Охотница. Главы 1-22

Хотя, если поднимется шум, будут опрашивать соседей, и та женщина как пить дать нас вспомнит. Если она действительно запомнила номер, найти нас будет делом техники. Так что лучше всё же обойтись без крайних мер. Будь я на обычной охоте, я бы просто устроила наблюдательный пункт где-нибудь поблизости, и выследила бы того или тех, кто здесь живёт. Но время, время... Так что для начала я просто позвонила в дверь.

Но, видимо, мы чем-то нравились Фортуне — тот, кто жил в доме, оказался на месте и пошёл открывать. Он был беспечен, и даже не просил, кто пришёл. И когда дверь распахнулась, я поняла, что моя охота закончена.

Увидев меня, Пётр Викторович попробовал отшатнуться и захлопнуть створку, но я не дала ему такой возможности. Пинок в живот — и вот он отлетает, сгибаясь пополам. Я обернулась к машине и активно замахала рукой — выходите, мол.

— Как вы меня нашли? — просипел с паркетного пола Бошняк.

21.

— Как вы меня нашли? — повторил Пётр Викторович. Он сидел на стуле в гостиной, а я устроилась в плетёном кресле напротив него. Женя села рядом и чуть сбоку, а Макс ходил по комнате туда-сюда, изрядно нервируя гостеприимного хозяина. Глаза Бошняка бегали следом за Максом, хотя, возможно, он просто избегал смотреть на нас.

— Через интернет, — хмыкнула я, закидывая ногу на ногу.

— Меня нет в интернете.

— Зато ваши приятели есть. Они-то вас с потрохами и сдали. Но не судите их строго, едва ли вы им объяснили точное положение дел. Ведь так?

Пётр Викторович помолчал. Потом попытался выпрямиться, чуть скривившись, и поёрзал на своём стуле.

— У вас тяжёлая рука, — пожаловался он, поглаживая пострадавший живот. — Ладно. Коль скоро я ещё жив и вы явились сюда всей компанией, полагаю, у вас есть ко мне какое-то предложение?

— Правильно полагаете, — хмыкнула я. Нет, я не устану восхищаться наглостью этого человека... — Вы одарили Женю и Максима прежде отсутствовавшими у них талантами и умениями. Проще говоря, душами наших с вами соотечественников. А теперь вы отпустите эти души обратно в наш мир. Полагаю, вы в состоянии это сделать.

— А взамен?

— А взамен вы останетесь в живых. Выгода очевидна, не так ли?

Теперь хмыкнул Пётр Викторович.

— Значит, я делаю то, что вы мне скажете, и за это вы меня просто не убьёте? Что-то не слишком честная сделка — вам всё, а мне ничего.

— Вообще-то это куда более честная сделка, чем вы заслуживаете, но у меня нет желания с вами торговаться. А потому не будем ходить вокруг да около. Вы не можете не понимать, что я — не единственная Охотница, которая идёт по вашему следу. И коль скоро я сумела вас найти, сумеют и другие. Я просто успела раньше, но чтобы подписать вам смертный приговор, мне даже не надо марать руки — достаточно просто не дать вам скрыться. Они уже здесь, и их визит — вопрос не такого уж далёкого времени.

— Блефуете...

— Неужто? А вы разве сами не чувствуете Портал? С вами не будут церемониться. Это тело просто уничтожат, после чего вы отправитесь туда, откуда пришли... и где вас уже заждались, дабы удушить в широко распростёртых объятиях. Но я готова дать вам ещё один шанс. Сделайте то, о чём мы вас просим, и можете катиться хоть в Австралию, хоть в Бразилию — туда, где вас действительно никто не знает, и где у вас есть возможность скрыться.

— Предположим, — Пёрт Викторович облизнул губы. — А где гарантия, что вы выполните обещание?

— Вам придётся положиться на моё слово. Другой гарантии нет.

— Ну, допустим, я вам верю. А что если меня убьют сразу после того, как я сделаю то, что вы требуете? Или даже ваши собратья ворвутся во время обряда — что тогда?

