Охотница. Главы 1-22

1.

— Девушка! Девушка! Вам плохо?

Я моргнула — раз, другой, третий. Смазанные пятна, покачивающиеся у меня перед глазами, сложились в лицо наклонившейся ко мне старушки в вязаном беретике.

— А? — сказала я.

— Вам плохо? Может, помочь чем-нибудь?

Она попыталась похлопать меня по щеке, и я мотнула головой, уворачиваясь.

— Да она, похоже, пьяная, — недовольно сказал стоящий рядом пожилой мужчина в тёмной куртке.

Честно говоря, я и сама не была уверена, что не пьяна. Хотя бы потому, что совершенно не помнила, как здесь оказалась, и даже представления не имела, где это "здесь". Вдруг осознав, что мне холодно, я обхватила себя руками и огляделась. Я сидела на скамейке в каком-то дворе. С трёх сторон двор окружал старый кирпичный пятиэтажный дом в виде буквы "п", с четвертой виднелась тихая улица с редкими прохожими. Двор был засажен деревьями, по осеннему времени голыми, посредине возвышалась яркая, замысловато выгнутая детская горка.

— Что случилось? — спросила я. Это было похоже на внезапное пробуждение ото сна. Вот только нет у меня обыкновения засыпать на скамейках в чужих дворах, в тонкой блузке не по погоде.

— Да откуда ж мне знать, милая? — старушка развела руками. — Вы тут сидите совсем раздетая и не отзываетесь. Я и подумала, не случилось ли чего.

Я снова огляделась. Похоже, я сидела тут довольно давно, так как успела изрядно продрогнуть. И теперь зубы застучали.

— Она, наверно, здесь живёт, — предположил мужчина. — Вот и выскочила голышом, почитай.

— Я здесь не живу, — возразила я. — Я... какая это улица?

— Вятская, — хмыкнул мужчина.

— Мы же сюда ехали вместе с Максом, — в голове наконец начало что-то проясняться, давая надежду на восстановление цепочки событий. — Мы ехали к Пет... э... в гости, а потом... Эй, а где моя сумка?

Сумки не было. Ни рядом на сиденье, ни под скамейкой, ни где-либо ещё в пределах видимости. Я в полной растерянности сунула руки сначала в передние карманы джинсов, потом в задние, потом зачем-то провела ладонями по бокам, словно обыскивая сама себя. Бесполезно, сумка исчезла со всем своим содержимым. Ни ключей, ни смартфона, ни карточек с кошельком.

— Что, пропала? — сочувственно спросил мужчина. — Вот что бывает, если спать на улице.

— Я не спала! — почему-то его слова меня задели. — Мы вышли из машины, а потом... Вы тут нигде рядом высокого мужчину не видели?

Мои собеседники дружно покачали головами. Я взялась за виски, но сколько я не терзала свою память, всё было тщетно.

— Нет, — наконец сдалась я, — ничего не помню.

— Ну, ясно, — кивнул мужчина. — Брызнули в лицо из баллончика, отобрали сумку и верхнюю одежду сняли. У меня так же приятеля обокрали. Спасибо, вас хоть до лавочки довели.

— Что делается! — старушка всплеснула руками. — Совсем стыд и совесть потеряли. Средь бела дня!

Я снова обхватила себя руками и погладила плечи, пытаясь хоть немного согреться. Зубы стучали всё сильнее.

— Вы, девушка, этого своего Макса хорошо запомнили? — спросил мужчина. — Идите в милицию, пишите заявление. То бишь в полицию, сейчас так говорят.

— Так вы что, думаете, что это... он? — от изумления я даже на какой-то миг перестала дрожать. — Нет. Он не мог.

— Э, все они не могут. А воры откуда-то берутся.

Я промолчала, не став уточнять, что Макса я вообще-то знаю много лет, и уж кто-кто, а он-то точно чужие куртки тырить не станет.

— Может, вам кофточку какую-нибудь вынести? — участливо предложила старушка.

— Или телефон одолжить? — добавил мужчина. — Есть кому позвонить-то?

— Есть, — я протянула руку за поданным им мобильником. — Спасибо.

На мгновение задумавшись, я набрала номер Макса. Папу с мамой волновать не хотелось, так что пусть Макс меня отсюда заберёт, а заодно объяснит, как получилось, что он меня потерял. Ответил он быстро.

— Э, привет. Это я.

— Я узнал, — жизнерадостно отозвался Макс. — С другого номера звонишь?

— Ну, в общем, да. Я тут... такое дело... ты можешь за мной приехать? Я на Вятской улице, у дома... — я обернулась к хозяину телефона. — Какой тут номер?

— Пять.

— У пятого дома, во дворе. Там ещё горка детская, не ошибёшься.

— На Вятской? Что-то с Петром Викторовичем? Какие-то осложнения?

— Нет, с ним всё в порядке. Просто приезжай.

Секунду или две Макс молчал, и я прислушивалась к его молчанию, тихонько свирепея. Ну, если он сейчас скажет, что не хочет возвращаться на ночь глядя...

— Ладно, — произнёс в трубке Макс, и у меня отлегло от сердца. — Буду через полчаса, если нигде не застряну.

— Спасибо, ты настоящий джентльмен.

— Не за что покамест, — по голосу чувствовалось, что он улыбается. — Не уходи никуда.

— Не уйду.

Телефон вернулся к хозяину, и сердобольная старушка спросила, не открыть ли мне подъезд погреться, пока я жду. Я с облегчением согласилась. Через окно лестничной клетки я видела, как они с мужчиной уходят, обмениваясь на ходу впечатлениями. Потом я некоторое время наблюдала за женщиной, выведшей на прогулку собаку явно нечистых кровей. И тут меня стукнуло пониманием.

Свет за окном не походил на вечерний. Скорее уж на утренний, а ведь мы с Максом поехали к Петру Викторовичу вечером, почти в сумерках. Так что сейчас уже должно было как минимум начать темнеть.

Так значит, сегодня — уже не сегодня? А какой это тогда вообще день?! Какое число?

Меня снова пробрала дрожь, и уже не от холода. В голове закрутились сюжеты из триллеров и авантюрных рассказов и фильмов о потере памяти. Вот приедет сейчас Макс, и выяснится, что мы уже лет пять, как женаты, родили ребёночка, папа удалился от дел, мама поседела, подружки разъехались...

Так, стоп! — сказала я себе. Не пори горячку, испугаться всегда успеешь. Скорее всего, самое простое объяснение — самое верное. Мне действительно брызнули чем-то в лицо и обокрали, а провал в памяти — просто побочный эффект. Сейчас, вероятно, просто завтра, и память ещё восстановится, а если и нет — едва ли за это время произошло что-то судьбоносное, без чего я не смогу обойтись. Да я и так половину дней своей жизни не помню, ну, будет ещё один.

Вот только... Петр Викторович. Сделал ли он, что обещал? И, может, провал в памяти как раз связан с этим?

Я так погрузилась в свои мысли, что чуть не пропустила появление Макса. Опомнилась только, увидев, что он стоит у горки, оглядываясь по сторонам. Я торопливо выскочила из подъезда и окликнула его.

— Привет! — он пошёл мне навстречу. — Что это с тобой?

— Меня обокрали... — уныло призналась я.

Макс, разумеется, тут же выразил подобающее беспокойство, галантно снял свою куртку и накинул мне на плечи.

— Я позвоню Андрею Ильичу, — сказал он, вынимая свой смартфон, но я замотала головой:

— Не надо. Я как-нибудь сама... попозже.

— Ну, смотри. Ты на машине?

— Наверное... — не подумав, выдала я, и Макс странно на меня посмотрел. Стараясь сгладить впечатление, я спросила:

— Я оторвала тебя от дел?

— Да ничего страшного, — он помолчал. — Ты ездила к Петру Викторовичу, так?

— Ну... Чёрт, я не помню, — призналась я. — Я вообще этого утра не помню.

— С тобой точно всё в порядке? До сих пор от его методики не было никаких осложнений и побочных эффектов. Я, во всяком случае, ничего такого не замечал.

— Да я тоже ничего такого не замечаю.

— Но у него получилось? Ты научилась, чему хотела?

— У меня пока не было возможности проверить.

— Так, ну, твою машину я вижу, — вдруг сказал Макс. За время разговора мы успели выйти на улицу, и теперь, проследив за его взглядом, я и сама увидела свой серебристый "фольксваген". И тут же машинально попыталась сунуть руку в карман.

— Вот ведь, у меня и ключа нет...

— Ну, тут постоит, — успокаивающим тоном сказал Макс. — Худшее, что может случиться — заберёт эвакуатор. Слушай, ты голодная?

— Угу...

— Зайдём вон в ту "Шоколадницу"? Заодно и поговорим.

Я не возражала, и вскоре мы уже сидели в кафе. Посетителей с утра было мало, и мы устроились за столиком у окна. Пока мы ждали заказ, я рассказала о своём пробуждении на скамейке и выводе, который сделал одолживший мне телефон дядя. За это время я успела согреться и повесила куртку Макса на спинку своего стула.

— Понятно, — сказал Макс, когда я закончила. — А зачем тебе понадобился Пётр Викторович с утра пораньше?

Я со вздохом развела руками:

— Веришь ли, я даже не уверена, что ехала именно к нему.

— М-да, тяжёлый случай. Слушай, может, тебе врачу показаться?

— Какому? Макс, не говори глупостей.

— Это не глупости. Меня тревожит этот твой провал в памяти. Быть может, это симптом...

— Да перестань! — с досадой отмахнулась я. — Со мной всё в порядке.

Макс лишь покачал головой. Только тут я вспомнила, что собиралась как бы невзначай спросить его, какое сегодня число. Но теперь подобный вопрос лишь послужит подтверждением его подозрений о моём нездоровье.

— Как хочешь, — произнёс он, — но Петру Викторовичу я всё-таки расскажу. Спрошу, с чем это может быть связано, и нет ли у его технологии побочных эффектов.

— Между прочим, именно ты всячески рекламировал его технологию как чудодейственную и совершенно безопасную.

— Ну да, рекламировал, — Макс со вздохом развёл руками. — Мне же помогло. И не только мне. И до сих пор, насколько мне известно, никаких осложнений ни у кого не возникало.

Он помолчал, искоса поглядывая на меня, словно ожидая какого-то вопроса. Но не утерпел и спросил сам:

— Хочешь посмотреть, что у меня получается?

— Ну, давай, — я пожала плечами. Ответ не поражал энтузиазмом, но Максу оказалось достаточно и этого. Он тут же подтянул к себе лежащий на столе тонкий рекламный листок, достал из своей сумку ручку и принялся черкать по оборотной стороне листа.

Я наблюдала за ним с вялым интересом, но угадать, что именно рождается в переплетении синих линий, тем более что по отношению ко мне рисунок был вверх ногами, мне не удавалось. Тут наконец принесли наш заказ, и я, забыв обо всём, набросилась на еду — есть действительно захотелось зверски. Через несколько минут Макс окликнул меня и протянул листок:

— Вот.

Я неохотно оторвалась от блинчиков с клубникой. На листе была нарисована стайка вспугнутых воробьёв. Птички были ещё на земле, но уже напряглись и явно готовились взлететь. Обрисованы они были довольно схематично, без мелких деталей, но меня поразила живость рисунка, схваченное на нём движение. Я почти услышала порсканье маленьких крылышек.

— А почему воробьи? — спросила я.

— Не знаю, — Макс пожал плечами. — Первое, что в голову пришло.

Я ещё некоторое время любовалась на его творение, на время забыв даже о еде.

— Здорово. Нет, правда, здорово вышло. Отдашь мне?

— Тебе понравилось? Бери, конечно. Хотя подожди, я ещё кое-что нарисую.

— Лучше ешь давай, — проворчала я, возвращаясь к блинчикам. Макс согласно хмыкнул и продолжил черкать по бумаге.

Завтрак был вкусным, сладкий горячий глинтвейн согрел меня окончательно, и моё настроение изрядно повысилось. Происшедшее уже воспринималось с долей здорового юмора — будет, что вспомнить. Подумаешь, несколько вещей украли. Чай, не последние. Кстати, надо будет заблокировать карточки и симку.

— Мне всегда казалось, что мальчишки должны скорее мечтать о спортивных достижениях, — сказала я, наблюдая за продолжавшим что-то старательно вырисовывать Максом.

— Ну а я всегда мечтал рисовать, — не отрываясь от своего занятия, отозвался он. — Да вот таланта бог не дал. Зато теперь, спасибо Петру Викторовичу, моя мечта осуществилась.

— И что теперь будешь делать? Бросишь бизнес, подашься в художники?

— Зачем бросать? Одно другому не мешает. Будет хобби.

— Ага, то-то папа последний раз на рыбалку ездил года два назад, да и на ту — с деловыми партнёрами. Времени на хобби, прямо скажем... Эй, что это ты рисуешь?

Макс, с лукавым видом бросавший на меня короткие взгляды, широко улыбнулся. Я перегнулась через стол, и он без возражений развернул бумагу ко мне. С рисунка смотрела я сама. Вернее, нарисованная я смотрела куда-то вниз с чрезвычайно сосредоточенным видом. Чуть оттопыренная щека не оставляла сомнений в причине сосредоточенности.

— Уж хотя бы жующей мог бы меня не рисовать! — возмутилась я.

— Но ты в это время такая очаровательная! — рассмеялся Макс. — Как хомячок.

Я фыркнула и отвернулась. Когда женщине хотят польстить, её сравнивают с ланью, лебедем, на худой конец с кошечкой... Но уж никак не с хомяком!

Макс наконец принялся за свой уже, наверно, остывший завтрак. Я ещё некоторое время дулась, но потом сдалась и снова посмотрела на рисунок. И опять у Макса всё получилось очень выразительно. Девушка на рисунке была полностью углублена в процесс пережёвывания пищи, и не было никаких сомнений, что за щекой именно еда, а не флюс, к примеру. Не знаю, что там скажут знатоки живописи и графики, признают ли они за Максом талант к рисованию, но разница с предыдущими его творениями была очевидна.

Надо будет в какую-нибудь секцию единоборств записаться, что ли. Чтобы проверить, на что теперь способна я сама.

Когда завтрак наконец был уничтожен и Макс за него расплатился, мы вышли на улицу, остававшуюся всё такой же тихой и малолюдной, словно и не центр Москвы. Небо затянуло, и хотя, кажется, стало чуть теплее, резкий порывистый ветер пронизывал насквозь. Я закуталась в максову куртку, и мы двинулись к его автомобилю. Потом я бросила взгляд в ту сторону, где стоял мой "фольксваген" — и остановилась так резко, что Макс чуть на меня не налетел.

— Что случилось?

— Машина... — простонала я, не зная, смеяться мне, или плакать. — Машину угнали!

Моей машины не было. Желая окончательно убедиться, я быстро подошла к тому месту, где она только что стояла, но серебристого "фольксвагена" нигде не увидела. Только след от шин, там, где колёса проехались по глубокой, оставшейся, видимо, со вчерашнего вечера луже.

Ну, правильно, если у воров в руках есть ключи от машины, да ещё и с выключателем сигнализации в брелоке, то и саму машину прибрать сам бог велел. А хозяйке кто ж виноват, что она ушами хлопала.

Макс неловко потоптался рядом, потом обнял меня за плечи. Это оказалось последней каплей, и слёзы потоком хлынули у меня из глаз.

— Ну, прости, — он погладил меня по спине. — Надо было, конечно, сразу звать полицию. Но кто ж знал... Ну, не плачь, Женя.

— Я не хочу, — всхлипнула я. — Оно само...

Макс пробормотал ещё что-то утешительное, потом спросил:

— Поедем сразу в участок, или лучше отвезти тебя домой?

— Домой, — я отстранилась от него и вытерла глаза.

— У тебя кто-нибудь дома есть?

— Должна быть мама, если не ушла никуда.

— Тогда позвони ей, когда в машину сядем. Чтобы точно знать, откроет ли она тебе.

Я кивнула. Макс, не отпуская мои плечи, повёл меня вниз по улице к своему "БМВ", открыл передо мной дверцу, сел сам и плавно тронул машину. Водил он хорошо, я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Правда, чтобы позвонить, пришлось их открыть. На то, чтобы обрисовать маме ситуацию и выслушать её аханье, ушло минут десять.

На Садовом кольце мы попали в затор, и Макс включил радио. "Есаул, есаул, что ж ты бросил коня! — тут же заорало оно. — Пристрелить не поднялась рука!.."

Чертыхнувшись, Макс убавил громкость. Мимо проплыла ограда сада "Аквариум", поток машин стал двигаться быстрее.

— А ты знаешь, что театр имени Моссовета — это и есть знаменитое Варьете из "Мастера и Маргариты"? — спросила я.

— Знаю, — кивнул он.

— Помнишь сеанс чёрной магии? Там людям тоже давали всё, что они хотели, на них буквально падало с неба. А потом выяснялось, что всё это пустышка.

— Помню. Это ты к чему?

— А то, что нам тоже с неба падает. Тебе — талант к рисованию. Мне... ну, предположительно я теперь так крута, что герои Тарантино заплачут от зависти.

— Думаешь, Пётр Викторович — это дьявол, который потом потребует душу? — хмыкнул Макс.

— Я бы не удивилась.

— А как же заключение договора и роспись кровью? — видно было, что Макс пытается перевести всё в шутку.

— А что мы на самом деле знаем о дьяволе? Может, договоры — это вчерашний день, а теперь он пользуется высокими технологиями. Мы думаем, что у нас прибыло, а на самом деле — убыло.

Макс помолчал.

— Какой-то это слишком очеловеченный дьявол, — наконец сказал он. — Высокие технологии... Не думаю, что высшие силы нуждаются в чём-то подобном. Душа — она и есть душа, что сейчас, что тысячу лет назад. И если ранее требовался договор, едва ли сейчас что-то изменилось.

— А сам как ты думаешь, Макс? От того, что он делает, слишком пахнет чем-то... сверхъестественным.

— Покажи человеку хотя бы девятнадцатого века компьютерную томографию, и он тоже сочтёт её сверхъестественной. Ну и мысли у тебя, Жень...

— А у тебя самого похожие не мелькали?

Макс пожал плечами. Впереди показался перекрёсток, и он свернул к реке, чтобы почти сразу остановиться у подземного перехода.

— Дойдёшь отсюда? — немного виновато спросил он.

— Да, конечно, без проблем, — я распахнула дверцу и вылезла наружу. Хотелось, чтобы он проводил меня до квартиры, но Макс и так незапланированно потратил на меня целое утро, пожертвовав своими делами. Вот и сейчас он вылез следом за мной, обошёл автомобиль и притянул меня к себе.

— Нет, правда, жаль, что так случилось с твоей машиной.

— Ладно, я сама виновата.

— Может, сходим куда-нибудь вдвоём, чтобы немного развеяться?

— Куда?

— Ну, вон, хотя бы, — он кивнул на рекламный плакат премьеры модного мюзикла. — Ты там, наверное, ещё не была?

— Нет.

— Тогда я тебя приглашаю.

— Спасибо.

— Это значит, что ты согласна?

Я кивнула.

— Отлично. Тогда я закажу билеты и в скором времени скажу, когда и как. Можно мне прийти к вам?

— Приходи, конечно. Мои родители всегда рады тебя видеть.

— А ты? — он пытливо заглянул мне в глаза. — Ты будешь рада?

Я опустила взгляд, но кивнула. Он наклонился ещё ниже, чуть помедлил, и, не встретив сопротивления, поцеловал меня.

— Ладно, я пойду, — я отодвинулась.

— Доброго дня тебе.

— И тебе.

Миновав переход, я увидела, что Макс всё ещё стоит около своей машины и смотрит в мою сторону. Я помахала ему рукой, он махнул в ответ и сел в свой "БМВ". Я отвернулась и направилась к арке, ведущей на ту сторону нашего дома, куда выходили двери подъездов.

2.

— Ну, что с тобой делать, Женя? Хоть нанимай тебе телохранителя. Хорошо, что Макс оказался свободен, да добрые люди телефоном поделились, а то так бы и сидела на улице даже без куртки? До воспаления лёгких?

— Кончай кудахтать, мать, — прервал мамино возмущение папа. — Жива, здорова, и слава богу.

— Меня обокрали, и я же виновата! — воспользовалась возникшей паузой я. — Что мне теперь, на улицу не выходить? Между прочим, у меня и правда голова болит и нос заложен!

Я не врала, хотя головную боль связывала скорее с изменением погоды, чем с простудой — завтра-послезавтра обещали понижение температуры до нуля, а то и до минуса, а я, как гипотоник, была изрядно метеозависима. Но нос у меня действительно заложило.

Мама вздохнула, глядя на меня с сожалением, как на неразумного ребёнка. Отношение как к маленькой меня раздражало, но было неистребимо. Папа, когда я однажды пожаловалась ему, что мама до седых волос будет считать меня нуждающейся в опёке, ответил, что я смогу претендовать на взрослость, только если начну "самостоятельную жизнь".

То есть, если найду работу или выйду замуж.

— Иди, полежи, — сказала мама. — И прими таблетку.

Я кинула на отца выразительный взгляд, и он мне подмигнул. В это время в гостиной зазвонил телефон, и он, как сидевший ближе всех, снял трубку.

— Алло? Сейчас, — он протянул трубку мне. — Тебя.

— Алло, — я взяла трубку и прижала её к уху. — Алло!

В трубке стояла тишина. Не было слышно даже чьего-нибудь дыхания, или каких-либо ещё шумов.

— Говорить будете?

Ответом мне были короткие гудки. Я передала телефон обратно папе и пожала плечами:

— Бросили трубку. Знаешь, кто звонил?

— Не знаю. Голос был какой-то гнусавый, — он нахмурился, нажал на кнопку и нахмурился ещё больше. — Да это же с твоего смартфона звонили. Так, быстренько набирай оператора, пусть блокирует. А потом сразу в банк. Давай-давай, нечего резину тянуть.

Он был прав, и я со вздохом подчинилась.

Оказавшись в своей комнате, я бесцельно побродила от стены к стене. Головная боль усиливалась, настроения заниматься чем-либо не было никого, и я склонялась к тому, что мама всё-таки была права. Надо лечь пораньше, авось завтра всё пройдёт. И начнётся ещё один пустой день.

Должно быть, плохое самочувствие располагало к самобичеванию, но настроение становилось чем дальше, тем депрессивнее. Не только мама была права, папа тоже был прав, когда говорил, что девице, сидящей на шее у родителей, пусть даже у весьма состоятельных родителей, претендовать на взрослость не приходится. Раньше моим оправданием была учёба, но теперь универ закончен и... что дальше? По идее, надо искать себе место и худо-бедно, но начинать обеспечивать себя самой. Но если работать по специальности, я могла бы устроиться разве что учительницей русского языка и литературы, однако о такой перспективе мне и думать не хотелось. Не то беда, что мало платят (в конце концов, из квартиры меня никто не гонит, и личный счёт, что папа завёл на меня в день моего совершеннолетия, регулярно пополняется), а то, что никакого желания заниматься с детьми я не чувствовала. Напротив, встречаясь на улицах с хулиганистыми подростками, я испытывала лишь чувство беспомощности и старалась обойти их по широкой дуге. Мысль, что придётся отвечать за три десятка таких же, наводила на меня тихий ужас.

И о чём я думала, когда поступала на филологический? Да ни о чём. Просто экономика и менеджмент, на которые меня толкал папа, привлекали меня ещё меньше. А молодёжная тусовка, в которой я тогда вращалась, была, как ни странно, достаточно интеллектуальной, и знание литературы в ней скорее приветствовалось. И до окончания универа была ещё целая жизнь.

Конечно, не обязательно работать по специальности. Папа предлагал устроить меня на какую-нибудь непыльную должность если не у себя в фирме, то у своего старого друга и делового партнёра, который уж конечно не откажет в такой пустяковой услуге. Беда только в том, что офисные должности меня тоже не привлекали. Я и сама понимала, что просто "слишком много хотеть кушать", но сил взять себя за шкирку и выпнуть на какую-нибудь полезную деятельность в себе не находила. А чтобы заняться чем-то более интересным, нужно было хотя бы решить, что же мне, в конце концов, интересно. Но какого-то увлекающего меня хотя бы хобби как-то тоже не находилось.

Вот и получается, что я — не более чем бездельница-мажорка, не способная больше ни на что, кроме как тусить по клубам и тратить родительские денежки. Заработанные, между прочим, горбом и потом. Эх, нужно было не боевые навыки у Петра Викторовича просить — даже если сработало, на кой они мне? А что-нибудь полезное. Хоть поэтический дар, например. Ну да, может, я бы много им и не заработала, но печаталась, писала тексты хотя бы знакомым для их музыкальной группы, и родители мной бы гордились. Не бизнес-вумен у них дочь, но всё-таки талант имеет.

Всё так же бесцельно я подошла к окну и выглянула наружу. Лабиринт приарбатских переулков, открывавшийся с шестого этажа, выглядел довольно уныло. Голые деревья, узкие проезды, а вот стены домов разноцветные, но в пасмурный вечер они, как ночные кошки, все серы. Новый дом справа с облицовкой в коричнево-кремовых тонах всегда казался мне похожим на шоколадное пирожное. Многие окна в нём были темны, продажа квартир ещё шла полным ходом. Фонари пока не зажигали, хотя этого можно было ждать с минуты на минуту.

Я прижалась лбом к приятно прохладному стеклу и глянула вниз. Внизу была детская площадка, с яркой горкой, похожей на ту, что я видела во дворе дома на Вятской улице, только не такой разлапистой. Рядом с горкой стояла женщина в коричневой куртке и пристально смотрела вверх. Мне показалось, что она смотрит прямо на меня.

Я моргнула. Что-то очень знакомое почудилось мне в этой женщине. Её лицо в сумраке да с высоты разглядеть было затруднительно, но фигура, одежда... Всё было определённо знакомым. Однако оказалось не так просто понять, откуда. Пока я думала, женщина отвернулась и зашагала вниз по сползающей по склону холма безлюдной улочке. Пару минут спустя она скрылась за углом, а я так и не сообразила, где же я её видела.

Наутро выяснилось, что я была слишком оптимистична относительно своего здоровья. С утра голова болела по-прежнему, а к насморку прибавилось першение в горле. Смерив себе температуру, я не удивилась, увидев, что столбик ртути далеко миновал отметку в тридцать семь градусов.

— Володя Смирнов умер, — сказал папа за завтраком. — Его отец только что звонил.

Мама приоткрыла рот и посмотрела на меня.

— Как умер? — потрясённо переспросила я. — Он же совсем недавно в ток-шоу снимался!

— Говорит, наложил на себя руки. Наглотался таблеток на ночь. В предсмертной записке написал, что его талант кончился, что он уже не актёр, и жить больше незачем. Утром мать пришла его будить, а он уже холодный.

— Господи ты боже мой! — произнесла мама.

Я молчала. Талант кончился? Да Володька, чтобы я о нём не думала, был актёром от бога. Ну да, последние пара ролей, которые я у него видела, и в самом деле были неудачными, но, как говорили древние, и Гомеру случается обмолвиться. Лезь из-за этого в петлю или глотать снотворное?

— А ведь я совсем недавно про него разгромную статью читала, — вспомнила мама. — Об этой новой постановке "Крейцеровой сонаты", где он молодого Позднышева играл. Писали, что он не играет, а просто присутствует на сцене, и что из-за этого весь спектакль разваливается. Вот он, наверное, и...

— Ох уж эти творческие натуры, — вздохнул отец. — Слова им не скажи...

— Андрей! — укоризненно протянула мама.

— Ну, что "Андрей?" Какой-то писака бумагу измарал, а этот всё всерьёз принял. Хоть бы о родителях подумал. Если бы я впадал в отчаяние от каждой неудачи, я бы кончился задолго до того, как она, — папа кивнул на меня, — появилась на свет. А может, и до нашей с тобой встречи.

— Пойду Лиле позвоню, хоть пособолезную, — мама вздохнула и поднялась. — Ну, как же это так...

Она исчезла за дверью, и мы с отцом некоторое время посидели в молчании.

— Только не вздумай винить себя, — вдруг сказал он. — Тебе ведь уже давно стало ясно, что он за человек. Что прошло, то прошло.

— Я и не виню, — я и в самом деле удивилась его словам. — Просто... странно. Вот уж про кого никогда бы не подумала, что он на такое способен.

— Да, он казался совершенно непотопляемым, — папа похлопал меня по руке. — Бедный Олег, бедная Лиля.

— Да, — я отодвинула чашку. — Пойду полежу. Не возражаешь?

— И "Антигриппина" попей, — посоветовал папа. — Может, тебе врача вызвать?

— Это просто простуда. Давай подождём до завтра, ладно? Если мне не станет лучше, вызовем.

— Ну, смотри. Тебе бы подлечиться, мы же на похороны званы. Конечно, ничего не случиться, если тебя не будет, но всё-таки...

— Я понимаю, пап.

Врачей я не любила с детства, с тех пор, как однажды, ещё до школы, полежала в больнице, где мне делали курс уколов. Я знала, что это фобия и что реальных причин для страхов у меня нет, и всё же предпочитала за медицинской помощью без крайней на то необходимости не обращаться. К тому же болезнь давала мне легальный повод с чистой совестью переложить визит в полицию на маму и предаться законному безделью.

Вечером того же дня меня навестил Макс с цветами, которые он, впрочем, отдал маме, и подарком. Подарком оказался новенький ай-фон последней модели, и Макс полвечера помогал мне разбираться в его настройках. Родители, с одобрительной улыбкой переглянувшись, отпустили нас в мою комнату.

— Я слышал о Владимире Смирнове, — сказал Макс, когда мы остались одни. — Мне очень жаль.

Я молчал кивнула, и больше мы на эту тему не заговаривали. Я оценила его такт — ведь кто-кто, а он-то был полностью в курсе, какие отношения связывали меня с покойным.

Температура продержалась два дня и спала, зато у меня начал садиться голос. Впрочем, все согласились, что это пустяки, и что поехать на похороны мне ничего не мешает. Мама договорилась со Смирновыми, что мы с папой подъедем прямо на кладбище, в то время как она отправиться к ним домой и поможет тёте Владимира готовить стол для поминок.

Похоронили Володю на Головинском кладбище, где уже лежал его дед. Было воскресное утро, холодное, но ясное. Температура и правда упала, грянул настоящий морозец, успевший прихватить землю, на которой после совсем недавнего тепла не было ни единой снежинки. Я надела короткое чёрное кожаное пальто и пожалела — можно было б и дублёнку. Тем более, что церемония затянулась. Несмотря на то, что в театре, где работал покойный, устраивали панихиду, пришли много его коллег, пришла и стайка девушек-поклонниц. Последние, надо отдать им должное, вели себя очень пристойно, стояли поодаль с цветами, а когда гроб забросали землёй, по очереди подошли и положили цветы на могилу, после чего все вместе тихо ушли.

Олег Борисович и Лилия Эдуардовна стояли обнявшись, а я всё медлила подойти, хотя молчание становилось уже почти неприличным — чай, они мне не чужие люди. Но уж больно тягостной казалась мне обязанность выражать соболезнования. Что можно сказать родителям, потерявшим единственного сына? Наконец, когда всё было закончено, люди потянулись к воротам кладбища, я всё-таки догнала их и пробормотала несколько сочувственных слов. Охрипшее горло подвело, пришлось откашляться и начать всё с начала.

— Спасибо, — просто сказала Лилия Эдуардовна. Она всегда выглядела моложавой и ухоженной, и нельзя сказать, что сейчас она сильно изменилась внешне, но её плечи сгорбились, а походка стала шаркающей, как у старухи.

— Ты заходи к нам как-нибудь, Женя, — добавил её муж. — Посидим, вспомним прежнее...

Я сглотнула и кивнула.

В машине я взяла полистать глянцевый журнал, который купила утром, в ларьке в торговом центре на углу у нашего дома. О Володе там была целая статья.

— Что, соловьями разливаются? — спросил папа, когда мы вырулили на Ленинградское шоссе. — Как помер, так и стал хорош?

— О мёртвых или хорошо, или ничего, — пробормотала я.

— Ну да, ну да...

У подъезда дома Смирновых стоял пикап с логотипом маминого ресторана. Сначала мама предлагала устроить поминки в её заведении, но Смирновы отказались, сказав, что все, кто хотел, попрощались с их сыном на панихиде, а на поминки позовут только действительно близких. Слово родителей тут было законом, никто не стал спорить.

Раздвижной стол в гостиной был уже накрыт. В углу стояла Володина фотография, перевязанная чёрной лентой, перед ней — хрустальная стопка, накрытая куском чёрного хлеба. Я уже сто лет не была в этой квартире, и потому, выйдя из прихожей, огляделась с невольным любопытством, отмечая перемены. Обои были другого цвета, кое-какая мебель сменилась. На стене висела картина, написанная в классической манере — морской пейзаж, закат, к горизонту уходит лодка, и парус частично закрывает солнце...

— Это Володя заказал полгода назад мне в подарок, — Лилия Эдуардовна остановилась рядом со мной. — У Гривичева.

— Красиво...

— Да. Я люблю море.

— Гривичев, знакомая фамилия, — папа тоже подошёл к нам. — Кажется, о нём Максим Меркушев говорил. Вы знакомы с Максимом Меркушевым?

Лилия Эдуардовна покачала головой.

— Не знаю, что мне делать с вещами, — невпопад сказала она. — Выбросить — рука не поднимается, а хранить...

— Лиля, что-нибудь придумается, — папа ласково приобнял её за плечи. — Может, тебе прилечь?

Она снова покачала головой. В прихожей зазвонил дверной звонок, выводя бодрую мелодию.

— Пойду, открою, — кажется, даже с облегчением сказала Лилия Эдуардовна.

Через минуту в гостиную вошли новые люди. Всего должно было собраться человек двадцать.

— Андрей Ильич, как хорошо, что я вас встретил! — низенький полный мужчина с лысиной почти во всю голову тут же устремился к папе. — Давно хотел с вами поговорить. У меня намечается небольшое строительство. Ведь ваш "ДомКвартВопрос" даёт скидки частным клиентам?

— Иван Александрович, дорогой мой, вам не кажется, что сейчас не самое подходящее время? Подъезжайте ко мне в офис, и мы всё обсудим.

— Да, да, конечно, — уверил лысый. — Я только хотел вчерне прикинуть, на какую сумму я должен рассчитывать.

Я сбежала от них на кухню. Мама была там, следила за духовкой, где подогревалось какое-то блюдо. Однако спрятаться от назойливых разговоров мне не удалось.

— А вот и Пашка Кулагин с братом и матерью, — сказала мама, глянув сквозь стеклянную дверь, вручную расписанную под витраж. — И, кажется, Алла сюда идёт.

— Ох, — я огляделась. — Я спрячусь под стол, ладно?

— Женя, ну что ты как маленькая? Поговори с ней, от тебя много не требуется.

— Она всё время жалуется. Почему я бесконечно должна выслушивать её жалобы?

— Не преувеличивай, — мама нахмурилась. — Она жалуется тебе не чаще, чем всем остальным.

— Ну да, всех остальных она тоже достаёт.

Уж не знаю, почему Алла Васильевна сочла, что одноклассница её сына станет подходящим конфидентом в конфликте с ним же, но каждая наша встреча начиналась и заканчивалась рассказами, как тяжело ей живётся в её же собственной семье. Началось всё с того, что Паша попытался привести домой девушку. По неведомой мне причине Алла Васильевна мгновенно эту девушку возненавидела, называла не иначе, как "эта девка", заявила, что на порог её не пустит, и всем знакомым рассказывала, что та зарится на её квартиру. Многочисленные советы квартиру разменять и разъехаться, или хотя бы купить или снять молодым новую, пропускались мимо ушей. Семья Кулагиных раскололась на два лагеря: её мать приняла сторону старшего внука, в то время как младший брат Пашки сохранил лояльность Алле Васильевне. Бывший муж, живший отдельно, но продолжавший общаться с семьёй, от конфликта самоустранился, за что регулярно огребал от обеих сторон. С тех пор прошло года два, "эта девка" давно уже растворилась в туманных далях, а холодная война в достойном семействе не прекращалась, временами переходя в горячую стадию.

— Скажи, Женя, я похожа на сумасшедшую? — спросила Алла Васильевна, едва присев на обтянутую чехлом табуретку. Я молча хлопнула глазами.

— Нет, ты скажи, похожа?

— Э... нет.

— А они говорят, что мне надо пройти психиатрическую экспертизу. Она, — Алла Васильевна подчеркнула местоимение голосом, судя по всему, имея в виду свою мать, — хочет продать нашу квартиру и купить две отдельных. Хотя, между нами, если кому и нужна экспертиза, то это ей. Она уже явно в маразм впадает. Но она собирается съехать с Пашкой, а меня и Колю засунуть хоть куда-нибудь, лишь бы от нас избавиться.

Я промычала под нос что-то невнятное.

— Я, конечно, говорю — ты в своём уме? Я своё жильё никому не отдам. Хотите съезжать — пусть Пашка сам зарабатывает на новое.

Прогресс, отметила я про себя. Алла Васильевна хотя бы теоретически допускает мысль, что сын может отселиться.

— И пусть тогда водит, кого хочет. Но эту квартиру я тогда завещаю Коле. И теперь они ищут повод меня отодвинуть и всё решить за моей спиной. Вот я тебя и спрашиваю, Женя — я похожа на тронувшуюся? Меня могут объявить недееспособной?

— Не знаю, — сказала я.

— Да не паникуй ты, Алла, — вмешалась мама. — Никто тебя никакую экспертизу насильно проходить не заставит. И квартиру твою никто без твоего согласия не продаст. Ты же собственник.

— Вот скажи, да? — Алла Васильевна развернулась к ней. — Растишь детей, а потом получается, что вырастила себе врага. Тебе с Женькой повезло. А Пашка в меня недавно чуть стулом не запустил. Вот бы кому экспертиза не помешала.

— Да что ты говоришь?

— Да! Ты бы его видела в этот момент. Весь трясётся, глаза белые. Я думала, что в меня бросит, потом — что в окно. Но всё-таки в стену.

— А из-за чего он так разозлился? — спросила я.

— Не из-за чего. Я пыталась с ним поговорить, а он как взбесится... Где это видано — на собственную мать руку поднимать? Марина, ведь Женя так себя не ведёт?

— Бог миловал, — отозвалась мама.

— А что вы ему сказали? — полюбопытствовала я.

— Я уже боюсь с ним в одной комнате оставаться, — не слушая меня, продолжала Алла Васильевна. — Вчера в стену, а завтра что? За нож схватится?

— Но что-то же вы ему сказали? Не просто же так он вдруг побелел и затрясся? Что-то же этому предшествовало?

Но Алла Васильевна уже замолчала, с отрешённым видом глядя в окно. Кажется, вопроса она так и не услышала.

Вскоре нас позвали к столу, и я нарочно села рядом с Пашей, чтобы исключить возобновление разговора с его матерью. Правда, он тоже так и норовил сказать что-нибудь нелестное о родительнице, но его было легче притормозить и повернуть разговор в иное русло.

