Устинья, дочь боярская - 3. Венчание

Этому Божедар Илью прежде всего научил, умереть легко, да лучше сделать так, чтобы враги твои умерли, а ты цел и невредим. Самому умирать только тогда надо, когда по твоей могиле вражеские сапоги не пройдут.

Подумал Илья, что сделать надобно, да и пришла ему идея хорошая. Так-то и тревогу, навроде, понимать не из-за чего будет, и люди ко всему готовы окажутся... кое-что купить понадобилось, ну да ничего! Не страшно!

Деньги есть, осталось за них жизни человеческие купить. Авось, и получится?

Кони в галоп сорвались.

Илья молился тихо. Только бы получилось, Род Вечный, только бы получилось все...

Что ж, он все что может, сделает, а когда этого недостаточно окажется, он и что не сможет — тоже сделает. За страну свою и жизни не жалко.

Род-батюшка, помоги нам!

* * *

Магистр де Тур не так, чтобы нервничал, не умел он такого. Душевная организация магистра была сродни полену, такая же тонкая и изящная. Волнения? Нервы?

Да магистр ведать не ведывал, где такое в человеке находится-то! Переживать из-за чего-то, что может быть случится? Лучше он свое дело делать будет, вот и не случится ничего.

Пожалуй, единственной причиной, способной вызвать волнение магистра, было недовольство Эваринола Родаля. Ему Леон де Тур служил со всем своим бычьим пылом, ему был верен, его мнение было важно для Леона.

И службу свою в Русине он был намерен исполнить, как можно лучше.

Впрочем, и на Руди пожаловаться нельзя было. Не пришлось магистру ноги по лесу бить, Руди не пешком пришел, с ним еще двенадцать человек пришли, да не просто так, в лодках больших. Таких, что еще по десять рыцарей в каждой поместятся. Они же и на весла сядут, чай, сюда-то по течению шли, а к городу против течения подниматься надобно, грести сильно придется.

А и ничего! Справятся рыцари, не переломятся!

Магистр их быстро по лодкам распределил, кого и куда.

Нашлись в лодках и лыжи, и снегоступы... оружия не было, да его и не надобно. А так-то в Иноземной слободе много чего до поры до времени лежало.

Старый государь Иоанн много чего иноземцам позволил, вот и накопили. И оружие было у них по подвалам и чердакам припрятано, по схронам тайным, и лежало оно там до поры... сейчас доставали его, чистили да смазывали. Вооружались.

Руди и Пауля Данаэльса не обошел вниманием своим, навестил, поговорил.

Так что... Магистр даже соизволил Руди по плечу похлопать одобрительно.

— Отлично, Руди! Ежели еще нас проведешь куда надобно...

— Да! — Дэни рядом крутился, помогал своему 'наставнику' одеваться. Магистр усмехнулся, парня по голове потрепал.

— ты сидишь на корабле.

Дэни тут же надул губы.

Руди поморщился про себя, а внешне ласково погрозил мальчишке пальцем.

— Там не будет благородной битвы, там будет свалка, в которой тебя могут убить или покалечить.

Дэни сообразил, что покалеченный или изуродованный он своему покровителю будет уже не слишком нужен, и надул губы.

— Хорошо, но я рассчитываю, что вы мне все расскажете, когда вернетесь!

— Конечно, — согласился Руди.

И снова сердце тоской кольнуло.

Вот ежели б он на месте магистра. И не Дэни рядом, а Данила Захарьин... не был бы боярин таким неуступчивым, таким неприступным... нравилось бы это Руди? Когда б Данила такое проделывал, Руди бы счастлив был!

Не дал ему Господь взаимности.

Мысль о том, что Господь такие радости осуждает, а Содом с Гоморрой и вовсе покритиковал решительно, Руди и в голову не пришла. О чем вы?

У него все серьезно, у него любовь, а вы о какой-то Библии, заповедях, Боге — даже думать и то смешно! Сказано же вам — любовь! А она ни преград, ни запретов не знает, и нечего тут плеваться!

Магистр на прощание оруженосца своего поцеловал откровенно — и из каюты вышел.