— Боитесь?

— Разумеется. Но если уж так и так умирать — я не вижу смысла корячиться перед смертью. И, может, мне лучше попробовать скрыться прямо сейчас, чем терять время на вызволение душ... Которые, между нами, и так скоро будут вызволены, если другие Охотники действительно уже здесь.

Женя резко выдохнула, да и Макс, который оставил свои хождения и напряжённо прислушивался к торгу, бросил на Бошняка убийственный взгляд. Но тот не обратил на них никакого внимания, глядя только на меня.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Что ж, я знала, что это придётся сделать. Знала с самого начала.

— Я обязуюсь охранять вас. С этого момента — и до посадки в самолёт, автобус или поезд, на котором вы покинете эту страну. При условии, конечно, что вы сделаете то, что от вас требуется.

— А...

— Нет, вашим вечным телохранителем я не стану. Я выведу вас живым из Беркли, а дальше всё зависит от вас.

Бошняк напряжённо задумался, явно прикидывая, что ещё попросить, и какое условие выдвинуть. И тут напряжённую тишину разорвала энергичная мелодия, стоявшая у Макса на звонке. Мы все невольно обернулись к нему, Макс посмотрел на свой карман и вытащил смартфон.

— Да, Люба? — он кинул взгляд на нас и отошёл к окну, хотя его и оттуда было отлично слышно. — Да, могу. Что случилось? Что?!

В телефоне что-то быстро и истерично заговорили — так громко, что искажённый голос долетел даже до меня, хотя слов было не разобрать.

— Тихо-тихо, успокойся, — Макс присел на край такого же, как у меня, кресла, глядя прямо перед собой, его брови сосредоточенно сдвинулись. — Когда это произошло, как?

Новая череда неразборчивых слов и, кажется, со всхлипами.

— Господи... — пробормотал Макс. — Да, конечно, я приеду. Сразу же. Уже, можно сказать, выезжаю. Держись там. Что говорит полиция?

Мы с Женей переглянулись.

— А девочки как? — Макс кивнул, словно собеседница могла его видеть. — Не надо, Люб, маме я сам расскажу. Ты лучше приляг. Да так и скажи, они у тебя уже не младенцы. Так всё равно придётся, рано или поздно. Нет уж, лучше ты, чем кто-то чужой. Угу. Да приеду, приеду, не беспокойся. Уже завтра или послезавтра буду у тебя. Люблю тебя, сестрёнка, до встречи.

Он опустил смартфон и некоторое время смотрел на него. Потом обвёл нас взглядом.

— Это Люба. Её мужа убили сегодня утром. Застрелили в упор прямо рядом с корпусом университета, где он должен был читать лекцию. Она плачет, не знает, как сказать дочерям.

В комнате повисло молчание. Я в упор посмотрела на побледневшего Бошняка.

— Они уже здесь, Пёрт Викторович. И они вас ищут. Будете продолжать колебаться — воля ваша, но учтите, что каждая минута работает против вас.

Всю свою жизнь Гильфьяль Альфет Эпхил, более известный в этом мире как Пётр Викторович Бошняк, был предан науке. До мозга костей — даже в те времена, когда костей как таковых у него ещё не было. До последнего вздоха — независимо от того, сохранится ли у него потребность дышать. С самой ранней юности Альфет был готов положить жизнь за то, что выбрал своим призванием, и это были не пустые слова. Ибо из всех возможных направлений исследования, он выбрал самое опасное и непредсказуемое.

Он изучал Потоки.

Их ужасающее великолепие заворожило его с той самой минуты, как он впервые их увидел. Одна мечта владела Альфетом с тех пор, как достиг зрелости и выбрал собственное имя, одна единственная мысль: обуздать их. Ведь нет на свете того, что не было бы подвластно разуму. Рано или поздно, так или иначе, но разум исследователей проникает везде и овладевает всем. Дело лишь во времени. Да, многое из того, о чём сегодня мечтается, пока невозможно и будет невозможно ещё, быть может, долгие столетия, или даже тысячелетия. Но сколько бы не длилась тысяча лет, наступит и тысяча первый год. И решение будет найдено.

