— Конечно, пусть остаётся в постели. Это нам стоит навестить бедное дитя. Решено. Я подарю ей свою самую любимую шпильку. Чтобы она скорее выздоравливала. Дамы, пойдёмте!
Встаю и даже направляюсь к двери. Но Мико, буквально, заступает мне дорогу:
— У девчонки какая-то заразная хворь. Так сказал наш целитель. Вы можете заболеть и заразить пятого принца.
Я мысленно аплодировала такой находчивости. Голова госпожи Ханьяр работает быстро. Наверное, это часто помогало ей избежать последствий своих поступков. Только, в данный момент, она столкнулась с ситуацией, из которой нет хорошего для неё выхода. Что бы она не сделала, что бы не сказала. Я любое её слово сейчас оберну против неё.
— Да, как ты посмела, пригласить в дом, где есть больные наложницу Императора и двух принцев? — скрываюсь на крик. — Дом Ханьяр решил предать своего правителя? Или это ты возжелала смерти моего пятого принца? Это заговор? Молитесь, чтобы наш целитель смог справиться с болезнью. Иначе, можете распрощаться с собственными жизнями. Лей! Шен! Рия, Ая, схватить эту пронырливую змею.
А дальше я активно стимулировала истерику. Если бы Киан не был предупреждён о нашем плане, то, боюсь, посчитал бы меня сумасшедшей.
Зато через три минуты Миори уже была у меня в руках. На ребенка было жалко смотреть. Маленькая, как воробушек. И такая же лёгкая. Словно её, вообще, не кормят. На лице и руках синяки и ссадины разной степени выраженности.
Увидев это, я мгновенно "забыла" с чего начался скандал и переключилась с угрозы жизни пятому принцу на истязания бедной малышки.
Двор семьи Ханьяр очень быстро превратился в зал суда.
Это Каори подсуетился и пригласил ближайших соседей поучаствовать в шоу. Гости с любопытством зыркали по сторонам и перешептывались.
Судьёй был, разумеется, Киан.
Я стала обвинителем.
А ответчиком выступил господин Ханьяр. Адвоката ему не полагалось. Себя и свою жену он пытался защищать сам.
И что можно сказать? Уроки искусства речи он не прогуливал. Но до Шена ему, всё равно, как до столицы пешком.
На родине я не сильно таким увлекалась. Но наша учительница истории, то ли из каприза, то ли в надежде приобщить нас к величайшему наследию прошлого решила сделать кое-что странное. Она предложила нам выучить обвинительную речь, произнесенную одним политическим деятелем, обличающим преступления второго. Обещала поставить пятерки и не проводить контрольную.
Стоит ли говорить, что у всего класса, даже у двоечников, эта речь от зубов отскакивала?
Я наивно радовалась почти халявный пятерке, а Элька, в кои-то веки оторвавшись от своих дорам и шепотом сказала мне, что это никакой не каприз Натальи Петровны, а ее попытка договориться с собственной совестью. Своеобразное извинение за еженедельные уроки ненависти, замаскированные под "патриотическое воспитание". За то, что в ее школе под запретом слово "мир". За то, что мы обязаны любить войну. За то, что обязаны восхищаться "нашими защитниками", которые вторглись в соседнюю строну и устроили там геноцид, о котором нельзя говорить прямо. За то, что иной цвет паспорта и оттенок кожи — уже сами по себе объясняют, почему мир невозможен. Ведь там — по другую сторону не люди, а крысы, свиньи, трава, паразиты. Потому что "они говорят на другом языке и отказываются разумно преклоняться перед нацией, которая стоит неизмеримо выше, чтобы хоть немного начать походить на людей".
Я тогда опустила глаза и промолчала. Потому, что под запретом было не только слово "мир". Высказывать своё мнение по последним событиям иначе, чем захлёбываясь от восторга цитируя телевизор, было неразумно. Потому что, во-первых, своего мнения у таких тупиц, как мы, быть не может. А, во-вторых, племянник директрисы в органах работает, и он ещё в первый год войны доходчиво нам объяснил, что сейчас принято делать с врагами родины, сколько бы им не было лет. Так же, рассказал, кого теперь врагами считать следует.