Вот рыцари в лодки уселись, вот весла погрузились в ледяную воду, лодка с магистром и Руди вперед вырвалась. Надо же кому-то указывать, и куда, и зачем... понятно, и с воды Ладогу охраняют, но не везде, нет, не везде. Вот как раз в районе Джерманской улицы и пристать можно. Очень даже хорошо... оттуда и пойдут они к палатам государевым, к ходу потайному.

Так и вышло.

Ночь — и та помогла, темная была, безлунная, ровно банку чернил на небосвод вылили, Руди даже заволновался маленько — не случилось бы непогоды. Но Любава говорила, тихо будет. Может, под утро уж начнется... но к тому времени все давно кончено будет.

Поделились лодки на три отряда, один из них чуть поодаль заскользил, на глубину хорошую вышел. Им в порт надобно, там их люди ждут, они укажут, что жечь, кого резать.

Руди и тут договорился. Всего пять лодок, в каждой по двенадцать человек.

Много?

Вовсе даже не много, в порту народ решительный, и моряки привыкли за ножи хвататься, за палаши, и махать ими умеют, и стража портовая тоже стоять, затылок чесать, не станет.

Даже как один склад загорится, уже суматоха начнется, шум, гам, а им-то не один поджечь надо — с десяток. И кораблей несколько.

Так что вовсе не много это — пять лодок, в самый раз придется!

Чего не учел Руди...

О чем знала лишь Добряна, которая сейчас стояла, опустив руки в ледяную воду Ладоги-реки, шептала тихо, просила на помощь прийти...

Не как слуг просила, хоть и могла приневолить. Как друзей.

И они откликнулись.

Один рыцарь ощутил неправильное покачивание лодки. Не от волны, а... словно задела она что-то?

Плавник какой? Дерево, в воде плывущее?

Или...?

Мигом вспомнились все детские страхи, все ужасы, о которых матушка вечером у очага рассказывала: рыцарь в прибрежном городке вырос, наслушался и о морском черте, и о чудовищах подводных, и об утопленниках... вот-вот протянутся из-под воды склизкие зеленые пальцы, ухватятся за борт, мертвяк из воды выглянет...

Этого не случилось.

Только лодку еще раз шатнуло. Более основательно.

И еще одну.

И третью.

А четвертую и шатать не стало. Просто ударило что-то темное, большое, в борт, и она опрокинулась. Черпнула воду, высыпала в реку рыцарей — холодна весной вода Ладоги.

Обожгла, ровно снег, а снизу что-то страшное наплывает, тянет за ноги, под воду тащит... да и не тянуло б — не выплыть никому. Они же все в одежде кожаной, в кольчугах, хоть и легких, а все же и металл, и поддоспешник кожаный, и поножи, и наручи, враз не скинешь, в плащах, сверху накинутых — пока хоть одну вещь сбросишь, три раза утонуть успеешь.

Кто пытался к другим лодкам подплыть, кто свою за борта схватил... ночь криками наполнилась, шумом — тут уж не до секретности.

Только мелькнули в воде стремительные тени, ударили тараном, вдвоем...

И еще одна лодка опрокинулась.

Замешкались рыцари, не ждали они такого, и это еще двух лодок им стоило. Последнюю добили, когда та к берегу метнулась, прямо по своим, кто в воде еще плавал, с пути людей отбрасывая, веслами по головам, по рукам. А только это вода, это Ладога, она и широкая, и глубокая, и опять же, лодка это! Ты ее поди, разверни поперек течения, да удержи на воде — сомам только удобнее было ладью опрокидывать!

Да, это были сомы.

Ладога им нравилась, они тут испокон веков жили на дне, под корягами, в глубоких омутах. Пестовали свое потомство, отъедались, длину набирали... самый малый из них длиной был четыре метра, да и весил соответственно. *

*— К.Ф. Кесслер, 19в. писал о вылове сома длиной более 3м и массой более 300 кг. Но для них и 5 м не предел, все зависит от водоема и питания. Ладожское озеро — водоем большой. Прим. авт.