Потоки были угрозой и вызовом для народа, обитающего в Пустоте. Но ведь когда-то и сама Пустота была смертельна для их предков. Однако они выжили и сумели приспособиться. Так почему бы их потомкам не научиться существовать в Потоках? Ведь должен же быть какой-то способ!

Поначалу Альфет и не надеялся увидеть цель достигнутой при своей жизни. Он хотел лишь елико возможно приблизить её достижение. Но он был гением, и подобное заявление являлось не самовосхвалением, а констатацией факта. И разного рода идеи, сперва смутные, а там и всё более конкретные, начали возникать в его голове. Гипотеза оформилась, обросла расчётами и формулами, на её основе была разработана защита, и первые эксперименты подтвердили её действенность. Неодушевлённые предметы, помещённые в Поток, оставались целы. Правда, не все, многие, вероятно, просто сносило напором Потока, и они терялись. И всё же успехов оказалось достаточно, чтобы почувствовать вкус триумфа.

Однако об окончательной победе можно было объявить лишь после того, как защита будет успешно испытана на живых существах. Происходи дело на Земле, и первые эксперименты поставили бы на животных, но в Пустоте живых существ, кроме разумных, не было. Найти же добровольцев среди них не представлялось возможным.

Выход был. Бывали случаи, когда учёные, уверенные в своём открытии, проводили первое испытание на себе. Альфет в своём открытии был, в принципе, уверен, но... Что, если в расчёты вкралась какая-нибудь ошибка? Что, если найдётся какой-нибудь дефект, не выявленный в ходе предварительных испытаний? Он может погибнуть, и тогда... Ведь эти перестраховщики, его коллеги, и не подумают продолжить испытания и доискаться, в чём причина неудачи. Они просто похерят весь проект. О, он хорошо успел их узнать! Рисковать? Идти на жертвы ради истины и нового знания? Нет, это не для них. Работу в этом направлении просто объявят слишком рискованной, тем дело и кончится.

Оставалось единственная возможность. Использовать других — тех, чья гибель не станет потерей для общества. Преступников или бесполезных.

Отыскать первого кандидата оказалось не так уж и трудно. Не наделённый никакими талантами молодой человек нашёл свой смысл жизни в том, чтобы помогать таким, как Альфет, испытывая новые изобретения на себе. Правда, столь рискованных экспериментов на его счету ещё не было, но Альфет умел убеждать. Он ярко обрисовал перспективы и уверил в своей абсолютной уверенности в успехе. Юноша сдался и согласился. Правда, в последний момент он струсил и попытался дать дёру, но учёный, предвидя такой исход, заранее лишил его возможности бежать. Защита-то ведь не только защищала, но и сковывала...

Увы, оказалось, что во втором она всё-таки преуспела больше, чем в первом. Гибель бедняги была признана несчастным случаем, а Альфету стало ясно, что его открытие нуждается в серьёзной доработке.

Вторую попытку он сделал пару лет спустя. На этот раз он отказался от мысли использовать добровольцев, даже бесполезных. Всё-таки ужас его подопытного за мгновение до того, как Поток накрыл его, произвёл на Альфета... не самое благоприятное впечатление. А вот преступники — совсем другое дело. Эти заслужили кару, и пусть искупают свои вины тем, что послужат на благо науки.

Увы, добиться разрешения использовать для опыта приговорённого к смерти так и не удалось. Суд и чиновники стали стеной — это, видите ли, негуманно! Можно подумать, что смертная казнь сама по себе гуманна. Лицемерие бесило, но увы, поделать тут Альфет ничего не смог. Зато смог добиться пропуска к Острову Безмолвия — в сугубо научных, разумеется, целях. Что ж, он не врал — когда он тайком вывез с Острова одного из томившихся там в заключении убийц, это было сделано именно что в научных целях.

