросила:

— Что случилось?

— Ничего.

— Как ничего? Ты сидишь у меня на кухне и ноешь.

Я на стуле развернулась.

— Я не ною. Это, во-первых. А во-вторых, с каких это пор эта кухня твоя?

Дашка налила себе сок из графина, а на меня рукой махнула.

— Ладно, не начинай. Я не могу сейчас с тобой спорить, у меня голова ещё плохо работает.

— Даша, кто у тебя в спальне?

Сестра глаза на меня вытаращила.

— А ты почему меня об этом спрашиваешь?

— Потому что у нас в доме чужой человек!

— Помнится, когда я Саню в трусах в нашем доме застукала, ты не горела желанием мне объяснять кто это.

Я обиделась и отвернулась от неё. Откусила от бутерброда, хотя аппетита совершенно не было. А Дашка меня рассматривала, потом спросила:

— Вы поругались?

Я заставила себя разжать зубы.

— Немного.

— И ты уехала среди ночи в город? — Я молчала, что было расценено, как подтверждение. Дашка сок допила, поставила пустой стакан на стол и головой качнула. — Ты дура, Танька.

— Да? — воскликнула я. — Дура? А я, знаешь ли, не могу затоптать свою гордость ради денег!

— То есть, я могу?

Отвечать я не стала, да и не успела бы, потому что из коридора послышалось:

— Дашунчик! — Я глаза закатила и снова подула на чай. Который уже успел остыть.

На пороге кухни возник молодой человек приятной наружности, лет тридцати, тёмненький, с обильной порослью на голой груди. Я на его грудь уставилась, после чего захотелось ещё раз вздохнуть. А гость улыбнулся, разглядывая нас.

— О, девочки, привет.

Я из-за стола поднялась.

— Я еду на работу, — оповестила я сестру.

— А знакомиться не будем?

Я увернулась от руки и улыбки навязчивого молодого человека. Даша его поведение тоже не оценила, и одёрнула:

— Гоша, отстань от моей сестры.

— А это твоя сестра? Круто.

— Чем это? — это я услышала уже из коридора.

— Ну, она блондинка, ты брюнетка... — Голос парня звучал достаточно игриво. А вот Дашка фыркнула.

— У тебя мысли только об одном!

Сашка не звонил. Я приехала в туристический центр, про себя даже порадовалась, что сегодня не встречусь ни с Никой, ни с Васей. Разговаривать по душам, выслушивать советы, да даже если и сочувствие, у меня сегодня желания не было. Я закрылась в маленьком кабинетике, который мне выделили для работы, можно сказать, что с головой зарылась в каталоги, предоставляемые поставщиками, и честно постаралась ни о чём не думать, хотя бы в течение часа. Не думать о Емельянове, не думать о молчащем телефоне и буквально заставляла себя не размышлять всерьёз о том, что же случилось вчера вечером. Это было страшно, и чем больше времени проходило в тишине и молчании, тем страшнее мне становилось.

К тому же, в этот день мне помогло встретиться с Вовкой. Признаться, я уже давно о нём не вспоминала, совершенно оторвалась оттого, что меня же ещё совсем недавно беспокоило и чем я жила, о ком страдала и плакала. И поэтому эта встреча меня не на шутку впечатлила. Мы столкнулись на улице, и удивились этой встрече все. Вовка был не один, с женой, и я, ошарашенная и сбитая с толку, уставилась на неё, именно на неё, беременную, не сразу подумав о том, что веду себя странно.

— Таня, привет. — Вовкин голос прозвучал несколько неуверенно, он покосился на жену, а я опомнилась, и глаза от её заметно округлившегося живота отвела. Выдала бодрую улыбку.

— Привет. — Я, честно, собиралась протиснуться мимо них, бочком, чтобы не доставлять Вовке возможных неприятностей, Олеся довольной встречей со мной совсем не выглядела. Но он сам обернулся мне вслед и полюбопытствовал:

— Как дела? Как работа?

Конечно, его больше интересовало, как работа в центре продвигается, чем моё благополучие, но это всё равно было проявлением интереса, и ответить я постаралась вежливо. Остановилась, снова повернулась к ним и нацепила на лицо улыбку.

— Потихоньку. Но, главное, движемся вперёд. На месте не стоим.

— Придираются сильно?

— Не придираются, Вова, а участвуют в процессе. В конце концов, это детище Филинов. Они всё хотят знать и в принятии всех решений участвовать.

Олеся меня разглядывала, но я заметила, что мужа под руку уцепила покрепче.

— Я бы так работать не смогла, — сказала она в итоге. — Когда за каждым шагом следят. Мне нужна свобода выражения, а не пригляд постоянный.

Я смерила её внимательным взглядом.

— Свобода выражения хороша при оформлении кафе, а здесь слишком многое надо учитывать. Желания заказчика, удобство посетителей, совершенно разноплановых, взаимодействие всех систем и персонала. Здесь уже не до полёта фантазии. — Я на Вовку посмотрела, и совершенно искренне призналась, именно ему: — У меня такое чувство, что я опять диплом пишу.

Он улыбнулся. Вполне искренне, а мне приятно стало. Всё-таки мы с Вовкой люди далеко не чужие, а так давно не говорили, не обменивались мнениями, как привыкли за много лет, да и просто друг другу не улыбались.

— Значит, у тебя всё хорошо? — спросил он.

Я пожала плечами, не зная, что сказать, а следом за этим потеряла к разговору всякий интерес. А всё потому, что вдруг заметила неподалёку от своего подъезда машину Емельянова. Сердце в груди сделало кульбит, а мозг тут же переключился с досужего разговора на насущные проблемы.

— Мне нужно идти, — проговорила я рассеянно.

— Тань, всё хорошо?