На столе стояла водка, которую я обычно не пью, но сейчас отказываться было бы неловко, и я вместе со всеми хлопала за упокой души, попросив Пашу налить мне стакан сока, чтобы запивать. И после четвёртой стопки поняла, что мне уже многовато. Алкоголь вообще плохо на меня действует, начинает тошнить, и потому я после пары "весёлых" ночей вынужденно соблюдала в нём меру даже в куда более разбитных компаниях. К счастью, как раз в этот момент в застолье образовался перерыв, так что я смогла встать из-за стола и шёпотом спросить у папы, не сильно ли обидятся хозяева, если я сейчас уйду. Папа кивнул и сказал, что объяснит, что я ещё не окончательно оправилась после болезни. Олег Борисович, к которому он подошёл, отнёсся с полным пониманием и сам вызвал для меня такси.

Ехать было недалеко. День уже клонился к вечеру, было всё так же холодно, хотя небо было ясным. Я невольно залюбовалась закатом над рекой, и когда машина свернула на Новый Арбат и остановилась у моего дома, даже пожалела немного, что поездка кончилась. Хотя больше всего мне хотелось добраться до спальни и лечь.

Когда я уже проходила под аркой, в кармане мурлыкнул ай-фон, сигнализируя, что пришла смс-ка. Оказалось — от папы. "Как добралась?" — писал он. Я улыбнулась, набрала в ответ "Хорошо уже на месте" и нажала на отправку. И тут моё сознание зафиксировало за спиной какой-то звук, который мог быть только шумом мотора.

Машины редко ездили под аркой, а потому я спокойно остановилась прямо посреди проезда — люди-то обойдут. И теперь автомобиль, пользуясь тем, что я отвлеклась, подкрался ко мне почти вплотную, но вместо того, чтобы затормозить, ударил по газам. Между нами было не больше пары метров, и отскакивать в сторону было поздно. И потому я прыгнула не от машины, а к ней. Ладони упёрлись в гладкий капот, кувырок, затылок, шея, плечи, спина прокатываются по твёрдому, подошвы ударяются в асфальт, и вот я уже пробегаю пару шагов к стене, а машина с рёвом проносится мимо, заворачивает за угол и исчезает.

Всё произошло настолько быстро, что я не успела не то что испугаться — даже толком осознать, что случилось. Словно что-то внутри меня на мгновение взяло на себя контроль над моими действиями и заставило сделать то, что я сделала. А в следующий миг я чётко представила себе, как машина за углом разворачивается и снова гонит под арку. И вновь без какого-либо участия разума ноги понесли меня прочь, наружу и в сторону, к крыльцу одного из магазинов, располагавшихся в нашем же доме. Спрятаться там, не будет же автомобиль таранить витрину дорогого салона...

Но за спиной всё было тихо. Уже стоя у дверей, я оглянулась, помедлила и всё же рискнула вернуться к арке. Машины видно не было. Только лежал посреди проезда одинокий ай-фон, который я выронила, сама того не заметив. Видимо, по нему проехалось колесо автомобиля, потому что он был раздавлен в лепёшку: корпус пошёл трещинами, начинка вылезла наружу. Я зачем-то подняла его, подержала и со вздохом уронила обратно. Недолго мне прослужил Максов подарок.

Жалко почему-то стало до слёз. И ай-фона, и Макса, который выбирал его для меня и так радовался, что угодил. Я мысленно дала себе зарок, что куплю такой же, и как можно скорее. И ничего не скажу ему про замену.

Я потёрла загривок, слегка ушибленный моим безумным кувырком, что, однако, спас мне жизнь. Или, по крайней мере, здоровье. Жаль, что я не запомнила номера этого лихача, вчинить бы ему иск, да побольше, чтоб неповадно было. Синяя машина, кажется, "мерс". На заднем стекле — треугольная наклейка. Между прочим, он и сам здорово рисковал. Там, за аркой, поворот, выводящий на узкие улочки, да ещё и под довольно большим уклоном. Не справишься с управлением — сам загремишь на больничную койку.

С-скотина.

Впрочем, успокоилась я довольно быстро — когда я открывала дверь в квартиру, руки у меня не дрожали. Кажется, я даже протрезвела, во всяком случае, состояние изменённого сознания, заставлявшее меня тревожно прислушиваться к своему желудку, куда-то делось. Зато пришло состояние лихорадочного веселья. Войдя в пустую прихожую, я сбросила обувь, сняла пальто, босиком прошлёпала в свою комнату, плюхнулась на кровать и несколько раз подпрыгнула. Веселье пузырилось внутри, прорываясь наружу слегка истеричным хихиканьем. Ведь она работает — методика Петра Викторовича! Я никогда не занималась гимнастикой или ещё чем-то подобным, кроме как на уроках физкультуры в школе. Прежняя я никогда бы не сделала ничего подобного. Прежняя я просто застыла бы в остолбенении и дала себя сбить.

Да здравствует Пётр Викторович, гип-гип-ура! Не так уж и бесполезно то, что я для себя попросила.

Однако любой навык нуждается в усовершенствовании. Я снова потёрла шею. Умение у меня, положим, есть, а вот тренированности явно не хватает. Значит, долой лень, айда в спортзал. И начать нужно как можно скорее, а то знаю я себя, как начну откладывать, так рискую никогда и не приступить. Я решительно слезла с кровати и прошла к компьютеру. Ну-ка, где у нас там в интернете списки адресов и расценок?

Впрочем, оказалось, что в интернете можно было и не искать. Ближе к вечеру я, зачем-то шаря в ящике своего стола, нашла там абонемент спортклуба на Арбате, купленный на днях сразу на месяц. Видимо, светлая мысль о тренировках уже посещала меня ранее, но в результате провала в памяти я о ней благополучно забыла.

3.

Один из следующих дней принёс не самую приятную, хотя и вполне переживаемую новость. Мне сделали новую банковскую карту, и тут выяснилось, что с моего счёта исчезла кругленькая сумма. В процессе выяснения, куда она девалась, меня огорошили известием, что деньги сняла... я сама.

— Когда?!

— Двадцатого числа.

На мгновение я застыла с открытым ртом. Я была готова услышать, что сняла деньги в те два дня, о которых ничего не помнила. Но двадцатого, на следующий день после похорон, я к банку и близко не подходила!

— Послушайте, этого не может быть! Меня не было в банке двадцатого числа. Вы что-то путаете.

— Мы выдаём такую сумму со счёта только по предъявлении удостоверения личности, — обиделась девушка в банковском окошке. — Ошибки быть не может.

— Что ж, ищи свой паспорт, — сказал папа, когда я пересказала ему разговор.

Послушавшись его, я обыскала свою комнату, потом папин кабинет, где мы хранили документы, но паспорта не нашла. Оставалось предположить, что, хотя я обычно не ношу его с собой — внешность у меня вполне славянская, так что полиция не останавливает меня на улице с требованием предъявить документики — в тот раз я зачем-то сунула его в сумку и вместе с сумкой отдала ворам.

— Ну, молодец, — сказала мама. — Теперь писать заявление сама иди.

Делать было нечего, пришлось тащиться в полицию и объяснять, что о паспорте не заявили вместе со всем остальным, потому что пропажа не сразу была обнаружена, после чего ждать, пока мне дадут временную справку.

В этот день наконец-то выпал первый снег. "Растает, — заметил папа, выглянув в окно кухни, на укутанные белоснежным покрывалом крыши. — Снег на сухую землю не ложится". Однако погода держалась вполне зимняя, потепления до конца недели не обещали, и побелевшие газоны выглядели вполне по-декабрьски. Разве что слой был ещё слишком тонким, и сквозь него пробивались зелёные травинки. Время было не самое располагающее для занятий на свежем воздухе, и всё же я — заниматься, так заниматься — повадилась ходить на ближайший стадион, наматывая там круги в те дни, когда не посещала клуб с его беговой дорожкой. На стадионе меня и застал Макс, приехавший сказать, что он, как мы и договаривались, купил билеты на мюзикл.

— Угу, — кивнула я, когда он, пристроившись рядом, сообщил эту новость. После недели регулярных пробежек я уже не хрипела, как загнанная лошадь, пробежав два-три круга, но всё же старалась дыхание экономить. Макс понял и отстал, бросив напоследок:

— Подожду, пока ты закончишь.

Он направился к трибуне, а я продолжила свой бег, чтобы, завершив очередной круг, подойти к нему. К за это время к нему успела подсесть какая-то девица, разом поскучневшая при моём приближении. Тем более что Макс оборвал на полуслове то, что она ему говорила, и тут же встал. Да, внешними данными он обижен не был, и я невольно почувствовала что-то вроде гордости. Высокий, широкоплечий, не ослепительный красавец, но лицо породистое. С таким не стыдно куда угодно выйти.

— Ты выбрала холодное время, чтобы заняться физкультурой, — с улыбкой сказал он. — Болезнь-то как, прошла?

— Да, только кашель всё никак не отпустит, — и я, подтверждая свои слова, закашлялась.

— Я заметил. Ты что-нибудь пьёшь?

— "АЦЦ".

— Ну, довольно сильная штука, — признал Макс.

— Ты прямо как мама, — заметила я. Мы вышли со стадиона на площадку перед воротами.

— Твоё здоровье меня очень заботит, — серьёзно уверил Макс. — Ты на машине?

— Нет, пешком. Новую пока не купили.

— Я тебя подвезу.

— Да не надо, я хочу пройтись. Тут всего ничего.

— Холодно же. А ты довольно легко одета.

— Надо же мне закаляться.

— После болезни?

— Вас с мамой послушать, так можно подумать, что я бронхитом болела, — фыркнула я. — В общем, я иду, а ты как знаешь.

Макс слегка поморщился, но послушно зашагал рядом, пряча в карман ключи от машины. Я несколько запоздало сообразила, что теперь ему придётся за ней возвращаться. Ну и ладно. Все свои мелкие капризы я всегда рассматривала как справедливую плату за позволение со мной общаться. Ему это, в конце концов, нужнее, чем мне.

Мы в молчании дошли до площади Свободной России и остановились у памятника Столыпину, дожидаясь зелёного света. Непостоянное солнце спряталось за тучи, и на пустом пространстве гулял резкий ветер. Эта площадь всегда казалась мне весьма неуютным местом. Она словно сползает к невидимой из-за набережных реке, а Новоарбатский мост только зрительно увеличивает её, делая и вовсе необъятной. И причудливые башни Москва-Сити, кажется, возвышаются прямо за гостиницей "Украина", придавая городу слегка фантасмагорический вид.

— Значит, едем завтра, — сказал Макс.

— Ага.

— И знаешь, думаю, твои родители не будут ничего иметь против, если после спектакля мы поедем ко мне.

Я повернулась и посмотрела на него. Ему пришлось тронуть меня за локоть, чтобы обратить внимание на загоревшийся зелёный. Мы зашагали по зебре, а я всё думала над его предложением. Что родители не будут против, я ни секунды не сомневалась — зря, что ли, они нас столько времени сводили. Но сейчас я серьёзно, словно в первый раз, обдумывала вопрос, хочу ли этого я.

— Ну так как?

— Я подумаю, Макс.

— Ладно, думай, — покладисто согласился он. Одним из несомненных достоинств Макса было то, что он крайне редко со мной спорил. Вот только будет ли он столь же уступчив, когда добьётся своего?

С Максом, Максимом Меркушевым, я познакомилась несколько лет назад, когда отец, окончательно убедившись, что единственная дочь не унаследовала ни природной деловой хватки, ни желания её развивать, решил, что раз так, то продолжателем его дела предстоит стать зятю. И орлиным взором окинул окрестности в поисках подходящей кандидатуры. Долго искать ему не пришлось — однажды он привёл в наш дом, тогда ещё не на Новом Арбате, а в районе поплоше, молодого перспективного юриста, которого ему когда-то рекомендовал тот самый старый друг, на чьё предприятие папа предлагал устроить меня. Макс работал в крупной фирме, оказывающей юридические услуги, но мечтал со временем начать собственное дело. Папа сотрудничеством с ним оказался весьма доволен, переманил его в свой "ДомКвартВопрос" на постоянную должность и, присмотревшись, решил, что Макс — это именно то, что ему нужно. Макс не стал ломаться, видимо, решив, что женитьба — не самая высокая цена за возможность не раскручиваться с нуля, а сразу стать сперва совладельцем, а там и наследником уже вполне зарекомендовавшей себя строительной фирмы. Дело было за малым — уговорить меня.

Увы, я в то время была страстно влюблена — в того самого Володьку Смирнова, которого мы недавно похоронили. Он как раз тогда закончил "Щуку", к нему пришёл первый успех, и я страшно гордилась тем, что первая разглядела его талант, ещё когда он был никому неизвестным студентом. Мне казалось, что я даже в какой-то мере создала его успех — своего верой в него и постоянной поддержкой. Ни о ком другом я и слышать не хотела. Я была уверена, что папа, никогда ничего мне по-настоящему не запрещавший, пойдёт у меня на поводу и на этот раз. А если и нет — что ж, гордо заявила я, я готова вообще отказаться от наследства. Володя заработает на нас обоих, будем жить не хуже, чем сейчас.

В чём-то я оказалась права — спорить со мной отец действительно не стал. "Что ж, я подожду", — только и сказал он. Я ушла, чувствуя себя победительницей, но... Через полгода оказалось, что мой мудрый папа как в воду глядел. Войдя как-то не вовремя в Володину гримёрку, я убедилась, что его отношение к крутившимся вокруг него экзальтированным поклонницам, которых мы, случалось, вдвоём высмеивали, меняется как по волшебству, стоит ему остаться с кем-то из них наедине. Я в ярости дала ему пощёчину и после непродолжительного, но бурного выяснения отношений вылетела из гримёрки. Но при этом я ещё сначала думала, что это ненадолго. Что мы ещё помиримся, что он придёт просить прощения, и я, помытарив его для порядка, прощу, разумеется, при условии, что он больше ни с кем и никогда... Три ха-ха. Кажется, Володька, обретя свободу, только обрадовался. Во всяком случае, после этого он отбросил всяческую стыдливость и принялся менять пассий чуть ли не ежедневно. Подруги, бравшиеся с ним поговорить — сама я из гордости приближаться к нему отказывалась — докладывали, что он подвёл под свою неразборчивость целую философию: дескать, творческому человеку необходимы новые впечатления, застой губителен, и так далее.

В это время папа снова начал приглашать в наш дом Макса. Вежливого, предупредительного Макса, готового красиво ухаживать и ни словом не заикавшегося о моём фиаско в личной жизни. И когда я в конце концов окончательно убедилась, что с Володькой мне ловить больше нечего, я согласилась пойти на свидание с Максом. Главным образом для того, чтобы не чувствовать себя такой оплеванной и доказать всем, и Смирнову в первую очередь, что у меня и без него всё будет зашибись.

С той поры прошло уже несколько лет. Макс всегда был рядом, но о его матримониальных планах напрямую речь не заходила. Все ждали, когда я закончу обучение. Но вот универ остался позади, и мне, видимо, следовало в скором времени ждать предложения. Возможно, уже завтра. И я, честно говоря, уже почти приняла эту перспективу, почти уже считала Макса своей собственностью. Ну да, особой любви нет, но и без любви люди живут, среди состоятельных людей брак-договор — это норма. Мы стали друзьями, мама говорит, что это уже немало, что брак, основанный на дружбе и уважении, прочнее брака по страстной любви, а её житейскому опыту я привыкла доверять...

И всё же мысль, что Макс фактически женится на "ДомКвартВопросе", а меня возьмёт в качестве неизбежного приложения, моё самолюбие изрядно царапала.

Расстались мы у подъезда. Подходя к лифту, я встретила соседку с нижнего этажа.

— Так виделись же, — сказала она в ответ на моё приветствие, хотя я была уверена, что сегодня её ещё не встречала.

Я повернулась перед зеркалом и окинула себя пристальным взглядом. Нет, пожалуй, это платье слишком парадное, нужно что-то поскромнее. Маленькое чёрное я уже надевала неоднократно, ещё одно, чёрное с кружевами, пожалуй, слишком открытое — в нём будет просто холодно, особенно в холле. Знаю я этот Дворец Молодёжи, где ставят мюзиклы, там выход на улицу прямо из холла, и там же будет устроен и гардероб, и буфет. По той же причине я забраковала ещё несколько вариантов. Висевшие у меня в шкафу подходящие платья кончились, и я решительно направилась в родительскую спальню, к которой примыкала небольшая гардеробная. Многое из своей то и дело пополняющейся коллекции одежды и туфель я хранила там.

В конце концов выбор был сделан в пользу синего, довольно закрытого платья, к которому хорошо подошла жемчужная нитка и серьги, привезённые мной из Черногории. И чёрные лодочки из Праги. Парикмахера и маникюршу я посетила днём, так что возиться с причёской и руками нужды не было. И хорошо, потому что едва я закончила краситься, в дверь позвонили. Открыла мама, я услышала приглушённые голоса из прихожей, потом в мою комнату постучали.

— Отлично выглядишь, — оценил Макс.

— Спасибо.

— Марина Борисовна, — Макс повернулся к задержавшейся в прихожей маме, — вы не против, если я украду вашу дочь на сегодняшнюю ночь? Под мою ответственность.

— Да уж крадите, — рассмеялась мама. Я промолчала, хмыкнув про себя, как ловко Макс повернул дело, выставив его уже решённым. Впрочем, если бы я не хотела, мне ничего не мешало бы запротестовать. Однако зря я, что ли, столько времени прихорашивалась?

На лифте мы спустились на подземную парковку. Макс припарковал свой "БМВ" там, где я раньше ставила свой "фольксваген". Парковка была пуста, только вдали маячила одинокая фигура, быстро, впрочем, скрывшаяся за рядами машин. Макс галантно распахнул дверцу, и я попыталась нырнуть внутрь с подсмотренной в зарубежных фильмах элегантностью — сначала сесть на сиденье, и лишь потом забросить ноги в салон. Получилось, честно говоря, не очень.

Машина тронулась и поползла к выезду на улицу. Свет фар зашарил по подземному помещению и на какой-то миг в него снова попал человек — скорее всего, тот же самый. Вернее, та же самая, потому что, хотя она резво отпрыгнула в сторону, я всё же разглядела, что это была женщина. В брюках и коричневой кожаной куртке.

— Тьфу ты, чёрт! — ругнулся рядом Макс.

— Что такое?

— Просто мне показалось... А, ладно.

— Что тебе показалось?

— Что это была ты.

— Интересно. А кто же тогда сидит рядом с тобой?

— Да не обращай внимания, — Макс смущённо усмехнулся. — Такое бывает, мерещатся знакомые люди там, где их нет и быть не может. Я, когда отец умер, потом ещё несколько месяцев его на улице узнавал. Вот он идёт! А присмотришься — чужой человек, и не похож даже.

Я сочувственно покивала. Отец моего уже почти жениха умер от инсульта в шестьдесят с небольшим, оставив вдову и сына старшеклассника — Макс был поздним ребёнком. Когда сын уехал учиться в Москву, его мать осталась в провинции и в столицу носа не казала — чему я, откровенно говоря, только радовалась. Макс время от времени её навещал, но не слишком часто. Ещё у него была сводная сестра по отцу, но она уже давно уехала в Америку и теперь с мужем и двумя дочерьми жила в пригороде Сан-Франциско.

Когда мы подъехали к Дворцу Молодёжи, оказалось, что для того, чтобы попасть внутрь, надо отстоять довольно длинную очередь, протянувшуюся по террасе Дворца почти до самого угла, за которым был вход в метро. Похоже, спектакль шёл с аншлагами, что, впрочем, было неудивительно, учитывая, что с премьеры прошло меньше месяца. Помнится, Макс упоминал, что билеты пришлось заказывать через интернет, и были только самые дорогие места, а в кассе уже и тех не найдёшь. Наконец мы прошли контроль на входе и оказались в холле, битком набитом народом. По лестницам к гардеробным, устроенным тут же, высоко вдоль стен, змеились новые очереди. Макс встал в одну из них, прихватив и моё пальто, а я пошла покупать программку и занимать место в буфете. Перед началом мы ещё успели выпить по бокалу шампанского.

Места были у самой сцены, что, как по мне, было даже слишком близко — во всяком случае, я ясно видела, что происходит во время затемнений, чего, по идее, быть не должно. Сам спектакль меня не особо увлёк, но в целом понравился — романтичная история о любви, спетая неплохими голосами. Мюзикл больше напоминал оперу, и постановка была качественной. Я почитала о ней в интернете, и там писали, что её скопировали с зарубежной без каких-либо изменений. Особенно выделялся высоченный актёр, исполнявший заглавную роль.

— Иван Озеров, — уверенно сказал Макс в антракте, хотя в программке исполнители сегодняшнего спектакля отмечены не были. — Я уже видел его, когда ездил в Петербург. Отличный играет, и голос неплохой.

— Всё-таки, это дурацкое обыкновение — не писать, кто сегодня участвует.

— Где-то в фойе должна быть доска, там указаны все участники спектакля.

— И мы должны обыскивать всё фойе, чтобы это узнать?

Макс пожал плечами.

После окончания занавес поднимался дважды, прежде чем зрители начали расходиться. Говорят, в былые времена это случалось до десятка раз и больше, но я такого никогда не видела. Возможно, на премьерах, где собираются самые-самые ценители и знатоки? К гардеробным опять выстроились очереди, но Макс получил нашу одежду мгновенно — он специально для этого взял бинокль, не пригодившийся нам на спектакле.

Жил Макс в обычной двухкомнатной квартире в отнюдь не престижном районе и пока не торопился её продавать, хотя, зная папу, я не сомневалась, что он наверняка потребует, чтобы молодую жену Макс привёл во что-нибудь получше. Мне уже доводилось бывать здесь, а потому большое количество альбомов по искусству меня не удивило. А вот мольберта в углу большой комнаты я до сих пор не видела.

— Да, вот, рисую помаленьку, — довольно сказал Макс, проследив за моим взглядом.

— Покажешь?

Готовых работ было немного, да много за столь краткий срок нарисовать бы никто и не успел. Пара пейзажей в японском стиле, нарисованные тушью и раскрашенные бледным красками, только вместо скал там были утопающие в зелени городские дома. Чей-то карандашный портрет, оказалось — отцовский. Я оценивающе перевела взгляд на рисунка на Макса, но сын на отца внешне походил мало. И по всем правилам нарисованный масляными красками на холсте натюрморт: тарелка с яблоками, одно из которых скатилось за край, кофейник, кофейная чашка, маслёнка, хлебница с кусками хлеба, а на заднем плане — керамический кувшин с несколькими стеблями крапивы.

— Крапива? — я рассмеялась.

— А что? Очень красивое растение. Вот настанут весна и лето, можно будет выехать на пленэр, а пока приходится по памяти рисовать.

Я снова посмотрела на картину. Яблоки блестели румяными боками, и мне захотелось надкусить то из них, что лежало на столе. О чём я Максу и сказала.

— Так зачем же дело стало? — он широко улыбнулся.

Яблоки ждали своего часа в холодильнике. Вместе с остальным угощением и бутылкой вина, да не простого, а из шелковицы.

— Знакомый из Турции прислал, — объяснил Макс. — Ты, кажется, не была в Турции?

— Ни в Турции, ни в Египте. Я как-то всё больше по Европам.

— Вот и опробуем. Держи, оп-па! — и Макс кинул мне жёлтое яблоко. — Кстати, это вино и у нас делали и делают, на Украине и на югах. И не "пьянства окаянного ради", а в лечебных целях!

— Вот и полечимся.

Вино было тёмным и куда менее сладким, чем я ожидала. Макс оживлённо рассказывал о своей встрече с художником Гривичевым, тем самым, что написал пейзаж в квартире Смирновых. Оказывается, Макс успел показать ему свои работы и удостоился от мастера снисходительного похлопывания по плечу — способности есть, молодой человек, совершенствуйтесь... Потом разговор как-то увял, и мой почти жених просто сидел напротив меня, с улыбкой меня разглядывая, и я почему-то смутилась, хотя к его вниманию давно привыкла.

— Ты чего?

— Ты очень красивая, — сказал он, я и фыркнула, потому что никогда не верила таким комплиментам. — Знаешь, мне очень хочется тебя нарисовать. Ты не откажешься мне попозировать?

— Когда?

— Да хоть прямо сейчас.

— Так ты заманил меня к себе, чтобы я тебе позировала?

— Я извращенец, правда?

— Почему?

— Потому что мне нужно от хорошенькой девушке не то, что нормальному мужчине. Нет, правда, Женя. Пара набросков, не больше.

Отказываться я и не подумала, мне уже стало любопытно. Макс поднялся и походил вокруг меня, потом попросил сесть вполоборота, положив локоть на спинку стула. Чуть поправил меня голову, удовлетворённо кивнул, попросил не двигаться и достал альбом.

Позирование оказалось занятием довольно скучным. Макс что-то увлечённо черкал, бросая на меня короткие взгляды и время от времени командуя "подбородок выше!" Когда он закончил, у меня уже стала затекать рука. Разумеется, я немедленно сунула нос в альбом, полюбовалась на собственную физиономию, а Макс проворчал, что он ещё подумает над позой и нарядом. Я закатила глаза и сказала, что он действительно извращенец и что ему пора вспомнить, чем с хорошенькими девушками занимаются нормальные мужчины.

Утром Макс разбудил меня рано, мы позавтракали на скорую руку, и он усадил меня в машину. В пути я снова заснула, ему пришлось опять будить меня, я, зевая, попрощалась с ним поцелуем и отправилась домой досыпать.

4.

На знакомых интернет-площадках не было ничего интересного. Несколько новых сообщений и фото со стены "Вконтакте", несколько занятных, но бессодержательных обновлений во френд-ленте... Некогда любимое сообщество также не баловало. Тонны слэшных фиков, и ни одного приличного джена или хотя бы гета.

Телефон зазвонил, когда я рылась на ютубе в поисках хороших клипов. Остановив просмотр, я, не глядя, протянула руку к трубке.

— Алло?

— Привет, — сказал женский голос. — Ты где?

— Дома. Привет, Мэл.

— Раз дома, что тебя не видно и не слышно? Про Володьку знаешь уже?

— Конечно, знаю. Даже на похоронах была.

— А вот меня не пригласили, — грустно сказала Мэл.

Мэл, она же Мелюзина, состояла в той самой культурной тусовке, в которую я некогда попала благодаря Володе. Она была певицей, солировала в фолк-группе, потом группа распалась, и она продолжила выступать сама по себе. Её настоящее имя было Дарья, но оно всегда казалось ей слишком обыкновенным и не соответствующим исполняемой ею музыке, а потому она взяла себе псевдоним в честь сказочной феи. Теперь Мелюзина, помимо выступлений, вела и довольно известный музыкальный блог в интернете под этим ником, и требовала, чтобы знакомые обращались к ней так же и в реальности.

— Помянем? — сказала она. — Придёшь в "Сопрано" на вечер его памяти? Там я буду, и "Зверики"...

— Приду, разумеется. Когда?

Мэл назвала дату и время, и мы ещё немного поболтали. Она рассказала, что записывает новый диск, я — о своём новом увлечении физкультурой. Мы обе поахали по этим поводам, пожелали друг другу успехов и распрощались.

— Вот! — с гордостью сказал отец в тот же вечер. — Пытался я приучить тебя к здоровому образу жизни и думал, признаться, что ты безнадёжна. А, оказывается, тогда просто время ещё не пришло.

Я пожала плечами, скромно опустив глаза. Да, было дело, пытался. Но я, тогда старшая школьница, так и не оценила прелести ранних подъёмов и холодных обливаний. Напоминанием о тех днях остался только турник в моей комнате, который я теперь с удовольствием использовала по назначению.

— Лучше бы выбралась куда-нибудь, — проворчала мама. — А то сидишь в последнее время либо в своей комнате, либо в своём спортклубе. Скоро совсем с людьми разговаривать разучишься.

— Ну вот, меня на той неделе пригласили в ночной клуб, — сообщила я. — Это подойдёт?

— Вполне. Только не напивайся там.

— Не буду. И, мам, раз так, я возьму твою машину?

— Когда это будет?

— В четверг.

— Хм-м...

— Это вечером, — быстро сказала я. — Начало в восемь.

— Да бери уж, — мама вздохнула преувеличенно тяжко.

Я благодарно кивнула. Без машины всё-таки было непривычно и неудобно. Конечно, есть такси, но необходимость каждый раз заказывать машину и иметь при себе наличные напрягала. Я уже подъезжала к папе с намёками, что не оставит же он меня безлошадной, раз уж так получилось, и папа проворчал что-то насчёт моего дня рождения. До которого — ещё полгода!

Клуб "Сопрано" находился на задворках торгового центра, и ехать до него было полчаса. К счастью, мама в своём ресторане в этот вечер задерживаться не стала, так что я успела почти за час до начала концерта и заказала нормальный ужин в зале внизу. Танцпол, он же концертная площадка, находился на втором этаже. Я села сбоку, близко к сцене, так что смогла помахать рукой проскользнувшей через зал Мелюзине.

— А, это ты. Привет, — она подошла к моему столику. — А где этот твой... Макс?

— Его не будет, — сказала я, полагая, что её это порадует — Макса Мэл почему-то недолюбливала. Но она лишь пренебрежительно фыркнула:

— Уж мог бы и сходить со своей девушкой.

Мне осталось лишь пожать плечами. Приходит — плохо, не приходит — тоже. Вот и пойми этих подруг.

Кроме Мелюзины выступала так же рок-группа "Нехищные зверики", и ещё один коллектив, мне незнакомый. Песни Мэл я знала, хотя она спела и парочку новых, "Звериков" в основном тоже. Новички оставили меня равнодушной, хотя под их песни, бодрые и ритмичные, неплохо танцевалось. Хотя концерт задумывался, как посвящённый памяти Владимира, и в середине вечера Мэл вышла на сцену и предложила собравшимся выпить за его память, но вечер был отнюдь не траурным. Особенно к концу, когда уже многие набрали и перебрали, и пошли танцы и веселье. Я принимала в нём участие наравне со всеми, мне и правда захотелось развеяться. К тому же я встретила ещё несколько знакомых, иных из которых не видела много лет, после того, как отошла от компании Смирнова. Интересно было поболтать за бокалом, расспрашивая друг друга о житье-бытье.

Было уже где-то к одиннадцати, когда в туалете я пересеклась с Мэл.

— А ты что, раздумала уходить? — удивилась она.

— Я и не собиралась, — тоже удивилась я.

— Ну ты ж только что в гардеробе одевалась. Мы ещё с тобой попрощались.

— Только что? — я выпрямилась от раковины.

— Ну да.

— В гардеробе?

— А что? — Мэл нахмурилась. Видимо, какая-то мысль пришла ей в голову, заставив её медленно оглядеть меня с головы до ног.

— Ты что, и платье успела сменить? Ты же внизу в другом была.

Я открыла рот. Дежавю — и получаса не прошло, как один из тех самых давних знакомых, которого я с трудом узнала, задал мне тот же вопрос, после чего заговорил со мной так, словно мы только что расстались. Тогда я списала это на то, что он видел меня в полутьме зала и что-то перепутал. Но вот теперь и Мэл...

Она, должно быть, изрядно удивилась, когда я, задев её плечом, вдруг кинулась к выходу. Короткий коридорчик, дёргающийся и колыхающийся под громоподобную музыку зал, который пришлось пересекать зигзагами, лавируя между танцующими. Уже у самой лестницы кто-то развеселившийся ухватил меня и попытался втянуть в танец, и я потратила несколько драгоценных секунд, чтобы от него отбиться. И вот я ссыпалась по довольно крутой лестнице в гардероб, чтобы увидеть закрывающуюся наружную дверь.

— Стой!!!

Гардеробщик удивлённо оглянулся на мой дикий вопль, а я уже толкнула дверь и выскочила в холодную ноябрьскую ночь. Под ногами плеснула лужа, забрызгав туфли и колготки. Женщина в куртке на грани светового круга, создаваемого фонарём у подъезда, оглянулась. Всего на миг — а потом вдруг бросилась бежать со всех ног.

Я осталась на месте, застыв в оцепенении. Показалось? Нет? Спустя миг я пришла в себя, но гнаться за незнакомкой было уже поздно и глупо. В тонком платье и туфлях на каблуках, при нулевой температуре...

— Что случилось? — рядом со мной остановилась Мэл. Обвела взглядом окрестности и вопросительно уставилась на меня.

— Ничего, — я отвернулась. — Давай внутрь.

— А зачем вообще наружу выскакивала? Что-то с тобой, Жень, не то...

Я молча зашагала обратно. Любой другой на месте Мелюзины в этот же вечер растрепал был всем, желающим слушать, о странностях, что со мной происходят. Но на молчание Мэл можно было положиться. Она-то как раз была не из болтливых и не сплетничала, даже когда ей было, что сказать.

Остаток вечера оказался отравлен. Да, конечно, самое простое объяснение, скорее всего, самое верное. Та женщина просто похожа на меня, ничего удивительного, что нас путали. Темно, цветные блики скользят по лицам, все уже пьяны...

Вот только Мэл, как и я, почти не пьёт. И в гардеробе было сравнительно светло. Можно, конечно, её расспросить, как близко она подходила к той, которую приняла за меня, но я почему-то стеснялась. Скорее всего она просто кивнула ей, проходя мимо: "О, уже уходишь? Ну, пока". И всё равно я продолжала нервничать, поглядывая по сторонам, сама не зная, что ожидаю увидеть.

Наверное, поэтому я и заметила его.

Незнакомый, ничем не примечательный мужчина сидел за два столика от меня, ни с кем не заговаривая и не сводя с меня глаз. Когда я вставала, он тоже поднимался, и перемещался по залу, не приближаясь, но и не выпуская меня из поля зрения. Я нарочно ещё раз вышла в туалет, и, возвращаясь, увидела его за стойкой, откуда отлично просматривались выходы из уборной. Украдкой наблюдая за ним, я обратила внимание, что его куртка висит на спинке его стула, а не в гардеробе внизу. Можно сразу схватить и выйти на улицу.

И что-то чем дальше, тем меньше мне это нравилось.

Заказывая у девушки за стойкой стакан сока, я вполголоса поинтересовалась, есть ли из клуба другой выход, кроме того, что через гардероб. Оказалось, что есть, но ходить через него могут только сотрудники... однако лёгшая на стойку пятитысячная купюра заставила девушку передумать. "Ладно, только быстро", — сказала она, с любопытством глядя на меня. Я кивнула и пошла прощаться с Мелюзиной и прочими. Меня попробовали уговорить остаться ещё немного, потом проводили в гардероб. Там я натянула пальто, переобулась, долго расцеловывалась с Мэл и прочими провожающими — в общем, непрошенному наблюдателю вполне хватило времени, чтобы спуститься за мной, миновать гардероб и, можно не сомневаться, занять пост снаружи, чтобы не пропустить момент, когда я выйду. Когда он исчез за дверью, я сунула в руку Мэл ключ от машины и попросила подогнать авто к боковому входу. Всем остальным я объявила, что забыла косметичку, и метнулась наверх. Девушка-барменша, бросив напарнику "Скоро вернусь", провела меня в неприметную дверь. Мы прошли через белый коридор мимо кухни, откуда раздавались голоса и выплывали клочья пара, миновали подсобку со швабрами и через ещё одну дверь попали на внутреннюю лестницу торгового центра, явно не для посетителей. Спустились по ней, девушка своим ключом открыла боковой выход и заперла его за мной. Мелюзина в машине ждала меня чуть подальше. Подбегая к ней, я оглядывалась по сторонам, но никого вокруг видно не было.

— Раз уж ты подрядила меня побыть шофёром, подбросишь меня до дома, — утвердительным тоном сказала Мэл. Я кивнула. На улицу мы вырулили в молчании.

— Ну и что это за шпионские страсти? — поинтересовалась она, когда торговый центр остался позади. — Что вообще происходит?

— Да странное что-то происходит, — я понимала, что она спросит и колебалась, говорить ли правду, но решила, что правда ни мне, ни ей ничем не повредит. Да и придумать правдоподобную ложь мне сходу наверняка бы не удалось.

— По-моему, за мной следят.

— Кто?! И зачем?

— Понятия не имею.

— А с чего ты вообще решила, что за тобой следят?

Я рассказала о наблюдателе. Мэл помолчала.

— Знаешь, мать, это начинает напоминать паранойю, — сказала она наконец. — Ну, сама подумай — зачем ты кому-то понадобилась? Разве что выкуп за тебя взять?

— А может и выкуп.

— Ты серьёзно?

— Ну должна же быть у слежки какая-то причина.

— Это если слежка действительно была, — резонно заметила она и снова помолчала. — Хотя знаешь, Жень, иди-ка ты в полицию. Или в охранное агентство обратись. Лучше перебдеть, чем недобдеть. Худшее, что может случиться — зря потратишь деньги.

Я обещала подумать. Чтобы завезти Мелюзину, пришлось сделать изрядный крюк, и когда я приехала домой, родители уже спали.

Я не удивилась, на следующий день увидев этого же мужчину — или кого-то очень на него похожего — в холле спортклуба после занятий. Он сидел в углу, закрывшись книгой, и если бы я специально внимательно не огляделась по сторонам, я бы и не обратила на него внимания, сочтя, что он просто кого-то ждёт. Но я предполагала, что вчерашняя история может иметь продолжение, а потому проявила бдительность. И поняла, что начинаю изрядно злиться. Мало мне то и дело ошивающегося где-то поблизости моего двойника, так ещё и это.

Мужчина проводил меня до дома, держась на почтительном расстоянии, и я начала думать, что совет Мэл был вполне к месту. Пусть полиция поинтересуется у этого типа, что ему от меня надо. Но дома меня уже ждал Макс с приглашением в ресторан, а назавтра мы всей семьей поехали в загородный дом папиного друга на празднование дня рождения его жены, и слежка вылетела у меня из головы. Тем более что в следующие несколько дней никто мне больше не докучал — ни женщина, ни мужчина.

— Кстати, сегодня я позвонила в паспортный стол. Готов твой паспорт, — как-то после обеда сказала мне мама, когда я помогала ей загружать посуду в посудомоечную машину.

— О, и полугода не прошло.

— Съезди прямо сегодня, — посоветовала мама. — Давай, давай, нечего тянуть. И да, можешь взять мою машину.

Но я затянула, просидев за компьютером до самого вечера, и выехала, когда уже стемнело. Все подъезды к нужному дому, как водится, оказались забиты, и парковаться пришлось чуть не за квартал оттуда, около трансформаторной будки, из-за которой выглядывали несколько мусорных баков. Два были прикрыты крышками, третий открыт, и из него торчали длинные деревянные рейки, похоже, остатки какой-то мебели. Вылезая из машины, я сморщила нос — в воздухе плавали отчётливые запахи гнили и кошек.

Паспортный стол занимал пару комнат в большом обслуживающем центре, куда собрали целую кучу служб. В холле я взяла талончик и с четверть часа ждала, пока до меня дойдёт очередь. Чтобы не скучать, достала наушники и прослушала пару новых песен, только сегодня скачанных на ай-фон. Сама процедура заняла меньше минуты — расписаться, забрать паспорт и выйти в холл.

И в холле я опять увидела того самого мужчину. Или не того. Или, может, у меня действительно паранойя.

Я поспешно отвернулась, спросила у дежурной, где здесь можно помыть руки, по её указке нашла туалет, заперлась там и задумалась, кусая губы. Сейчас мы в людном месте, но там, где я припарковалась, было пустынно. Снаружи темно, это не то, чтобы среди бела дня шагать по переполненным Арбатам, делая вид, будто не замечаешь слежки. Интересно, а что будет, если я подойду к этому мужику и в упор спрошу, что ему от меня понадобилось?