Нас ради такого дела с физики сняли и в актовый зал согнали вместе с другими старшеклассниками.
Родину никто любить после этого не стал. Патриотизм ни в ком не проснулся. Лично я после данной лекции о новых правилах игры начала ещё больше ненавидеть всех этих... с оружием и при погонах. Потому что им гораздо проще и приятнее бороться с врагами президента, которые его почему-то не любят и смеют критиковать, чем хоть один раз арестовать многодетного отца, который пару раз в неделю напивается и избивает домочадцев. Потому что закон о домашнем насилии — это так же непатриотично, как и критика власти.
А то, что бешеные алкаши от собственной безнаказанности шалеют и калечат собственных детей — факт незначительный. В конце концов, это же меня до темноты в глазах лупит отец, а не наших доблестных борцов за мораль и скрепы. Сытый же, как известно, голодного не уразумеет.
На Альтее закон, защищающий детей от истязаний, был. В виду пережитого в детстве, я являлась очень строгим обвинителем и отнестись к произошедшему с пониманием не желала совершенно.
Глава 32
— Принц Киан, — с поклоном начал Лей. — Сказанное госпожой Ханьяр — ложь. Как целитель, ответственно заявляю, что данные травмы ребёнок не мог нанести себе сам. Это следствие систематических избиений.
— Моя супруга, — попытался вмешаться господин Ханьяр, — Молода и неопытна. И из-за этого могла на заметить, что кто-то обижает Миори.
Но Мико уже придумала, как выкрутиться из этой ситуации и гордо выступила вперёд.
— Супруг мой, простите, но сказанное мной, действительно, было ложью. Миори не сама себя поранила. Это сделал Геро — ваш единственный сын и наследник. Я стыдилась рассказать об этом. И боялась, что все подумают, будто ваша законная супруга невзлюбила сына наложницы. Но более молчать о его злодеяниях невозможно.
— Как долго ты, Ханьяр Мико, будешь злоќупотребќлять нашим терќпеќниќем? — я плавно встала со своего стула, расположившегося совсем близко от Киана. — Как долќго еще ты будешь извергать ложь из своих уст? До каких преќдеќлов ты будешь кичитьќся своќей дерќзоќстью, не знаюќщей узды? Неужеќли тебя не останавливает ни закон, ни воля Императора, ни приќсут-стќвие всех этих честќных людей здесь? Как не остановил тебя страх перед карой Богини, так и сейчас ты не боишься того, что придётся дать ответ за собственные злодеяния. Неужеќли ты не пониќмаќешь, что твои намеќреќния скрыты лишь для тех, кто не желает видеть и намеренно закрывает глаза на творимое беззаконие? Кто из нас, по твоќеќму мнеќнию, не понимает, что ты представляешь из себя? Но тебе не помогут твои недостойные уловки.
— Госпожа восьмая императорская наложница, — голос Киана был мягок и певуч. — Не стоит так горячиться. Вина госпожи Ханьяр неоспорима. Но разве Ханьяр Ирил, как глава семьи не должен нести ответственность за произошедшее?
— Дом и дети находятся в ведении главной супруги, — вышеозначенный глава семьи почувствовал, что дело для него принимает не самый приятный оборот. А, как известно, красивых женщин в жизни богатого мужчины может быть много, жизнь же у него одна и рисковать своим комфортом не стоит, даже, ради любви. — Я — государственный служащий и всего себя посвящаю служению моему Императору. В надежде получить разумное ведение хозяйства и заботу о наследниках, я год назад женился на дочери уважаемой семьи, когда умерла старшая из моих наложниц — мать Миори. Но был жестоко обманут коварной женщиной. Мой принц, я был слеп и не видел её подлой натуры. А две другие мои наложницы покрывали мою супругу в её преступлениях. Ах, если бы кто-то из них сказал мне, как страдает моя дочь!