Не так много их пришло, но и не так мало. Крупных, тех, что более двух метров длиной, патриархов своего рода — девять штук. Они лодки и опрокидывали, и рыцарей под воду утягивали легко.

Но и прочая мелочь не дремала.

Мелочь?

А много ты навоюешь с полуметровой рыбиной? В воде? На глубине? Когда она тебя даже не кусает, не рвет — не получится у сома такое, она просто хватает тебя за ногу — и тянет. Вниз.

На дно.

И у сома это отлично получается.

Один за одним, рыцари скрывались под водой. Они до конца сражались за свои жизни, они старались биться, плыть, достать клинком хотя бы кого-то — и несколько сомов действительно получили раны. Но... Темнота. Ночь, глубина, ледяная вода, тяжелая одежда и оружие...

У кого-то сводило судорогой руки и ноги. Прихватывало сердце — это тоже случается в ледяной воде. Захлебывались, пытались вынырнуть — и не могли, ровно жидкий лед заливался в уши, в глотку холодна вода в марте месяце...

Не выплыл никто.

На берегу Ладоги сидела усталая донельзя волхва. Сидела, пока не начала сползать в реку, и один из воинов Божедара подхватил ее на руки, понес в рощу.

— Все ли хорошо, государыня?

— До порта никто не доплыл.

На большее сил у Добряны не хватило уж. Ей теперь отдыхать, силы долго восстанавливать. Но те лодки, которые в порт шли, сомы потопили.

Их бы и на другие натравить, да где ж столько сомов-то найти? И так много сил потрачено было, чтобы их из Великого Нево позвать, чтобы задачу объяснить, приглядеть... сами-то по себе сомы не стали бы всех топить. А тут постарались.

Кто-то из рыцарей может всплыть ниже по течению.

А кого-то утащат сомы под корягу, сожрут потихоньку, они тухлятину любят, они падальщики. Будет им с чего далее расти.

А и то, сколько кораблей на том озере тонуло — сказать страшно. Было на чем сомикам откормиться, вырасти, вкус почувствовать. *

*— вылавливали сомов, внутри которых находили человеческие останки. Но ученые считают, что сом на человека не нападает, он падальщик. Что думает об этом сом — неизвестно. Прим. авт.

Добряна их позвала, и сомы пришли на помощь, и получат свою оплату.

А теперь она будет долго-долго отдыхать. И только к вечеру узнает, чем все закончилось, раньше ей очнуться не удастся.

Добряна выпила ключевой воды, откинулась на свое ложе и прикрыла глаза.

Спать.

Теперь только спать, все, что могла, старая волхва сделала. Ах, только бы этого было достаточно!

* * *

— Стой! Кто идет?!

Илья коня остановил, себя назвал. Пригляделся.

— Сенька, ты?

— Илюха? С кем это ты?

— Сень, пропусти, прошу. Очень надо — и быстро.

Кого другого Семен не пропустил бы. А Илья...

Знал он Илюху, сына боярского, с детства знал. Дети — они ж со всеми играют, и с детьми кожевников, стражников, да хоть бы и золотарей — неважно. И у них своя ватажка была, и ребятам с соседней улицы они ходили носы разбивать.

Это уж потом кто боярином стал, кто стражником. Но память детская осталась, крепкая. Так что махнул Семен рукой и рогатку оттаскивать принялся.

Другие стражники помогли.

Оно, конечно, не положено, и возмутиться можно, и не пустить. А нужно ли?

Вот он, боярич, знакомый, вроде как не чванится, не дерет нос, попросил честь по чести, Сеньке рубль серебряный протянул.

— Сень, ты сейчас пошли кого из ребят, пусть погреться купят. А мы с тобой на днях посидим, по чарке выпьем. Жена у меня первенку родила...

— Ишь ты! И у меня второго недавно, — порадовался Семен за друга. — Поздравляю, Илюха! Где меня найти, ты знаешь, в любое время заходи, рад буду и посидеть, и выпить.