Но, в конце концов, можно просто позвонить папе и попросить подъехать или прислать кого-нибудь. Да и вопрос, там ли ещё этот мужчина, и он ли это был.

Когда я вышла из туалета, в холле уже никого подозрительного не было. С облегчением вздохнув — показалось — я пошла к выходу, но всё же заколебалась перед самой дверью. Но снаружи горит фонарь и есть камеры наблюдения, так что я всё-таки толкнула дверь и вышла.

Вокруг не было ничего подозрительного, и я двинулась в ту сторону, где осталась машина, оглядываясь по сторонам. Свернула в пустой переулок, но за мной никто не шёл. Вот и знакомая будка с баками за ней. И, чёрт, когда бы я не была на взводе, я бы и не заметила его — этого человека, ждущего в тени, с правой рукой, засунутой в карман.

По логике вещей, я должна была испугаться ещё больше, но вместо этого меня вдруг охватила злость. Ах ты, сволочь! Хитрая сволочь, ждёшь у машины, знаешь, что я её не миную так или иначе. Ну, сейчас тебе мало не покажется. И незачем куда-то бежать, или кого-то звать, я и сама разберусь.

Даже если там у него в кармане пистолет, он наверняка подождёт, пока я подойду поближе. Не снайпер, чай, зачем рисковать и палить издалека по движущейся мишени в темноте, разгоняемой лишь фонарным светом, рискуя промахнуться или и вовсе перепутать. И я уверенно двинулась прямо к нему, чувствуя не страх, а азарт. Внутри меня тикал счётчик, отсчитывая секунды и шаги до дистанции, которая станет опасной. Мужчина оставался неподвижен. Поравнявшись с будкой, я помахала ему рукой, чувствуя, как губы растягиваются в улыбке, и резко свернула за трансформатор. Бегом обогнула его, нырнула между мусорных баков и вытащила из открытого деревянную рейку, ту, что потолще. Осторожно выглянула из своего убежища — так и есть, мужик устремился за мной. Правую руку он из кармана вытащил, и в ней в самом деле блеснуло что-то металлическое.

Я пнула бутылку, со звоном покатившуюся по потрескавшемуся асфальту, а сама, пригибаясь, обежала бак кругом. И когда мужик промчался мимо меня, с размаху ударила его палкой под колени.

Он с уханьем рухнул на спину, и мой следующий удар пришёлся ему по правой руке, выбивая пистолет. Оружие отлетело в сторону и осталось лежать, чернея на светлом асфальте. Азартно взвизгнув, я впечатала конец палки мужику в челюсть, однако это не помешало ему с рычанием подняться. Он был больше меня раза в полтора, и я была явно недостаточно сильна, чтобы побоями причинить ему реальный вред, а преимущество внезапности я уже утратила. Ни он, ни я не сказали друг другу ничего членораздельного. Я снова попыталась ткнуть его палкой, на этот раз в живот, он поймал за конец и дёрнул, я, не пытаясь играть в перетягивание, выпустила. И кувыркнулась в сторону, туда, где остался лежать пистолет, который я краем глаза ни на секунду не выпускала из вида. Мужчина кинулся следом, но я успела первая, схватила оружие, мгновенно определив, что оно на взводе, довершила кувырок, вскинула ствол, держа его обеими руками, и выстрелила.

Тугой крючок до боли впечатался в подушечку пальца. Пистолет грохнул, сделав попытку дёрнуться в руках, и мужик согнулся, хватаясь за живот. Он нависал прямо надо мной, сидящей на земле, он казался огромным, и я, подняв пистолет выше, выстрелила ещё раз.

Мужчина упал на бок, неожиданно мягко для такой туши. Даже в темноте была отлично видна чёрная дырочка в белой коже его лба, точно над переносицей.

5.

Пистолет лежал на столе передо мной — обыкновенный "макаров", 9 мм, обойма на восемь патронов. Теперь осталось шесть. Я отодвинула защёлку на торце рукояти, вытащила обойму, зачем-то пересчитала блестевшие внутри гильзы и вставила обойму обратно. Она дошла до упора, тихонько щёлкнуло. Взведи курок, и можно стрелять. Я в жизни не держала в руках никакого огнестрельного оружия, и даже пневматического. И уж точно не определила бы на глазок марку и калибр. Всех боевых героинь из кино я любила любовью чисто платонической, никогда не пытаясь как-то подражать им в жизни. До появления Петра Викторовича и его безумного предложения, и моего не менее безумного пожелания.

Которое он честно выполнил. И тем уже второй раз спас мне жизнь. И вот сегодня я из этого самого пистолета убила человека. И не чувствовала по этому поводу ровным счётом ничего.

Домой я вернулась как ни в чём не бывало. Спокойно ответила на мамин вопрос "Всё в порядке", потом мы сели ужинать, папа рассказывал, как прошёл день, мы его расспрашивали. Мама испекла пирог, я с аппетитом съела два куска и искренне похвалила. И всё это время я напряжённо прислушивалась к себе. Ведь я. Убила. Человека. Должна же я чувствовать... хоть что-нибудь?

Но не было ничего. Ни раскаяния, ни приступов тошноты, ни страха — ничего из того, что, как я слышала, преследует вольных или невольных убийц. Я чудовище, должно быть? Урождённое — или так на меня подействовали умения, привитые мне Петром Викторовичем, как черенок к стволу дерева? Я обрела не только способность обращаться с оружием, но и умение безо всяких сантиментов пускать его в ход, и наплевательское отношение к чужой жизни?

И вот теперь я сидела, гипнотизируя взглядом этот несчастный пистолет, и безуспешно пыталась проанализировать своё состояние и поступки. Почему я попёрлась на рожон, вместо того чтобы, как положено здравомыслящему человеку, реализовать уже готовый план — вызвать помощь? Хотела испытать свои силы? Ну, допустим, хотя такое поведение свидетельствует о наплевательском отношении не только к чужой жизни, но и к своей собственной. Но потом... Почему я выстрелила во второй раз? Первый-то был самозащитой, а вот второй... Я просто хладнокровно дострелила раненного мной человека, не испытывая в тот момент никаких сомнений и руководствуясь простой логикой: врага надо добить. Так безопасней.

Часы показывали полночь. Родители уже давно спали, не подозревая о моих терзаниях. Я окинула взглядом комнату, потом вытянула нижний ящик старого письменного стола, положила пистолет в дальний угол и завалила скопившимся в ящике хламом. К счастью, ни мама, ни папа не имеют привычки шарить в моих вещах.

За окном царила непроглядная ноябрьская ночь. Дома внизу были темны, лишь несколько горящих окошек свидетельствовали, что я — не единственная бодрствующая полуночница. Я бесцельно побродила по комнате, потом вышла в коридор и, не зажигая света, прошла в выходящую на другую сторону гостиную. Внизу сиял пустующий Новый Арбат, фонари старались так, что, казалось, светился сам асфальт. На дублёре спали автомобили жителей окрестных домов или тех из нашего дома, кто не купил себе место на подземной парковке. Время от времени внизу проносилась одинокая машина, но стеклопакеты не пропускали звука мотора.

Я оперлась о подоконник и прислонилась лбом к стеклу. Самое позднее завтра утром труп обнаружат. И... Каковы шансы на удачное расследование? В детективах рано или поздно раскрываются самые заковыристые преступления, даже если их совершают по ошибке или в силу трагического стечения обстоятельств, и связь между убийцей и убитым на первый взгляд отсутствует вовсе. Но каковы реальные возможности полиции? Сейчас вечно ворчат, что полиция обленилась, коррумпировалась, мышей не ловит, количество "висяков" зашкаливает... Хотя, кажется, дела всё-таки идут получше, чем в девяностые годы. Но сейчас я дорого дала бы за то, чтобы пессимисты оказались правы.

И ведь ещё вчера я ни за что бы не подумала, что буду уповать на лень и ограниченность полицейских. Вон, когда несколько лет назад какой-то выродок убил поздно возвращавшуюся домой кузину Мэл за три тысячи рублей и паршивый телефон, как мы все тогда негодовали на нерасторопность полиции! А ведь то убийство так и не было раскрыто. Никто до сих пор не знает, какой наркоман себе бабла на дозу добыл...

Но убитый мной — не безобидная девушка. В конце концов, не я его подкарауливала с пистолетом в кармане. И раз уж он взялся меня выслеживать, то даже если б я и ускользнула от него сегодня, вернее, уже вчера, он вполне мог бы напасть на меня завтра.

Совесть упорно отказывалась меня мучить, в отличие от опасений, что придётся держать ответ за содеянное, и я сдалась. Пора ложиться, спать тоже когда-то надо.

Ночь я проспала спокойно, без кошмаров, которых тоже изрядно опасалась. Но всё было настолько обыденно, что утром я даже не сразу вспомнила о том, что было вчера. А вспомнив, полезла в интернет на новостные сайты. Однако если тело у мусорных баков уже и обнаружили, в общедоступные сводки происшествие не попало.

И правда, мало ли трупов находят в Москве?

Твёрдо приказав себе перестать паниковать — даже если на меня и выйдут, это произойдёт не сегодня, и едва ли завтра — я задумалась, чем бы мне заполнить сегодняшний день. Занятий в спортклубе сегодня не было — надо будет, кстати, продлить абонемент. Сходить на стадион, побегать, а потом прошвырнуться по магазинам? Надо обзвонить подруг, узнать, не захочет ли кто составить мне компанию.

А вечер можно провести с Максом. При мысли о нём внутри странно потеплело. Да, вот кто сможет отвлечь меня от ненужных мыслей. Нет терапии надёжней хорошего секса! Значит, решено — днём шопинг, вечером свидание.

Офис папиного "ДомКвартВопроса" несколько раз переезжал с места на место, и теперь находился в новом здании бизнес-центра на проспекте Академика Сахарова, в двух шагах от метро. Как раз в эти дни снова начало подмораживать, но солнце сияло вовсю, создавая праздничное настроение. Ещё бы снежку подсыпало, думала я, шагая к подъезду под вывеской "Российский промышленный банк", и было бы совсем хорошо. Но ясное небо снега в обозримом будущем не обещало.

Бизнес-центр был построен вплотную к кирпичному многоквартирному дому, казалось даже, что дом уходит внутрь светло-серой стены центра. Жильцы крайних квартир могли при желании потрогать эту стену со своих балконов. В засаженном деревьями дворе стояла неизменная горка весёленькой жёлтой расцветки, рядом торчал полосатый грибок. Я перешагнула через свисающую с тумб цепь, пересекла парковку перед подъездом и толкнула дверь.

— Заходите, Евгения Андреева, — церемонно приветствовал меня скучавший у лифта на четвёртом этаже охранник. Я кивнула и уверенно двинулась к двустворчатой двери, и дальше, через коридор, в который выходили кабинеты. Я пришла раньше, чем мы с Максом договорились, но не видела в том большой беды. Подожду у него, пока он не закончит, только и всего.

У одной из дверей подпирал стенку незнакомый мне человек в синем свитере, вполголоса говоривший по телефону. Кабинет Макса располагался в самом конце. Когда я толкнула дверь, Макс удивлённо поднял на меня глаза. Он тоже прижимал к уху трубку, на столе перед ним были разложены бумаги, а на тёмном мониторе плясала спираль электронной заставки.

— Подождите минуточку, — сказал он в телефон и опустил трубку. — Ты рано.

— Я отвыкла ездить на метро, — жизнерадостно сказала я. — Думала, выйдет дольше.

— Хорошее настроение?

— Угу, — я плюхнулась на стул у стены. — Я не мешаю?

— Нет. Подождёшь, пока я закончу?

— Конечно.

Макс вернулся к своему разговору, а я оглядела кабинет. Он был довольно строгим, без излишеств — сюда, как правило, не приглашали гостей, а если и приглашали, то сугубо по делу. Поэтому тут не было мягких кресел и диванчиков из коричневой кожи, стоявших в папином кабинете, не было и безделушек. Только на стене висели пара почётных грамот в рамочке. И никаких фотографий на столе — Макс не был сентиментален и не стремился создать такое впечатление. Хотя, подумалось мне, пейзажик для украшения здесь бы не помешал. Собственной работы.

— Что делаешь? — спросила я, когда он положил трубку. Сидеть молча мне уже наскучило.

— Проверяю черновики договоров. А заодно уточняю, что это такое в них написано. А то нашей Анечке руки надо бы пообрывать, всё равно хуже писать не станет. Вот как ты думаешь, это единица, или семёрка?

Я поднялась, шагнула к столу и наклонилась над листом бумаги, исписанным мелким неровным почерком.

— По-моему, семёрка...

— Да, я тоже так решил. Но, учитывая, что это всё-таки документ, всё же проверил, — он кивнул на телефон и поморщился.

— А почему от руки, а не на компе?

— Потому что она — дама старой закалки. Перепечатать набело ещё соглашается, а вот черновики — только ручкой.

— А-а, — я вспомнила, что есть у папы такая сотрудница, которую почему-то все, несмотря на солидный возраст, за глаза звали Анечкой. Она и правда компьютеров откровенно боялась, но была хорошим специалистом, и потому чудачества ей прощали.

— Начинаю понимать, почему генерал Епанчин сулил князю Мышкину карьеру за хороший почерк.

— Да уж, во времена, когда почти все документы писались от руки, люди с хорошим почерком были на вес золота.

— У тебя что, голова болит? — спросила я. Макс опустил руку, которой потирал лоб и удивлённо посмотрел на меня.

— Ну, есть немного...

— Ты не заболел, часом?

— Нет, что ты! Просто... даже не знаю, в чём дело.

— Погода, что ли, меняется? — у меня часто болела голова на "погоду", и я как-то с детства привыкла, что это и есть основная причина плохого самочувствия.

— Едва ли... Хотя всё может быть. А может, просто не выспался.

Я внимательно посмотрела на него. А ведь вид у Макса и впрямь не лучший. Я как-то раньше не задумывалась над тем, как он себя чувствует, и как протекает его жизнь в то время, когда он не развлекает меня.

— Ты не высыпаешься?

— Ну... — он кривовато улыбнулся. — Ты была права — иногда трудно совмещать работу и хобби, особенно когда оно требует много времени. Хочется так много всего сделать... А в сутках только двадцать четыре часа.

Мне тут же стало любопытно, что он такого успел нарисовать, но я лишь спросила:

— У тебя на завтра намечены какие-нибудь неотложные дела?

— Обычная работа, собственно, но ничего особенного. А что?

— Давай встретимся завтра. Папа тебя отпустит, если я его попрошу. А сегодня ты поедешь домой и просто выспишься.

— Женя!

— Что?

— Ей богу, это пустяки. Приму таблетку, на худой конец, и всё пройдёт.

— Поспишь, и всё пройдёт. А встретимся завтра. Честно-честно.

Макс возражал, настаивая, что не надо его жалеть, и даже сказал, что весь день ждал этого вечера, но я осталась непреклонна. И даже соврала, что хочу увидеться с Мелюзиной, а потому, если он не хочет с ней встретиться, свидание лучше перенести. О нелюбви к нему Мэл Макс знал, и на этот аргумент согласился. Я чмокнула его в щёку, он поймал меня раньше, чем я успела выпрямиться, и поцеловал в губы.

Когда я уходила, парень в синем свитере всё так же стоял в коридоре с телефоном. Ну ладно, думала я, сбегая по лестнице мимо лифта, женщинам положено быть болтливыми. Но мужчина-то о чём может так долго трепаться?

Солнце уже исчезло за домами, и на улице сгущались сумерки. Я приостановилась на парковке, раздумывая, чем бы занять вечер. О том, что я лишилась компании Макса, я не жалела, наоборот, оказалось приятно о нём позаботиться. Но свободное время осталось, а возвращаться домой мне не хотелось.

Что ли и правда Мэл позвонить, в гости напроситься? Она в тот вечер в "Сопрано" сама сказала, что нужно нам как-нибудь посидеть за чашкой чая и поговорить, как в старые добрые времена...

Мэл оказалась дома и против моего приезда ничего не имела, только предупредила, что сейчас занимается собой, так что я должна быть готова сама себя обслужить. Я рассмеялась и ответила, что пока ещё не безрукая.

Дверь мне она открыла в халате, и с салфеткой в руке, которой снимала маску с лица. Окинула меня критическим взглядом и сказала: "Неплохо выглядишь".

— Стараюсь.

— Куда-то собиралась?

— Да, с Максом, но он плохо себя чувствует.

— А, — Мэл пренебрежительно фыркнула. — Ещё даже не женился, а уже капризы пошли.

— Ты не права. Он-то как раз настаивал, чтобы пойти, но я сама не захотела.

— Нашла бы ты себе кого получше, — Мэл махнула рукой в сторону кухни. — Пицца в холодильнике, если что. Чайник недавно кипел.

Когда я принесла в гостиную две чашки чая, сахарницу и разогретую в микроволновке пиццу, Мэл как раз сосредоточенно наносила лак на ногти. Они у неё всегда, как произведение искусства, и я думала, что это заслуга её маникюрши. Ан нет, оказывается, всё сама, всё сама.

— За что ты так его не любишь?

— Кого? А, Макса твоего? — она поморщилась и критически оглядела дело рук своих. — Не переношу шкурников, вот и всё.

— Ты его даже не знаешь практически.

— Я знаю главное — он зарится на твои деньги. То есть, не твои, а твоего отца, но это дела не меняет, — Мэл помахала растопыренными пальцами в воздухе. — Ну вот, застынет, и можно будет наносить верхний слой.

— У тебя здорово выходит.

— Курсы визажистов. Я и гримироваться перед выступлениями предпочитаю сама. Ты, кстати, не думала?

— О чём?

— О курсах каких-нибудь. Приобрети профессию.

— Ну, у меня и так вроде бы диплом есть.

— Вот именно, что вроде бы, — она осторожно взяла чашку с чаем. — Куда ты с ним пойдёшь, с этим дипломом? Не смеши меня.

— Мне, в общем-то, на жизнь зарабатывать необходимости нет.

— Да разве в заработке дело? У тебя должна быть своя жизнь. Своя работа. Можешь не гнаться за заработком, но это личный рост, реализация. И новые люди. Глядишь, и найдёшь себе кого-нибудь другого.

— И где будет гарантия, что этот другой не позарится на мои деньги?

— А ты гляди в оба. На то и щука в море, чтобы карась не дремал. Но даже если выйдешь за этого своего Макса... Думаешь, он после свадьбы будет тебя так же ценить, как до?

Я поморщилась. Слова Мэл неприятно соответствовали моим собственным мыслям. От которых мне в последнее время почти удалось избавиться, и вот она мне снова о них напомнила.

— Ты не кривись, а посмотри вокруг. Домохозяйки мужьям скучны. И не надо говорить, что дом вести — это та же работа. Может, и работа, да только мужику, кроме борща и мягких тапочек, нужно что-то ещё. Борщ и тапочки он воспринимает, как должное. Вот на своих родителей посмотри — у твоей мамы собственное дело, ага? И живут вместе много лет, душа в душу. Когда жена умница-красавица, да ещё и независима, муж такую будет ценить. А не домашнюю клушу, которая и так от него никуда не денется, потому что ей и идти-то толком некуда.

Она откусила острый угол от треугольного куска пиццы и принялась жевать, прервав свой монолог.

— Ну, насчёт красавицы — это точно не про меня, — пробормотала я.

— Ты, мать, себя-то не недооценивай, — сурово посоветовала Мелюзина. — А то так и будешь довольствоваться такими вот Максами. Женщина красива настолько, насколько себя ощущает. Вот я, например, каких хочу, таких и выбираю. Думаешь, хоть один отказал?

Я покосилась на неё и завистливо вздохнула. Ей, с её точёным носиком, легко говорить, не то, что моя картошка.

— Хотя, справедливости ради, их и уговаривать особо не надо, — Мэл отложила оставшуюся от куска корочку и вздохнула. — Я ведь не на пустом месте говорю, что женатики только на сторону и смотрят. Ты бы знала, что я от мужей про их жён наслушалась! Даже если женились по любви — глядь, пройдёт годиков пять-семь, и былая нимфа превращается в корову. Которая, может, домашняя и уютная, но с ней ску-учно!

— Так ты у нас — разбивательница семей?

— Да нет, зачем? — она пожала плечами. — Я ведь замуж не хочу. Так что ни одного мужа ещё из семьи не увела.

Я взяла второй кусок, и некоторое время мы ели в молчании. Чай в чашках кончился, и Мэл сходила на кухню за чайником.

— Люди делятся на две категории, — я кивнула на оставленные ею корочки. — Тех, кто ест пиццу целиком, и тех, кто оставляет корку.

— Я всегда их оставляла. Не люблю пустое тесто.

— А по-моему, корка — самое вкусное и есть.

— Ну да, я помню — ты и вафельные коржи без начинки грызёшь. Хотя они на вкус как картон.

— Много ты понимаешь...

Разговор свернул на безопасно-кулинарные темы. Потом мы допили чай, и Мэл докрасила свои ногти, а попутно прочла мне маленькую лекцию по искусству маникюра. Домой я засобиралась уже совсем поздно.

— Привет, Паш! — я махнула рукой. Паша Кулагин оглянулся, кивнул и придержал шаг, позволив мне себя догнать.

— Привет. Ты откуда?

— Из спортклуба. А ты?

— Из тира.

— Из тира? Это где... — я подняла руку с вытянутым пальцем, имитируя пистолет, — "пиу-пиу"?

— Ну да.

— Ух ты! И давно ты туда ходишь?

— Да с полгода уже.

— Чего это тебя на стрельбу потянуло?

— Да так как-то... — он пожал плечами. — Мать достаёт, братец тоже. Ты не представляешь, Женька, как тебе с предками повезло. А стрельба как-то отвлекает. Я и раньше туда ходил, а теперь вот вернулся. Знаешь, там ведь нужна концентрация, и всё лишнее куда-то уходит. Тренер говорит, что у меня способности есть, нужно только заниматься регулярно...

Он говорил что-то ещё, а я кивала, и воображение невольно рисовало картинку, что Пашка, выпуская пули в мишень, представляет на её месте "достающих" его родичей. Бр-р. Но нет, стоит думать о нём плохо. А даже если и представляет, кто я такая, чтобы судить? В конце концов, не самый худший способ выпустить пар, а от воображаемого до реального дистанция огромного размера. И вообще, он-то по мишеням стреляет, а я — по живому выпалила.

Интересно, а что Пашка скажет, если я вдруг расскажу ему об этом эпизоде своей жизни? Нет, я, конечно, не собиралась делать такую глупость, но всё-таки. В ужасе шарахнется, или скажет "Ух ты, круто!"

Полиция меня так и не потревожила, хотя прошла уже неделя, и я потихоньку уверялась, что ничего мне не будет. Следов, указывающих на меня, я не оставила: ни клочков одежды, ни вывалившихся из кармана предметов, ни отпечатков пальцев на деревяшке — спасибо холодной погоде и кожаным перчаткам. Свидетелей тоже не было, я вспомнила, как оглядывалась и прислушивалась после выстрелов, но вокруг было тихо. Если кто и услышал, то выяснять, кто стрелял, не поспешил. Машина? Мало ли там машин ставится...

— Эй, ты меня слушаешь?

— А? — встрепенулась я.

— Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?

— Извини, Паш, задумалась.

— Вечно ты в облаках витаешь, — хмыкнул Паша.

— Неправда!

— Правда-правда. Ещё в школе помню — спросит тебя учитель о чём-нибудь, а ты встаёшь, как только что разбуженная... Даже странно, что кончила школу хорошо.

Я неопределённо хмыкнула. К экзаменам меня натаскивали нанятые родителями репетиторы. Но училась я и правда на "тройки", в этом Пашка прав. Младшие классы я отходила в элитную гимназию, где были индивидуальные занятия, интересные программы, и там я, в целом, успевала. Но потом кризис 98 года разорил первое папино предприятие. Тогда нам пришлось трудно, денег на оплату гимназии уже не хватало, и меня перевели в обычную муниципальную школу, где мне, избалованной креативными учителями, на уроках сразу стало скучно. Вот я и училась спустя рукава, хотя с одноклассниками мне повезло, а потому, даже когда наши дела выправились, я осталась доучиваться там же. Благо у меня всё же хватило ума не особо хвастать богатством, зато папа всегда был готов оплатить нашему классу то экскурсию, то школьную вечеринку.

— А помнишь, как мы после выпускного сбежали в какой-то подъезд и пели там под гитару?

— Угу. А потом у Надьки Квасковой случилась истерика, и её мать прибежала жаловаться, что мы обидели деточку. Хотя она просто перепила.

— А меня там вывернуло, — вспомнила я. — Не нужно было мешать водку и шампанское.

— Да, напугала ты нас знатно, — согласился Паша.

Мы ещё некоторое время наперебой вспоминали наш выпускной, а потом просто разные случаи из школьной жизни. Потом Пашка спросил, как у меня дела, и я рассказала о том, что Макс начал серьёзно рисовать, пишет мой большой портрет, а параллельно успел сделать ещё несколько картин, которые мне и показал во время нашего свидания. Его квартирка потихоньку начала напоминать картинную галерею.

Паша присвистнул. Макса он знал, но его увлечение рисованием стало для Кулагина новостью.

— И как, хорошо хоть рисует?

— Отлично, — искренне сказала я. Да, я никогда не разбиралась в живописи, но Максовы пейзажи и натюрморты мне очень нравились. Он всегда находил какую-то изюминку, делавшую картину нетривиальной.

— Ну-ну. Будет у тебя жених-художник. Художник-юрист.

— А что плохого?

— Да ничего. Гривичев вон тоже до того, как начал рисовать, был, по-моему, не то инженером, не то программистом.

— Ты знаешь Гривичева?

— Да его вся Москва знает. Не, ну не знаком, конечно, но картины видел. Смирновы с ним дружили... — Паша помолчал. — Жаль Володьку.

— Жаль, — согласилась я.

— Вот он, кстати, тоже выскочил из грязи в князи. Никак не думал, что он действительно актёром станет.

— Да он об этом мечтал ещё со школьной скамьи.

— Мечтать-то он мечтал, но способностей у него к тому никаких не было. Ты вспомни, как он стихи читал. Такого завывания я больше ни у кого не слышал, а ему казалось, что это и есть "читать с выражением". У тебя лучше получалось.

— Но он же потом играл, и здорово играл! От его Ромео я плакала. Ты был на его выпускном спектакле? Он его весь на себе тащил, Джульетта рядом с ним была никакущая.

— Был. И удивился — долго-долго ничего не получалось, и вдруг заиграл. Не дружи Володькина мама кое с кем из "Щуки", чёрта с два он бы туда попал, между нами-то говоря.

Я недоверчиво покачала головой.

— Я помню, как он всякие сценки разыгрывал...

— И я помню. Тебе неловко от них не становилось? Любительский драмкружок имени погорелого театра.

— Ну... — откровенно говоря, да, становилось. Всё время, что мы были знакомы, Володя любил кого-то изображать и вначале страшно переигрывал. Но потом дело пошло на лад, и я решила, что ему просто не хватало мастерства.

— Знаешь, последние серии "Выстрела в упор" мне те его потуги напомнили. Он начал переигрывать. Потом видимо спохватился и ударился в другую крайность — вообще перестал играть.

— У него был творческий кризис.

— Да... — задумчиво проговорил Паша. — Высоко взлетел — больно упал. О мёртвых хорошо или ничего, но зазнался наш Володя, если уж начистоту. Мы с ним последний год почти не общались, так, на семейных сборищах, когда деваться некуда. И не только со мной. Вон с Бошняком вообще разругался в пух... Хотя ты же не знаешь Бошняка...

— Бошняка? Петра Викторовича?

— Его самого. Значит, знаешь?

— Знаю, — медленно произнесла я. — Недавно познакомились.

— Ну вот. Он у них часто бывал, а потом — как отрезало.

— А из-за чего разругались?

— Да кто ж их знает. Ладно, ты куда?

— Домой.

— Тогда пока.

— Пока, — кивнула я.

Паша двинулся дальше, а я повернула к нашему дому, пребывая в состоянии глубокой задумчивости. Володя знал Петра Викторовича... А не прав ли Паша, часом? Таинственный Максов знакомец предлагал удивительное, невозможное — и, что самое поразительное, не лгал. Он действительно мог наделить человека тем, чем тот не обладал от природы, я и Макс — живые тому примеры. Так может, Володя и впрямь был бесталанен? И приобрёл способность играть благодаря тому, что сделал Пётр Викторович? А что он, кстати, сделал? В тех наукообразных объяснениях, которыми он описывал свою методику, я всё равно ничего не поняла, а сам процесс не запомнила. Последнее моё воспоминание в тот день — что мы с Максом приходим в занятый его офисом дом. А потом — двухсуточный провал, и я очнулась на скамейке на Вятской улице.

Но если Пётр Викторович что-то дал — то, быть может, способен и отнять?

Мне стало неуютно. Сколько человек на самом деле обязаны своим успехом этому пожилому лысоватому мужчине с добродушной улыбкой? Как далеко простирается его влияние... и возможности? Володя... Да, его последний фильм и последние серии сериала, в котором он снимался, действительно выявили проблему — пусть и не до такой степени, как утверждал недолюбливавший его Пашка, но игра Владимира и правда утратила былую лёгкость и естественность. Могло ли это быть местью?

Надо поговорить с Максом. Он, насколько я поняла, свой талант к рисованию попросту купил, но в одних ли деньгах дело... Или у меня просто паранойя разыгралась?

На звонок Макс ответил явно неохотно и был чем-то раздражён, хотя со мной говорил терпеливо. Когда я несколько сумбурно изложила ему свои подозрения, он некоторое время молчал.

— Знаешь, Жень, мозг — всё-таки не грядка, чтобы можно было морковку сначала посадить, а потом выдернуть, — сказал он наконец. — Да и разругался Смирнов с Бошняком... когда?

— Не знаю.

— Да где-то через год после знакомства. Не сошлись характерами. А проблемы у Смирнова начались значительно позже. Долго Пётр Викторович ждал со своей местью. Бритва Оккама, малыш. Не нужно плодить лишних сущностей там, где их нет.

— Ну, может, ты и прав.

— Конечно. Так что не бойся. Никто на твои боевые искусства не покушается.

Я промолчала. Дело было не в том, что я боялась за себя. А в чём суть моей тревоги — я и сама объяснить бы затруднилась.

6.

Накануне того дня потеплело, и наконец-то выпал снег. Да не просто слегка, а обильным снегопадом, так что кое-где у краёв газонов образовались небольшие сугробчики. Дворники увеличивали их, сгребая снег с мостовых и тротуаров, а потом улицы посыпались солью, или ещё чем-то химическим, и белой крупой, не знаю, как она называется, похожей на мелкие камешки. Химия спасала от обледенения, но оставляла белые разводы на сапогах.

— Надень дублёнку, — сказала мама. — Холодно же.

То, что столбик градусника подпрыгнул вверх, её не смущало. Раз выпал снег — значит зима и холодно.

Утром папа собрался и уехал на несколько дней — хотел проинспектировать большое строительство в другом регионе, за пределами даже Московской области, и ещё уладить какие-то дела с поставщиками. Перед его отъездом я опробовала новую мультиварку — каша, сваренная ею, оказалась вполне на уровне — проводила папу в поездку, а маму в ресторан, и осталась одна в квартире на целый день. Посмотрела несколько передач по телевизору, побегала по интернету, проинспектировала свою коллекцию туфель и выбралась в ближайший торговый центр — не то чтобы я всерьёз собиралась что-то себе покупать, но захотелось побродить между прилавков, выпить чаю или кофе в кафе, и, может быть, что-то себе и присмотреть.

В конце концов я зависла в ювелирном павильоне. Долго облизывалась на роскошное колье, всё же оказавшееся слишком дорогим для меня, перемерила с десяток колец и примерно столько же серёг, и в конце концов приобрела изящный гарнитур — серьги и кольцо с гранатами в серебре. Очень довольная, вышла из павильона — и тут снова заметила торопливо шарахнувшуюся от меня женскую фигуру.

Да что же это такое!

Женщина нырнула за ларёк, продававший коллекционный шоколад, я, изрядно разозлившись, кинулась следом. Увидев, что я догоняю, она перешла на бег. Мы промчались через весь этаж, она свернула к эскалатору, я за ней. Ссыпавшись по движущейся лестнице, мы свернули к вращающимся дверям наружу, и тут мне удалось, сделав рывок, её догнать. И я крепко схватила её за руку, вынуждая развернуться ко мне.

Я была уже отчасти подготовлена нашей почти встречей в "Сопрано", и всё равно шок был велик. Если бы между нами поставили раму, я бы осталась в полной уверенности, что смотрюсь в зеркало. Она не просто походила на меня, мы были буквально одно лицо. И, насколько я помнила собственную внешность, никаких видимых различий не наблюдалось.

Хотя разглядывать её я смогла лишь секунду, или две. А потом она, пользуясь моим замешательством, пнула меня в колено, и когда я, охнув, схватилась за пострадавшее место, вырвала руку и стремительно выскочила на улицу.

— Всё в порядке? — ко мне подошёл охранник. Проснулся, что называется. Мне захотелось немедленно пнуть его — чтобы понял, какое это "в порядке", когда ногу сводит от боли. Я лишь чудом не упала, и теперь боялась наступить на пострадавшую конечность, из опасения, что она подломится.

— В полном, — процедила я сквозь зубы. — Здесь можно где-нибудь сесть?

Массажного кресла, которые ставят в некоторых торговых центрах, или хотя бы банкетки поблизости не нашлось, и мне из ближайшего торгового павильона вынесли стул. Вокруг собралась группка сочувствующих и охающих по поводу распоясавшихся хулиганов. Кто-то предложил заявить в полицию, кто-то давал советы по наложению компресса, кто-то вынес бутылку воды. Я сидела, молча растирая колено и злясь и на себя, и на них. Кудахтанье раздражало, хотя основным виновником всё же была моя собственная растерянность. Но воду я с благодарностью приняла — пить и правда неожиданно захотелось.

В конце концов я всё же поднялась и похромала к выходу, поблагодарив охранника и вынесшую мне стул продавщицу. На улице уже начало темнеть, хотя фонарей ещё не зажгли. Прохожие с надвинутыми капюшонами и шапками казались безликими тенями. Вот теперь я мысленно поблагодарила растапливающую снег химию. Прыгать на хромой ноге по обледеневшей мостовой — это был бы вообще атас.

Искать беглого двойника, конечно, было уже бесполезно, но я всё равно повертела головой по сторонам. Но как тут различишь? Вон та женщина через улицу, вполне может оказаться ею. Или вон та, быстро заворачивающая за угол. Я остановилась, оперлась о витрину, и ещё разок потёрла колено. Было бы идти чуть подальше, вызвала бы такси, но до моего дома тут буквально квартал. Дохромаю как-нибудь.

В спину врезался брошенный снежок — не больно сквозь дублёнку, но чувствительно. Я стремительно обернулась. Видимо, он перелетел через неширокую мостовую, и бросить его могла как раз та женщина, вероятная кандидатка в двойники, она ещё не ушла со своего места. Мысль промелькнула стремительно, потому что в следующий миг в глазу вспыхнул на мгновение ослепивший меня красный свет. Такой бывает, если в глаз посветить лазерной указкой, которой частенько играются дети...

Или не указкой.

Додумывала я, уже лёжа на мокром асфальте. Над головой звякнуло, и на бетонную, выложенную плиткой приступку под витриной, просыпалась едва видимая в сумерках серебристая пыль. Я стремительно откатилась к краю тротуара, под защиту припаркованной машины. На толстом стекле витрины, как раз на уровне моей головы, зияло небольшое круглое отверстие, от которого расходилась густая паутина трещин.

Оставалось надеяться, что внутри никто не пострадал. Стреляли, очевидно, с другой стороны улицы, скорее всего — из окна. Сейчас меня надёжно скрывала машина, но по сторонам от неё вдоль тротуара были только несколько тумб. Я села, не рискуя высовываться. Ближайшим укрытием была дверь торгового центра, но до неё ещё доберись по простреливаемому пространству... Люди, удивлённо поглядывая на меня, шли мимо. Хотя не все.

— Девушка, что с вами? — рядом остановились два парня. Мысленно благословляя людское добросердечие, я очаровательно улыбнулась:

— Что-то голова кружится... Не поможете мне через дорогу перейти?

Если спрятаться за ними, можно попасть в мёртвую зону, а для парней риск минимален, едва ли снайпер будет валить первых попавшихся. Внутри центра было ещё тихо — видимо, там пока не поняли, что произошло, а если и поняли, то не успели поднять тревогу.

— Ну... — парень глянул на машину, за которой я пряталась. Похоже, была его.

— А может, подвезёте? — я молитвенно сложила руки и захлопала глазками. — Тут два шага, не больше.

— Если вы больная, дома надо сидеть, — проворчал второй.

— Врач то же самое сказал. Я только что от него. Помогите до дома добраться, умоляю!

— Ладно, залезайте, — первый вздохнул, я отодвинулась, и он распахнул дверцу. — Куда вам?

Я назвала адрес и, пригнувшись, нырнула в салон.

— Слышь, Игорёк, нам же в другую сторону, — воззвал приятель машиновладельца.

— Да ладно тебе, тут и правда два шага.

Поездка заняла пару минут. Оказавшись дома, я схватилась за телефон, намереваясь позвонить Максу — но тут же раздумала. В этой ситуации он мне ничем не поможет, а вот треволнений ему прибавится. Мысль позвонить в полицию также была отброшена. Рассказывать полицейским о засаде рядом с паспортным столом и о Петре Викторовиче с его подарками я была не готова. Конечно, можно об этом и не говорить, но ведь если начнётся следствие — всплывёт...

Но и сидеть, сложа руки, тоже нельзя. На меня объявлена охота, и кто бы не пожелал моей смерти, двумя попытками он не удовлетворился. Я не могу навечно запереться в квартире, а если бы и могла — где гарантия, что жаждущие меня убить однажды не вломятся к нам домой? И не пострадают близкие мне люди? А значит, я должна найти своих врагов, прежде чем они достанут меня.

Оставалось лишь решить, где и как искать. Собственно, версий у меня было две. Или это как-то связано с папиной деятельностью — богатые люди часто становятся мишенью, пусть сейчас не лихие девяностые, но деньги всегда притягивают криминал. Или это как-то связано с Петром Викторовичем, моим двойником и прочими чудесами. И эту последнюю версию я вполне способна сама, как говорят следователи в детективах, отработать.

Ну а если окажется, что Пётр Викторович не при чём, можно и папу на помощь звать, и в полицию бежать.

Удовлетворённая своим решением, я бросила нарезать круги по гостиной, — даже нога почти прошла, хотя синяк наливался знатный, — и вдруг поняла, что не испытываю страха. Наоборот, мной овладело непривычное воодушевление. В жизни вдруг появился смысл, и даже азарт. Ведь она, в общем-то, была довольно пустой, моя жизнь. Я не делала ничего, кроме как ходила по магазинам, клубам и гостям, и чем дальше, тем скучнее мне становилось. А теперь мне есть чем заняться. И никогда прежде я не испытывала такой уверенности в своих силах. Вот уж чего никак не подозревала в себе, так это наличия авантюрной жилки, но открытие мне нравилось.