— Я говорила, — с отчаянием выкрикнула бледная невысокая женщина. — Я -Эша, наложница господина Ханьяра. И я говорила, что госпожа Мико настраивает вас против ваших детей. Что она желает зла нашему дому, но вы велели высечь меня за мои слова. Принц Киан, клянусь Богиней, говорила. А мой сын Геро очень любит Миори и никогда её не обижал.
— Каори, — Киан немного повысил голос. — Приведи сюда Геро Ханьяра. Я должен задать ему несколько вопросов, чтобы честные жители этого славного города узнали всё то, что уже известно мне.
Подросток вел себя совершенно спокойно. Даже, отстранённо. Так, будто Лей в него пару фиалов успокоительного влил. Хотя, с нашего целителя станется.
— Юный господин Ханьяр, — Киан обратился к мальчику мягко, пожалуй, даже, покровительственно. — Ты должен сейчас говорить правду. Ответь: избивала ли супруга твоего отца тебя и твою сестру? Если избивала, то как часто? Лишала ли она вас еды?
— Она сама редко била, — мальчик обвёл глазами всех присутствующих. — Чаще приказывала слугам. Запрещала кормить нас больше раза в день. Я иногда ел в городе. Выполнял мелкие поручения. И мне давали еду. Старался что-нибудь принести Миори. Моей матушке было запрещено даже подходить к западной пристройке, где после свадьбы отца поселили нас с сестрой, чтобы она не могла принести нам еду. Но матушка прятала мешочки с сушеным рисом, каштаны и орехи в саду.
— Знал ли твой отец о том, что происходит в его доме?
— Он не хотел ничего знать. Очень радовался тому, что его жена, наконец, подарит ему достойных наследников. Дети наложниц-простолюдинок никогда не сравнятся с детьми высокородных супруг. Это же знают все.
Киан побелел от ярости. Злился он, конечно же не на мальчишку. Тот по наивности своей озвучивает то, о чём думают многие. Но в том-то и дело. Думать — одно, а готовить о таком — совсем другое. Это неприлично.
— Все дети дома равны в своих правах, — гремит наместник Юга так, что окружающие вздрагивают. — Тот, кто смеет нарушать данный закон, будет наказан.
Геро кривится. При всей его наивности, даже он понимает, что ярость принца уляжется, но в мире не изменится ничего. И, наверное, этот ребёнок прав.
Принц не может сломать систему, выстроенную множеством поколений одним единственным судом, как ты ни был жесток его приговор. Особенно, когда Император имеет какое-то дикое количество наложниц, даже не пытается создать иллюзию их равной ценности и совершенно наплевательски относится к своим детям. Часто при прочих равных, именно статус матери определяет выбор главного наследника. Народ видит пороки правителей и усердно копирует их.
Люди — это люди. Во всех мирах.
Они быстро привыкают к хорошему, но ещё быстрее — учатся принимать всякую грязь за то, чем можно гордиться.
Иногда поражаешься, как нормой могут стать совершенно невообразимые вещи. Например, непреодолимая тяга к написанию жалоб и доносов. Или тренд на оскорблённость, когда оскорбиться можно всегда и на всё, было бы желание. А желание... оно есть. И это главное. Повод всегда найдется. А если не найдётся, то его и придумать можно.
Была у меня одноклассница — Фатима. Девчонка, в принципе, не очень плохая. Просто, с весом у неё были проблемы. Сто десять килограмм при росте — полтора метра. И не то, чтобы её сильно обижали. Мне, и то, больше доставалось. Но обидчивости в ней было столько, что на пятерых хватило бы. Её оскорбляло, буквально, всё. Отсутствие широкого размерного ряда в магазине Веры Верной — местного кутюрье у которой имелся крошечный шоурум, где девушка представляла свои работы. И всем было ясно, почему Вера свои модели отшивает в сорок втором, сорок четвёртом и сорок шестом размерах. Потому, что они — самые ходовые, а шоурум маленький. Но не Фатиме. Ей виделось в этом оскорбление лично её, с которым она мириться не могла и потому начала свой "поход справедливости". Она рассказывала о дискриминационной политике магазина всем, кто не успел от неё вовремя сбежать, писала гневные комментарии во всех соцсетях. Потом начала закидывать жалобами Потребнадзор. А после этого жаловалась на бездействие органов, которые ее права должны защищать.