Я на Вовку не глядя рукой махнула и поспешила к подъезду.

Когда я открыла дверь в квартиру, поняла, что у меня ладони потные, от волнения. Вошла в прихожую и прислушалась. У Сашки ключей от родительской квартиры не было, значит, его должен был кто-то впустить. И что-то мне подсказывало, что этот "кто-то" Дашка. С кухни до меня доносился тихий разговор, но настолько тихий, что даже подозрительно. Я аккуратно дверь прикрыла и прошла на кухню. Остановилась, глядя на сестру и Емельянова. Тот выглядел невесёлым, что для Сашки уже странно, но в последнее время становится привычным делом. Он сидел, навалившись на стол, жевал баранку и пил чай. Видимо, ничего другого Дашка ему предложить не смогла. Может, он ещё из-за этого грустил? Но то, что они о чём-то негромко переговаривались, меня всерьёз обеспокоило. Правда, моё появление было замечено сразу, Емельянов, кажется, тоже насторожился, и даже шею вытянул, приглядываясь ко мне. А вот Дашка независимо вздёрнула подбородок.

— Наконец-то, — сказала она. — Мы тебя уже сорок минут ждём.

Сорок минут? О чём они говорят сорок минут?

— Могли бы позвонить. — Я остановила внимательный взгляд на Емельянове, кивнула ему. — Вкусно?

Я спросила его, а обиделась Дашка.

— У нас больше ничего нет!

— Чему я совсем не удивляюсь.

Сашка отодвинул от себя чашку.

— Тань, я хочу поговорить.

Я молчала, затем перевела выразительный взгляд на сестру. Та, старательно маскируя своё нежелание уходить под покладистость, из-за стола поднялась.

— Ладно, пойду к себе. — Кинула на Сашку выразительный взгляд. — Если что — кричи.

— Даша, — возмутилась я.

Сестра лишь плечиком пожала, но с кухни, наконец, убралась. А мне очень захотелось присесть на её место, напротив Сашки и взять его за руку. Но я себе в этом отказала. Даже руки пришлось сцепить. Стояла и ждала, что он мне скажет. Емельянов молчал, то ли с мыслями собирался, то ли наоборот успокаивался, но в какой-то момент глянул на меня исподлобья и спросил:

— Может, ты сядешь?

Я села, но лучше никому от этого не стало, теперь мы напоминали двух переговорщиков. За столом, в ожидании, руки нервно сцеплены, по крайней мере, у меня.

— Я думал позвонить тебе утром, но потом решил, что по телефону мы ничего не решим. То, что вчера произошло... Я хотел прощения попросить. Я неправильно себя вёл.

— Дело не в моём прощении, Саша.

— Я знаю. И мне очень жаль.

— Чего тебе жаль? — не поняла я.

— Что я тебя разочаровываю. — Он смотрел на меня в упор. — Это ведь так?

— Нет.

— Перестань. Мы взрослые люди.

Я смотрела на чашку, что перед ним стояла, а от Сашкиного тона у меня исчезали последние надежды. Каким-то безысходным мне казался его тон, и то, что он даже попытки не делал ко мне прикоснуться, и не улыбался. Печальный Емельянов — это ещё та картина.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Наверное, то, что я тебя люблю.

Я осторожно выдохнула, нисколько не приободрившись от его слов.

— Но у меня ведь нет права ставить тебя перед выбором. Я не думал, что у нас с тобой всё так всерьёз будет. Что я захочу тебя всю. — Он всё-таки протянул руку через стол и сжал мои пальцы. Погладил гладкий камень на перстне.

Я же головой качнула.

— Ты не хочешь меня всю. Ты хочешь меня для себя.

Сашка голову опустил.

— Ты права. Я бы очень хотел, чтобы ты вернулась в Яблоневку. — Емельянов сделал паузу. — И чтобы всё стало, как раньше. Месяц назад, два. Но я понимаю, что это невозможно, именно потому, что это ты. И это то, что я в тебе люблю. Но я не знаю, что с этим делать, Тань. Я, правда, думал, что нам будет лучше не зацикливаться на формальностях. Что нам и без того хорошо. Ведь было хорошо!

— Нельзя прожить жизнь в сплошном "хорошо" и не думая о будущем.

— Да. Теперь я это понимаю. Когда пришёл в дом твоих родителей, посмотрел на тебя... как на дочь, я это понял. И понял, чего ты хочешь от жизни.

Я освободила свою руку.

— Ты этого не хочешь?

— Таня, дело не в этом. — Сашка криво усмехнулся. — Я просто для этого не гожусь. И не смотри на меня так, ты это знаешь. И я знаю это. Я не юнец, в моей жизни многое было. И у меня никогда не получалось.

— Саша, в том и дело, что ты уже не юнец.

— Да. И в моём возрасте разочаровывать любимую женщину ещё хуже. Наблюдать это, понимать, что делаешь всё не так... — Емельянов поднялся и отвернулся от меня. — А ты разочаруешься. Я знаю. Потому что знаю себя.

— То есть, ты считаешь, что лучше всё это предотвратить? — Я сама не понимала, чего в моих словах больше — горечи или возмущения. Сжала руку в кулак и поводила им по гладкой поверхности стола. — Какая-то трусливая позиция, тебе не кажется?

Сашка повернулся ко мне, хмурился и недовольно морщился.

— Я не хочу предотвращать.

Я посмотрела ему в глаза, надо сказать, что в этот момент была переполнена возмущением.

— Но ты ведь меня бросаешь!

— Нет!

— Боже, Саша, ты сам себя не понимаешь!

— Ты мне вчера сказала, что не хочешь со мной жить! Об этом я тебе говорю! Что ты уже приняла решение, что тебя не устраивает наша жизнь!