Итак, первым делом займёмся моим двойником. Благо, он постоянно крутится рядом, так что приманить его будет делом техники. И не она ли бросила снежок, который сегодня спас мне жизнь? Я бы ещё поняла, если бы покушения были её рук делом, хотя, конечно, и тогда было бы ясно лишь, что ничего не ясно. Но не вздумал ли мой двойник играть роль этакого телохранителя? Не потому ли он постоянно маячит рядом?

Значит, надо побеседовать с ней, и чем скорее, тем лучше. У меня накопилось много вопросов, и дальше я получение ответов откладывать не намерена.

Великая вещь — интернет, с нежностью подумала я, глядя на страницу своего личного кабинета на сайте сотового оператора. Нет, конечно, можно было бы позвонить туда по телефону, но вопрос "а не покупала ли я у вас ещё один номер", выглядел бы как-то странно.

Номер был, и был он зарегистрирован на моё имя. Логика была простейшей — если двойник по моему паспорту снял мои деньги в банке, почему бы ей по тому же паспорту не обзавестись и сим-картой? Без своего телефона всё-таки неуютно. Правда, она сглупила — я бы на её месте обратилась к другому оператору. Я была готова, что придётся искать дальше, и в свой кабинет заглянула только для очистки совести, и вот — меня ждала удача.

Я откинулась на спинку компьютерного кресла и, не отрывая взгляда от экрана, набрала номер на своём ай-фоне. Я обзавелась им совсем недавно, и едва ли он знаком моему двойнику. Конечно, есть риск, что она следит за мной так же пристально и тоже ознакомилась с изменениями на моей страничке, но он не слишком велик. Если уж она не подумала, что её могут выследить по номеру, то едва ли этим занимается.

В динамиках раздавались длинные гудки. Я затаила дыхание. Ну же...

— Алло? — послушался в недрах аппарата насторожённый женский голос.

Я едва удержалась, чтобы шумно не выдохнуть. Неужели у меня тоже такой голос — чуть гнусавый, наводящий на мысль скорее об уютной тётушке средних лет, чем о молодой женщине? Говорят, то, как мы сами себя слышим "изнутри", отличается от того, как слышат нас окружающие, но у меня как-то не выдавалось ни случая, ни желания записать свой голос и послушать, как звучу со стороны я сама.

— Здравствуйте, вас беспокоит ваш Сбербанк! — жизнерадостно сказала я. — Я звоню вам, чтобы сообщить, что вы можете открыть у нас кредит на крайне выгодных условиях. На сумму до пятисот тысяч, и всего лишь за двенадцать процентов годовых!

— Я не собираюсь брать кредит, — женщина на том конце явно расслабилась.

— Вы можете получить его прямо сейчас. Всё, что вам нужно, это прийти в любое отделение нашего Сбербанка с паспортом или иным документом, удостоверяющим вашу личность.

Небольшая пауза.

— Откуда у вас мой номер? — голос снова налился подозрительностью.

— Из наших баз данных. Мы сотрудничаем с вашим сотовым оператором.

— Я им по голове настучу, — сердито сказала женщина. — Это конфиденциальная информация.

— Я вам гарантирую сохранение конфиденциальности, — я оттолкнулась носком от пола, поворачиваясь в кресле туда-сюда. — Это условие нашей работы с клиентами. Ваш кредит ждёт вас в любой момент.

— Я же сказала, что не собираюсь брать кредит.

— Но подумайте о выгодных условиях! В следующий раз такого низкого процента может и не быть. Вы также можете взять у нас целевой кредит, и тогда сумма будет даже больше. Покупка дома, квартиры, машины, ремонт, отпуск — мы головы предоставить вам деньги на любую вашу трату!

— Целевой кредит, говорите? — задумчиво переспросила женщина. — А какая ставка?

— Ставка будет несколько выше, в зависимости от цели кредита — от тринадцати до двадцати процентов. Хотя постойте... — я приблизила ай-фон к клавиатуре и быстро залезла в поисковик, зная, что хороший динамик вполне передаёт еле слышное цоканье клавиш. — Да, сейчас разворачивается специальная программа для молодых участников. Если вам ещё нет тридцати, вы можете получить целевой кредит на ещё более выгодных условиях! Мы работаем над тем, чтобы привлекать молодёжь.

— А на покупку машины?

— Те же двенадцать процентов. Кредит можно взять сроком до пяти лет, начальный взнос — не менее пятнадцати процентов с подтверждением доходов, и не менее тридцати — без подтверждения. А если вы являетесь молодожёном и хотите взять кредит на ипотеку, вы можете предоставить свидетельство о браке...

— Подождите, подождите. Давайте с машиной разберёмся. Счёт в вашем банке пойдёт в качестве подтверждения доходов?

— Разумеется, при условии наличия на нём суммы, равной не менее половины суммы кредита, — вдохновенно сообщила я. — Вам нужно обратиться в то отделение, где был открыт ваш счёт, и наши сотрудники с удовольствием помогут вам с оформлением и ответят на все ваши вопросы.

— Хм-м... — протянули в трубке.

— Но предложение ограничено, — нажала я. — У вас на раздумье не более двух недель.

— Ладно, я подумаю. Спасибо, до свидания.

— До свидания, обращайтесь в любое время!

Значит, тебе нужна машина, подумала я, нажав на отбой. И ты намерена приобрести её за мой счёт. По крайней мере, рассматриваешь такую возможность. Интересно, когда ты решишься, если решишься? Сама я могу долго раздумывать и колебаться, а могу вдруг поддаться спонтанному порыву — раз, и всё! А как поступит мой двойник?

В любом случае, теперь я знала, где её можно дождаться с наибольшей вероятностью. Проблема состояла в том, что отделение Сбербанка, где был открыт мой счёт, находилось в крайне неудобном для наблюдения месте — в самом начале Никитского бульвара, там, где проходит туннель, ныряющий под Арбатскую площадь. Присесть негде, незаметно встать — тоже. От другой стороны улицы его отделяет туннель, пока добежишь — десять раз можно скрыться. И всё-таки придётся как-то выкручиваться.

А может не мудрствовать лукаво и обратиться в сыскное агентство? Я на холоде торчать целый день не обязана, а работникам агентства можно ничего не объяснять. Просто прислать фото и попросить проследить. Но вмешивать кого-то ещё мне не хотелось, пусть даже это будет профессионал с подпиской о неразглашении. Попробую всё же справиться своими силами, решила я, а если в ближайшие дня два или три результата не будет, можно подумать и о найме сыщика.

Небо было ясным, и будь потеплее, погоду даже можно было бы назвать приятной. Я поправила капюшон старого болоньевого пальто, которое раскопала в глубине гардероба, когда выбирала, в чём бы мне пойти на пост, чтобы быть не слишком заметной, и, по возможности, на себя не похожей. Пальто было мамино, и мне слегка великовато, зато меня в нём точно никто никогда не видел. Я и сама-то его не помнила.

Найти наблюдательный пункт мне так и не удалось, и я не придумала ничего лучше, чем прогуливаться по тротуару мимо дверей Сбербанка туда-сюда. От ограды Дома журналистов с одной стороны и до места, где бульвар начинает загибаться, с другой. Так, чтобы не терять дверь из виду, но и в то же время не топтаться на одном пятачке.

Работа шпика — занятие скучное и утомительное. Я зорко всматривалась во всех, проходящих мимо, но никого похожего на себя не видела. Руки в перчатках мёрзли, и их приходилось держать в карманах. Кончит носа тоже мёрз. Часа через два начали уставать ноги, к тому же мне захотелось есть. Ещё час я продержалась, уговаривая себя потерпеть, хотя всё больше хотелось бросить это дурацкое занятие к чёртовой матери. Но потом я всё-таки не выдержала и оставила свой пост, чтобы добежать до "Арбатской" и перехватить чашку горячего кофе с чем-нибудь съедобным в кофейне рядом с выходом из метро.

Отсутствовала я не больше получаса, а вернувшись на бульвар, рискнула зайти в отделение. Но и внутри никого похожего на себя не увидела, и снова заходила туда-сюда как часовой.

Домой я вернулась к вечеру, замёрзшая, голодная пуще прежнего и злая, как собака. Однако объясняться с мамой по поводу своего плохого настроения никакого желания не было, и за ужином я превзошла в выдержке саму себя. Вот точно, не помню, чтобы я когда-нибудь была столь же милой и улыбчивой, когда больше всего хочется кого-нибудь покусать.

— Случилось что-то хорошее? — спросила мама. — Макс звонил?

Эксперимент не располагал к повторению, и тем не менее с десяти утра следующего дня я опять оказалась на бульваре, слегка удивляясь самой себе. Но сдаваться так просто я не собиралась. Учтя прежний опыт, на этот раз я под пальто оделась потеплее, повязала широкий шарф и выбрала зимние перчатки. В сумку легли завёрнутые бутерброды, я также хотела взять термос, но передумала: сумку придётся таскать на плече целый день, лучше, если она будет полегче. В конце концов, кофе можно купить навынос.

Утеплялась я не зря — на этот раз небо быстро затянуло, так что даже погреться на солнце не получалось. Хотя и не сказать, что было много холоднее. Да, думала я, меряя шагами знакомый тротуар, если мне сейчас кто-нибудь позвонит и спросит, чем я занимаюсь, объяснить будет непросто. Я и слежка — сказать кому, не поверят! Но точно так же я бы не поверила, если б мне кто-нибудь сказал, что меня попытаются убить. Кстати, я ведь сейчас отличную мишень из себя представляю. Я невольно окинула взглядом дома напротив. Но между убийцей у баков и снайпером у магазина прошло почти две недели. Такие вещи требуют подготовки, а потому мне вряд ли нужно опасаться чего-либо в ближайшие пару-тройку дней.

Придя к такому обнадёживающему выводу, я в очередной раз повернула обратно в сторону площади — и тут увидела ЕЁ. Да, издалека был виден только силуэт, но особенности фигуры, походки... Если бы я не выискивала в толпе именно их, я могла бы ничего не заметить, но сейчас моё насторожённое внимание выцепило именно то, что я успела отметить в предыдущие встречи.

Я пошла навстречу, ускоряя шаг, чтобы успеть перехватить её до того, как она войдёт внутрь Сбербанка — устраивать разборку в помещении, неизбежно привлекая внимание, в мои планы не входило. И всё равно чуть не опоздала, пришлось несколько последних шагов проделать бегом, чтобы схватить за уже протянувшуюся к ручке двери руку:

— Эй!

Она выдернула руку и отшатнулась. Интересно, у меня физиономия при каком-нибудь неприятном сюрпризе тоже так перекашивается? Женщина оскалилась — выглядело это не угрожающе, а просто некрасиво — и попыталась ударить меня кулаком и лицо. Быстро и сильно, но на этот раз я была настороже и увернулась. А она отскочила, спрыгнув с крыльца и явно готовясь произвести уже привычный манёвр — удариться в бега.

— Да стой ты! — я кинулась за ней. — Я же только поговорить хочу!

— Поговорить?!

Мою руку с плеча она без труда скинула, и снова попыталась достать меня ногой в колено, но я развернулась, уходя от удара, и в свою очередь зацепила её опорную ногу. Приём удался, она потеряла равновесие и упала за край тротуара прямо на мостовую. К счастью, основной поток машин идёт в туннель, и прямо сейчас движение по наземной части было редким.

— Почему ты меня преследуешь? — я прыгнула сверху, но она успела сгруппироваться и отбросила меня обеими ногами, так что я отлетела назад, сама зацепилась за бордюр и села на асфальт.

— Я преследую?! — возмущённо выкрикнула она, словно мои слова были наглой клеветой. Попыталась вскочить, но я, оттолкнувшись от тротуара, бросилась вперёд и схватила её за ногу, не давая подняться. В пылу борьбы мы выкатились на середину дороги, но не обратили на это внимания.

— Да кто ты вообще такая?!

— Я — это ты! — выдохнула она мне в лицо.

Возмущённый автомобильный гудок взревел, казалось, над самым ухом. У меня оставалось время только на то, чтобы повернуть голову, увидеть несущуюся прямо на нас машину, с силой оттолкнуть своего двойника в противоположную сторону, и откатиться самой. Колёса пронеслись в каких-то сантиметрах от пальцев моих упирающихся в землю рук, слышно было, как в салоне машины нас визгливо обматерили. Я перевела дух и приподнялась, выискивая двойника взглядом.

Она уже неслась со всех ног вдоль ограждения туннеля. Добежала до места, где можно перейти на ту сторону, и дунула через улицу. Я медленно поднялась, провожая её взглядом. Можно было кинуться следом, но... Быть может, мне и нет нужды носиться за ней по улицам и подкарауливать её в разных местах? Быть может, её последние слова и есть ключ к разгадке, где мы сможем встретиться и побеседовать более спокойно?

Должно же ей, в конце концов, когда-нибудь надоесть от меня бегать.

7.

— Мама, ты в субботу куда-нибудь собираешься? — спросила я за ужином.

— Нет, а что?

— Не возражаешь, если я возьму машину на целый день?

— Куда это ты собралась?

— Меня в гости пригласили. На пикник, это в Подмосковье.

— В такую-то погоду? — мама выглянула в окно.

— В субботу обещают вроде потепление. Да и пикник — название одно, небось сразу же под крышу спрячемся.

— А что за компания? Я их знаю?

— Ну, Пашку Кулагина точно знаешь, — не забыть бы потом ему позвонить, попросить отмазать в случае чего.

— А-а, — кивнула сразу же успокоенная мама. — Домой вернёшься, или с ночёвкой?

— Вернусь.

— Тогда постарайся всё-таки не слишком поздно. И будь на связи.

— Ладно.

Утром субботы я вывела машину со стоянки на улицу и включила GPS. Ввела в него координаты, и он тут же томным женским голосом предложил мне ехать прямо и на ближайшем повороте свернуть налево.

Логика моя была проста, проще не придумаешь. Если мой двойник и вправду претендует на то, чтобы считаться мной, если она пользуется моим паспортом и счётом, то почему бы ей так же не воспользоваться и нашим домом? Тем домом, в котором мы сейчас не живём?

Погода опять решила побаловать людей ясным небом и, вопреки прогнозу, хорошим морозцем — на градуснике с утра было аж целых двенадцать градусов. Но, едучи в машине, утеплением можно было особо не заморачиваться. Я включила радиолу, выбрав музыкальный канал. Над Садово-Кудринской трепетали под ветром рекламные растяжки, мелькали по сторонам разноцветные щиты. Впереди катился синий грузовик с чем-то красным в кузове. Он был слишком далеко, чтобы разглядеть в подробностях, и я некоторое время праздно гадала, что это он такое везёт.

Чем дальше по Кольцу, тем интенсивнее становилось движение, и я слегка сбросила скорость. Справа мелькнул Театр Сатиры. На Триумфальной навигатор посоветовал ещё раз свернуть налево. Не то, чтобы я совсем не помнила, как ехать на нашу дачу, но обычно меня всё-таки возил туда папа. Или мама. На Ленинградском проспекте я попала в небольшой затор, но быстро из него вылезла — всё же утро выходного зимнего дня достаточно спокойно в смысле дорожного движения. Навигатор посоветовал мне прижаться к левой стороне, и вовремя — я едва не угодила в туннель, свернуть из которого было бы затруднительно.

После туннеля под каналом снова пришлось постоять в заторе. Места окончательно стали незнакомыми, и теперь я полностью полагалась на навигатор. Но, согласно ему, мне нужно было ехать прямо, прямо и ещё раз прямо, минуя все развилки и развязки. По сторонам мелькали приземистые дома фабричного вида и старые кирпичные пятиэтажки. Потом слева потянулся кремово-голубой торговый центр, и я лениво подумала, что можно будет и заехать сюда на обратном пути. Позади остался мост, дорога и не думала сворачивать. Справа мелькнула весёленькая бело-оранжевая заправка, потом показались купол и острая колокольня церкви.

Только на следующей развязке навигатор заставил меня свернуть. Дорога превратилась в Пятницкое шоссе и плавно загнулась вправо, забравшись на эстакаду. Потянулись районы новостроек. И вот наконец город кончился и начался лес.

Рекламных щитов по обочинам стало едва ли не больше, чем в городе. Время от времени стена деревьев разрывалась, и становились видны поля, домики, заборы и торговые центры с заправками в пёстрых обклейках рекламы. Шоссе уже довольно давно сузилось до двухрядного, в одном месте мне пришлось выехать на обочину, чтобы пропустить огромный самосвал. И всё-таки кое-что я узнавала. Вон ту берёзу, например, выгнувшуюся, как арка, над дорогой. Частокол ельника за лиственными деревьями. Солнце спряталось, и я даже не заметила, как небо затянуло облаками. Летом здесь было красиво, но сейчас, когда снега ещё очень мало, а листвы нет и в помине, голый лес, оживлявшийся только тёмной хвоей елей, показался мне унылым. Даже реклама по мере удаления от Москвы, и та почти исчезла.

Через некоторое время потянулись посёлки, плавно переходя один в другой. Временами они прятались за деревьями, и забавно было видеть автобусную остановку, стоящую, казалось, прямо на лесной опушке.

"На следующей развилке езжайте прямо, — прошептал навигатор. — Покиньте Пятницкое шоссе".

Уже почти на месте, поняла я. Наша дача стояла на берегу Истринского водохранилища. Ещё несколько минут езды по тряской дороге, и навигатор ласково шепнул, что я прибыла в пункт назначения.

Машина остановилась перед новым двухэтажным домом посреди довольно обширного, хотя и не очень большого участка — никто в нашей семье не питал страсти к садоводству. Калитка оказалась не заперта. Мой приезд не остался незамеченным — когда я подошла к дому, входная дверь распахнулась, и на крыльцо вышла женщина. Я остановилась у ступенек, и некоторое время мы молча рассматривали друг друга. На этот раз бежать она явно не собиралась.

— Добралась наконец, — нарушила молчание мой двойник. — Я думала, ты явишься раньше.

Я пожала плечами.

— Ну, заходи, раз уж приехала, — она отвернулась и исчезла внутри, оставив дверь открытой. Я не преминула последовать приглашению.

Хотя мы ни разу на моей памяти не пользовались дачей в холодное время года, папа, будучи человеком основательным, провёл в неё и отопление, и горячую воду, так что наша дача на деле была полноценным загородным домом. Сразу за дверью был небольшой холл, куда выходили двери кухни, гостиной и столовой. Спальни были наверху. Я стащила перчатки и скинула короткую дублёнку, повесив её на рогатую кованую вешалку, стоящую в углу у двери — помню, мама приобрела её на какой-то распродаже. Сапоги я снимать не стала. Дверь кухни была открыта, изнутри доносилось звяканье. Так и есть, временная хозяйка была там. На столе стояла чашка с остатками чая, и лежала початая пачка печенья.

— Чай будешь? — как ни в чём не бывало, спросила двойник. Я покачала головой.

— Ну, как хочешь. Так как ты сумела их всех обмануть?

— Кого — их?

— Всех. Маму с папой. Макса.

— Я никого не обманывала, — я, не дожидаясь приглашения, уселась за стол. — А вот ты откуда взялась?

— Я? От папы с мамой.

— Каких?

— Моих, — в тон мне ответила она, усаживаясь напротив. — Андрея Ильича и Марины Борисовны Белоусовых.

— Врёшь.

— Да ну? — она приподняла бровь. — А вот бабушку с дедушкой моих как звали?

— В смысле — моих? Ильёй и Оксаной по отцовской линии, Семёном и Натальей по материнской. А как звали кошку, которая жила у нас и умерла, когда я в начальную школу ходила?

— Не знаю, как твою, а мою Пуся. Когда я болела скарлатиной?

— Ты — не знаю, а вот я ею не болела. Ветрянкой — да, было дело в детском саду.

Она хмыкнула. Мы ещё некоторое время перебрасывались вопросами и ответами, всё больше убеждаясь, что знаем друг о друге если не всё, то явно больше, чем положено людям со случайным сходством. По крайней мере, она верно назвала и номер гимназии, в которой я училась до перехода в обычную школу, и имена моих тогдашних однокашников, которых я запомнила, безошибочно ответила, кто из них был моей лучшей подругой, а кто — злейшим недругом. И, судя по её вопросам, она знала и о моей первой влюблённости в зарубежную кинозвезду в возрасте тринадцати лет, и об увлечении фолком, и о теме доклада, сделанном на втором курсе универа...

— Любимая книга в пятнадцать лет?

— "Мастер и Маргарита". Как назывался отель, в котором мы жили на Канарах?

— Э... Не помню, — созналась я. — Какая-то там "Плаза".

— Да, — после короткой паузы кивнула она. — Я тоже не помню.

Я невольно усмехнулась. Проверить меня не на то, что я знаю, а на то, чего не знаю — это она неплохо придумала.

— Зато помню название соседнего, — добавила она. — "Принцесс Плаза".

— Да, да. На ней ещё такая корона была стилизованная на крыше. Но мне она больше напоминала шутовской колпак.

Мы посмотрели друг на друга уже без прежней враждебности, но с некоторым замешательством. Похоже, обоюдный план припереть самозванку к стенке и вытрясти из неё правду разваливался на глазах. Окажись здесь третейский судья, ему было бы весьма трудно вынести вердикт, так кто же из нас, собственно, самозванка.

— Шрам. От царапины, — она протянула мне левую руку. — От той самой Пуси на память.

Я молча повернула свою левую ладонь тыльной стороной вверх. Едва заметная белая ниточка пересекала кожу поверх вены.

Ещё некоторое время мы увлечённо сравнивали наши руки, а потом и прочие части тела. Я опознала похожие шрамики на наших руках, как собачий укус, а она — следы на наших правых лодыжках, как имеющий аналогичное происхождение. Дальнейший осмотр выявил, что и родинки у нас совершенно одинаковые. И плоский ноготь на среднем пальце — когда-то я, пытаясь забить гвоздь, долбанула по нему молотком, да с такой силой, что он сошёл. И одинокий жёсткий волосок на подбородке.

— Но не потерянные же мы однояйцовые близнецы? — сказала она после нового приступа обоюдного замешательства.

— С одинаковыми шрамами?

— А что? Я слышала, что если близнецов разлучают в детстве, то после встречи обнаруживается, что у них похожие биографии. Вплоть до имён жён и мужей.

— И одинаковых злобных собак, кусающих за одно и то же место? И потом, тогда уж семьи-то у нас всё-таки должны быть разными.

Вторая Женя кивнула, кусая губы. Я лихорадочно пыталась придумать вопрос, на который никто, кроме меня точно не смог бы ответить.

— Первый приезд в Париж. Помнишь? Тогда я пошла вечером гулять по бульварам. Какую песенку я при этом мысленно напевала?

Она моргнула, явно не сразу вспомнив, но потом всё же ответила:

— Сначала "Non! Rien de rien" ["Нет! Ни о чём" (фр.)], потом — "Pardonne-moi ce caprice d'enfant" ["Прости мне мой детский каприз" (фр.)].

Я медленно кивнула. Да, об этом я не рассказывала никому. И песни тогда звучали исключительно у меня в голове, я их даже под нос не мурлыкала.

— Ладно, — она сжала и разжала кулаки. — Теперь моя очередь. М-м... В подростковом возрасте я попыталась сочинить стихи. "Привет тебе, серый и ласковый зверь..." Какая вторая строчка?

— "Решай же судьбу молодую", — буркнула я, чувствуя, что краснею. — Да ладно, всё равно из этого ничего не вышло.

Она кивнула, так же смущённо усмехаясь. Да, свой первый и единственный опыт стихосложения я не только никому не показывала, но и вообще постыдилась записывать на бумаге. Ибо его вполне хватило, чтобы понять — стихи мне сочинять противопоказано.

Мы опять помолчали.

— Ладно, — сказала я наконец, — ладно. Пусть мы полностью идентичны, и воспоминания у нас общие. Но в какой-то точке они должны расходиться? Раз нас двое — значит, когда-то они разделились?

— И это случилось недавно, — кивнула вторая Женя. — Та процедура? У Петра Викторовича?

— Скорее всего. После неё я в первый раз тебя и увидела.

— А я тебя. Но не сразу, а пару дней спустя. А эти два дня я спокойно прожила дома с мамой и папой. А ты где была в это время?

Я открыла рот — и запнулась. Велик был соблазн сказать — дома, как и ты. Но в том-то и дело, что я не могла со стопроцентной уверенностью утверждать, где я была, и что делала в этот период. Я его просто не помнила.

— Не знаю, — призналась я. — Меня ограбили. Брызнули в лицо какой-то гадостью, и у меня провал в памяти на эти два дня.

— Или тебя просто не было, — с торжеством заключила она. Я подавленно промолчала. Я не верила в то, что я — откуда-то взявшийся двойник, но крыть в эту минуту мне было нечем.

— Может, всё же выпьешь чаю? — с великодушием победительницы предложила Женя, и когда я кивнула, поднялась. — Но хоть саму операцию-то помнишь?

— Нет. Вот как мы с Максом на него ехали — помню. Они с Петром Викторовичем выдернули меня из гостей. Мы были тогда у Захаровых...

— У Захаровых? — она обернулась от чайника. — У Маргариты и Валерия?

— Ну да.

— Вы были у них в гостях? Они же с папой друг друга терпеть не могут!

— А ты что, сама не помнишь?

Она помолчала с минуту. Потом сказала:

— Нет.

— Ага, — я почувствовала, что вновь обретаю ускользнувшую было почву под ногами. — А что помнишь? Сам обряд обретения новой способности помнишь?

— Да.

— А перед ним что? Что-нибудь в тот день?

На это раз Женя молчала довольно долго. Чайник успел вскипеть, и она налила мне чашку и села напротив, прежде чем наконец ответила:

— Выходит, что в тот день — ничего.

— А что последнее перед тем?

— Боулинг на Пашкином дне рождения.

— Это же дня за два перед тем, — вспомнила я. — Ха! Выходит, что провалы в памяти у нас пусть и не одинаковые, но симметричные.

— Но мой раньше!

— И что?

— Если бы ты была уже тогда, ты должна помнить что-то другое, верно? Судя по всему, ты появилась после второго провала.

— Или одна из нас появилась во время или до первого провала, и это не обязательно я.

— Но я-то была дома! В смысле, Макс, как ты говоришь, выдернул тебя... меня... из гостей, мы вместе поехали к Петру Викторовичу, а потом вместе с Максом от него и уехали домой.

— А Макс при процедуре присутствовал?

— Нет.

— Значит, во время его отсутствия, но пока твоя память снова не включилась, могло произойти что угодно, верно?

Она поджала губы:

— И где же всё это время была ты?

— Понятия не имею. Возможно — бродила вокруг дома и гадала, откуда взялась занявшая моё место самозванка.

Я вспомнила о чае и сделала глоток. Вторая Женя побарабанила пальцами по столу.

— А что вы делали у Захаровых? — спросила она.

— Я же говорю — были в гостях. Они решили с нами помириться, и пригласили нас на большую вечеринку. Какие-то у них общие деловые интересы с папой образовались, я в детали не вникала.

— Ну и бог с ними. Вернёмся к нашим баранам. Всё равно что-то не складывается. Если разделение произошло во время процедуры, Пётр Викторович должен был что-то знать, верно?

— Если оно действительно произошло в то время, и вообще одно с другим связано. Конечно, скорее всего, связано, но наверняка мы утверждать не можем.

— А Пётр Викторович?

— А он вообще знает, что нас двое?

— Знает, — кивнула Женя. — Когда я тогда увидела тебя целующейся с Максом около нашего дома, я позвонила ему и сказала.

— И что он ответил?

— Что произошла небольшая накладка, и что он всё уладит, мне нужно только подождать.

— Так это он так "всё улаживает"?! — я со стуком поставила чашку на стол. — Так, стоп. Снайпер у витрины. Это был твой снежок?

Она кивнула.

— Почему?

Женя отвела глаза и пожала плечами. Настал мой черёд побарабанить пальцами по столешнице.

— Но, согласись, он признал, что появление двойника связано с процедурой.

— Да ни черта он не признал, — возразила я. — А если и да, то где гарантия, что не врёт? Всё, что нам известно о его технологии, нам известно с его же слов. Мутный он тип, думала же, что не стоит с ним связываться.

— Но кто же знал, что действительно сработает?

— Угу, — со вздохом согласилась я. Ведь я... мы... действительно отнеслись к предложению совершенно несерьёзно. Когда Макс сказал "давай поедем, попробуем, что ты теряешь?" я чувствовала себя так же, как когда мы с приятелями, ещё в школьную пору, устроили любительский спиритический сеанс. Просто забава, замешанная на любопытстве.

— Ты помнишь весь обряд с самого начала?

— Нет, — с явной неохотой признала Женя. — Помню, что уже сижу я уже в комнате, вся в проводах, все стены с какими-то линиями, рисунками, какие-то приборы вокруг гудят... И я здорово устала. А потом пришёл Пётр Викторович, сказал, что всё прошло идеально и можно начинать пользоваться уже сейчас. Но мне хотелось только спать. Я прямо в машине уснула, Макс, когда мы приехали, меня разбудил.

— И ты не задумывалась о том, что ничего не помнишь уже довольно длительное время?

— Я думала, что так и надо. В конце концов, он же в моих мозгах копался. Кстати, а почему ты упорно называешь эту процедуру обрядом?

— Не знаю. Наверное, потому что мне до сих пор не верится в его научность. Несмотря на приборы и провода.

Снова наступила тишина. Я прихлёбывала чай и задумчиво жевала печенье из пачки. Женя некоторое время смотрела куда-то в сторону, потом тоже вытащила себе печеньку.

— А тебе новыми способностями пользоваться доводилось? — спросила я.

— Не-а. Ну, не считая драк с тобой.

— А вот мне доводилось.

— Ты о том снайпере?

— Не только, — и я рассказала о едва не сбившей меня машине и об убийце с пистолетом. Правда, о том, что убийцу я пристрелила, я всё-таки умолчала. По моему рассказу выходило, что я, заметив его у машины, предпочла добраться домой другим путём, бросив машину до следующего утра, а способности проявились в том, что я вообще обратила внимание на слежку. Выслушав меня, она присвистнула.

— Ну ничего себе... Да на тебя целая охота идёт.

— Да уж, — согласилась я.

— Но постой... Если Пётр Викторович пытается убрать тебя, в смысле, если это он... То значит, он считает настоящей меня?

— Всё может быть, — я пожала плечами. — Но тогда хотелось бы знать, по каким критериям он это определил.

— По каким-то своим, наверное.

— Но тогда я имею право знать, разве нет? Мы обе имеем право знать, почему вдруг раздвоились, и что вообще происходит. И почему обязательно нужно убивать. Не знаю, как тебе, а мне умирать совсем не хочется, двойник я или нет.

— Я пыталась к нему дозвониться после того снайпера, — призналась Женя. — Но никто не брал трубку. И в том доме, где он производил свою операцию, мне тоже никто не открыл.

— Ну, может, он в нём вообще не живёт, а лишь использовал для одной операции. Мне этот дом жилым не показался.

— Мне тоже, но в тот день, когда я тебя увидела, он там был.

— Ты к нему приезжала, что ли?

— Ну да. Тебе с тех пор не приходилось смотреть боевики?

— Да как-то нет. Я их не люблю, ты ведь знаешь.

— Да, но тут папа включил один, и я с ним за компанию посмотрела. А потом ещё несколько прокрутила на компе, сцены драк, в основном. Знаешь, они такие смешные... Я раньше не замечала, насколько это киношное кун-фу неправдоподобно и постановочно. А тут стало прямо глаз резать. Ну я и поняла, что всё сработало, попробовала ещё несколько упражнений выполнить... Сил и растяжки, конечно, не хватало, но всё равно я смогла такое, о чём раньше и не думала. И ну тем утром я решила съездить и Петра Викторовича поблагодарить. Я же сомневалась в этой его технологии, а зря сомневалась, как выяснилось.

— И что он тебе сказал?

— Да ничего особенного, — она пожала плечами. — Был очень любезен, пригласил меня выпить кофе. А потом ему кто-то позвонил, и он начал со мной прощаться. И... кажется, он занервничал.

— А потом что было?

— А потом я ещё заехала перекусить, а после подъезжаю к дому и через дорогу вижу тебя с Максом.

— И тогда ты кинулась звонить Викторовичу, и он сказал "упс, извиняйте, ошибочка вышла, щас исправим"?

— Ну, в общем да. Он меня успокоил, попросил запастись терпением, и сказал, что со всем разберётся. Только не "щас", а может уйти несколько недель.

— Па-анятно, — протянула я. Хотя понятно было только то, что ничего не понятно. — Но если убийцы действительно его, то какой-то тупой способ всё исправить. Ну, предположим, меня убили. Суета, следствие, опознание, сказали родителям — и тут появляешься ты.

— И в два счёта доказываю, что я не самозванка!

— Предположим, а убитая тогда кто?

— А это уж дело следствия — разобраться. Впрочем, ты права в том пункте, что родителям от этого не приведи бог какая нервотрёпка.

— Но если одна из нас и правда появилась в результате обряда, то, видимо, назад отыграть уже нельзя. Можно только... — и я провела пальцем по горлу.

— В общем, наверняка только Пётр Викторович и может сказать, — подытожила Женя.

— А может быть, и он не может, — пессимистично добавила я.

— Значит, надо его спросить. Отловить, и...

Я кивнула. Затем спросила:

— Ну что, перемирие? По крайней мере, до тех пор, пока мы не узнаем что-то наверняка?

— Давай, — согласилась она, и мы торжественно пожали друг другу руки через стол.

Чай закончился, я встала и сполоснула чашку. Женя сунула печенье в буфет.

— Собираешься обратно в Москву? — спросила она.

— Да, а что?

— Раз такое дело, не подбросишь меня?

— Ладно, — я пожала плечами.

— Тогда я сейчас соберусь.

Она вышла из кухни и поднялась наверх, к спальням. Я нашарила в кармане не пригодившиеся мне ключи от дачи, пересекла холл и открыла боковую дверь, ведущую в гараж. Внезапная догадка оказалась верна: посреди гаража стоял серебристый "фольксваген".

Ну, конечно же. Выйдя от Петра Викторовича, вторая Женя спокойно села в свою машину и уехала. И счастье, что она по дороге тоже завернула поесть, а то, явись она домой раньше меня или позже, и в доме наших родителей разыгралась бы презанимательнейшая сцена.

За спиной послышались шаги — Жена вторая спустилась с лестницы, уже в зимних ботинках и с пальто в охапке. Я кивнула на "фольксваген":

— Ты на нём ездишь? Смотри, он же в угоне числится.

— Я знаю. Почему, как ты думаешь, я шла в "Сбербанк"? Хотела взять кредит на новую машину.

— Прекрасно. Взяла бы кредит ты, а выплачивать мне.

— Мне, — спокойно поправила она. — Это мой счёт и мои деньги. Не беспокойся, выплатила бы как-нибудь.

Я предпочла не спорить. Уже на крыльце я спохватилась и спросила, откуда у неё ключи от дачи, если наши лежат, где лежали. Оказалось, что она, подгадав время, когда никого из нас не было дома, наведалась в квартиру и взяла не только мой паспорт, но и набор ключей, к которым заказала дубликаты. А потом нанесла ещё один визит и положила ключи обратно — чтобы их сочли украденным и поменяли все замки, Жене второй отнюдь не хотелось. Хватило заблокированного телефона и кредитных карт.

Я в который раз покивала. Конечно, консьерж внизу её спокойно пропустил. Ведь он отлично знал её в лицо.

8.

Подъезжая к Москве, мы уже болтали, словно лучшие подруги — благо, скрывать нам друг от друга было нечего. Она начала расспрашивать меня о семейных новостях, правда, как оказалось, кое-что знала и сама — время от времени Женя вторая осторожно звонила нашим знакомым, всё пытаясь понять, как такое возможно, что никто не заметил подмены. Я честно рассказала всё, чего она не знала, не обойдя и Макса, хотя говорить с ней именно на эту тему оказалось неожиданно трудно. Главным образом потому, что потенциальный жених Женю вторую интересовал на удивление мало. "А-а" только и произнесла она, услышав, что он начал писать мой портрет, и перевела разговор на другое. Уже составленное в моём уме описание картины так и осталось невысказанным.

Оказалось, что Женя хотела что-то купить: жизнь в одиночестве выявляла иногда довольно неожиданные потребности то в одном, то в другом, плюс мы с ней обе привыкли ни в чём себя не ограничивать. На вопрос, хватает ли ей денег, она кратко ответила, что пока хватает. Поскольку мама ждала меня не раньше вечера, и у меня образовался свободный день, я пошла за покупками с ней за компанию и кое-что оплатила, а также прикупила пару вещей для себя. Мы как-то молчаливо согласились, что деньги у нас общие, и больше эту тему не поднимали.

Окружающие оглядывались на нас, и я развлекала себя мыслью, что нас принимают за сестёр-близнецов. Это оказалось удивительно увлекательное занятие — ходить за покупками фактически с самой собой. Я всё время боролась с чувством нереальности происходящего, она, вероятно, делала то же самое, но процесс быстро перешёл из практической плоскости в область чистого развлечения. Одна из нас выбирала что-нибудь, спрашивала другую "ну, как тебе это?", после чего мы обсуждали достоинства и недостатки выбора и шли мерить. Дорогого стоит возможность сразу увидеть, как вещь будет на тебе сидеть, и не в зеркале, а вживую, вертясь друг перед другом.

Хотя дело здесь было не в сходстве и не в симпатии, а в том, что мы продолжали и явно, и исподволь изучать друг друга. Обедать мы, по молчаливому согласию, тоже пошли вместе, убедившись, что и в еде наши вкусы совпадают — мы заказали практически одно и тоже.

— Слушай, у меня появилась идея, — сказала она, пока мы ждали счёт. — Почему бы нам не попробовать встретиться с Петром Викторовичем прямо сейчас?

— Думаешь, он ответит? — скептически спросила я.

— Попытка не пытка.

В её словах был резон. У меня номер его телефона не сохранился, зато был у неё. Но, как и ожидалось, на звонок никто не ответил. Однако Женю это не обескуражило, и она предложила съездить на Вятскую и посмотреть, подаёт ли тот дом признаки жизни. Я согласилась, хоть и без особого энтузиазма.

Вятская улица ничем не примечательна, если не считать "МузТорга" в начале, если ехать от Савёловской. Нужный нам дом находился на другом её конце, за длинным и глухим жёлтым забором. Четырёхэтажное кирпичное здание, с многочисленными жестяными трубами водостоков, довольно обшарпанное, стёкла во многих окнах треснули, а кое-где их вообще не было, проёмы затянуты плёнкой. Тем не менее коробки кондиционеров, лепившиеся к стене, намекали на то, что жизнь внутри всё-таки есть. Да и забор был покрашен явно недавно. Я остановила машину у проёма в бетонной стене, прикрытого ребристой металлической плитой, в которой была прорезана калитка. Именно через неё мы с Максом когда-то попали внутрь, но сейчас она была наглухо заперта. В чём мы и убедились, едва покинув машину.

— Ну, вот мы здесь, — сказала я. — И что теперь?

Женя не ответила; она, задрав голову, изучала крышу дома с таким видом, словно там скрывались ответы на все наши вопросы.

— Если ты думаешь подгадать, когда сюда кто-то придёт, то моё мнение — дохлый номер. Отсюда наверняка есть и другие выходы. Нет, Викторовича надо ловить где-то ещё. Возможно, на живца.