Однако ни вторая, ни третья попытка результата ни принесли. Подопытные продолжали гибнуть. Только четвёртый по счёту эксперимент закончился удачнее прочих — объект всё-таки остался жив, но лишился части тела, и разум его после пребывания в Потоке тоже пришёл в плачевное состояние. Пришлось его добить, ибо показать кому-либо было совершенно невозможно. Но всё же это был прогресс, и воспрянувший духом Альфет принялся за работу с удвоенным энтузиазмом, готовясь к быстрым подвижкам — когда произошло то, чего он опасался, хотя и не слишком: исчезновение обитателей Острова Безмолвия заметили. Уж бог знает, кому их там понадобилось пересчитывать, но власти начали расследование, и его имя прозвучало в следственном деле очень быстро. И вскоре стало ясно, что предъявление обвинения — вопрос лишь времени.

Альфет понял, что придётся бежать, но куда? Можно было попытаться скрыться на отдалённых Островах, но это была бы лишь отсрочка. На каждом отдельном Острове слишком мало жителей, чтобы можно было затеряться среди них, и рано или поздно ищейки обшарят все. Пустота Бескрайняя, и нужно же было поднимать шум из-за этих отбросов! Морить их голодом на лежащем в стороне от обычного русла Потоков Острове, значит, можно, а попытаться с их помощью сделать большое дело для всех почему-то нельзя. А ведь там нет невинных, все оказались там за какие-то преступления, и заняться властям, видимо, больше нечем, кроме как за них впрягаться...

Оставалась единственная возможность уцелеть — уйти в другой мир. Бросать здесь всё, и в первую очередь не доведенное до конца исследование, было жаль до слёз, но что поделать. К тому же Альфет лелеял надежду когда-нибудь вернуться. Когда скандал как следует забудется, можно будет попробовать взять себе другое имя и начать всё с начала. А пока... К счастью, у него были друзья, мыслившие несколько шире, чем подавляющее большинство окружающих, были и связи с Материалистами — охотниками за материей в других мирах. Нашлось кому помочь и с открытием Портала, и с созданием Личины, скопированной с недавно погибшего человека. Полностью своих планов Альфет не открывал никому, но всё же договорился о долгосрочной связи, пока он будет ТАМ. И вот он сделал первые шаги по твёрдой земле, и Портал захлопнулся за его спиной... И тут произошло то, чего Альфет никак не ожидал, и о чём его никто не удосужился предупредить. Не то сочли само собой разумеющимся, не то — и позже он склонился именно к этому выводу — решили, что так будет лучше. Едва связь с родным миром прервалась, как Гильфьяль Альфет Эпхил перестал существовать. Он превратился в Стивена Шишкоффа, американца русского происхождения, заурядного студента Калифорнийского университета.

Правда, этот студент быстро начал делать успехи в учёбе — пусть память была чужая, но способности остались от самого Альфета. И какое-то время он был вполне доволен жизнью — учился, ходил на студенческие вечеринки, встречался с девушками, строил планы на будущее... А потом... потом Портал распахнулся снова — видимо, чтобы пропустить кого-то из явившихся за добычей Материалистов. И память вернулась. Шок Шишкоффа, вдруг понявшего, что он не тот, кем себя считал, не поддавался описанию, однако он довольно быстро взял себя в руки. Он представления не имел, кто и где открыл Портал, но понимал, что тот в любой момент может захлопнуться, а вместе с ним уйдёт и память. И Стивен-Альфет кинулся лихорадочно записывать всё, что смог вспомнить. Позже, когда связь оборвалась ещё раз, он едва не отправился с этими записями сдаваться добрым психиатрам, так как ничем, кроме приступа помешательства, объяснить их не мог. Но что-то всё же удержало его. Потом память накатывала ещё несколько раз, и записи дополнялись и редактировались, постепенно уверяя своего автора: он не сумасшедший. Он действительно выходец из другого измерения, носитель знаний, о которых в этом мире никто и не подозревает.