Самому ему к боярину на двор не по чину заглядывать. А вот Илья к нему прийти может, и урона тут никому не будет, чай, дружба детская, самая крепкая. Так что в город Илья проехал невозбранно. И по улицам пролетел, и у казарм спешился.

Там его и того лучше знали.

— Илюха?

Сейчас бы заорать, поднять всех на ноги — да нельзя!

А потому Илья на приехавших с ним людей кивнул.

— Поднимай всех! У меня дочь родилась!

А что не совсем его это дочь, и что родилась она еще когда... и кого это волнует? Кто об этом подумает, когда один из всадников бочонок показывает малый, и булькает тот очень соблазнительно, и второй тоже с бочонком, и закуска явно у них с собой...

Так-то никто и не насторожится. Погулять человек приехал, понятно все. И на дармовую гулянку подтягиваются все

И кто спал, и кто бодрствовал, и кто рядом был...

А Илья не торопился!

Не просто ж так гулять? Стол накрыть надобно, кубки поставить, снедь всякую в тарелки выложить, тут еще и сырое мясо есть, сейчас поджарим...

Какое уж тут нападение тайное?

А лодки уж причалили, и рыцари высадились, и к казармам шли... рассчитывали, что сонных застанут стрельцов.

И было поздно предупреждать, встречать... двоих предателей, которые в темноту кинулись, люди Божедара переняли.

Оставалось ждать. Уже совсем недолго.

* * *

Отряд с которым Руди шел, добрался спокойно до места назначенного. Вот и изгиб приметный, вот и человек ждет, в темноту вглядывается, Руди руки ко рту поднес, гавкнул, собаке подражая. Ежели и услышит кто, не сразу поймут, откуда звук доносится. Мало ли какой псине побрехать захотелось? Ладога же, тут в каждом дворе по собаке, а где и по две-три.

И ответно ему с берега мяукнули. Один раз. И спустя пару минут еще один.

Руди дух перевел.

Все спокойно, причаливать можно... его лодка первой в берег и ткнулась. Магистр выпрыгнул, сапоги намочил, ругнулся... коварна Ладога. Вроде и река, а приливы-отливы бывают, и туманы, и омуты... набежала волна, окатила.

Руди умнее поступил, подождал, пока лодку на берег вытащили, к колышкам привязали, потом уж через борт полез.

Его Фриц Данаэльс ждал, смотрел преданными глазами.

— Мейр Истерман, можно я с вами пойду?

Руди на магистра посмотрел.

— Можно ему?

— Почему ж нет? Оружие-то у тебя есть, мальчик?

Фриц аж покраснел от неудобного вопроса.

Не было у него оружия, не было, и по веской причине: тянуло парня на подвиги, а с оружием в руках он вдвое чаще задирался ко всем окружающим. Вот отец ему лишний раз даже нож хлебный не доверял, не то, что хороший клинок.

— Я... это...

— Клинок найдем. Постарайся только в первые ряды не лезть, защиты-то нет у тебя.

— У меня куртка с пластинами нашитыми! Благодарю! Не подведу я!

Фриц тулуп распахнул показал под ним куртку из дубленой бычьей кожи, на которую лично металл нашивал. И пластины, и обрывки кольчуг разных... смотрелось, конечно, не слишком хорошо, но не звенело, движений не стесняло, и от клинка защищало. Чего еще-то требуется?

Фриц вперед ушел, Руди на магистра поглядел вопросительно.

— Зачем? Дурак ведь...

— Послужит смазкой для клинков. Если он погибнет вместо кого из моих людей, плакать не буду.

Это Руди понимал.

И то, не слишком много рыцарей в Ордене Чистоты Веры, а сегодня и еще меньше будет. Умеют россы сражаться.

Даже врасплох застигнутые, даже сонные, а все одно, ежели смогут они в руки оружие взять — то и удар нанести смогут. И убить кого-то...

Страшный это противник. Беспощадный и безжалостный, прежде всего к себе. Потому и сражаться с ними тяжело всякому цивилизованному человеку, там, где Руди бы уж шесть раз сдался, просчитав, что не выиграет, и выторговывая для себя условия получше, россы все одно идут в атаку. Иногда — самоубийственную.