— Это как? — она опустила голову и повернулась ко мне.

— Заманить его под каким-нибудь предлогом. Пусть его зазовёт на встречу кто-то третий. Скажем, Макс.

— Не хотелось бы привлекать Макса...

— Ну, рассказывать ему, что случилось, точно не стоит. Но вот расспросить его поподробнее, как они вообще познакомились... И есть ли у них ещё общие знакомые... — я замолчала, захваченная идеей. Даже странно, что я не сделала этого раньше.

— Ну, ты и расспроси. Ты же сейчас с ним общаешься.

Я согласно кивнула.

— И если всё же зазовёшь нашего неуловимого Викторовича в гости, свистни мне. У меня тоже к нему немало вопросов.

— Ну, это обязательно.

Мы ещё немного поглазели на дом. За забором были видны козырьки двух подъездов. По трубам будет не так уж и трудно забраться практически к любому окну, а то и вовсе на крышу. Я прищурилась и попыталась разглядеть камеры видеонаблюдения, но либо их не было, либо они были хорошо замаскированы.

— Давай обойдём его, — предложила Женя.

Мы медленно двинулись вдоль забора. Собираясь обогнуть угол, я бросила взгляд назад и приподняла брови:

— О! А дом-то действительно обитаем.

— Ты про этого парня в полосатой шапке?

— Угу.

— Подойдём?

— А по-моему он и так идёт за нами.

Мы медленно двинулись по переулку вдоль забора. Парень и в самом деле скоро обогнул тот же угол, и тут же сбавил скорость, держась от нас на почтительном расстоянии, но и не отставая. Он совершенно не скрывался — или просто не умел следить.

— Боюсь, если мы попробуем к нему подойти, он убежит, — заметила я.

Обойти дом не получилось — к жёлтому забору вплотную примыкали заборы других домов, и нужно было лезть через них, чтобы завершить круг, но среди бела дня мы это сделать постеснялись. Моё предсказание сбылось: стоило нам повернуть обратно и двинуться к парню, как он тут же развернулся и быстро пошёл прочь. Когда мы дошли до угла, он таращился на нас с другой стороны улицы.

— Может, всё же попытаться его подловить?

— А где?

— А у вокзала.

— Даже если и подловим, он всё равно ничего внятного не скажет. Он нас боится, смотри, на роже написано.

— Боится, и всё же не отстаёт, — Женя вытащила мобильник-раскладушку, раскрыла и, сделав вид, что набирает номер, быстро сфотографировала парня. — Вот, будет доказательством, что он нас преследовал. Интересно, как он отреагирует на угрозу сдать его милиции.

— Что ж, проверим, — я тоже вытащила ай-фон. Мы двинулись по Вятской, усиленно "названивая" время от времени. Парень так и шёл по другой стороне параллельно нам. Мы хмыкали и переглядывались, игра начала забавлять.

Рядом с вокзалом было людно, но парень, вопреки предположениям не приблизился к нам, а наоборот, отстал. Украдкой кинув на него взгляд в очередной раз, я увидела, что у него в руках тоже телефон. Но не похоже, чтобы он фотографировал, скорее и правда кому-то звонил.

— Кажется, отстаёт, — разочарованно констатировала я. Впереди показался вход в метро.

— Спустимся? — предложила Женя. — Там точно либо совсем отстанет, либо всё-таки нагонит.

— А если отстанет?

— Доедем до "Дмитровской". Честно говоря, не хочется мне снова через всю улицу ноги бить.

Мы спустились в переход и немного помедлили у дверей в само метро, но парня в полосатой лыжной шапке видно не было. Длинный эскалатор спустил нас глубоко под землю. Здесь всегда было много людей, вечная толпа, и я предложила пройти к передним вагонам, где народа всё же чуть поменьше. Правда, перед этим мы снова понаблюдали за эскалатором, но лишь чтобы увериться, что преследователь отстал с концами.

— Ну, что ж, — философски заметила я. — Отрицательный результат — тоже результат.

— Надо было его всё-таки ловить наверху, — недовольно сказала Женя. — Даже если бы пришлось за ним гнаться.

— Мог удрать. Ноги длинные.

Из туннеля показался поезд и помчался в нашу сторону. Толпа качнулась к краю платформы, мы тоже сделали шаг вперёд, готовясь подойти к затормозившему вагону. На высокого мужчину позади нас я не обращала никакого внимания. До тех пор, пока он вдруг стремительно не рванулся вперёд и всем своим весом не толкнул Женю за край платформы. Она успела лишь вскрикнуть.

Люди вокруг ахнули. Я оказалась захвачена врасплох, и потому не успела её подхватить — и, возможно, слава богу, она весит столько же, сколько и я, могли бы улететь обе. И всё же я машинально дёрнулась за ней, а потом моя рука словно сама метнулась в сторону и ухватила за кожаный рукав мужика-толкателя. Одновременно краем глаза я видела, как Женя, неуклюже, на четвереньках приземлившись на рельсы, мгновенно извернулась стремительной рыбкой и вытянулась вдоль между металлических полос. В следующее мгновение поезд накрыл её собой. "Не умрёт", — мелькнула мысль. Где-то я читала, что глубину колеи в метро делают как раз такой, чтобы в ней поместилось человеческое тело.

Мужик рванулся так, что почти сбил меня с ног. Попытался ударить, но я увернулась, не выпуская его, и тут мне попытался помочь ещё какой-то мужчина, но лишь помешал. Толкатель подсёк ему ноги, мужчина свалился на меня, и я была всё же вынуждена разжать руку, чтобы меня не придавили. Спустя мгновение мужик уже нёсся прочь, грубо отталкивая людей. Я перепрыгнула через упавшего горе-помощника, готовясь пуститься следом... но остановилась. Ну, предположим поймаю я его — и дальше что? При таком скоплении народа придётся сдавать его властям, а это значит разбирательство, придётся называться, и куда тогда девать вторую Женю?

И, кстати, как там она?

Поезд всё стоял — машинист видел падение и отъехать так и не решился. На платформе суетились люди, кто-то спрыгнул на рельсы. А через мгновение из-под носа переднего вагона выбралась Женя. Она была бледной как мел, но, судя по всему, не пострадала.

— Как вы, девушка? — мужчина, вместе со мной неудачно попытавшийся задержать беглеца, перегнулся через край платформы. — Вылезти можете?

Вокруг охали, ахали, звонили по мобильникам, какой-то мудак фотографировал происходящее на телефон. Женя молча поднялась на ноги и схватилась за две из нескольких протянутых ей рук. "Осторожно, не коснитесь шины под кожухом!" — сказал всё тот же мужчина, и её вытянули наверх. "Полиция сейчас придёт", — добавил кто-то, и эти слова меня подхлестнули.

— Всем спасибо! — я ухватилась за холодную женину руку, не давая усадить её у стеночки. — Нам пора.

— Но, девушка!..

Однако я уже тащила Женю прочь, так сверкнув глазами на попытавшихся заступить нам дорогу, что они отшатнулись. Если бы нет — ей богу, применила бы силу. К счастью, Женя послушно следовала за мной, никак не пытаясь затормозить. Она всё так же не издавала ни звука, но разбираться с её душевным состоянием времени не было.

Выход с "Савёловской" только один, так что пришлось бежать на всё тот же эскалатор. В толпе действительно мелькнули чёрные куртки с белой надписью "полиция", но мы промчались мимо них. Я попыталась бегом подняться по и так идущему вверх эскалатору, по-прежнему таща Женю за собой, но примерно на середине была вынуждена остановиться — обе стороны движущейся лестницы оказались забиты.

— Нога, — сказала вторая Женя. Это было первое слово, которое она произнесла. До сих пор она никак не показывала, что ей больно, но сейчас наклонилась и принялась растирать колено. И, когда мы сошли с эскалатора, стало видно, что она заметно хромает.

— Потерпи чуток, — попросила я. — Сейчас где-нибудь сядем...

Она не ответила, продолжая послушно следовать за мной. Выйдя на поверхность, я повертела головой и решительно направилась в здание вокзала. Там мы конец и присели на скамейку в зале ожидания.

— Ч-чёрт, — Женя вытянула ногу, на колене под уцелевшей колготкой действительно начинал расплываться синяк. — У меня край пальто завернулся. Я всё ждала, что он на колесо намотается — и привет.

— Давай гляну, — я наклонилась над её ногой.

— Что-то не припомню, чтобы я получала медицинское образование, — хмыкнула она, но мешать не стала.

— Ну, раз ты начала язвить, значит, приходишь в себя, — я осторожно ощупала колено. Женя вздрагивала и шипела, но, кажется, ничего страшнее гематомы ей не грозило. Ну да, знаний о медицине у нас действительно кот наплакал, однако если у меня откуда-то знания об оружии и рукопашном бое прорезались, может, и навыки хотя бы первой помощи к ним приложением идут?

— Но всё же покажись врачу.

— Спасибо, кэп, — буркнула она. — Вот же ж сволочь...

— Если ты про того, кто тебя толкнул, то это знакомая сволочь. Я уже видела его у Петра Викторовича. В тот самый вечер.

Женя застыла и выпрямилась, на миг утратив интерес к пострадавшей части тела.

— Ты уверена?

— Угу. Я его узнала. Если у него нет такого же двойника, как у нас с тобой, то это он, сто процентов. Он помогал готовить обряд.

Женя вытянула губы трубочкой и протяжно свистнула на вдохе.

— Ничего себе... Так значит, это всё-таки он? Пётр Викторович?

— Выходит, что так.

— Но... почему я?

Её вопрос прозвучал так растерянно и обиженно, что мне стало смешно и даже слегка злорадно. По-видимому, Женя-вторая уже так уверилась, что охота идёт только за мной, что чувствовала себя в полной безопасности. И вот теперь реальность грубо развеяла утешающий обман.

— А ты думаешь, он вообще мог нас различить? Сдаётся мне, что этому субъекту и его наймитам всё равно, кого из нас кончить.

— Но... Как же...

— Что?

— Но он же должен оставить из нас настоящую! — выпалила она.

— Ну, во-первых, не факт, что он знает, которая из нас настоящая. А во-вторых — ну, оставит он поддельную. И кто на это ему попеняет? Уж точно не оставшаяся в живых.

— Но он мне обещал... Сказал, что решит проблему...

— Вот он её и решает. А что обязательно в твою пользу — про то ведь уговора не было, так? Это уж ты уверилась, что если страдаю исключительно я, то значит настоящая — ты. А страдаю я, вероятнее всего, просто потому, что меня проще найти.

Женя молчала, только хлопая глазами, как вытащенная на свет сова. Я вздохнула и придвинулась ближе.

— Женя, этот тип — убийца. Он пытался меня убить, и даже если считать, что я — твоя копия, это дела не меняет. Ведь я, как бы там ни было, человек из плоти и крови. Это тебе не неудачный файл из компа удалить. А тот, кто спокойно убьёт одного, так же спокойно убьёт и другого, если решит, что это в его интересах. Не надо думать, что если человек — подлец, то его подлость распространяется только на одну какую-то категорию, а всех остальных никогда-никогда не коснётся.

— Да, — согласилась Женя. — Подлец. И сволочь!

Я обняла её одной рукой и успокаивающе погладила по плечу. Кажется, Женька потихоньку приходила в себя — по крайней мере, меловая бледность с её щёк начала постепенно исчезать.

— Что же нам делать? — тихо спросила она.

— Боюсь, что найти Викторовича для нас с тобой становится вопросом выживания. Возможно, на меня покушения будут чаще, но и ты не в безопасности. Так что... Я расспрошу Макса. Ты же пока сиди тихо, с дачи без нужды не высовывайся. Чужим людям не открывай, на сомнительные приглашения не реагируй... Словом, сама разберёшься. Я, если удастся что-то узнать, тебе позвоню. А потом — надо ловить нашего неуловимого.

— Ну, поймаем мы его, и? Выясним, кто из нас оригинал, а потом что? Думаешь, он перестанет нас преследовать, если будет знать, что нам всё известно?

— Думаю, что нет. Вероятно, он уже знает, или вот-вот узнает. К этому домику-то ведь мы вдвоём припёрлись. И знаешь... У меня нет уверенности, что он оставит в покое любую из нас, даже если вторая почиет в бозе.

— Почему? — она резко подняла голову.

— Из опасений за свою деловую репутацию. Да-да, не смотри на меня так, я полностью серьёзна. Если помнишь, он предложил мне... нам обряд бесплатно в обмен на обещание, что мы в случае чего замолвим за него словечко и подтвердим прочим скептикам, что он делает то, что обещает. То есть я должна была стать этакой ходячей рекламой. А сейчас и я, и ты — скорее антирекламы. Ему и так приходится делать титанические усилия, чтобы убедить потенциальных клиентов, что его метода — не бред сумасшедшего...

— Да уж, — Женя улыбнулась, хотя и невесело. — Я себе голову ломала, почему это здравомыслящий Макс ведётся на всю ту чушь, которую несёт его приятель.

— Вот-вот. А если станет известно, что его технология имеет вот такой забавный побочный эффект... В общем, ему будет лучше, если замолчим мы обе.

И мы замолчали. И промолчали довольно долго. Мимо нас ходили люди, к скамеечке напротив подошла провинциального вида тётка, обвешанная полудюжиной сумок, аккуратно сгрузила своё имущество на пол, плюхнулась на сиденье и издала звучный вздох облегчения.

— Но тогда тем более, я не понимаю, что мы сможем сделать, чтобы обезопасить себя, — нарушила наконец наше молчание Женя. — Мы же не сможем засадить его в тюрьму. Ну, то есть, наверное, сможем... Если сумеем доказать его причастность к покушениям...

— И не засветить при этом одну из нас. Нет, боюсь, нам придётся пойти на крайние меры. Во всяком случае, сейчас я другого выхода не вижу.

— Это на какие? — она пристально посмотрела мне в лицо, потом её рот приоткрылся, а глаза сощурились: — Что? Убить его?

Я не ответила, лишь ограничилась выразительным взглядом.

— Ты с ума сошла? — оторопело спросила она.

— Нет. И если ты видишь другой способ решения проблемы — поделись.

Женя отвернулась, уставилась в не слишком чистый пол и принялась ковырять его каблуком на здоровой ноге.

— И чем мы тогда будем отличаться от него? — спросила она.

— Тем, что мы — защищаемся. Мы ему ничего плохого не сделали. И с удовольствием бы оставили его в покое — если бы он оставил в покое нас.

Женя молчала. Соглашаться ей явно не хотелось, но и возразить было нечего.

— Ладно, — сказала я. — Как возвращаться будешь? Я могу тебя отвезти, но машина сама знаешь где. В метро ещё раз спустишься?

— Нет!

— Хорошо, тогда можно вызвать такси. У тебя телефон с собой? Звони, а я пока денег сниму.

9.

— Хай! — жизнерадостно сказала я в трубку. — Что это тебя не видно и не слышно?

— А, привет, — что-то голос у Макса был не особо радостным.

— Я не вовремя?

— Не то, чтобы... Извини. Просто настроение паршивое.

— Что-то случилось?

— Да ничего особенного, мелкие неприятности по работе. Но это даже кстати, что ты позвонила, я всё равно хотел с тобой связаться.

— Да?

— У Гривичева — я тебе рассказывал, что с ним встречался, помнишь?

— Угу.

— У него на днях открывается выставка в Коломенском. Я получил приглашение. Не хочешь составить мне компанию?

— С удовольствием, — я поняла, что успела соскучиться по Максу. — Прямо на открытие?

— Ну да. Четвёртого числа. Я за тобой заеду в пять, хорошо?

— Отлично, — значит, мы с Максом проведём вместе вечер, а то и ночь, и расспрашивать его будет куда удобнее, чем по телефону. — Как поживает мой портрет?

— Как поживает... — Макс тяжело вздохнул. — Да фигня какая-то получается с твоим портретом, прости, конечно... Я думал, что уже закончу, но теперь, боюсь, придётся переписывать.

— А что такое?

— Да сам не знаю. Вроде как всё в порядке, но результат мне не нравится. Ты не могла бы попозировать мне ещё разок?

— Да, конечно, без проблем. Можно после выставки, идёт?

— Идёт. Спасибо тебе.

— Да не за что, — рассмеялась я.

Я положила трубку, улыбаясь. Сам не думала, что короткий разговор с Максом так поднимет мне настроение.

Всё утро я рылась в интернете, пытаясь найти хоть что-нибудь про Петра Викторовича Бошняка, и не нашла практически ничего. Лишь одну полупустую страничку в социальной сети, с несколькими фотографиями и парочкой отзывов на каждую. На фотографиях, сделанных в последние несколько лет, явно был мой знакомец, но сказать по ним что-либо было практически невозможно. Обычные фото — на природе, за столом в компании, у каких-то исторических достопримечательностей. И при этом, что характерно, не было ни одной детской или юношеской фотографии, на всех красовался мужчина в годах. И никаких сведений о детстве, или хотя бы об учебных заведениях, которые он закончил, или в которых работает. Хотя он отрекомендовался мне как учёный, сотрудник крупного физического института. Правда, обмолвился, что официальная наука его открытие не приняла. Ну, ещё бы!

Попытка порыться на сайтах физических институтов также ничего не принесла. Да, там отыскались два Бошняка, но одного звали Александром Игоревичем и он был ещё старше моего знакомого, а второй и вовсе оказался женщиной.

Заодно я проверила, попало ли в сводки вчерашнее происшествие в метро. Оказалось, что попало, но все заметки отмечали, что пострадавшая смылась, не став дожидаться ни врачей, ни полиции. "Её личность выясняется", — написали в одной заметке, и я, хмыкнув, в который раз мысленно пожелала нашей полиции неудачи. Имелась даже фотография, видимо, с телефона того субъекта, который нас снял — к счастью, размытая, так что опознать нас по ней было бы довольно сложно.

Так что же с Викторовичем? Я постучала пальцем по губам. Ладно, пойдём другим путём. Люди, оставляющие отзывы под фото — что известно про них? Скорее всего, большая часть случайные посетители, но вдруг?

Телефон позвонил, когда я просматривала энную по счёту страничку, попутно сохраняя всё, что, как мне казалось, могло представлять интерес. Я, не глядя, поднесла трубку к уху:

— Алло?

— Привет, — сказал женский голос.

— А, это ты, — её звонок меня не удивил, я и сама собиралась ей позвонить не сегодня, так завтра, и поделиться результатами моих поисков. — Привет.

— Ни от чего не отвлекаю? — спросила Женя вторая.

— Да нет.

— Тогда слушай. Я тут решила обзвонить наших знакомых, чтобы спросить, не известно ли им что-нибудь о Петре Викторовиче.

— Надеюсь, не Максу? — встревожилась я.

— Нет, я же помню, что ты сама собиралась с ним побеседовать. Кстати, побеседовала?

— Нет пока, встретимся через два дня, тогда и учиню ему подробный допрос. Так что наши знакомые?

— Большая часть его не знает, но кое-кто о нём слышал, однако ничего конкретного. Он всё больше крутится среди богемы. Но вот Мелюзина его знает. Правда, сочла шарлатаном.

— Он и ей что-то предлагал?

— Нет, у неё, слава богу, собственный талант имеется. Но вот играл в её группе один парень, он сейчас тоже делает самостоятельную карьеру. Самоучка, даже в музыкальной школе не учился, но вдруг заиграл, как бог. Ну, по её словам. Короче, тоже из его клиентов. Но знаешь, что интересно? Относительно недавно он вдруг начал хандрить, пить, и жаловался Мэл по пьяной лавочке, что талант его иссякает. А потом вдруг засуетился и принялся собирать деньги. Он не беден, но тут, видимо, совершенно астрономическая сумма понадобилась, заложил квартиру, машину продал, занял у всех, у кого только мог, в том числе и у неё. И после этого и пьянство, и жалобы прекратились, зато карьера его сделала очередной рывок. Правда, долги до сих пор выплачивает.

— И правда интересно, — медленно произнесла я.

— Но и это ещё не всё. Ты говорила, что мы помирились с Захаровыми, так? Вот я и решила в том числе и им позвонить, так, на всякий случай. Так знаешь, что мне сказала Маргарита Захарова?

— Что?

— Что бы я держалась от этого субъекта подальше. От Бошняка, то есть. Я, говорит, тебя, Евгения, не так чтобы очень обожаю, но всё же по-дружески предупреждаю — не связывайся ни под каким видом.

— А почему — объяснила?

— Сослалась на печальный опыт своей родни. Дескать, связался кузен, или кто он там ей, до сих пор расхлёбывает.

— Так, что за родня? — деловито уточнила я. — Имена, адреса и прочие явки-пароли?

— Н-не знаю, — озадаченно ответила Женя. — Не сказала.

— А ты не догадалась спросить. Ладно, выясним сами. А знаешь, что накопала я?

— Ну?

— Несколько интернет-знакомых Бошняка. По меньшей мере двое вели блоги, но через какое-то время после знакомства как отрезало — писать перестали вообще. При этом совсем из интернета не исчезли, на его странице ещё несколько раз оставляли восторженные отзывы. Вроде ничего особенного, правда? Но вот френды одного из них жалуются, что парень исчез и в реале, и даже родня не знает, где он и что с ним. То же самое с ещё одной девушкой, которая сама блог не вела, но занималась лепкой и мечтала стать скульптором. Даже достигла определённых успехов, победила в каком-то там конкурсе, а потом исчезла. Девушка совершеннолетняя, никаких признаков криминала в её исчезновении полиция не усмотрела, но мать в отчаянии. Винит знакомого девчонки, что он задурил ей голову какой-то мистической чушью. Имя знакомого не называется, но по описанию — он.

— Ну, это может быть и совпадением, — с ноткой разочарования в голосе произнесла Женя.

— Может. Но знаешь, какого рода чушь несла девица перед исчезновением? Об иных мирах, из которых к нам приходит разного рода психическая энергия, в том числе порождающая талант и вдохновение. И о возможности путешествия в тот мир, но не в материальном теле, которое враждебно его природе. Тоже вроде бы ничего оригинального, если бы не одна деталь. Возможность использования того мира не только для получения вдохновения и прочих высоких материй, но и для вполне приземлённых благ. И возможности временного переселения туда при жизни, с гарантированным возвращением. Ничего не напоминает?

— Хм-м...

— Вот именно, что "хм-м".

Повисло молчание. Мы обе отлично помнили разговор, состоявшийся с Петром Викторовичем, когда Макс вдруг пригласил меня за компанию с ним на ужин. Тогда мы с Женей ещё были едины, и думать не думали о возможности разделения. Ужин состоялся в ресторане, и всё, что говорил тогда Пётр Викторович, показалось мне бредом сумасшедшего. Я с недоумением поглядывала на Макса, до сих пор казавшегося мне образцом здравомыслия, а теперь согласно и благосклонно кивавшего в ответ на откровенную чушь. После того как Пётр Викторович закончил излагать описание своей технологии, я из вежливости спросила, какими исследованиями он занимается сейчас, когда его метод уже благополучно работает. Я была готова услышать в ответ, что больше ничем, но оказалось, что у моего нового знакомого грандиозные планы.

"Вы ведь наверняка слышали о параллельных вселенных? — со вкусом поглощая шоколадно-фруктовое фондю, говорил он. — Я не о тех, что описываются в романах о попаданцах, где всё как у нас, только строй средневековый. Я о тех, что порой осторожно упоминаются в физических научных статьях".

"Э-э... — я в который раз взглянула на Макса. — Ну, что-то слышала. В них вроде ведут "кротовые норы", верно?"

"Не совсем, хотя дверь в иную вселенную действительно иногда открывается. Или может быть открыта с любой стороны. Так вот, я веду исследования в этом направлении".

Из всего, что он тогда нёс, я поняла и запомнила немного, ибо была в основном занята размышлениями, не пора ли сдавать Макса в психушку, если он во всё это верит, и не разыгрывают ли они оба меня. И стоит ли бить тревогу, то есть идти жаловаться папе? Но всё-таки кое-что в памяти задержалось. Например, рассуждение о том, что человек не сможет выжить в параллельной вселенной, потому что её свойства ну очень отличаются от наших. Однако эта проблема решаема, и метод Бошняка как раз и является ключом к её решению. Надо просто отделить сознание человека от его тела — ну, или сделать копию этого сознания, я тогда не поняла — создать ему новое тело из материи той вселенной, и готово дело — человек отправляется покорять просторы параллельных пространств, как в скафандре, в теле, которое принадлежит тому миру и которому тот мир не причиняет вреда. Не могу не признать, что звучало это захватывающе, я даже задумалась, не писатель ли перед до мной фантаст, обкатывающий на мне свои идеи. Но и это, как оказалось, ещё не всё. Пусть та вселенная не такая, как наша, но вещество в ней ничем не отличается от того, что привычно нам. Никакой тебе антиматерии! Зато отличные свойства той вселенной позволяют творить с ней такое, что нам и не снилось. Хотите шкаф? Яхту? Пожалуйста, за короткий строк и при достаточном количестве исходных частиц. Но шкафы и яхты можно производить и в нашем мире. А вот хотите орган для трансплантации, безо всяких доноров, без клонирования, которое у нас когда ещё разовьётся, с и гарантией подходящий именно вам? Параллельный мир может сделать вашу мечту реальностью!

"Обмен энергиями идёт постоянно, — Пётр Викторович с таким видимым удовольствием смаковал десерт, что мне захотелось последовать его примеру, хотя я уже наелась. — Иногда происходит и обмен материей. Собственно, исследование этого процесса и позволило мне создать мою технологию. Вот такой забавный побочный эффект получился. Но сейчас пришло время вернуться к основному направлению моей работы".

Спрашивать, как исследование обмена энергиями между мирами могло привести к открытию метода формирования в мозгу новых структур, я побоялась, опасаясь, что у меня окончательно ум зайдёт за разум. Но я не только не нажаловалась на неадекватность Макса папе, но и вскоре после этого сама согласилась на использование технологии Бошняка на себе. И если она оказалась действенной — может, и всё остальное было сказано вполне всерьёз?

— Интересно, зачем ему всё это надо? — прервала мои воспоминания Женя.

— Деньги? — предположила я.

— Вероятно, но, ей богу, добыть их есть способы и попроще.

— Ладно, чего гадать. Вот поймаем его, заодно и спросим.

— Так он нам и ответит, — хмыкнула Женя. — Мы с тобой всё рассуждаем так, словно основная трудность — это обраться до него. А что если мы доберёмся, а он откажется отвечать?

— Ну... — в голове немедленно пронеслись всякие кровожадные идеи. — Знаешь, наверняка найдётся, чем его прижать. Сколько стоят все эти его исследования? Пусть он сейчас извлекает из своего открытия выгоду, но начальный-то капитал должен был откуда-то взяться? В любом случае, что-то мне подсказывает, что он так же мало заинтересован в огласке, как и мы.

— Что ж, значит, будет продолжать и надеяться, что со временем что-нибудь да придумаем?

— А есть идеи получше?

— Нет, — мрачно сказала Женя. — Но хорошо бы было хотя бы разобраться, живёт ли он на Вятской, или где-нибудь в другом месте.

— А ещё лучше — найти его досье с полной биографией и прочими данными. У тебя там, кстати, есть выход в интернет поудобней телефона?

— Есть планшет.

— Отлично. Поищи тогда тех родственников Захаровых, а я тем временем покопаю ещё.

Женя промычала что-то согласное и отключилась. Я снова вернулась к компьютеру, благословляя про себя интернет, позволяющий вести поиски, не выходя из дома.

— Отлично выглядишь, — сказал Макс, сдавая мою шубку в гардероб.

На выставку я приехала с опозданием, к самому открытию не успев. Как раз сегодня вернулся папа, да не один, а с приятелем, а мама, как назло, задержалась, так что встречать и угощать нежданного гостя пришлось мне. В результате я подъехала на час позже, когда уже стемнело, так что Максу пришлось по телефону инструктировать меня, как и куда парковаться. Он встретил меня в гардеробе и помог раздеться.

— Ты пропустила все выступления, — заметил он, когда я спрятала номерок в клатч.

— Вот и отлично, не люблю речей. К тому же, я всё равно никого из них не знаю. Ну что, пойдём смотреть картины?

— Тебе понравится, — Макс улыбнулся.

Я чуть приподняла брови. Никогда не пыталась делать вид, будто разбираюсь в живописи, и всегда удивлялась и немного завидовала знатокам, способным разглядеть в ней что-то большее, чем красивое или не очень изображение. Помнится, один Володькин знакомый рассказывал, как простоял перед какой-то картиной целый час и даже прослезился в конце концов. Мол, когда смотришь долго, а не бросаешь беглый взгляд, воздействие несравнимо сильнее. Я попробовала... и заскучала уже через минуту. Ну, картина и картина. На что там час таращиться? Разве что детали разглядывать, но и это быстро утомляет.

Хотя тот пейзажик в квартире Смирновых был очень мил.

Выставка называлась "Симфония настроения", и располагалась в нескольких залах, судя по буклету — в хронологическом порядке: картины Гривичева по годам. А Гривичев-то оказался весьма плодовит. Преобладали пейзажи, хотя встречались и натюрморты. Портретов не было, видимо, они не вписывались в тему выставки. Мы неторопливо шли по залам, иногда здороваясь со знакомыми — тут и правда собрался цвет Москвы. Иногда Макс останавливался перед какой-нибудь картиной и начинал восхищаться. Я кивала и поддакивала. Мимо время от времени проходили люди с бокалами — оказалось, что в последнем зале накрыт фуршетный стол. Я заинтересовалась — есть мне не очень хотелось, а вот шампанское привлекло.

— Ну, что с тобой поделаешь, — вздохнул Макс. — Я тебе про прекрасное, а ты — про вино...

— Ну уж снизойди к моей приземлённой натуре.

Сам герой вечера нашёлся в последнем зале. Среднего роста, ещё довольно молодой, лет, наверное, сорока, он беседовал с какими-то людьми, но как раз, когда мы приблизились, они отошли.

— А, это вы, Максим, — приветствовал Гривичев моего спутника.

— Я хочу, Олег Вячеславович, представить вам Евгению Белоусову, моего друга и дочь моего работодателя. Я вам про неё рассказывал.

— Работодателя? Значит, Андрей Белоусов — ваш отец? — Гривичев протянул мне руку, я пожала. — Как же, наслышан. Очень, очень приятно. Мой друг купил себе новый дом в "ДомКвартВопросе", и остался очень доволен.

— Я передам папе, ему будет приятно, — пообещала я.

Мы втроём ещё некоторое время соревновались в любезностях, после чего художник пошёл к другим гостям, а я наконец получила свой бокал шампанского. После чего мы вернулись к осмотру картин. И, надо сказать, я не жалела, что пришла — картины мне всё же оказались интересны, хоть и не так, как Максу. Видно было, что Гривичев пробовал себя в разных стилях — тут были и графически чёткие цветочные композиции, даже не пытавшиеся притворяться реалистичными, и размытые пейзажи а-ля импрессионизм, и неправдоподобно-сказочные, но очень выразительные картины, и тонко и изящно выписанные до последнего гранатового зёрнышка натюрморты в духе фламандских мастеров.

— А вот это неплохо, — улыбнулась я, останавливаясь перед картиной, изображающей трамвайную остановку под дождём. И трамвай, и пассажиры, и деревья, и здания за ними были обозначены крупными мазками без деталей. Больше всего мне понравился асфальт — те же крупные мазки, но они отлично передавали ощущение мокрой поверхности, в которой отражается всё, что над ней.

— Угу, — без энтузиазма согласился примолкший Макс.

— Что такое?

— Да странно как-то, — Макс оглянулся на выход в соседний зал. — Я его последние картины до сих пор не видел, но... странно.

— А что с ними не так?

— Да вот сама сравни, — Макс быстро прошёл к одному из отсмотренных нами ранее полотен, и я почти побежала следом. — Вот эту, хотя бы, с... нет, не с той, что ты смотрела, она ещё ничего, а вот... вот с этой, хотя бы.

Я добросовестно обозрела обе предложенные Максом картины. На обоих были пейзажи. На первом — спокойная, несмотря на прячущиеся в тумане горы на заднем плане, река, кусты, сосны по берегам, из тумана выступает домик, словно составленный из нескольких пристроек под черепичными крышами. Цвета приглушённые, серые, синие, зеленоватые, даже черепица скорее коричневая, чем оранжевая. Второй выглядел куда жизнерадостнее. Тоже горы, тоже речка, но всё залито солнцем. Солнечный свет пронизывает листву растущего на берегу дерева, так что она приобретает оттенок скорее жёлтый, чем зелёный, хотя видно, что осеннее пожелтение тут ни при чём. Зелень на склонах на заднем плане темнее, но всё равно ярка и жизнерадостна.

— И в чём разница? Ну, если не считать разной погоды.

— Женя, — Макс вздохнул. — Ну, вот представь, что ты хочешь купить какую-нибудь из этих картин, чтобы повесить её у себя. Какую бы ты выбрала?

Я снова внимательно посмотрела сперва на одну, потом на другую. И решительно ткнула пальцем в ту, что с туманом.

— Вот видишь. Тут и изящество, и стиль, и настроение... А эта аляповата, верно? Словно Гривичеву вкус изменил. Ну, разок ладно, с кем не бывает. Но ведь это изменение прямо по годам видно. Ранние — одни получше, другие похуже, но все хороши. После — неровно, бывают шедевры, а бывают — так себе. Но все последние... Ну, вон например, — Макс прошёлся вдоль стен и решительно указал на один из натюрмортов. — Смотри, шедевр же.

Я подошла. На небрежно покрытом салфеткой столе стоял глиняный кувшин с несколькими зелёными ветками. Рядом, полускрытая зеленью, красовалась бутылка, на передним плане стояли два тюльпанообразных бокала на высоких ножках, до половины наполненные тёмно-красной жидкостью, с не успевшими осесть пузырьками по краям. Сбоку тарелка с грушами, несколько груш раскатились по салфетке. Совсем впереди лежали серебристо отблёскивающий штопор и круглая булочка с отломленным бочком, да так аппетитно выглядевшая, что тянуло протянуть руку и отломить ещё кусочек. Позади стола находилось окно, сквозь стёкла которого проглядывало голубое небо и ветки близко растущего дерева, должно быть, в саду. Нарисовано было реалистично, но притворяться фотографией картина не пыталась, на ней были отчётливо видны мазки.

— И вот, — Макс, дав мне налюбоваться, повёл меня во второй зал. — Просто красивая картинка, и не более того.

На новой картине был изображён подсыхающий букет в цветов, небрежно составленных в широкую, на три четверти пустую вазу. Головки живописно клонились, несколько лепестков и один цветочек лежали на столе. Больше всего картина напоминала увеличенную открытку.

— Словно душу из него вынули, — подытожил Макс.

Я испытала острое чувство дежа вю. Которое ещё более усилилось, стоило мне повернуть голову и увидеть человека, задумчиво осматривающего картины в нескольких шагах от нас.

— Смотри, Пётр Викторович.

— А, верно, — Макс обернулся. — Что, пойдём, поздороваемся?

— Через минуту, — я изобразила смущённую улыбку. — Где здесь можно помыть руки?

— В гардеробе была дверь.

За дверью оказался спуск вниз. В туалете было тихо. Я вытащила из клатча ай-фон, убедилась, что сеть нормально работает в подвале, и позвонила Жене.

— Алло?

— Это я, — я понизила голос, хотя единственная, кроме меня, посетительница уединённого заведения только что вышла. — Если ты всё ещё хочешь проследить за Викторовичем, и если рискнёшь выехать на угнанной машине, то он сейчас на выставке, куда меня привёл Макс.

— Это где? — после короткого размышления спросила она.

— В Коломенском, на проспекте Андропова. Звякни, как подъедешь, я тебе скажу, где там парковка.

— Мне понадобится около часа, чтобы добраться, если не больше.

— Надеюсь, он никуда не спешит. Я постараюсь его задержать, но если он уйдёт, я тебе позвоню.

— Вечно все шишки мне, — хмыкнула Женя. — Ты там прогуливаешься по вернисажам, а я сыскной работой занимаюсь.

— Ну извини, я сама бы занялась, да при Максе как-то неудобно.

— Да шучу я, господи. Ладно, до встречи.

За время моего отсутствия Макс с Петром Викторовичем уже успели заговорить между собой. Подойдя к ним, я изобразила самую любезную улыбку из всех возможных.

— А вот и она, — приветствовал меня Макс.

— Какой приятный сюрприз! — я протянула Петру Викторовичу руку, и тот, вместо того, чтобы пожать её, неожиданно галантно поцеловал. — Мы ведь с вами не виделись... сколько уже?

— Да с того самого утра, — безмятежно отозвался Бошняк. — Месяца два уж прошло. Как быстро летит время!

— И не говорите! — согласилась я.

— Мы с Женей как раз обсуждали картины, — вмешался Макс.

— Да-да, — рассеянно кивнул Пётр Викторович. — Отличные картины.

— Гривичев — случаем, не один из ваших клиентов? — поинтересовалась я.

— Ах, моя дорогая Евгения Андреевна... Боюсь, что большинство моих клиентов будут недовольны разглашением информации, которую они просили держать в тайне. Так что даже будь это так, признания от меня вы не услышите.

— Но, я полагаю, всё же нет, — заметил Макс. — Ведь ваша методика не даёт сбоев, не так ли? А у Гривичева качество письма за последний год заметно ухудшилось. Жаль признавать, но это так.

— А это возможно — чтобы чья-то технология никогда не давала сбоев? — спросила я. — Не подумайте, что я ставлю ваше открытие под сомнение, но ведь стопроцентного результата не может быть хотя бы по теории вероятности.

— Если моя технология не подходит какому-то человеку, то сразу видно, получилось или нет, — заметил Пётр Викторович. — Поверьте, я всё тщательно проверяю.

— И никогда не бывает никаких осложнений?

— До сих пор не было, — он пристально посмотрел на меня. — К чему эти вопросы, Евгения Андреевна? У вас появились какие-то сомнения? Ваши обретённые умения не работают как надо?

— Нет-нет, всё в полном порядке, насколько я могу судить. Но, надеюсь, вы понимаете, что опасения такого рода вполне оправданны. Вы сами говорили, что ваша технология новая и революционная. Так что мы все выступаем... в качестве если не объектов эксперимента, то чего-то вроде того.

— Но, дражайшая Евгения Андреевна, — развёл руками Пётр Викторович, — всегда приходится с чего-то и с кого-то начинать. Все операции когда-то происходили впервые. Да, определённый риск есть, но это плата за новизну и открытие новых возможностей. Так что я не понимаю, к чему эти упрёки.

— Женя вас отнюдь не упрекает, — вступился за меня Макс. — Это просто естественное желание узнать всё об услуге, которую она у вас купила... Хотя и несколько запоздалое.

— Что ж, если вы почувствуете что-то неладное, сразу же обращайтесь ко мне, — кивнул Бошняк. — Но уверен, что с вами всё будет в порядке.

— Договорились, я именно так и сделаю. Но, к сожалению, до вас весьма трудно дозвониться. Вы не подскажете мне номер, по которому вас можно застать?

— А вы пытались со мной связаться?

— Разумеется, ведь наш последний разговор вышел несколько... скомканным. Я хотела узнать, всё ли у вас в порядке.