История про шоурум оказалась очень грустной, но поучительной. Вера решила пойти на поводу у жалобщицы и на своей странице в ответ на очередной гневный комментарий Фатимы ответила ей, что готова сшить ей любую понравившуюся модель в необходимом размере. И, даже, готова не увеличивать цену изделия больше, чем на двадцать пять процентов. Да, и то повышение складывалось из стоимости ткани.
Если кто-то думает, что моя одноклассница прониклась благодарностью за столь щедрое предложение, то сильно ошибается. Само предположение о том, что Фатима согласится платить больше, чем другие покупательницы, оскорбило её пуще прежнего. Но теперь она чувствовала вкус победы и знала, что нужно продолжать. Ведь победитель никогда не станет угождать проигравшему. Поэтому организовала целую кампанию по травле. На знамя она сначала повесила фэтшейминг. Но особой поддержки не получила. Общество в целом, скорее, было согласно с Верой. Ведь на пошив платья пятьдесят восьмого размера уходит больше ткани, чем на сорок четвёртый.
Поэтому Фатима начала публично оскорбляться на другие вещи. Видеть в оттенках пуговиц висящих рядом жакетов цвета вражеского флага. Искать в старых постах картинки с экстремистской ныне радугой. И даже нашла. В открытке ко дню памяти теракта в родном городе Веры.
Там погибло много детей. Поэтому в открытке и была изображена радуга, на которой сидели детские игрушки: мишка, котёнок, щенок и совёнок.
Когда одноклассница продемонстрировала нам найденный компромат, она светилась от счастья и всё повторяла, что теперь та "тощая дрянь" получит по заслугам, я едва могла сдержать слёзы. Потому, что не понимала, как память о погибших можно использовать в столь низких целях?
Удержала меня тогда Эля.
Легкомысленная Эля, прячущаяся в иллюзорном мире исторических сериалов и романтического фэнтези. Вечно влюбленная в очередного принца.
Как же мало я её ценила тогда. Хотя, она была единственным моим другом на всём свете.
— Не надо, — сказала она грустно. — Ей нравится то, что она делает. Это помогает ей почувствовать себя лучше. Значимой. Важной. Лишь то, что ты можешь уничтожить, находится в твоей власти. Тимка хочет уничтожить жизнь Веры, чтобы насладиться ощущением власти над жизнью другого человека. Купаясь в чужой боли, некоторые люди могут ненадолго забыть о своей. Вот она и пытается забыть о том, что занимает две трети парты, а потому всегда сидит одна. За то, что наш одноклассник Серёжа шарахается от неё, как от прокажённой, тогда как она в него с пятого класса влюблена. За то, что вокруг не все такие, как она. А для того, чтобы похудеть надо будет отказаться от тонн конфет и газировки. Она, ведь, не только на переменах, но даже на уроках шоколадные батончики ест. Час без сладкого посидеть не может. Как тут похудеешь? Никак. Эта безнадежность делает её злой. Вот и мстит наша Тимка всему миру за ощущение собственной непривлекательности. А если ты сейчас при свидетелях скажешь то, что хочешь, обвинишь или попытаешься пристыдить, она тебе этого не простит и начнёт пакостить уже тебе. Что ей будет совсем не сложно. Ты — очень удобный объект для травли. Защитить некому. Отец бухает. Сестра направо и налево рассказывает о том, как ты ей жизнь испортила. Так что брось эту дурную идею. Наведении справедливости, в данном случае, тебе же самой выйдет боком. Вера выстоит, а тебя Тимка сломает.