— Да, да, разумеется, — кивнул Пётр Викторович, но вид у него внезапно стал рассеянным. — Я пришлю вам номер, или позвоню в ближайшее время.

Я проследила за его взглядом. Он был направлен на висящую на противоположной стене картину. Пётр Викторович, двинулся к ней, не глядя, идём ли мы с Максом следом. Мы пошли. Картина была как раз нарисована в "сказочной" и даже, пожалуй, сюрреалистической манере, и изображала нечто странное. Ночь, звёзды, а под ними — странные скрученные образования самых разных форм выстроились группами... Похоже, что это всё-таки здания, но таких странных форм и пропорций, какие не могут существовать в реальности. Улицы между ними больше походили на изломанные тропинки, а на площади на переднем плане бил разноцветный фонтан. Во всяком случае, эти разноокрашенные хвосты больше всего напоминали фонтан, вот только струи, если это были они, не падали вниз, а развевались в разных направления. Круто обрывающийся горизонт тоже стоял косо, так что казалось, будто фантастический город находится в огромной наклонённой чаше. И звёзды, такие же разноцветные, как вода в фонтане, не были распределены по всему небосводу, а группировались в этакий Млечный Путь, в полосу, протянувшуюся через правую половину картины. Когда мы подошли поближе, стало видно, что обозначены они не точками, а чёрточками, отчего складывалось впечатление, что светила несутся над городом стремительным вихрем.

— Странная картина, — заметил Макс. — Не помню я больше у Гривичева ничего подобного.

— А мне нравится, — сказала я. — Неправдоподобно, но выразительно.

— Нет, сама по себе картина недурна, — согласился Макс. — Когда там она написана — три года назад? Просто сюрреализм всё-таки не его стиль.

— У него разные стили, — возразила я. — Видимо, ему захотелось и это попробовать. А вы что скажете?

— Хм? — Пётр Викторович оторвался от созерцания полотна и перевёл взгляд на меня. — Да, картина отличная. Интересно, она продаётся?

— Вроде бы всё на выставке продаётся, кроме уже проданного, — Макс взял у меня буклет. — Да, вот, тут даже цена указана. Вы хотите её купить?

— Было бы неплохо. Я, знаете ли, давно подумывал сделать себе небольшой подарок. Возможно, время пришло.

Я подумала, что "небольшим" этот подарок можно назвать разве что в шутку — полотно было если и меньше двух квадратных метров, то ненамного, а уж цена... Но вслух я сказала:

— Что ж, если уж покупать картину Гривичева, то как раз сейчас. Макс, вон, считает, что он исписался, а мнению Макса я доверяю.

— Спасибо, — хмыкнул Макс.

— Вы правы, это действительно заметно, — согласился Бошняк и невпопад добавил. — Гордыня до добра не доводит.

— Прошу прощения?

— Наш знаменитый художник немного... возгордился, скажем так. Начал забывать старых друзей. Это не доведёт его до добра.

— Сие прискорбно, — несколько озадаченно произнёс Макс.

— Кстати, — сказала я. — У нас ведь с вами, оказывается, есть ещё один общий знакомый. Вернее, был — Владимир Смирнов.

— М-м, да, помню, был такой. Кажется, он плохо кончил?

— Да, — кивнула я, пристально глядя на него. — Наложил на себя руки.

— Как я и говорил — гордыня наказуема, — Пётр Викторович развёл руками. — Судьба карает неблагодарных.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что сказал. Надеюсь, что вы, Евгения Андреевна, не станете забывать своих друзей, особенно тех, кто оказал вам важные услуги.

— Ни в коем случае.

— Я рад. Что ж, приятно было повидаться.

— Уже уходите? — я подняла брови. — Так рано?

— Что вы, я надеюсь дождаться официального завершения, мне нужно сказать хозяину выставки несколько слов. Но вам наверняка тоже нужно разнообразие в компании? Здесь ведь есть наши знакомые?

— Конечно, — Макс сжал мою руку. — Нам тоже очень приятно было с вами увидеться.

Мы учтиво раскланялись. Я проводила Петра Викторовича взглядом, выдернула кисть из хватки Макса и, не смущаясь его присутствием, вынула ай-фон и набрала на нём текстовое сообщение для Жени-второй. Можно было быть уверенной, что уж кто-кто, а Макс мне через плечо заглядывать не станет.

10.

— Что ты к нему привязалась? — недоумевал Макс, когда мы ехали обратно, оставив его машину на стоянке и пересев в мамину.

— Ты же сам сказал — пытаюсь, хоть и запоздало, понять, есть ли какие-нибудь риски в нашем с тобой чудесном превращении.

Макс вздохнул.

— Раньше ты такой недоверчивой не была.

— Раньше со мной ничего подобного и не происходило. Как ты думаешь, к чему были эти слова о гордыне?

— Понятия не имею. Возможно, то, что он рассорился со Смирновым. Если он помог Владимиру Смирнову так же, как нам, у него были все основания считать себя его благодетелем.

— Кстати, — сказала я. — Володя в предсмертной записке написал, что перестал быть актёром. И, судя от отзывам критиков и знавших его, это правда — мастерства он, быть может, и не растерял, а вот талант утратил. И ты сам сказал, что у Гривичева словно душу вынули. Кстати, примерно за тот же промежуток времени, что Володя вкушал заслуженную славу — примерно за пять лет. Ты не думаешь, что вот такой вот искусственно созданный талант со временем... иссякает?

На этот раз Макс молчал дольше.

— Хотел бы я сказать, что у тебя... что твои подозрения беспочвенны, — наконец произнёс он. — Мы ведь даже не знаем, пользовались ли они услугами Петра Викторовича, или нет.

— Но?

— Но, быть может, ты и права. Однако, если это произойдёт, что нам помешает обратиться к Петру Викторовичу вторично?

— Мы даже не знаем, возможно ли это, — пробормотала я, вспоминая переданный мне Женей-второй рассказ Мэл о музыканте.

— А почему нет? Может быть, именно этим и объясняются его слова о гордыне — что ни тот, ни другой не захотели просить его о повторной услуге.

— За которую он, держу пари, дерёт три шкуры.

— Возможно, — сдержанно кивнул Макс и замолчал.

Едва оказавшись дома, я отправила смс-ку Жене второй. Ответный звонок пришёл через полчаса.

— Ну, что тебе не терпится? — недовольно спросила она. — Я бы и сама позвонила.

— Как успехи в сыскном деле?

— Нормальные. Бошняк отправился прямиком на Вятскую. Я там походила по окрестностям, пришлось полазить по заборам — зато теперь знаю всё, что вокруг.

— Отлично. Встретимся — расскажешь?

— Где и когда?

— Когда хочешь, можно прямо завтра. Кстати, я нашла тех родственников Захаровых. Хочу как раз завтра к ним съездить и расспросить.

— Думаешь, они захотят с тобой говорить?

— Думаю, что да. Я представилась корреспондентом сетевого издания, собирающим сведения о случаях незаконной обработки психики. Мать загулявшего парня уже согласилась со мной встретиться.

— А, ну, удачи.

Родственники Захаровых, как, впрочем, и они сами, были отнюдь не бедны — ехать пришлось в загородный посёлок, не из самых элитных, но и не из самых захудалых, где у моих корреспондентов был целый дом. Открыла мне ухоженная, но явно усталая женщина средних лет, ещё в телефонном разговоре представившаяся Надеждой Юрьевной. Для придания правдоподобности своему образу я купила диктофон и, когда меня пригласили в гостиную с камином на втором этаже, демонстративно выставила его на стол:

— Не возражаете?

Надежда Юрьевна покачала головой.

— Честно говоря, я уже не верю, что вы сможете что-то сделать для Никиты. Но... такие вещи должны быть наказуемы.

— Пожалуйста, расскажите по порядку, что случилось с вашим сыном. Когда он познакомился с Петром Викторовичем Бошняком?

— Около года назад. Точно не знаю — я далеко не сразу заинтересовалась этим его новым знакомством. Кажется, их познакомил какой-то общий приятель.

— И когда вы начали замечать что-то тревожащее в поведении вашего сына?

— Позже, чем следовало бы, — Надежда Юрьевна наморщила лоб. — Вы должны понять, что Никита был... мальчиком увлекающимся, скажем так. Ещё ребёнком он увлёкся фантастикой, взахлёб читал переводные фантастические романы, как раз тогда был издательский бум, если помните... Хотя вы, наверное, слишком молоды. Его отец ворчал, что Никита отрывается от реальности, но я, признаться, не видела ничего плохого в его увлечениях. Лучше фан-клуб, чем дурная компания — так мне тогда казалось. Потом он увлёкся паранормальными явлениями, даже носился с идеей устроить экспедицию в место посадки какой-то там НЛО. Так что, когда он начал рассказывать мне о параллельных мирах...

— Вы не удивились, так?

— Да, ведь в основном Никита был нормальным, хорошим мальчиком. Мало ли у кого какие увлечения... А этот Бошняк... Никита говорил что-то о том, что он нашёл способ проникать в чужие измерения, и это не какая-нибудь метафора или духовная практика, а научный факт. Я смеялась и не верила. Он злился, даже притащил однажды какую-то книгу... Как же она называется... "Книгу потустороннего мира", или как-то так... Правда, пробыла она у нас недолго, и когда я в следующий раз о ней спросила, он отреагировал неожиданно агрессивно, сказал, что никакой такой книги и не было. Я так поняла, что её нельзя было показывать непосвящённым.

Я слушала, сочувственно кивала и иногда задавала уточняющие вопросы. Впрочем, подталкивать Надежду Юрьевну нужды не было, иногда становилось проблемой её притормозить, если она увлекалась в своём рассказе какими-то малозначащими подробностями или начинала предаваться самобичеванию. В целом, картина складывалась такая. Научным фактом было проникновение в иные измерения, или не научным, но чтобы осуществить оный, требовалось совершенствоваться духовно — ну кто бы сомневался. Точнее, умственно — и злосчастный Никита поступил на какой-то там семинар, занявший практически всё его время, благо он не работал. Тренинги, корпение над какими-то конспектами и расчётами — парень мог сутками не появляться дома, а когда он спал, мать с отцом и вовсе не представляли. Тревогу родители забили, когда выяснилось, что для поддержания бодрости парень глотает какие-то таблетки. Сам он отмахивался и говорил, что это лишь временная мера, пока он не закончит подготовку. Мать попробовала записать его к врачу — Никита не явился на приём. Попытка взять за шкирку и отвести привела лишь к тому, что он пропал на несколько дней.

Правда, вернувшись, извинился и сказать, что больше так не будет. К врачу всё равно не пошёл, зато завязал с научными занятиями и вдруг записался в танцевальную студию. Родные вздохнули с облегчением — каким бы странным не казалось новое увлечение, оно всё же выглядело безобиднее, чем прежнее. Но лишь до тех пор, пока мать, не решила поделиться своей радостью на родительском форуме. Вот там от одного из участников она узнала, что руководитель этой студии — всё тот же Пётр Викторович Бошняк.

Увы, ультимативное требование немедленно бросить бяку стало последней каплей — Никита исчез окончательно. Впрочем, вскоре выяснилось, что к исчезновению он подготовился заблаговременно — продал машину и иные принадлежащие лично ему ценности. У родителей, надо отдать ему должное, ничего не украл, но всё своё спустил, вплоть до брендовой одежды. Разыскивать его пришлось с частными сыщиками, но когда те отыскали пропавшее чадо на какой-то съёмной квартире, оно наотрез отказалось не то что возвращаться, а даже говорить с родителями. А на следующий день после визита мамы с папой Никита с той квартиры съехал, вместе с двумя другими жильцами. Парень был совершеннолетний, никакого правонарушения не совершил, так что попытка обратиться в полицию ничего не дала.

А детектив, помогавший его разыскать, вскоре погиб в автокатастрофе. Такие дела.

— Это был уже какой-то другой человек, — Надежда Юрьевна покачала головой. — Манеры, то, как он говорил — всё изменилось. Он никогда не был грубым, а тут... Я испугалась, что они с отцом подерутся. Он так на нас орал... Я постаралась поскорее увести Анатолия, а назавтра пришла одна, думала, может, удастся поговорить нормально, но Никиты там уже не было. И теперь я не знаю, где он и что с ним.

— Ещё один вопрос, Надежда Юрьевна, точнее просьба, частным порядком, так сказать. У вас ведь есть фотографии Никиты? Возможно, кто-нибудь в нашей редакции его видел, ведь мы занимаемся такими делами, и Бошняком в том числе.

— Да, конечно, — она поднялась, вышла и вернулась с большим цветным фото. — Значит, вы собираете сведения о Бошняке.

— Да, вы — далеко не единственные, кто от него пострадали.

— Надеюсь, вы преуспеете. Этому человеку место в тюрьме, а не в приличном обществе.

— Чем больше о нём узнаю, тем больше убеждаюсь, что вы правы, — я тоже поднялась. — Спасибо, что уделили мне время.

— Если вам ещё что-нибудь понадобится, то обращайтесь.

Она проводила меня до двери и, несмотря на холод, продолжала стоять на крыльце, пока я не отъехала от дома. Фотография лежала в бардачке. С неё мне улыбался тот самый парень, что в полосатой лыжной шапке шёл за нами по всей Вятской.

— Значит, Бошняк создаёт собственную секту, — Женя-вторая со звоном помешала в чашке ложечкой. — Интересно, зачем ему это нужно.

— А зачем вообще создаются секты? — я пожала плечами. — Деньги и власть.

Мы сидели в кафе на окраине Москвы, в зале для некурящих, небольшом, но уютном. Народа было мало, собственно, кроме нашего, было занято только ещё два столика. Под стеклянным чайником горела крошечная свечка, не давая чаю остыть, и я больше смотрела на завораживающий огонёк, чем на свою собеседницу.

— Но ведь он же создал потрясающую вещь! Не знаю, что там с другими измерениями, но ведь он действительно наделяет людей талантами и умениями, это факт! И на что он использует своё открытие? На всего лишь зарабатывание денег?

— У каждого свои представления о прекрасном. Помнится, мы как-то уже об этом говорили. К тому же мы не знаем, как далеко простираются его планы и что он намерен делать дальше со своей сектой — и с кучей обязанных ему талантливых людей. Может, он лелеет планы мирового господства?

Женя хмыкнула.

— Ладно. Только что нам даёт эта информация?

— Если мы соберём достаточно фактов от родственников и друзей пострадавших, у нас может появиться основание для возбуждения уголовного дела, — рассудительно сказала я. — Или для распространения порочащей информации. Шантаж, конечно, тоже дело подсудное, но если сделать всё аккуратно... Секта — это уже не сказочка о дарёных талантах, годящаяся разве что для жёлтой прессы. Это куда правдоподобнее и серьёзнее.

— Смотри, как бы он не натравил на нас своих покровителей-должников.

— Так я же и говорю — не нужно пороть горячку. Всё следует обдумать и разузнать побольше. К тому же теперь надо иметь в виду, что просто так наехать на Бошняка не выйдет, и отнюдь не только из-за покровителей. Раз у него есть преданные сторонники, то и в случае физической опасности найдутся защитники. Быть может, в меня стрелял тоже не профессиональный киллер.

— Ой, великое открытие, — фыркнула Женя. — А то мы не знали, что на такие деньги, которые у него есть, можно нанять телохранителей.

— Э, не скажи. Подавляющее большинство телохранителей, даже профессионалов, отнюдь не стремятся прикрыть клиента грудью от пули. Они полезны, когда надо разогнать случайную гопоту или распознать опасность на подходе — но если доходит до реальной стрельбы, то далеко не все следуют примеру Кевина Костнера. Клиенты приходят и уходят, а жизнь-то одна, и желательно вернуться к жене и детишкам не инвалидом. Другое дело — фанатики, жаждущие возложить себя на алтарь своего гуру и свято верящие, что Там, — я ткнула пальцем в потолок, — что-то есть, и им непременно воздастся. А умениями он их может наделить любыми.

— Но мы же не собираемся нападать на Петра Викторовича.

— Я бы не стала полностью исключать такой возможности. Как ты сама только что заметила, его довольно сложно зацепить.

— Так ты всё-таки не отказалась от мысли его убить?

— Если придётся выбирать между его жизнью и моей, или твоей...

Женя передёрнула плечами и отвернулась.

— К тому же что-то мне подсказывает, что вытрясать из него правду в любом случае придётся силой. Угрозы разоблачения — это хорошо, но если к ним ещё приложится и ствол у виска...

— Добрым словом и пистолетом...

— Именно.

— Ладно, — сказала она. — Мы же не прямо сейчас к нему врываться намерены, правда?

— Нет, конечно. Но всё-таки расскажи и начерти, что там вокруг его дома творится.

Когда мы вышли из кафе, уже стемнело. Недавно прошёл снег, и теперь свежий покров красиво переливался искрами в свете фонарей. Мамину машину пришлось очищать от снега, и было даже немного жалко сметать с неё это искрящееся великолепие.

— Ты так на ней и ездишь? — спросила Женя. Мы решили, что я отвезу её до дома на Истре, а потом вернусь в Москву.

— Папа обещал новую на день рождения. А до тех пор...

— Ясно. Пустишь меня за руль? Давно не водила, хочется.

Я кивнула и села на пассажирское сиденье. Негромко заурчал мотор, машина мягко тронулась, и я поймала себя на том, что внимательно слежу за всем, что делает Женя. Машина-то не моя, а ну как что... Я заставила себя отвести глаза и расслабиться. Она водит не хуже, чем я, по крайней мере, должна водить. И в том, чтобы испортить мамину машину, явно не заинтересована.

Некоторое время мы ехали в молчании. Потом Женя заговорила:

— А вот представь, вытрясем мы из Петра Викторовича правду. Узнаем, которая из нас настоящая... Но ведь мы обе останемся... наверное. Что ты будешь делать, если окажется, что настоящая Женя Белоусова — я?

— Не знаю. Наверное, уеду куда-нибудь.

— Куда?

Я пожала плечами.

— Куда-нибудь. Придётся, конечно, искать себе работу, жильё. Но, в конце концов, тысячи людей так живут.

— Думаешь, справишься?

— А почему нет? — я снова пожала плечами. Занятно, но перспектива самой зарабатывать себе на жизнь уже не вызывала во мне такого страха и неприятия, как раньше. С тех пор как я убедилась в своей способности за себя постоять, моя уверенность в себе изрядно укрепилась. Казалось бы, умение защитить себя в физическом смысле никак не связано с уверенностью в своих деловых качествах — а вот поди ж ты...

— А ты что будешь делать?

— Не знаю, — выдохнула она, глядя вперёд, сквозь лобовое стекло. — Наверное, то же, что и ты.

— У нас всё получится, — ободряюще сказала я. — В конце концов, та из нас, которая окажется настоящей, поможет другой продержаться первое время, ведь так?

— Ну... да.

— Но ты навела меня на мысль. Попутно с поисками Бошняка можно уже сейчас начать готовить запасной аэродром. Сдаётся мне, он пригодится при любом исходе дела.

— Хм?

— Даже настоящей из нас не мешает стать самостоятельной, — наставительно произнесла я. — Мне вот Мэл недавно все уши прожужжала про то, что мужчины, как бы они ни хотели, чтобы жена сидела дома и создавала им уют, с домохозяйкой начинают быстро скучать.

— А это ты к чему?

— Да к Максу же! Полагаю, предложение руки и сердца не за горами, — жизнерадостно сказала я.

— И ты его примешь?

— А ты что ли откажешься?

— Учитывая, что он общается с тобой, то и предложение будет делать тебе, — резонно заметила она.

Я на мгновение прикусила губу. Да, об этом я не подумала — Макс ведь ни о чём не подозревает, и кому из нас будет предназначено его сватовство, ещё неизвестно. Так имею ли я право принимать его за нас обеих? Но прежде чем я успела озвучить свои соображения по этому поводу, Женя снова заговорила:

— Скажи, а ты видишь сны?

— Конечно, вижу.

— Я имела в виду — особенные сны.

— В смысле?

— В смысле, они... странные. Повторяющиеся. Я сперва не обратила внимания — ну, мало ли что снится. Но потом этот сон повторился ещё дважды. С вариациями.

— И что тебе снится?

— Город на острове. Очень странный. И этот остров, он... не в воде. Он плавает в пустоте. Наверное, в космосе. Я видела над ним что-то похожее на газовые облака.

— Нет, — после краткого размышления сказала я. — Не припомню таких снов. А что за вариации?

— Ну, однажды мне приснилось сразу два города-острова. Они проплывали мимо друг друга. В другой раз дома в этом городе рассыпались, а потом вдруг сложились заново, но уже по-другому. Как калейдоскоп, — Женя оторвала руку от руля и повращала кистью в воздухе. — Раз-раз — и новый узор. И они были странными, не как у нас, на Земле.

— Очень интересно, — медленно произнесла я. — А, между прочим, вот тот синий "мерседес" едет за нами уже минут пять.

Женя тут же отвлеклась от своих воспоминаний и глянула в зеркало заднего вида.

— Вон тот, что сейчас включил поворотник?

— Именно.

Мы свернули, и синий "мерс" свернул за нами. Он держался метрах в пятидесяти, не приближаясь, но и не отставая.

— Ну, может, случайность... — неуверенно произнесла Женя.

— Давай проверим, — я покосилась на неработающий навигатор, достала ай-фон и вызвала в нём карту. — Так, сверни налево. Там развязка, вот и проверим.

Женя послушно свернула. "Мерседес" свернул следом. До развязки мы ехали в молчании.

— Куда? — коротко спросила Женя, когда впереди показалось первое ответвление от шоссе.

— Давай под мост и вправо.

Наша машина выписала крендель, сперва поднявшись на мост, а потом съехав с него с противоположной стороны, так что мы оказались в исходной точке. И всё это время наш преследователь, как привязанный, ехал за нами. Он даже поднажал, и теперь держался от нас метрах в двадцати.

— Вот нахал, — прокомментировала Женя. — Даже не прячется.

— А какой смысл, раз мы его всё равно заметили? — я пожала плечами, не отрываясь от изучения мелкой схемы на экране. — Так... Ну, здесь мы его вряд ли стряхнём — движение небольшое, ему никто не мешает.

— Тогда куда?

— Давай опять под мост, потом прямо, а потом свернём обратно к центру.

Женя кивнула, и последовала моим указаниям, но далеко нам уехать не удалось. Они подстроились к нам незаметно и грамотно, надо отдать им должное — так, что казались обычными машинами, едущими в одном направлении с нами. Пока на прямом участке шоссе не взяли нас в "коробочку" и не начали сдавать к обочине, тесня нас к краю и одновременно замедляя ход. Оставалось лишь скрипнуть зубами. Одинокий автомобиль, открыто преследовавший нас, был, по-видимому, лишь приманкой. Хорошо изучив местность, не так уж и трудно было представить, где заподозривший слежку будет проверять свои подозрения. И мы послушно пришли прямо в ловушку.

Я глянула вправо. Там была солидная канава, и шоссе от неё отгораживал низенький бортик. Нет, уйти по обочине не удастся. Но и позволить нас остановить в мои планы тоже не входило.

— Тормоз и задний ход! — скомандовала я.

Женя тут же ударила по тормозам. Скорость была ещё приличной, и нас обеих мотнуло вперёд, благо мы были к этому готовы. Но хуже пришлось автомобилю, следовавшему прямо за нами. Он явно не ожидал столь резкой остановки, и, чтобы не врезаться в нас, ему пришлось вильнуть в сторону. Путь позади оказался открыт, и Женя тотчас воспользовалась этим, сдав назад со всей доступной скоростью.

Мы пробкой вылетели из "коробочки". Задний автомобиль всё же попытался нам помешать, раздался лязг, машина вздрогнула от столкновения, и заднего отбросило в сторону. А Женька, не снижая скорости, выкрутила руль. Колёса развернулись за ним, нас закрутило больше чем на сто восемьдесят градусов прямо на ходу, и счастье, что шоссе, не считая нас и ловцов, было почти пустым. Зато нам не пришлось тратить время на более плавный разворот. Нос машины уже смотрел почти в нужную сторону, и оставалось лишь выровнять её, чтобы полным ходом понестись назад под мост.

— Куда? — крикнула Женя на ходу.

— Сворачивай!

Она свернула. Въезд на мост был узким, так что нашим преследователям пришлось вытянуться в колонну по одному, чтобы последовать за нами. Я лихорадочно терзала ай-фон, пытаясь разглядеть и запомнить как можно больший участок плана. Думать приходилось быстро: пытаться уйти от преследователей на прямой широкой дороге, или рискнуть и свернуть в лабиринт почти незнакомых улиц со светофорами?

— Пока прямо!

Мост мы промахнули во мгновение ока — Женя выжимала из маминой машины всё, что можно. Увы, этого оказалось недостаточно — один из преследователей скоро поравнялся с нами. Машина дрогнула от толчка, когда чужой автомобиль — джип! — вильнул в нашу сторону и стукнул нас бортом. Мы едва не вылетели на соседнюю полосу. Хорошо, что шоссе было разделено барьером, и хотя бы оказаться на встречке нам не грозило.

Но всё равно приятного было мало. К сожалению — но и к счастью — тут было куда более оживлённое движение, с чем приходилось считаться и нам, и им. Женька ухитрилась ещё прибавить хода, а потом ловко перестроилась в просвет на соседней полосе, чтобы вскоре вернуться обратно, оставив между нами и нашими преследователями какой-то невезучий автомобиль. Невезучий — потому что его тут же попытались столкнуть с дороги. Автомобиль возмущённо загудел, но куда он потом делся, мне смотреть было недосуг. Виляя и подрезая, и мы, и преследователи мчались дальше, сопровождаемые возмущёнными воплями клаксонов. Снова поравняться с нами им удалось, когда мы почти доехали подходящего ответвления.

— Нужно свернуть! — крикнула я. Ясно было, что так долго продолжаться не может — на шоссе мы рано или поздно просто разобьёмся. А если ещё и в пробку вляпаемся... Придётся рискнуть на улицах.

Женька оскалилась и крутанула руль. На это раз уже наша машина вильнула и впечаталась в бок чужой, отбрасывая их в сторону. И тут же свернула на узкий съезд. Тот, кого мы оттолкнули, по инерции промчался мимо, и я мысленно пожелала ему неудачи в поисках возможности развернуться.

Остальные трое продолжали нас преследовать. А нет, двое, ещё один, похоже, потерялся на шоссе, видимо, столкнулся с кем-то, ведь назад я почти не смотрела.

На улицах скорость пришлось снизить, и с нами снова поравнялись. Машины стукались бортами, нас мотало из стороны в сторону. Однажды прямо перед нами зажёгся красный свет, но Женька что есть силы просигналила, заставив шарахнуться пешеходов, уже ступивших на "зебру", и мы проскочили. Я командовала "вправо!", "влево!", стараясь выбирать улицы с минимумом перекрёстков и поуже. На одной из них выстроившиеся вдоль тротуара машины заняли одну полосу из трёх, и Женя взяла левее, а один из преследователей тут же втиснулся в свободный промежуток справа и снова попытался вытолкнуть нас на обочину. Это оказалось его роковой ошибкой — когда до припаркованных тачек оставалось всего ничего, Женя сама вдруг резко толкнула его вправо, заставив налететь одним колесом на капот ближайшей машины с низкой осадкой. Капот сработал как трамплин, нашего преследователя подкинуло, перевернуло колёсами вверх, и он, завершив впечатляющий полёт, тяжело плюхнулся на крышу, перегородив обе оставшиеся полосы. Второй преследователь затормозил, но остановиться не успел и таки врезался в перевернувшегося товарища, заставив его проскользить ещё немного вперёд.

Мы свернули, и место аварии скрылось за углом. Я перевела дух и посмотрела на Женю с уважением. Она сидела очень прямо, и только пальцы, сжимавшие руль, побелели. Мы пронеслись ещё несколько улиц, потом я осторожно сказала:

— Жень, притормози... Они всё равно уже отстали.

Не сразу, но она послушалась. Машина замедлила ход, свернула к тротуару и встала, аккуратно вписавшись между двумя другими автомобилями. Мотор заглох, и наступила тишина.

— Женя, — я положила ладонь на её руку, всё ещё стиснутую на руле. — Всё закончилось. Мы от них удрали.

— Они... там... — неестественно тонким голосом проговорила она.

— Что — там?

— Они остались живы, как ты думаешь?

— Понятия не имею. Тот, что не перевернулся, точно жив.

Она не то всхлипнула, не то засмеялась, разжала наконец пальцы и яростно потёрла лицо ладонями. Я осторожно обняла её за плечи:

— Всё хорошо, всё хорошо. Главное — мы обе живы и здоровы.

Её плечи вздрагивали, потом она помотала головой, выдохнула и отвернулась. Зачем-то распахнула дверь автомобиля и повернулась на сиденье, свесив ноги наружу.

— Дай мне минуту, — глухо попросила она.

Я убрала руку, откинулась на спинку своего кресла и прикрыла глаза. Мощный выплеск адреналина не мог пройти бесследно, меня и саму до сих пор потряхивало. И, кстати, об адреналине...

Распахнув дверцу со своей стороны, я вылезла наружу и обошла машину кругом, критически оглядывая её в свете фонарей. Да, мы не пострадали, но о кузове машины того же самого сказать было нельзя. Несколько весьма заметных царапин на боку, вмятина над задним бампером и разбитая задняя фара. Класс.

Как теперь объяснять это маме?

— Что? — спросила из машины Женя.

— Да, вот, прикидываю, что врать предкам.

— А, ты об этом, — она слабо усмехнулась. — Да, в том, чтобы жить одной, есть свои преимущества.

— Ладно, придумаю что-нибудь, — я вздохнула. — Ну что, ты поведёшь, или я сяду?

— Куда поведу?

— К тебе, как договаривались. Или ты на улице ночевать собралась?

Она вздрогнула.

— А если нас там на дороге опять ждут?

— Едва ли. Снаряд в одну воронку дважды не попадает.

— А если ждут у дома? Если они знают, где я живу?

Я задумалась. Такое, в принципе, было возможно, секрета из существования у нас дачи мы никогда не делали.

— Я не смогу там — одна, ночью...

— Ладно, — согласилась я, — поищем тебе отель.

11.

Папа в тот вечер вернулся поздно и очень раздражённый. На вопрос, что случилось, он лишь махнул рукой:

— Да на МКАДе какие-то чудаки на букву "м" устроили гонки с препятствиями. В результате — две аварии, пробка протянулась чуть не на полкольца...

— И не говори, — мама покачала головой. — Ты бы видел, что с моей машиной сталось!

— А что с твоей машиной?

— Да Женька её брала, и как раз в тот момент там и очутилась. Завтра в сервис её отгоню.

— Что, авария? — папа аж привстал.

— Нет, просто помяли немного, — ответила я.

— Знаешь, Евгения, я начинаю думать, что твоя мать права и что машину тебе покупать больше не стоит. Это уже вторая за три месяца! Тебя нельзя пускать за руль, ты просто ходячая, то есть ездящая катастрофа!

Я открыла рот и посмотрела на маму. Она действительно такое говорила?! Та со вздохом развела руками: мол, не обессудь, дочка, было дело.

— Но я же не виновата, что там очутилась! И предыдущую я не просила у меня угонять.

— Никто себе неприятностей не просит, а в больницах тем не менее лежат, а то и в гробах.

— Андрей!.. — сказала мама.

— Что — Андрей? Ты готова поручиться, что она сама себя не угробит?

— За шесть лет, что я за рулём, как-то не угробила! — встряла я.

— Зато теперь ты явно решила наверстать.

— Не кипятитесь, — примирительным тоном сказала мама. — Женя, ты и правда слишком гоняешь. У меня сердце не на месте, когда я вижу, как ты носишься.

— Между прочим, машину у меня угнали, когда она вообще стояла!

— И счастье, что тебя в тот момент внутри не было, — отрезал папа. — А то бог знает, что могло бы случиться. Машины — орудия убийства.

— Всегда же есть такси, — рассудительно заметила мама. — Уж сейчас-то заказать, слава богу, не проблема.

— Ну да, пусть меня угробит в аварии таксист! — выкрикнула я. — Так вам будет легче?

— Женя!

— Что — Женя?!

Разговор на повышенных тонах продолжался ещё довольно долго, и в конце концов я выскочила из-за стола, хлопнула дверью и убежала переживать кипящую обиду к себе. Это же меня помяли и ограбили (ну, пусть на самом деле не совсем ограбили, машина-то у моего двойника, но не скажешь же такого вслух) — и я же ещё и виновата! Сами-то, небось, ездят и в ус не дуют, хотя если кто и лежал в больнице после аварии, то это как раз папа. К счастью, он тогда отделался лишь трещинами в рёбрах и сотрясением мозга, но всё-таки...

Может и правда последовать примеру Жени-второй, взять кредит да и купить машину самостоятельно? И вообще, мысль о независимости от родителей чем дальше, тем больше обретала привлекательность. Конечно, хорошо — жить на всём готовом, но необходимость врать и постоянно быть настороже, чтобы не проколоться и не дать заподозрить у себя двойную жизнь, изрядно утомляла. Насколько было бы проще, будь у меня отдельное жильё!

На улице уже стояла ночь, но сон не шёл. От нечего делать, я включила телевизор, попрыгала по каналам и наткнулась на сюжет как раз о сегодняшних авариях. И почувствовала неприятный холодок, узнав, что одного из участников ДТП отправили в больницу в тяжёлом состоянии. Странно, когда сама убила, то ничего, а теперь, узнав, что в происшествии, в котором моей вины не было вообще, пострадал посторонний человек, мне стало не по себе. Вероятно, потому что этот неведомый мне человек тоже ни в чём не был виноват. А теперь он на больничной койке, потому что некто решил во что бы то ни стало от меня избавиться. А если б мы с Женей и сами сбили кого-нибудь на том переходе?

А если в следующий раз мне решат устроить засаду прямо здесь, у нашего дома? А что, если из-за меня пострадает кто-то из моих близких?

Я быстро переключила телевизор и попала на серию бесконечной мультипликационной эпопеи про Машу и Медведя, зачем-то транслируемую чуть ли не в полночь. Некоторое время рассеянно наблюдала за злоключениями мохнатого героя, а потом в раздражении выключила. Бедный Миша! И как он эту паскудную Машу в первые же пять минут знакомства не пришиб?

Утром я вышла из дома, с опаской поглядывая по сторонам, но ничего подозрительного так и не увидела. Тем не менее я не теряла бдительности, однако никто не попытался толкнуть меня на проезжую часть или придушить в каком-нибудь тёмном углу. Этому можно было только радоваться. За ночь у меня вызрело решение, которое я хотела обсудить с родителями, и лучше не по телефону. Правда, пока я спала, оба успели уехать на работу, и потому сейчас я направлялась в мамин ресторан.

Зал ресторана "Инфанта Маргарита" в этот час был тих и довольно пуст. Я кивнула встрепенувшемуся администратору, спросила, на месте ли мама, после чего толкнула внутреннюю дверь и по короткому коридорчику прошла в директорский кабинет. Мама сразу ответила на стук.

— Что-то случилось? — она оторвалась от бумаг, которые просматривала, и удивлённо посмотрела на меня.

— Нет, я просто хочу серьёзно поговорить.

— И это не может подождать до вечера?

— В принципе, может, так что если у тебя нет времени, я подожду. Но я хотела бы поговорить с тобой и папой отдельно.

Она нахмурилась и отложила папку:

— Ну, в чём дело?

— Видишь ли... — я села в кожаное кресло для посетителей напротив неё. — Я тут подумала — что, если папа, когда предлагал устроить меня на работу, был прав? Мне нужно научиться обеспечивать себя самой. Только я не хочу идти по его протекции, я хочу попробовать полностью самостоятельно.

— То есть, ты хочешь поискать работу? — уточнила мама.

— Да, но не только. Я хочу ещё найти своё жильё и пожить отдельно.

Мама нахмурилась, видимо, осмысливая сказанное. Повисла пауза.

— Зачем? — спросила она наконец. — Разве тебе плохо дома?

Я вздохнула. Я знала, что она спросит, но не могла же я объяснить, что обдумываю вариант, не поселиться ли мне вместе с Женей-второй, чтобы нам обеим было не так страшно? Да и работу надо бы найти с тем прицелом, чтобы ею могла хотя бы какое-то время прожить та из нас, которой придётся исчезнуть. А раз так, то нужен вариант, в котором мы не будем пересекаться с теми, кто знает нас сейчас. В идеале — вообще в другом городе, но это пока ещё слишком радикальный шаг, родители точно не поймут.

— Нет, мама, мне не плохо, но я уже взрослая. Думаю, что мне пора выяснить, на что я способна сама по себе.

— Ты считаешь, что ты готова? Вчера, Женя, ты как раз повела себя как маленькая девочка.

— И сегодня я склонна с тобой согласиться. Вот поэтому я и решила, что пора взрослеть.

Мама удивлённо посмотрела на меня. Видимо, таких слов от меня не ожидала.

— Вот так просто, один раз поссорилась с родителями, и сразу прочь из дома? Женя, это не тот путь, которым взрослеют.

— Это не спонтанное решение, мама. Просто вчерашняя ссора стала последней каплей.

— Хочешь сама заработать на машину, чтобы иметь возможность безнаказанно её бить?

— И это тоже, если угодно.

Мама поморщилась.

— А почему не хочешь говорить с нами обоими?

— Потому что не хочу, чтобы вы переругались между собой, — честно сказала я. — Папа-то меня наверняка поддержит.

— Ну да, он тебя всегда баловал, даже слишком. Тронута твоей заботой о нас, но не уверена, что отец поддержит это сумасбродство. Уж он-то безусловно захочет знать, как у тебя дела. Решила поуговаривать нас по отдельности, авось легче согласимся?

Я пожала плечами. Ну да, в проницательности маме не откажешь. Переругаются они между собой или выступят против меня единым фронтом — легче мне от того не станет.

— А как же Макс? — зашла с другого конца мама. — Если тебе так уж хочется от нас съехать, дождись свадьбы, и будет у тебя свой дом. Ты же, я надеюсь, не против.

— Да я-то, в принципе, не против, только вот он что-то не торопится.

— Андрей говорил, что собирается его повысить с увеличением оклада. Так что, видимо, он просто ждёт, пока его доходы увеличатся. Да и поиски новой квартиры — дело не быстрое...

— И какая из меня будет хозяйка в этой новой квартире, если я всё время только и делаю, что сижу у вас на шее? То ты говоришь, что я — маленькая девочка, а то предлагаешь мне сразу в новую семью.

— Но мы же с папой будем рядом — поможем, если что.

— Ну так я же и сейчас от вас не сбегаю. Я просто хочу опробовать свои силы. Если не получится... ну, приду просить у вас помощи.

Мама оперлась подбородком на руку и пристально посмотрела на меня, постукивая пальцами другой руки по столу. Мне захотелось поёжиться — взгляд у неё вдруг стал такой... оценивающий. Словно она видела меня в первый раз, и я была не родной дочерью, а соискательницей места в её ресторане, причём с улицы.

— Ты всё твёрдо решила? — спросила она. Я несколько удивилась — я приготовилась к долгому спору, но вопрос прозвучал так, словно она уже если не смирилась, то, во всяком случае, определилась с отношением к моему "сумасбродству".

— Да.

— Ну, что ж. Тогда у меня есть предложение.

— Какое?

— Что-то вроде испытательного срока. Я не стану тебя отговаривать или ставить палки в колёса, и постараюсь повлиять на папу. Но и ты не станешь рвать сразу резко. Тем более, если, как ты говоришь, хочешь съехать, тебе потребуется время, чтобы найти что-то подходящее. Но сперва ты попробуешь поработать по моей протекции. Ты уже думала, какую профессию изберёшь?

— Я просматривала объявления... Возможно, меня согласятся взять администратором в один из торговых центров, я узнавала, там есть вакансии в торговых залах и кинотеатре. И ещё я звонила в одно рекламное агентство, им нужен был редактор, но ответа пока не было.

— Администратор... Что ж, подойдёт, — кивнула мама. — У одной из моих знакомых по институту скоро юбилей свадьбы, им нужны устроители праздника. Я позвоню им и порекомендую тебя. Работа разовая, но оплачена будет неплохо. Как раз сумеешь оценить свои организаторские способности. А если почувствуешь, что не справляешься — звони мне, я помогу.

Я растерянно кивнула. Такую маму — деловую, цепкую, напористую — я как-то до сих пор почти не видела.

Мамина знакомая жила за городом, и к ней я, не откладывая в долгий ящик, отправилась в этот же день. По дороге я залезла в свой ай-фон и принялась просматривать ссылки на устройство всяческих мероприятий. Мало ли, вдруг у юбиляров своих идей нет, и они ждут от организаторов, что те предложат всё за них.

Но всё оказалось не так печально. Мама сдержала слово, и когда я появилась на пороге дома, меня уже ждали. Хозяева встретили меня приветливо, и тут же повели по дому, показывая, что и где они хотят увидеть и устроить. Мне оставалось только кивать и записывать. Срок был — чуть меньше недели.

Неделя эта прошла в хлопотах, и я в который раз убедилась, что интернет — великая вещь. Да, можно было бы обойтись и без него, я неплохо знала расположение всяких торговых салонов и прочих заведений, но всё же он был огромным подспорьем. Папа, вопреки моим опасениям, принял мою бурную деятельность как должное. "А, ну-ну", — только и сказал он, когда мама объяснила ему, чем я занята. Впрочем, возможно, между ними состоялся и более обстоятельный разговор, но без меня.

А вот поисками съёмной квартиры, где мы могли бы переждать охоту, занялась Женя-вторая, и она же продолжала рыскать в поисках хоть каких-нибудь сведений о Бошняке. Я, правда, продолжала просматривать интернет и, если находила что-нибудь интересное, скидывала ей для проверки. Но приходилось признать, что наше расследование зашло в тупик. Да, мы составили список потенциальных членов секты, а также клиентов Петра Викторовича, но о нём самом не узнали практически ничего. Он просто вынырнул ниоткуда лет несколько назад с уже, судя по всему, готовой технологией. Мы даже не узнали, сколько ему лет.

В день икс я изрядно нервничала, но всё на удивление шло как по маслу. К полудню в дом — в котором мне вручили ключи ко всем дверям! Правда, когда я отпирала заднюю дверь, рядом бдительно стоял охранник — приехали рабочие и флористы и быстро расставили столы и вазы, развесили гирлянды цветов и воздушных шариков. Потом подкатил фургончик с надписью "Инфанта Маргарита" на боку. Я не считала обращение в мамин ресторан поблажкой себе — хозяева всё равно наверняка бы попросили её по дружбе. Мама охотно давала скидки знакомым, считая это лучшей рекламой. Повар приехал на собственной машине и сразу же скрылся в кухне, я не успела даже поздороваться.

Макс появился, когда я разговаривала с представителями студии, которым заказали съёмку торжества. Уж не знаю, как он сумел просочиться мимо охраны со списком приглашённых, но обернувшись, чтобы показать, куда можно подключить камеры, я увидела его, стоящего в дверях.

— Что ты тут делаешь? — спросила я его, когда оператор с помощником пошли расставлять аппаратуру.

— Вообще-то, я просто хотел с тобой повидаться, — Макс пожал плечами. — Твоя мама сказала, что ты здесь — ну и вот...

— Я рада, конечно, но сейчас я занята. Давай завтра, ладно?

— А ты уверена, что завтра не найдёшь ещё какое-нибудь дело, чтобы со мной не встречаться?

— В смысле?

— Когда мы с тобой виделись в последний раз?

— Э-э, — я нахмурилась. — Кажется, когда ездили на выставку?

— "Кажется", — Макс усмехнулся. — Впрочем, память тебя не подвела — действительно тогда. Две недели назад.

— И что?

— А то, что ты даже толком не помнишь, когда мы с тобой встречались, а когда нет. По-моему, ты вообще о моём существовании периодически забываешь. А теперь ещё новая причуда. Что это за история с переездом?

— С каким переездом?

— С твоим! На кой чёрт тебе понадобилось съезжать от родителей?

Я едва не рявкнула "не твоё дело!" Но всё-таки сдержалась — ссориться с Максом мне не хотелось, тем более сейчас, когда меня могли отозвать в любую минуту.

— Макс, давай всё-таки поговорим завтра. Я буду свободна, и мы сможем всё подробно обсудить — и почему я собралась съезжать, и почему тебе это вдруг не нравится.

— А, ну да. Я же прикреплённый жених, должен знать своё место.

Я открыла рот — и закрыла, не найдясь, что сказать. Меня поразил даже не сарказм, обычно столь не свойственный Максу. Просто меня вдруг пронзила мысль, что я могла быть не одинока в своих переживаниях по поводу нашего будущего брака. До сих пор мне и в голову не приходило, что Макса такое положение вещей тоже может тяготить.

— Ну, если подумать, ты мне пока ещё не жених, — обретя голос, сказала я. — И, если не хочешь, можешь им не становиться.

— Это официальная отставка? — он поднял брови.

— Господи, Макс, нет! Ты всё как-то превратно понимаешь...

— Евгения Андреевна! — окликнула меня одна из девушек-официанток, приехавших вместе с угощением. — Запасные бутылки куда ставить — под стол, или вынести в другое помещение?

— Сейчас, подожди, разберёмся! — отмахнулась я. — Макс, нам и правда нужно с тобой серьёзно поговорить, но, сам видишь, тут нам этого сделать толком не дадут. Сам назначь время, если хочешь.

Макс наклонил голову к плечу и оглядел меня долгим взглядом.

— Ты изменилась, Женя, — констатировал он.

— Ну, как бы да. Подозреваю, что после манипуляций Петра Викторовича никто не остаётся прежним.

— А я?

— Ну, возможно, ты исключение. Или мне просто ещё не представилась возможность увидеть твои изменения.

Кажется, Макс хотел что-то сказать, но потом посмотрел на переминающуюся с ноги на ногу официантку и передёрнул плечами.

— Ладно, — сказал он. — Не буду больше тебя отвлекать.

Я проводила его взглядом, после чего заставила себя вернуться к работе, хотя это потребовало от меня значительных усилий. Какого чёрта, Макс, ты заставляешь меня чувствовать себя виноватой? Словно это преступление — быть занятой выполнением своих обязательств перед другими людьми. Я как-то в разгар рабочего дня никогда к тебе не вламывалась с требованием немедленно объясниться на личные темы!

И вообще, какая муха тебя укусила?

Вышли хозяева, чтобы начать принимать съезжающихся гостей. Часть официантов стала обносить прибывших закусками и бокалами, остальные заканчивали сервировать столы в банкетном зале. От необходимости думать, как рассадить людей, хозяйка меня избавила — мне выдали уже готовую схему, от меня требовалось только заказать карточки с именами, и потом правильно расставить их по столам. Пришлось ещё несколько раз сбегать на кухню и к хозяйке, решая появившиеся вопросы. Я думала, что когда банкет начнётся, сяду куда-нибудь в уголок, но хозяйка отловила меня и усадила за главный стол с собой и мужем, между моими родителями, разумеется, тоже приглашёнными — что, конечно, было очень мило с её стороны, но я предпочла бы всё-таки побыть в стороне. Мне хотелось подумать, но освободиться для этого в достаточной степени я смогла только после окончания праздника, когда уже наступила ночь, все гости разъехались, а мне ещё пришлось задержаться и покомандовать разборкой мебели. Конечно, основную уборку произведут завтра заранее нанятые уборщики, и всё же, когда я наконец села в ночное такси, было уже за полночь.

Так что же всё-таки делать с Максом? И надо ли что-то делать? Строго говоря, он мне действительно ещё не жених, и если мы дружно объявим, что не хотим — даже папа ничего не сможет сделать. Вот только с должностью у него Максу тогда придётся распроститься, но он не маленький, знает, на что идёт. Но действительно ли я хочу расстаться с Максимом?

Я закусила губу, отчётливо понимая — не хочу. И дело даже не в привычке. Не в том, что Макс — кавалер хоть куда, которым можно похвастаться перед любой подругой, и не в том, что папа рано или поздно всё равно выдаст меня замуж, и уж лучше давно знакомая и понятная кандидатура, чем ещё неизвестно кто. Дело в самом Максе. Да, я в последнее время слишком часто была занята чем-то другим — попытками понять, кто я, да и просто банально выжить. Но Макс как-то всегда присутствовал в моей голове, и от одной мысли о нём на душе всегда становилось теплее. Сейчас, задумавшись о нём, наконец, я поняла, что соскучилась. Что хочу провести с ним день... и ночь... и ещё много-много дней и ночей. Да, может, это не та любовь, о которой слагают баллады и пишут стихи, не та, от которой летают, и в животе трепещут бабочки. Но это была любовь... и если я вдруг лишусь Макса, от меня оторвут кусок меня самой. Останется кровоточащий рубец и пустота.

Вот только для того, чтобы осознать это в полной мере понадобилось, чтобы моя железобетонная уверенность что Макс — мой, и так будет всегда, дала трещину.

А сам Макс? Чего хочет он?

Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Если Макс захочет уйти — стану ли я его останавливать, как бы больно мне ни было? И как? Преследовать его, набивать себе цену, грозить испортить жизнь? Чтобы он меня окончательно возненавидел? И вообще, стоп, подруга, не разводи панику на пустом месте. Он пока ещё никуда не уходит. Лучше вот о чём подумай — хочешь ли ты, чтобы он был с тобой не ради тебя, а ради твоего приданого? Хватит ли тебе этого?

Раньше, когда я думала, что наш брак будет обоюдной сделкой, я полагала — хватит. Но теперь... Не лучше ли и правда порвать сейчас, когда это ещё можно сделать, чем увязать всё глубже, зная, что это — не то, чего ты хочешь, а того, чего ты хочешь, ты никогда не получишь? А может, то, что он хочет, он вообще найдёт на стороне? А может, уже нашёл?

Я представила Макса с другой — женщиной, чьё лицо и фигура очерчивались лишь очень смутно — и едва не зарычала. Ну уж нет, дорогой. Если мы поженимся, то я, как любая жена, вправе требовать верности. Я не маленькая, я знаю, как ведутся дела, и каким образом бизнесмены договариваются и празднуют заключения сделок. Знаю, как оттягиваются деловые люди в редких отпусках, если вырываются от семьи. Но одно дело — случайные приключения и интрижки, а другое — систематические измены. Если я буду для тебя лишь домоправительницей, а истинная жена будет проживать в другом месте — можешь сразу валить на все четыре стороны!

— Приехали, — сказал таксист.

— А? — я вздрогнула, осознав, что такси и в самом деле стоит у нашего дома. — Да, спасибо.

Что-то у меня совсем ум за разум заходит. То я всерьёз начала переживать, что Макс уйдёт, то сама готова его гнать, и всё из-за чего? Из-за плодов собственного воображения.

Но поговорить с ним всё же необходимо. Расставить все точки над "и", так сказать. Выяснить, чего же хочет он, объяснить, чего хочу я, и закончить наконец с этим подвешенным состоянием, когда я ему вроде невеста, а вроде и нет...

Ой, блин! Нас же двое. И пока мы не выясним что-то наверняка, пока на нас идёт охота — какие уж тут свадьбы? Даже нормальный роман под большим вопросом. Нет, ну почему в моей жизни всё так сложно?!

Видимо, сначала надо всё-таки поговорить с Женей-второй. Выяснить, как она относится к Максу, чтобы не получилось, что мы с ним обо всё договоримся, а потом ему вдруг придётся начинать всё с начала. Или не стоит тащить в наши отношения третьего лишнего, даже если этот лишний — мой двойник? Какого чёрта я должна всё делать с оглядкой на неё? Разве мы не можем договориться между собой? В конце концов, в последние пару месяцев дело с Максом имею только я, а она всё это время даже и не почесалась, чтобы как-то с ним встретиться. Так что, видимо, не столь уж он ей и нужен. Ну и вперёд, пусть ищет себе того, кто устроит её больше, а почему я не могу остаться с Максом при любом исходе событий?

Вот только для этого нужен сущий пустячок — Макс должен знать, кого выбирает. А при попытке представить, как ввести его в курс дела, моё воображение спасовало. Хуже, наверное, было бы только объясняться с родителями. Чёрт, впору пожелать, чтобы всё как-нибудь решилось за меня, само собой.

Как говорится, бойся своих желаний. Они ведь могут и исполниться.

12.

— Женька, ты гений! — объявила Женя-вторая.

— Да? — скептически переспросила я. — И в чём проявляется моя гениальность?

— Ну, ведь ты же предложила запустить поиск по фотографиям! Вот, смотри!

Она решительно отобрала у меня ай-фон, поколдовала с ним — и с видом триумфатора предъявила мне фотографию. С неё на меня смотрел Пётр Викторович Бошняк. И он был значительно моложе, чем сейчас. Я заинтересованно взяла гаджет в руки. Неужели Женьке и правда удалось нащупать ниточку, ведущую в прошлое этого загадочного субъекта?

— Кто это? — я кивнула на снимок. Бошняк на нём пребывал не в одиночестве. Какой-то человек обнимал его за плечи, улыбаясь во все тридцать два зуба. Они казались ровесниками, может, второй чуть постарше, с густыми бровями, коротким носом и длинным подбородком. И со значительно более спортивной фигурой, которую позволяли оценить лёгкая рубашка с распахнутым воротом и шорты. Сам Пётр Викторович тоже выглядел куда менее формально, чем я привыкла его видеть.

— Это, насколько я понимаю, хозяин инстаграмма, в котором я нашла эту фотку. Американец Джон Пейдж, человек не бедный, насколько можно судить по другим фото. Со своим другом Стивеном Шишкоффом, — Женя иронично выделила ударный слог переделанной в иностранную фамилии.

— Ну, Стивен легко превращается в Степана, — пробормотала я.

— Ага. Но главное — он сменил страну и имя! Вот почему мы ничего не могли на него найти. Интересно, в Америке у него тоже секта?

— Может быть, — кивнула я, рассматривая фотографию. Вообще-то эту новость Женя могла бы сообщить мне и по телефону. Но она захотела личной встречи — вероятно, ей было одиноко, да и страшно просто сидеть в гостиничном номере и ждать. И потому я пошла на эту встречу, благо улизнуть из дома под благовидным предлогом осмотра вариантов съёмных квартир труда не составило.

Дом, в котором мы сейчас находились, был довольно новым — этой новостройке на окраине исполнилось лет пять. Плюсом квартиры являлось то, что она была буквально в двух шагах от моей предполагаемой работы в торговом центре. Минусом — то, что жить нам в квартире, если мы выберем её, придётся вместе с соседкой, потому что одна комната была уже занята. Можно конечно, выдать себя за близняшек, да и уменьшение квартплаты стало бы бонусом, вот только кому-то из нас тогда придётся менять имя.

Тем не менее я, просматривая объявления о сдающемся жилье в интересующем меня районе, решила не отвергать с порога никаких вариантов. Родители меня больше не удерживали, даже мама, как мне казалось, после приснопамятного праздника стала поглядывать на меня с чем-то похожим на уважение. И когда Женька позвонила и попросила о встрече, я назначила её в подъезде дома, чтобы после сразу сходить посмотреть на квартиру. Можно даже вместе.

— Нужно будет поискать на него информацию, — озабоченно пробормотала Женя, рассматривая фотографию, как головоломку, которую во что бы то ни стало надо сложить. "Спасибо, кэп", — захотелось съязвить мне, но тут она подняла голову, глянула мне через плечо — и её глаза округлились. А в следующий миг за спиной раздался очень знакомый голос:

— Здравствуй, Женя.

Я открыла рот и по-рыбьи глотнула воздух, чувствуя, как ноги прирастают к асфальту. Судя по шагам за спиной, Макс подходил всё ближе.

— Откуда ты... здесь взялся? — судя по всему, Женя тоже не сразу собралась с мыслями. В её глазах плескался отголосок моего ужаса.

— Вообще-то, в этом доме есть несколько квартир, чьи хозяева заключили с нами договор на отделку, — спокойно объяснил Макс. — Я приехал с документами. Но я вижу, что я не вовремя? Это — твоя подруга?

Ещё можно было это сделать — убежать прочь, не поворачиваясь к нему, и оставив Женю-вторую объясняться самостоятельно. Это выглядело бы странно, но определённо было бы меньшим из зол. Однако меня словно парализовало. Я могла только беспомощно стоять и ждать, пока Макс обойдёт меня и заглянет мне в лицо. Ну почему, почему из всех домов Москвы Макса должны были прислать именно в этот?!

Макс смотрел на меня довольно долго. Потом посмотрел на Женю-вторую. Потом снова на меня. Молчание затягивалось.

— Ну, и кто из вас Женя Белоусова? — наконец спросил он.

— Э... Видишь ли... — я лихорадочно пыталась придумать какую-нибудь ложь. О внебрачной дочери нашего отца, как две капли воды похожей на сводную сестру, которая недавно отыскала родственников... Но пока я подбирала слова, Женя вдруг бухнула:

— Мы и сами не знаем.

Макс моргнул. Снова перевёл взгляд с одной из нас на другую.

— В каком смысле?

— В прямом, — обречённо пробормотала я. — Мы раздвоились. В смысле, одна из нас раздвоилась. И теперь нас двое. Вот.

Макс поднял руки, в одной из которых был зажат кожаный портфель.

— Так, давайте по порядку. Кто раздвоился, что всё это значит, и кто из вас, наконец, Женя?

— Мы обе — Жени, — чуть ли не по слогам произнесла мой двойник. Кажется, она начала приходить в себя. — Обе Жени, обе Белоусовы, и помним мы одно и тоже.

— Это розыгрыш? — после ещё одной паузы спросил Макс.

— Если бы, — вздохнула я. Ледяная корка, сковавшая меня, начала трескаться, постепенно возвращая мне свободу движений. В конце концов, это уже произошло. И какие бы последствия это всё не имело, отмотать назад было уже невозможно.

— Так, — повторил Макс. — Ну-ка... Когда я впервые повёл Женю в ресторан... Что она заказала?

— Суп из бычьих хвостов, — сказала Женя. — Я его до тех пор не пробовала, мне стало любопытно.

— И креветки в кляре, — добавила я. — Обожаю креветки.

— Макс, — Женя-вторая вздохнула, — мы уже пробовали. Чего мы только не сравнивали — и воспоминания, и родинки... У нас всё совпадает. Судя по всему, до октября мы были единым целым.

— До октября? — в глазах Макса отразилось некое понимание.

— Угу.

— Это случаем...

— Если ты о Петре Викторовиче, то да, — кивнула я. — Это произошло или во время обряда, или незадолго до, или сразу после. Раздвоение, в смысле.

Макс с силой потёр лицо рукой в перчатке. Потом сжал и разжал руку в кулак.

— Так, — в третий раз сказал он. — Давайте сделаем вот что: пойдём в какое-нибудь место, где можно присесть и поговорить. И вы мне всё расскажете с самого начала.

И мы пошли. Мест, где можно спокойно посидеть зимой, не так уж много, так что мы выбрали кафе на первом этаже всё того же торгового центра. Как-то так получилось, что рассказывать начала я, а Женя-вторая кивала и дополняла. Вот только о покушениях на нас я всё-таки решила не говорить, и она меня не поправила. Макс слушал молча, с каменным лицом.

— Так вы думаете, что это связано с операцией Петра Викторовича, — подытожил он. Мы переглянулись.

— А с чем ещё? — ответила за нас обеих Женя.

— И впрямь, — Макс вздохнул.

— Слушай, — осторожно сказала я, — ты говорил, что его тебе рекомендовал человек, которому ты доверяешь.

— Что? — он посмотрел на меня, явно вырванный из своих мыслей. — А, да.

— Но можешь ты сказать, что это был за человек? Я у тебя спрашивала, но ты почему-то не захотел отвечать.

— Это ты спрашивала? — уточнил он.

— Ну да, именно я.

Макс помолчал, кусая губу.

— Люба, — сказал он наконец. — Она была от него в полном восторге. Я привык верить своей сестре, у меня до сих пор не было оснований сомневаться в её суждениях.

— Ну и зачем было делать из этого тайну? — поинтересовалась Женя.

— Затем, что она меня попросила, — резковато ответил Макс. — Её муж сам прибегал к его услугам, и не хотел, чтобы это стало достоянием гласности.

— А ещё меньше хотел делать своё прошлое достоянием гласности сам Бошняк, — резюмировала я. — Он же Стивен Шишкофф. Кстати, а где работает муж твоей сестры?

— Он физик. В Калифорнийском университете.

— Почтенно, — пробормотала я. Макс покусал губу, после чего решительно ткнул в Женю-вторую пальцем.

— Женя, — палец переместился на меня, — Эжени. И впредь, пожалуйста, потрудитесь сообщать мне при встрече, с кем я имею дело. Если, конечно, это всё не было дурацкой шуткой, в которой вы сейчас захотите признаться.

— Да можешь нас проверить, если хочешь, — Женя пожала плечами. — Задавай любые вопросы. Хочешь, расскажем, каков ты в постели?

— Не хочу.

— Эжени, — я улыбнулась. — Да, мне нравится.

— А ты не мог бы написать своей сестре и спросить, что ей вообще известно про этого субъекта? — поинтересовалась Женя.

— А почему бы вам не спросить у самого субъекта? — ответил вопросом на вопрос Макс.

Я замялась, а Женя посмотрела на меня, явно ожидая, что отвечу я.

— Потому, что у нас есть подозрение, что он ведёт нечестную игру, — наконец ответила я. — И потому, что он любит рассказывать о себе примерно так же, как твоя Люба — о нём. Мы пробовали ему звонить, и приезжали к тому дому, но он никогда не брал трубку, и к себе тоже не пустил.

— Но мы же встречались с ним на той выставке, — напомнил Макс. — Там же была ты, Эжени? Ты могла бы расспросить его, о чём хочешь.

— Извини, но этому несколько мешало твоё присутствие. Надеюсь, ты не будешь меня винить за то, что я не хотела, чтобы ты узнал о нашем раздвоении? По крайней мере, до тех пор, пока мы сами во всём не разберёмся. А потом он быстро смылся. К тому же... Помнишь, разговор тогда зашёл о Володе Смирнове, который, вполне возможно, пострадал из-за него?

— И поэтому вы решили, что Пёрт Викторович и вам не поможет?

— Макс, мы кое что про него узнали. Секта — это серьёзно.

— Да нет у него никакой секты! — Макс вдруг повысил голос, и я предостерегающе зашипела, увидев, что на нас обернулись. — Нет у него никакой секты. Да, я знал, что у него есть ученики и последователи. Но создание научного сообщества, даже неформального, пока ещё преступлением не является.

— Так же как и продажи своих квартир, машин и прочих ценностей перед вступлением в это сообщество. Вот только что-то мне подсказывает, что для занятий наукой это не обязательно. Что? — Женя невинно подняла брови под взглядом Макса. — Мы же говорили, что кое-что про него узнали.

Макс набрал в грудь воздуха, но потом вдруг выдохнул и махнул рукой:

— Ладно. Делайте, что хотите. Я не могу вам этого запретить — никому из вас.

— Только давай договоримся, что ты тоже ничего не будешь предпринимать, не сказав нам, — торопливо добавила я, видя, что он собирается встать. — Нам нужно действовать согласованно, чтобы не наломать дров.

— Да, дрова наломать — это всегда пожалуйста... — пробормотал Макс. Вид у него был какой-то больной, и мне мучительно захотелось его обнять. Я бы так и сделала, не смущаясь ничьим присутствием, вот только возникло чёткое ощущение, что сейчас Макс от любой из нас шарахнется, как от чумной. И его нельзя за это винить.

— Портфель, — сказала Женя.

— Что?

— Ты портфель забыл, — она кивнула на стул, с которого Макс поднялся.

— Ах, да...

Я проводила его взглядом. Макс непривычно сутулился, и я с трудом подавила желание встать и выбежать следом.

— Что будем делать? — спросила Женя, облизнув ложку, которой ела десерт.

— В смысле?

— В смысле — с Максом.

— А что мы с ним можем сделать? Будем следовать прежним курсом и надеяться, что он нам не помешает. А может быть, и поможет. Если всё-таки получится раскрутить его на то, чтобы он расспросил своих американских родственников...

Я замолчала, задумавшись. Может, это и не так уж плохо, что Макс всё знает. Да, стресс для него получился нешуточный, но зато теперь в моём — нашем — окружении появился хотя бы один человек, от которого можно не таиться. И от которого, может быть, удастся по получить существенную помощь. Макс умный, он может придумать что-нибудь, что нам самим в голову не приходило. А главное — как же тяжело врать тому, кого любишь!

И неопределённость с нашим будущим перестала быть такой неопределённой. Теперь стало можно и пообсуждать это самое будущее с Максом, конечно, выждав, пока он немного успокоиться. А заодно извиниться за своё долгое молчание, не изобретая для него лживых объяснений.

— Так я пробиваю этого, как его, Пейджа?

— Пробивай, — кивнула я. — А заодно, раз уж мы точно знаем, и на Любиного мужа информацию поищи. Не удивлюсь, если замечательная технология Петра Викторовича как раз в Калифорнийском университете и родилась.

Я отодвинулась от компьютера, потянулась и покрутила головой. Мне и раньше доводилось проводить за этой машинкой по многу часов подряд, но в последнее время начала что-то болеть шея. Хотя, скорее всего, меня просто продуло. Я поморгала, прогоняя отпечатавшиеся в глазах полоски — у последнего сайта было крайне неудобное оформление, белый текст на чёрном фоне — и решила, что можно сходить на кухню и сделать себе чаю.

Изучение биографии Джона Пейджа мало что дало — этот миллионер слыл филантропом, причём именно с научным уклоном: подарил двум университетам новые лаборатории, выделял гранты и учредил какую-то там стипендию. В приятелях у него ходили многие светила науки, с которыми он охотно фотографировался, но больше его совместных фото со Стивеном Шишкоффом мы не нашли. Да и вообще с фотографиями нашего загадочного знакомца было не густо — за два дня интенсивных поисков мы обнаружили его на групповом снимке с сайта Калифорнийского университета, запечатлевшем празднование в честь завершения одной из научных программ, причём он даже не было упомянут в списке участников; да ещё в инстаграмме у одного из сотрудников, причём Шишкофф явно попал в кадр случайно, и фото, как и в случае с Пейджем, было давнее. И всё же сомнений не оставалось — Пётр Викторович Бошняк, или Стивен Шишков, действительно пасся в стенах Калифорнийского университета.

Ай-фон замурлыкал как раз когда я вернулась к компьютеру с кружкой. Я, не глядя, протянула руку:

— Алло?

— Евгения Андреевна? — спросил вкрадчивый голос.

— Пётр Викторович? — после небольшого замешательства отозвалась я. Замешательство было вызвано не столько неожиданным звонком, сколько тем, что я до сих пор не слышала его голоса по телефону и потому узнала не сразу.

— Он самый. Надеюсь, вы в добром здравии?

— Разумеется, а вы сомневались?

— Да как вам сказать... — задумчиво протянул Пётр Викторович. — Видите ли, со слов вашего жениха у меня создалось впечатление, что у вас возникли проблемы, скажем так, личного характера. Конечно, его изложение было довольно сумбурным, и во многие вещи, которые он говорил, поверить вообще невозможно. Но, тем не менее, я забеспокоился и решил справиться у вас, всё ли с вами в порядке.

— Моего жениха? Вы имеете в виду Макса? Э, Максима Меркушева?

— Именно его.

Я нахмурилась.

— Макс взялся обсуждать с вами мои проблемы?

— Едва ли это можно было назвать обсуждением. Он буквально вломился ко мне и с порога начал предъявлять какие-то абсурдные требования. Был в ярости, кричал... Мне показалось, что он не в себе. Я даже побоялся отпускать его в таком состоянии.

Я вспомнила дом, окружённый забором. Едва ли в такой можно взять и вломиться без согласия хозяина.

— И что же вы сделали?

— Пришлось его запереть, пока он не успокоится, — вздохнул в трубке Пётр Викторович.

— Что значит — запереть?

— Запереть — значит закрыть на замок, — внятно разъяснил мой собеседник. — Вам известно другое значение этого слова?

— Спасибо, кэп, буду знать, что вы-то точно не подразумеваете никакого иного значения. Но сейчас с ним всё в порядке?

— Возможно.

— То есть? Он либо в порядке, либо нет.

— Боюсь, уважаемая Евгения Андреевна, я не возьмусь оценить его состояние. Быть может вы, как человек, хорошо его знающий, мне поможете? Вы могли бы приехать ко мне, поговорить, и мы бы вместе решили, что делать...

Так, сказала я себе. Приехали.

— К вам — это на Вятскую?

— Совершенно верно.

— Вообще-то, — я развернулась в кресле и бездумно посмотрела в окно, — если у вас есть сомнения в его душевном здравии, то в таких случаях следует обращаться к специалистам.

— Мне не хотелось бы их тревожить. Полагаю, мы вполне может решить это вопрос между собой, частным порядком.

— А вы в курсе, что без санкции компетентных органов то, что вы сделали, называется незаконным лишением свободы и является уголовно наказуемым?

— Евгения Андреевна...

— Что — Евгения Андреевна? Я могу прямо сейчас позвонить в полицию и попросить их проверить местонахождение Макса. Да и моему отцу, полагаю, будет очень интересно узнать, что вам понадобилось от одного из лучших его сотрудников.

— Не стоит тревожить вашего отца или полицию, — в голосе Петра Викторовича прорезалась жёсткая нотка. — Полагаю, это настолько же не в ваших интересах, насколько и не в моих. Но если вы всё-таки попытаетесь... Доказательств, что Максим Меркушев был в моём доме, нет никаких. И не будет. А поскольку решающим доказательством является заявление пострадавшего... Вы понимаете, что это значит?

— То есть вы его убьёте? — в лоб спросила я.

— Иногда с людьми случаются несчастные случаи. Повторяю ещё раз, вы ничего не сможете доказать.

Повисло молчание. Нет, я не была обескуражена, но внутри всё болезненно сжалось. Ох Макс, Макс... Я же просила тебя не пороть горячку.

— В общем, я жду вас, дражайшая Евгения Андреевна, — подытожил Бошняк. — И чем скорее, тем лучше. Ваш жених — беспокойный заключённый, и он может мне надоесть. В любой момент, имейте в виду.

— Надеюсь, что вашего терпения хватит ещё на какое-то время. Мне нужно доказательство, что Макс действительно у вас. А иначе я к вашему дому и близко не подойду.

— Вы испытываете мою доброту.

— А вы — мою. Доказательство — или идите к чёрту.

— Вам настолько безразлична жизнь вашего жениха?

— А вы хотите, чтобы я пришла, или нет? Я не прошу ничего невыполнимого.

Ещё одна пауза. Я вдруг почувствовала, что блузка неприятно липнет к спине.

— Хорошо, — наконец сказал Пётр Викторович. — Вы получите своё доказательство. Но имейте в виду, что с каждым днём ожидания вашему Максу будет становиться всё хуже.

— Значит, жду, — сказала я и нажала на отбой.

Каким-то чудом мне удалось не выронить ай-фон, а аккуратно положить его на стол рядом с компьютером. Потом я не знаю сколько времени тупо таращилась на потемневший экран с пляшущей на нём заставкой. Возможно, завтра мне вручат коробочку с отрезанным пальцем или ухом. И мне придётся жить, зная, что это сделала я.

Я заскрипела зубами — и на смену отупляющему страху пришла спасительная ярость. Ну уж нет, скотина, если с головы Макса упадёт хотя бы волос, ты мне заплатишь. Ты мне в любом случае заплатишь, но за любой вред, ему причинённый, заплатишь дважды и трижды. Ты ещё проклянёшь тот день, когда вообще вздумал со мной связаться!

Я рывком поднялась с кресла и выглянула в окно. Очищенные от снега мостовые чернели среди полосок белых газонов, день был пасмурный и какой-то безрадостный. Я до боли прикусила губу. В серьёзности угроз Петра Викторовича я не сомневалась изначально, требование доказательств мне нужно было только для того, чтобы потянуть время. Время на подготовку. Потому что Бошняк совершенно прав — я не стану тревожить ни полицию, ни отца. Мы действительно решим всё в своём узком кругу — но совсем не так, как этот ядовитый слизняк себе вообразил. Жди меня, Бошняк, я приду к тебе, как ты и хотел, но ты этому совсем не обрадуешься.

13.

— Привет, Паш, — я лучезарно улыбнулась.

— Привет, — Паша Кулагин снял зимнюю куртку и шапку, повесил их на вешалку в паре столиков от меня, после чего приземлился на стул напротив. Официантка с узкими глазами положила на стол перед ним меню.

Зал "Саби-Ваби" у самого выхода из "Арбатской" был полон почти наполовину, но столик у окна давал достаточное уединение, чтобы можно было говорить, не опасаясь подслушивания. Пока Паша листал меню и заказывал себе суши, я внимательно рассматривала моего приятеля и одноклассника. В подростковом возрасте он казался нескладным — длинный, тощий, с выпирающими локтями и коленками, и к тому же прыщавый. Сейчас дело несколько выправилось — он уже не казался составленным из супового набора, хотя видно было, что широких плеч ему не видать никогда: на нём была футболка с Человеком-Пауком, любимая им ещё в школе, и она всё ещё была ему впору. И прыщей почти не осталось, хотя полностью они так и не исчезли.

— Ну? — сказал он, когда ему принесли поднос с суши. — Что у тебя за дело?

— Ты ведь занимаешься в тире, так?

— Так, — кивнул он.

— И ты знаешь его работников?

— Ну, некоторых знаю. А что?

— Близко?

— Да не так, чтобы очень...

— Но всё-таки, может, ты знаешь, ну... скажем, не нужны ли кому-нибудь из них хорошие деньги?

Пашка перестал жевать. Потом с некоторым трудом сглотнул то, что было у него во рту.

— А почему ты спрашиваешь?

— Паша, — я навалилась грудью на край, придвинувшись к нему настолько, насколько позволял стол, — ты ведь мне настоящий друг?

— Угу.

— Мне нужны патроны. Стандартные, калибр девять миллиметров.

Некоторое время Паша смотрел на меня. Потом хмыкнул:

— А пистолет тебе не нужен?

— Нет, пистолет не нужен. Только патроны.

Собственно, в принципе можно было обойтись и без обращения к нему. Первое, что я сделала, когда взяла себя в руки — это вытащила пистолет из ящика стола и внимательно осмотрела. Пистолет был в порядке, но всё же я принесла машинного масла и как следует протёрла все детали. Умение разбирать и собирать оружие тоже было при мне, в чём я и не сомневалась. А вот вторым пунктом встал вопрос о боеприпасах. На шести патронах далеко не уедешь. И первая мысль, которая пришла мне в голову — поискать в собственном доме.

А почему бы и нет? Да, мой папа — не бандит с большой дороги и не мафиози. И всё-таки, и всё-таки... Поручиться, что он совсем никак не связан с криминалом, я не могла. Да, у него всё было легально, и всё же, если начать вспоминать... Кто дал ему ссуду на начало нового дела после кризиса 98-го? А ведь она была не маленькая, едва ли тогдашние банки стали бы рисковать, когда из всего имущества у нас осталась квартира в убогой "хрущёвке", на которую едва-едва удалось наскрести после продажи дома. Все папины тогдашние партнёры как-то тихо исчезли из его жизни, я помню, как папа с горечью говорил маме, что единственный человек, оказавшийся другом на деле, а не на словах, это тот, кто дал ему тогда работу на складе своей фирмы. Тот самый, который позже был готов взять и меня, конечно, на совсем иную должность, а в то время и сам оказался на мели, хоть и не разорившись полностью. Друг сделал для папы всё, что мог, и большего не потянул бы. И тем не менее, вскоре деньги откуда-то взялись.

Можно вспомнить и ещё один случай, происшедший, когда я заканчивала школу. Того человека, которого я не видела ни до, ни после, и которого папа сперва не хотел пускать в квартиру, а потом заперся с ним в кабинете и проговорил два часа. А на следующий день мы с мамой вдруг спешно собрались и на две недели улетели на Канары. Я тогда ни о чём не задумалась, и лишь радовалась незапланированным каникулам в разгар учебного года. И ещё удивлялась — почему это мама всё время такая рассеянная?

Можно было повспоминать ещё, но проще было сходить и посмотреть. И я отправилась в папин кабинет. Я знала код его сейфа, и где лежит ключ, но раньше мне бы и в голову не пришло лезть туда без спроса. Однако я нашла именно то, что искала: несколько папок с документами, несколько пачек денег... и пистолет, похожий на мой. И пару коробок патронов к нему.

Казалось бы, вопрос решён, но я задумалась, поглаживая воронёный бочок оружия. Я по-прежнему не хотела посвящать родителей во всю эту историю. А это значило, что когда нехватка патронов обнаружится — пусть даже это случится не сегодня и не завтра — мне будет трудно объяснить, куда они делись. В сейф могут залезть папа, мама и я. Так что выявить расхитителя будет несложно.

Пистолет тоже брать не стоит, как бы ни была заманчива мысль иметь запасной. Ну, или взять и использовать лишь в действительно крайнем случае. Ствол, скорее всего, нелегальный — но, а если он всё-таки зарегистрирован? Или где-то уже успел засветиться? Подставлять родного отца желания не было тем более.

А потому я решила пойти другим путём, оставив этот про запас. Времени ещё немного есть, а значит, можно попробовать иные варианты. И вот теперь я сидела перед пиалой с супом-мисо и любовалась ошеломлённой Пашкиной физиономией.

— Ну, ты даёшь, — проговорил Паша, слегка оправившись от изумления. — Ты что же, думаешь, что можно вот так просто прийти туда и купить? Да там все патроны по счёту выдаются!

— Я понимаю. Но ведь откуда-то они их берут? Есть продавцы, посредники... И если где-то в этой цепочке не найдётся звено, готовое толкнуть товар на сторону, я съем свой ботинок.

— А с чего ты взяла, что я знаю, где это звено искать?

— Потому что я знаю тебя, Пашенька. Если ты упустил возможность добыть патронов и пострелять на даче с приятелями, я съем свой второй ботинок.

— Женя!

— Ну, Па-аш! — просительно протянула я. — Честное-пречестное, я бы сама поискала, но мне нужно срочно. Вот прямо очень, в идеале — ещё вчера.

— Нет, ты и правда думаешь, что я таскаю с собой патроны и палю по голубям?

— Ну, Паш, — на этот раз я добавила в голос укоризны. — Помнишь пикник в прошлом году, у вас на даче? По-прежнему будешь заливать, что это тогда мотор у соседской машины стрельнул? Это патрон был, либо ты, либо Колька его в костёр бросил, когда мы в дом пошли.

— Колька, — буркнул Паша. — Мой братец — дебил! — он помолчал, искоса поглядывая на меня, после чего спросил: — А на что тебе патроны-то?

— Тоже голубей хочу пострелять.

Он хмыкнул. Некоторое время поразмышлял, постукивая пальцами по столешнице и отрешённо рассматривая оставшиеся суши, к которым, похоже, утратил всякий интерес.

— Ладно, — наконец решился Павел. — Я сегодня поговорю кое с кем и вечером позвоню тебе. Ладно? Ну а насчёт цен и прочего ты уж сама договаривайся.

— Спасибо, Пашенька, ты и правда настоящий друг! — искренне возликовала я. — С меня причитается.

— Ладно, сочтёмся как-нибудь.

На улице носился резкий ветер, норовя сдуть с головы капюшон дублёнки. Около перехода на Арбатской площади рабочие монтировали огромную ёлку. Город уже украшался по-праздничному, до начала новогодних каникул оставалось недели две. У Мэл началась серия концертов, и она укатила из Москвы, ещё позавчера предупредив меня по телефону, чтобы я не ждала её к праздникам. Маму и папу — ну и меня за компанию — звали в два разных места, и мама уже предложила соломоново решение: собрать обе компании в "Инфанте Маргарите". Эх, а мне так хотелось устроить тихое семейное торжество у нас дома. Впрочем, мне уже дали понять, что если мы с Максом захотим на праздники уединиться, нас поймут.

Макс...

Говорить на холодном ветру не хотелось, и я позвонила Жене-второй, лишь поднявшись в квартиру. Она ответила сразу.

— Слушай, Жень... Возможно, мне в скором будущем понадобится алиби. Обеспечишь?

— Что за алиби, зачем? — всполошилась она. Я объяснила.

— Так ты что, намерена туда явиться его выручать?!

— А ты видишь другие варианты?

Женя помолчала.

— У тебя есть план?

— Вообще-то есть. Хотя и довольно приблизительный. На месте определюсь точнее.

— Сдаётся мне, что вдвоём шансов будет больше.

— Ты что, хочешь присоединиться?

— Извини, Эжени, — вздохнула она, — я не станут обеспечивать тебе алиби. Я пойду с тобой.

Я открыла рот... но что я собиралась ей сказать? И зачем я вообще должна отказываться от предложенной помощи? Не какая-нибудь левая баба с улицы предлагает, а женщина, по идее владеющая всеми теми же навыками, что и я. Просто я несколько удивилась её готовности рискнуть — я привыкла считать её менее решительной, чем я, да и к Максу она была куда равнодушнее.

— Ладно, — сказала я. — Тогда с меня оружие.

— Знаешь, где его достать?

— Да, есть идея, — чтобы не вдаваться в объяснения, сказала я. — А ты пока подумай, что наденешь.

— Угу.

— Завтра я тебе позвоню и скажу, где и когда встречаемся.

Положив трубку, я распахнула дверцы своего гардероба и застыла перед ним в глубокой задумчивости. Нужно было одеться так, чтобы одежда не стесняла движений и при этом была достаточно тёплой, чтобы ничего себе не отморозить, если придётся, скажем, упасть в снег и полежать на нём какое-то время. В то же время сгореть от жары, когда окажемся внутри помещения, тоже не хотелось. Ладно, на ноги сойдут тёплые рейтузы без штанов — ну, можно сверху спортивные натянуть. Меховые ботинки почти без каблука. Лыжная куртка и старый, но толстый свитер под неё. Обмотать нижнюю часть туловища шарфом — и можно не переживать за почки и женские органы, а заодно получится несколько дополнительных кармашков под верхней одеждой.

Ладно, с этим разобрались. Я захлопнула шкаф и вытащила корявый женин чертёж, изображавший пресловутый дом на Вятской и его окрестности. И уставилась на него, потирая подбородок. План у меня был действительно лишь самый приблизительный. Ну-ка, если бы я отвечала за охрану этого дома, как бы я расставила посты?

И, кстати, где находится лаборатория и кабинет Петра Викторовича? Вероятнее всего, хозяин будет там. Нужно будет расспросить Женьку, я-то ведь того, что происходило внутри, уже не помню...

Пашка, как и обещал, позвонил вечером. Встреча с человеком, готовым продать то, что мне было нужно, должна была состояться рано утром.

Тир был оборудован в полуподвале — судя по разметке деревянного пола, раньше тут был спортивный зал. Скорее всего, здание предназначалось под снос — облупившаяся штукатурка внутри, выщербленные ступеньки, двор за глухим забором занесён снегом, только протоптана тропинка к крыльцу, еле видимая в сумерках — солнце ещё не поднялось. Что за забором, я не видела — меня привезли сюда в фургоне без окон. Впрочем, прикинула я, если возникнет желание, отыскать место можно. Приблизительно район определялся без особого труда, выяснить, что за дома тут в забросе — дело техники.

А, впрочем, оно мне надо? Я же не следователь.

— Так значит, говорите, патроны нужны? — спросил меня вежливый парень по дороге.

— С обоймами. И ещё пистолет.

— А может, ещё что-то?

— Ну, если у вас найдётся парочка лимонок...

Парень хмыкнул, совсем как Пашка вчера. Но комментировать не стал.

В тире нас встретил мужчина постарше. В его глазах светилась та же ирония, что и у парня, но и он был подчёркнуто вежлив.

— Ну-с, юная леди, что будете брать? Пистолеты, пистолеты-автоматы, автоматы, карабины?

Мысль взять пистолет-автомат казалась заманчивой, но я, коротко поразмыслив, от неё отказалась. Конечно, вес в полтора-два кило не смертельный, да и размер не такой уж большой... Но всё же стеснять будет, и прятать в случае чего труднее. Да и патронов он жрёт, а если стрелять не очередями, то пистолет и проще, и дешевле. В конце концов, едва ли на меня пойдут строем, и большие пространства выкашивать не придётся.

— Какие у вас пистолеты есть?

— Макаров, стечкин... Есть чезет, но он дороже.

— О! — загорелась я. — Давайте его! У вас ведь можно попробовать? — и я кивнула на мишени в противоположном конце зала.

— Если оплатите патроны... — продавец флегматично пожал плечами.

Пистолет увесисто лёг в руку. Надев наушники, я встала к стрелковому месту, прищурилась на чёрные круги мишени напротив. Мужчины, тоже надев наушники, встали за мной. Я подняла пистолет, вдохнула, задержала дыхание и плавно нажала на спуск. Восемь выстрелов — половина магазина. Пистолет почти не дёргался в руке, пули ложились кучно.

— Неплохо... — произнёс старший уже другим тоном, когда я сняла наушники.

— Ещё один такой есть?

Ещё один нашёлся, и я достреляла магазин. Что ж, насколько можно было судить при столь коротком знакомстве, пистолеты были хороши. Вот и отлично, а "макара" можно будет отдать Максу.

— Значит, эти два и патроны к ним, а ещё патроны к "макарову", девять миллиметров. Деньги я вам переведу сегодня же.

— Вечером придут, — кивнул продавец, глядя на меня уже не иронично, а задумчиво. — Так вы говорили, что и лимонку купите?

Я обернулась уже почти от двери.

— А у вас есть?

Гранаты нашлись в количестве двух штук. И даже стоили меньше, чем я опасалась. Вот теперь я почувствовала себя полностью готовой к предстоящей операции.

— Здравствуйте, Евгения, — улыбнулась мне консьержка в нашем подъезде, когда я вошла в него с мороза. — А вы так машину с тех пор и не купили?

— Да вот... — я со вздохом развела руками.

— Эх, ворьё пошло... — сочувственно вздохнула женщина. — Да, кстати, тут какой-то парень приходил, просил вам передать.

— А, спасибо, — я взяла конверт, в котором находился небольшой предмет, на ощупь похожий на брелок. Мелькнула мысль о взрывчатке, но нет. Предмет свободно перемещался в конверте, от того, что я порву бумагу, он не взорвётся.

Таинственный предмет оказался флешкой. На флешке был записан короткий ролик, и я подрагивающими пальцами его запустила.

Слава богу, было первой моей мыслью, Макс жив и здоров, не считая ссадины на скуле. И даже не связан, хотя взгляды, которые он кидал за кадр, заставляли предположить, что там находится нечто, заставляющее его нервничать. Скорее всего, человек, держащий его на прицеле. За спиной у него был стол с компьютерным монитором, и, видимо, не одним — с него сползал целый жгут проводов. Также в кадр попало что-то вроде шкафа с огоньками и шкалами на дверце. Лаборатория?

Камера сдвинулась, и я увидела ещё одного человека. Ну да, вот он — Пётр Викторович Бошняк собственной персоной. Он же Стивен Шишкофф. Кажется, он собирался что-то сказать, но я остановила просмотр и потянулась к телефону. Вот что значит правильно замотивировать — там ответили немедленно.

— Ладно, вы меня убедили, — без предисловий сказала я. — Назначайте встречу на завтра, в любое время.

— Дражайшая Евгения Андреевна, я надеялся увидеть вас уже сегодня...

— Ну, если вы готовы объяснить моему отцу, что я отказываюсь быть на семейном торжестве его лучшего друга, потому что получила другое приглашение, то не вопрос, приеду сегодня. Он как раз дома, я передам ему трубку?

Пауза. Я прямо-таки слышала, как крутятся шестерёнки в голове у моего собеседника. Мои слова — игра на грани фола, или я действительно настолько э-э... незамутнённа?

— Мы, кажется, договорились, что не будем вмешивать в это ваших родителей.

— Мне тоже так казалось.

— Что ж, надеюсь, ваш жених не умрёт до завтрашнего дня без еды и воды. Приезжайте завтра. Но не раньше десяти, я не люблю рано вставать. Да, и подругу вашу пригласите. Ту, с которой вы уже приходили к моему дому, я уверен, вы понимаете, о ком я.

— Это ту, которую ваш человек столкнул на рельсы? — невинным тоном уточнила я. — Попробую, но ничего не обещаю.

И, не дав ответить, положила трубку. Подождала некоторое время, но перезванивать Бошняк не стал. Тогда я набрала номер Жени.

— У тебя на сегодня никаких дел не запланировано?

— Нет, — удивилась она. — Какие дела, когда тут такое?

— Отлично, тогда ты не против опробовать новые пистолеты?

— Так ты их таки достала? Где?

— При встрече расскажу. Ну так как?

— Где опробовать-то?

— Да на нашей даче. Встретимся через часок в холле твоего отеля, вызовем такси и поедем. Не против?

— А с чего бы мне быть против?

— И правда, — хмыкнула я. — А вечером, благословясь, и пойдём.

— Что, уже сегодня?

— А куда тянуть?

На том мы и порешили. Я усмехнулась, подумав, что наше общение в последнее время — прямо-таки образец немногословного взаимопонимания. И всё по делу.

14.

— Ну и чего мы ждём? — недовольно спросила Женя, переступая с ноги на ногу рядом со мной. Я опустила бинокль — театральный, но его хватало, чтобы рассмотреть окна, трубы и антенны пресловутого дома на Вятской.

— Пока оттуда уйдут все лишние люди.

— То есть?

— Жень, там засел не только Бошняк. Я посмотрела в интернете — в этом доме полно офисов. К счастью, ни одна организация не работает дольше восьми часов вечера, но кто-то мог задержаться допоздна.

Женя посмотрела на часы.

— Без десяти девять, — констатировала она. — Думаешь, кто-то там сидит целый час?

— Мне вон то окно под крышей не нравится.

Женя вздохнула и поправила лыжную шапку. Она была одета в болоньевую куртку и такие же штаны, издававшие шорохи и даже взвизги при каждом движении. Не слишком удачная одежда, чтобы подкрасться незаметно... но, с другой стороны, наш визит очень скоро перестанет быть тайной.

Мы стояли напротив дома на дорожке, ведущей к многоэтажке в глубине квартала. Рядом была трансформаторная будка и несколько мусорных баков, живо напомнивших мне место, где я застрелила своего первого. И, как пить дать, не последнего.

— Думаешь, нас там ждут? — спросила Женя.

— Я бы на их месте ждала, — пробормотала я. — Если Бошняк не полный дурак... он сообразит, что требование отложить встречу могло бы и отвлекающим маневром.

— Тогда как же мы попадём внутрь? У них там камеры...

— Камеры можно и сбить. Но, конечно, лучше бы нам придумать ещё один отвлекающий маневр.

— Какой?

Я помолчала. Лезть через забор — можно, но как бы быстро мы всё ни проделали, даже в темноте мы будем неплохими мишенями. Фонари добросовестно горели, полной тьмы не получится. Разве что разбить пулями пару ламп, но это уже слишком. Пойди с двух сторон? Нет, разделяться не стоит. Куда более многообещающе с точки зрения наведения шума и шороха выглядел центральный проход в заборе. Закрытый жестью проём выглядел достаточно широким, чтобы машина могла его снести. Одна беда — прямо перед ним, между тротуаром и проезжей частью, торчал ещё один низенький заборчик. Даже если удастся его сбить, скорость автомобиль всё равно потеряет. А разогнаться тут негде, прямо напротив через дорогу эта самая трансформаторная будка, её придётся огибать, а значит — опять-таки терять скорость...

— Знаешь что, давай-ка глянем, что там с другой стороны. Там ведь внутренний двор есть, так?

— Угу, — Женя двинулась за мной. — Думаешь, через двор?

— Посмотрим.

Мы спокойным шагом обычных прохожих двинулись к углу забора. На ходу я снова кинула взгляд на окна, которые после некоторого колебания опознала как окна тех помещений, куда нас с Максом приглашали для проведений обряда, так изменившего мою жизнь. Они казались тёмными, но, забравшись на лестничную клетку многоэтажки напротив, мы разглядели, что три окна первого этажа под ними всё же горят. Мысли, что будет, если Макса всё-таки держат где-то в другом месте, и Бошняка там тоже не окажется, я старалась отогнать. Но если понадобится, я распотрошу любого из его последователей, причём в буквальном смысле, чтобы добыть нужную мне информацию.

С Женей я своими кровожадными мыслями не делилась. К счастью, если её и посещали сходные сомнения, она их не озвучивала.

Из дома мне удалось улизнуть безо всякого труда — волшебный намёк на вечер с Максом сделал своё дело, и до утра меня не хватятся. Мне даже стало слегка смешно: я иду убивать и вполне могу погибнуть, но при этом отмазываюсь от родителей, как школьница, надумавшая заглянуть в бар. Перевести деньги на указанный счёт было делом нескольких минут, хотя мой собственный счёт пришлось выгрести подчистую. Посылку со всем заказанным в условленное место доставили, как и обещали, через час. Два пистолета, которых я тут же любовно обозвала про себя "чижиками". Сотня патронов, уже заряженных в обоймы. И две гранаты.

Если добавить сюда трофейный "макаров", то арсенал получался не таким уж плохим.

Импровизированное стрельбище мы устроили прямо во дворе дачи, благо посёлок зимой пустовал, да и дом наш стоял на отшибе. Нашли какую-то картонку, нарисовали на ней круги и пристроили её на перилах садовой беседки. Спуск у обоих "чижиков" оказался мягким, хотя дёргались они при выстреле довольно ощутимо, да и вес был немаленьким, нам обеим приходилось держать их двумя руками. Конечно, за один раз пистолеты толком не пристреляешь, но всё же слегка приноровиться к ним можно.

Жёлтый забор за углом тянулся, тянулся и тянулся, однако после того, как я миновала дом, моё настроение значительно улучшилось. Потому что там нашлись аж двое ворот. И если первые, толстые, ходившие по направляющим наверху, даже грузовиком не факт, что снесёшь, то вторые выглядели куда более вдохновляюще. По сути дела — два листа всё той же жести, хотя и толстой, выкрашенные зелёной краской. А прямо напротив них от переулка уходил длинный проезд — разгоняйся, не хочу. Интересно, зачем тут двое ворот, если они выходят на один и тот же двор? Те, что потолще, выглядели новее — должно быть, старые просто поленились заделать.

— А я-то думала, зачем ты арендовала машину? — задумчиво протянула Женя, когда я радостно поделилась с ней своими соображениями.

— Ну, я, в принципе, могу вскрыть одну из припаркованных и завести её, но я подумала, что удобнее иметь под рукой собственную.

— Угу, а потом платить за порчу арендованного имущества. Интересно, на какие шиши? Или у папы попросишь?

— У Макса. Должен же и он внести вклад в своё спасение, верно?

Женя усмехнулась. На что я и рассчитывала.

Мы свернули в проезд. Недавно прошёл снежок, и припаркованные у бордюра машины были укрыты белыми покрывалами. Они все казались одинаковыми под снежными шапками, и я могла бы ничего не заметить, но Женя оказалась глазастее меня. Она вдруг молча подтолкнула меня локтем и указала на одну из них. Я прищурилась, а потом медленно улыбнулась, глядя на серый "БМВ".

Пожалуй, Женя права — нечего портить арендованное имущество. Извини, Макс, но придётся мне разбить и твою машину.

— Наверняка заперто, — сказала Женя, когда я протянула руку к дверце.

— Не наверняка, а точно, — я подёргала за ручку. — Что ж, придётся мне обновить мои навыки взлома.

— Ты серьёзно?

Я кивнула. Когда я сказала, что могу вскрыть и завести одну из стоящих тут машин, я действительно испытывала железобетонную уверенность, что способна с этим справиться. Оставалось проверить, чего стоит моя уверенность на деле. Да ещё найти подходящий инструмент. Что-то длинное и тонкое.

— Так, — сказала я. — Начало операции откладывается. До тех пор, пока не найдём орудие взлома.

— А может, проще всё же на арендованной?

— А ты представь, что там скажут, если мы вернём не просто побитую машину, а машину со следами пуль?

— Думаешь? — Женя оглянулась на дом за забором.

— Почти уверена. К тому же сейчас ещё слишком рано. Центр города, а мы стрельбу намереваемся устроить.

— Ночью слышнее.

— И всё же есть шанс, что в полицию позвонят не сразу.

— Ну, смотри, — она пожала плечами. — Ты у нас командуешь парадом.

Рыться в мусоре — занятие не слишком приятное, но оно было вознаграждено — мы стали обладателями длинного куска проволоки, тонкой, но твёрдой. Как раз достаточно тонкой, чтобы пройти в небольшой зазор между дверцами машины. Подёргав дверь, я убедилась, что она хоть и захлопнулась, но неплотно. Как наяву передо мной встала картинка: Макс в растрёпанных чувствах подъезжает к дому Петра Викторовича, оставляет машину в первом подходящем для стоянки месте и, от души хлопнув дверью, так, что она чуть отскакивает от косяка, идёт разбираться. Возможно, даже сигнализацию не включил...

— А если сработает сигнализация? — спросила Женя.

— Тогда нам придётся действовать очень быстро. Помоги-ка...

Совместными усилиями нам удалось немного, насколько позволил замок, отжать дверцу и просунуть проволоку в образовавшуюся щель. А дальше — осторожно подвести её к кнопке опускания стекла и нажать. Когда стекло уехало вниз, я сунула руку в окно и открыла дверцу изнутри. Упс! Сигнализация-таки заработала, машина взвыла диким голосом и замигала подфарниками. Чертыхаясь, я полезла внутрь.

— Что ты там ищешь? — Женя перегнулась через дверцу, с интересом наблюдая за моими манипуляциями.

— Блок сигнализации. И предохранитель на нём. А ну-ка... Оп-ля!

Клемма послушно отошла от аккумулятора, и вой смолк. Мы синхронно вздохнули с облегчением.

— Без ключа завести тоже можешь?

— А как же! — теперь, окончательно уверившись в своих способностях, я изрядно воспрянула духом. Правда, мёрзли пальцы, ведь перчатки пришлось снять, а машина за два дня изрядно выстыла. Но до окоченения ещё было далеко, и работать мороз пока не мешал.

Разумеется, противоугонная система на машине стояла — Макс вовсе не был беспечным идиотом и облегчать жизнь потенциальным угонщикам не собирался. Наоборот, он стремился как можно сильнее её отравить — и потому завести его машину без ключа было можно. Вот только спустя пять минут она глохла, и никакими силами нельзя было заставить её двигаться дальше. Разве что у тебя есть под рукой специальное оборудование и имеются соответствующие навыки. Пять минут — вполне достаточно, чтобы выехать со стоянки, но недостаточно, чтобы отъехать действительно далеко. Я помнила, как Макс хвастался мне новинкой, советуя и себе приобрести что-то в этом роде.

Но ведь я не собиралась угонять его машину. Этих пяти минут мне вполне хватит, чтобы разогнать автомобиль и шибануть им в ворота. А дальше — пусть глохнет, обратно мы уедем на нашей, арендованной.

Вскрывать рулевую колонку с помощью прихваченного запасливой Женей складного ножа оказалось той ещё задачкой, но я справилась. Перед глазами прокручивалась видимая только мне схема, когда я вытаскивала провода и зачищала их. Жаль, не было изоленты, чтобы обмотать скрученные проволочки, но тут уж ничего не попишешь. На всякий случай я запихнула сцепленные провода батареи и зажигания поглубже в колонку. Теперь оставалось только высечь искру проводами от той же батареи и стартёра.

— Круто! — прокомментировала Женя, когда мотор зарычал.

— Через забор перелезть можешь? — спросила я.

— Могу.

— В окно по водосточной трубе влезешь?

— Угу, — с меньше уверенностью, но согласно кивнула Женя.

— Тогда, когда я снесу ворота, сбивай одну из камер и лезь во двор. Где-нибудь, где тебя будет не очень видно. Я наведу шороху, а ты выбивай стекло и лезь внутрь. Если увидишь, что я задерживаюсь, долго не жди, иди одна. Встретимся или у кабинета, или у лаборатории.

Она кивнула. Я взялась за руль и с силой повернула его, вложив в рывок всю доступную мне силу, как если бы хотела вообще своротить его к чёртовой матери. Я боялась, что моих сил окажется недостаточно, чтобы справиться с блокировкой, но нет — что-то хрустнуло, и руль освободился.

Взгляд на часы — у меня оставалось ещё около трёх минут. Хватит. Я пристегнулась, вырулила в проезд и заставила машину проехать вдоль него ещё метров пятьдесят. А потом дала задний ход и нажала на газ.

Хорошо, что здесь было малолюдно. Машина помчалась назад, разгоняясь всё быстрее и быстрее. Я вывернула шею, глядя на стремительно приближающиеся ворота. Задний ход сильнее переднего, помнится, в каком-то фильме застревающие в размытой колее грузовики удалось провести по дороге именно задним ходом. К тому же при ударе багажником нет риска взорвать мотор. Ворота были уже прямо перед бампером, я согнулась, вжала подбородок в грудь и вцепилась в руль.

Трах!!!

Меня мотнуло, треск был коротким, но оглушительным. Потом что-то загремело о крышу — это одна створка ворот вообще соскочила с петель, стукнулась о машину и осталась лежать. Машина несколько потеряла скорость, но всё равно продолжала ехать вглубь двора. Я затормозила, кинула взгляд на задний вход дома, освещённый довольно яркой лампочкой... И, одним движением нажав на ручку двери, упала на сиденья, соскользнула с них на пол машины, и распахнула дверь ногой.

У входа стояли вооружённые люди. То ли нас всё-таки заметили на внешних камерах, то ли здешние действительно ждали визита и стояли на страже... То ли просто покурить вышли, не расставаясь с автоматами... Но стрелять по машине они начали практически сразу же.

Хорошо, что автомобильное стекло рассыпается в практически безобидную крошку — подумала я, выползая из расстреливаемого автомобиля с противоположной стороны и откатываясь за колесо. Плохо, что у нынешних автомобилей низкая осадка, и под брюхо им не залезешь. И это я-то переживала, что мы собираемся устроить стрельбу в центре Москвы! Но этим, похоже, сам чёрт был не страшен. Летели клочки обшивки и щепки пластика, "БМВ" Макса быстро превращался в решето. К счастью, стреляли по салону, не по мотору — хоть на то ума хватило. Но теперь придётся действовать ещё быстрее — приезд полиции стал вопросом не такого уж большого времени.

А ещё у Бошняка наверняка заготовлен какой-то отнорочек — на случай лишком пристального внимания властей. Если у его людей есть автоматы, то изобразить из себя невинную жертву нападения не получится. Значит, он готов бежать в любой момент. Через подвал?

Пальба продолжалась недолго и вскоре стала стихать, однако перед этим где-то на грани слышимости сквозь звуки выстрелов зазвенело разбитое стекло. Молодец Женька, времени даром не теряет! Теперь следовало решить, как к ней присоединиться. Из-за машины не высунешься. Некоторое время они будут ждать, не появится ли кто живой, потом подойдут удостовериться, что живых или боеспособных нет. Будь у меня время, можно было бы подождать разведчиков и прибить парочку самых смелых — из чистой вредности. Но времени как раз и не было.

Ладно, на такой случай я и прикупила гранаты. Нет смысла их беречь, использовать в помещении будет ещё опаснее.

— Берегись! — изо всех сил крикнула я, выдёргивая чеку.

Лимонка, кувыркаясь, улетела за машину, слышно было, как она стукнула об асфальт и заскакала в сторону подъезда. Кто-то выкрикнул проклятие, застучали разбегающиеся ноги. Я вжалась в землю, грохнул взрыв, машина дрогнула. Ещё державшиеся стёкла вылетели, меня опять осыпало стеклянной крошкой. Но разлёживаться было некогда. Я вскочила и окинула взглядом фасад здания. Хо-хо, оно тоже лишилось полудюжины стёкол. И вон то, на втором этаже, мне как раз подойдёт. Жаль, что нижние все закрыты решётками.

Выдернув пистолет из-под куртки, я кинулась через двор. У самого крыльца валялось тело, видно, кого-то всё же посекло осколками. В стороне что-то шевельнулось, я на бегу развернулась и пару раз выстрелила. Едва ли в кого-то попала, но заставила шарахнуться. Остальные, видимо, спрятались в доме.

Скорость, с которой я, спрятав пистолет в карман, взлетела ко второму этажу, впечатлила меня саму. Но мысль, какую великолепную мишень я собой представляю, когда цепляюсь за оконную решётку, а потом за водосточную трубу рядом с окнами, оказалась хорошим хлыстом. И не зря — я едва успела перевалиться через подоконник, как снаружи снова застрекотал автомат. Довольно длинный осколок, торчавший в раме, за который я лишь чудом не зацепилась, разлетелся вдребезги, от самой рамы отлетела щепка.

Ладно, я внутри. Надеюсь, Женя не станет ждать меня слишком долго. А если и станет, пальба послужит для неё сигналом. Пригибаясь, я добралась до двери. Она оказалась не заперта и выводила в соседнюю комнату, такую же, как первая — со столами и шкафами. Было темно, но и на улице не намного светлее, так что мои глаза приспособились почти мгновенно. Я толкнула новую дверь — заперто. Ну, что ж... Выстрел в замок, и она открылась.

Хорошо, что внутренняя планировка здания не отличалась сложностью — коридор, в который выходят офисы. Кабинет Бошняка находился через несколько дверей от той, через которую выскочила я. Плохо было то, что он находился почти напротив лестницы, на которой уже гремели шаги. Они выскочили в коридор — парни с автоматами, но я уже была готова к их появлению. Может, они и не боялись умереть за своего босса, но они не были профессионалами.

Ну кто ж так делает — мелькнуло у меня в голове, когда они гурьбой вывалили с лестничной площадки, даже не изготовившись толком к стрельбе. До них было шагов десять. Когда они развернулись ко мне, я с разбегу повалилась на пол, ногами вперёд, по инерции продолжая скользить по линолеуму пола. Два выстрела — два трупа, с такого расстояния не промахнулся бы и слепой. Один из оставшихся зачем-то попытался припасть на колено — типа, так по лежащей будет стрелять удобнее, или, может, видел в каком-то фильме. Потерянная секунда стала для него роковой. Я откатилась в сторону, кто-то из них всё-таки успел выстрелить, пули прошили пол за моей спиной. Но они мешали друг другу — когда я крутанулась, стоящий впереди оказался у остальных на линии огня, и они промедлили, и даже когда я уложила переднего, оказались не готовы. А уж выстрел с другой стороны коридора доконал их окончательно. Они кинулись обратно на лестницу, я успела вскочить и уложить ещё одного в спину, пока они сыпались вниз, и повернулась к подбежавшей Женьке.

— Фига ссе... — потрясённо произнесла она, оглядывая трупы. Сама она никого не убила — тот выстрел просто вынес замок на двери комнаты, где она была.

— Угу, — кивнула я. — Покарауль лестницу, я проверю кабинет.

Замок, как и остальные здесь, уступил выстрелу, но в кабинете никого не оказалось. Минус один патрон — мрачно подумала я. Магазин наполовину опустошён. Перезарядить? Пуль вроде как ещё хватает, но лучше с самого начала иметь полную обойму, чем лихорадочного менять её в разгар перестрелки.

Снаружи раздался выстрел, и я выскочила из кабинета. Стоявшая у выхода на лестничную площадку Женя обернулась.

— Кажется, там что-то шевельнулось...

Я кивнула и всё-таки перезарядила своего "чижика". Наверняка на первом этаже придётся пострелять.

Мы осторожно спустились по ступенькам и заняли места у выхода на первый этаж, встав по разные стороны двери. В нижнем коридоре было тихо, но всё же я чувствовала, что нас там ждут. И, если они умеют делать хоть какие-то выводы, так просто выскочить нам уже не удастся.

— Жень, граната у тебя? — прошептала я.

Она кивнула.

— Давай сюда.

Женя послушно отдала мне лимонку — срывать лавры первопроходца она явно не стремилась. Я приложила палец к губам и, когда она затаила дыхание, напряжённо прислушалась. Кажется, в коридоре слева, как раз со стороны лаборатории, раздавалось сопение. Знаком велев Жене отойти за лестничный пролёт, я быстро выкинула гранату наружу. Там тут же кто-то выпалил — не иначе, с перепугу. Гранате, понятно, от этого хоть бы хны, я же быстро присела, закрывая голову руками. Грохнуло куда более впечатляюще, чем во дворе, от подпрыгнувших стен посыпалась пыль, над головой просвистел веер осколков от дверных стёкол.

— Давай! — крикнула я, бросаясь в коридор. Собственный голос прозвучал слабо, в уши словно набили ваты, но раз я всё-таки слышу — перепонки в порядке.

До двери лаборатории по задымлённому и запылённому коридору мы добрались беспрепятственно — Женя, умница, пятилась, не давая зайти нам за спину. Пара выстрелов спугнула желающих высунуться из боковых дверей, но основной контингент выживших, судя по всему, спрятался за прикрытой, но не запертой дверью лаборатории. Попытка шевельнуть её, спрятавшись за косяком, привела к нескольким прошившим фанеру пулям. Ну, ладно же. Как и после прошлого взрыва, один труп в наличии имелся. Впрочем, нет, не труп, когда я ухватила его за шкирку и потащила к двери, он застонал, однако меня мало волновало состояние этого бедолаги. Вздёрнуть на плечо и удержать одной рукой килограмм восемьдесят почти живого и истекающего кровью веса — та ещё задачка, особенно когда в другой руке у тебя пистолет, из которого ты собираешься стрелять. Глаза Женьки стали круглыми, как пятаки, но я уже вломилась в дверь лаборатории, держа тело перед собой, словно щит.

В нас выстрелили, тело на плече слегка дрогнуло, я выстрелила в ответ по двоим напротив двери. Смотреть, попала или нет, было некогда, я выпустила из рук своё неподъёмное прикрытие и кувыркнулась за ближайший стол. Лаборатория представляла собой довольно обширное, но заставленное помещение, и в него набилось человек семь-восемь. С автоматами, да — но автомат удобен, когда ты на открытом месте против толпы. А когда вокруг тебя свои же, зацепить их проще простого, что один из моих врагов тут же и продемонстрировал, избавив меня от своего товарища. На него заорали матом, я из-под стола выстрелила по ногам, кувырком выкатилась с другой стороны, попутно ударом ноги сбив на пол ещё одного, подошедшего слишком близко. Перебежала за следующий стол, выстрелом в голову добив раненого. Кто-то выскочил сбоку, я едва успела развернуться и выстрелить в него. Чья-то пуля перебила какой-то шланг, раздалось шипение, и повалил пар, к счастью, холодный.

Про Женьку я совсем забыла, а мои враги и подавно, но оказалось, что зря — от двери грохнул ещё один пистолетный выстрел, а за ним другой. И как-то вдруг стало тихо. Последний оставшийся на ногах пятился к стене, подняв руки с ещё зажатым в них автоматом, похоже, начисто забыв про него.

— Не убивайте! — в его глазах плескался первобытный ужас.

— Брось! — приказала наступавшая на него Женя, и только теперь он догадался разжать руки. Автомат брякнул об пол, и Женя ногой отпихнула его подальше. Я кивнула, и осторожно, но быстро оглядела лабораторию. Двое были ещё живы, один даже попытался приподняться, и я без лишних сантиментов дострелила их. Потом повернулась к тому, которого Женя держала на мушке и всадила пулю ему в бедро. Парень — а он был ещё совсем молодой — взвыл и повалился на пол.

— Чтоб неожиданностей не было, — объяснила я. Наклонилась к корчащемуся пленнику и быстро обшарила его, но другого оружия не нашла. М-да, не только эти не профи, сам Бошняк тоже явно имеет весьма смутное представление, как надо воевать. Видимо, думает, что чем грознее пушка, тем лучше. Он бы их ещё гранатомётами снабдил.

— Значит, фанатики, готовые умереть? — презрительно бросила Женя. Отвернулась от раненого, огляделась — и вдруг побелела, как снег. Мне даже показалось, что она сейчас упадёт.

— Что такое?

— Это... это я их убила, да? — глупо спросила она.

— Да, ты, — я решительно подошла к ней и тряхнула её за плечи. — А иначе они убили бы нас. Ты ведь всё понимала, когда вызывалась идти со мной, так? Знала, что мы сюда не цветочки нюхать идём. Так что бери себя в руки. Вон, водички попей, в углу кулёр стоит.

Женя моргнула, посмотрела на кулёр, рядом с которым валялось одно из тел, и вздрогнула. Ну да, одно дело — представлять, как ты вот сейчас пойдёшь совершать подвиги, а другое — осознать, что это за подвиги на деле. Однако терять сознание она, кажется, не собиралась, и я вздохнула с облегчением. Похоже, приводить её в себя водой в лицо и пощёчинами не придётся.

— Постой пока на стрёме у двери. А я займусь нашим красавцем.

Она послушно отошла и встала рядом с дверью, прислонившись плечом к стене, словно бы не вполне доверяя своим ногам. Я кинула взгляд на окна. В коридорах горел приглушённый свет, в лаборатории источником освещения была лишь одна тусклая лампочка на дальней стене. В принципе, если не становиться между ней и ближайшим окном, нас вряд ли сумеют выцелить снаружи.

— Так, — я нависла над скулящим парнем, — Макс Меркушев. Где он?

— К-какой Макс?

— Ты мне тут Ваньку не валяй! Вы захватили человека. Я хочу знать, где он.

Парень пару раз хватанул ртом воздух, обеими руками держась за пострадавшее бедро. Я подняла ногу и неторопливо поставила носок прямо на его палец над раной. Стоило чуть надавить — и он взвизгнул.

— В... В подвале, ё...

— Где вход в подвал?

— Здесь... В лаборатории...

Люк обнаружился под одним из столов — неприметный такой прямоугольник, покрытый линолеумом, как и весь остальной пол. Не вдруг найдёшь, но зато и не заперт.

— Лестница... — констатировала Женя. — Кто спустится — я, или ты?

— Без разницы, — я кинула взгляд на дверь. — Давай ты, а я посмотрю, чтобы местные хулиганы не помешали.

Женя нервно хихикнула и полезла вниз, одной рукой держась за стену, а во второй сжимая пистолет. Я выпрямилась и отступила от люка. Парень так и валялся в углу, неровно дыша, за дверью в коридоре было тихо. В ботинке что-то хлюпнуло, словно туда попала вода. Откуда бы? Я посмотрела на свою ногу, только теперь обратив внимание, что тёмно-синяя штанина спортивного костюма на левой ноге стала ещё темнее с наружной стороны. Я коснулась мокрого места и увидела на пальцах красное. Оказалось, что на ноге чуть выше колена была неглубокая, но довольно длинная и широкая рана, не похожая на разрез. Ясно, пуля прошла вскользь, а я и не заметила в горячке перестрелки. Тихо ругнувшись, я оглянулась по сторонам. Есть ли здесь аптечка?

— Там коридор, в нём дверь, а на двери — кодовый замок, — Женя высунулась из люка, как кролик из норы. — А коридор куда-то дальше идёт.

— Эй, ты! — я повернулась к парню. — Макс за дверью?

Тот всхлипнул и кивнул.

— Код какой?

— Не знаю...

— А, может, тебе яйца отстрелить? — я прищурилась и качнула пистолетом. Казалось, что дальше бледнеть уже некуда, но парень ухитрился. Едва ли у него после всего возникла мысль о несерьёзности угрозы, хотя дело тут могло быть в кровопотере, а не в страхе.

— Не знаю!!! — выкрикнул он так отчаянно, что я подумала — может, и не врёт.

— Ладно, — Женя, морщась, вылезла из люка. — Я попробую своротить петли. Только надо найти что-нибудь... ну, подходящее.

Мы снова заоглядывались в поисках "чего-нибудь подходящего". Взгляды упали на пожарный щит.

— О!

Щит был запломбирован, но на замок не заперт — честь и хвала здешней предусмотрительности! Раскрыв его, Женя секунду изучала содержимое, после чего вытащила изогнутый металлический лом. Взвесила его на руке — и тут я услышала то, что давно ожидала услышать. Вдалеке — пока ещё вдалеке — взвыли полицейские сирены.

— Быстрее, — сказала я, и Женя, кивнув, исчезла в дыре. Слышно было, как она там возится, бормоча что-то себе под нос. Что-то звякнуло, бормотание превратилось в возглас. И тут в наружную дверь из коридора деликатно постучали.

Я уставилась на дверь. Женя, когда вошла в лабораторию, прикрыла её за собой, но запирать не стала, да и нечем было. Но те, кто были снаружи, не попытались её открыть, и правильно сделали — я бы выстрелила, не раздумывая. Тем временем стук повторился.

— Кто там? — медовым голосом откликнулась я. И едва удержалась от смешка при мысли, что сейчас мне ответят: "Почтальон Печкин!" Но до подобного юмора местный хозяин не опустился. Или, наоборот, не поднялся.

-Уважаемая Евгения Андреевна, — раздался из-за двери его приглушённый голос, — я надеюсь, вы не станете стрелять сквозь дверь?

— Не люблю зря тратить патроны, — отозвалась я.

— Это хорошо, — сквозь дверь ответил Пётр Викторович. — Потому что в данный момент наши с вами интересы совпадают.

— Это в чём же?

— В двух вещах. Во-первых, и нам, и вам нужно убраться отсюда как можно скорее. А во-вторых — скажите, разве вам не интересно, почему вас стало две?

— Ну, допустим, — после секундной паузы согласилась я.

— Тогда мы, возможно, могли бы наладить взаимовыгодный обмен?

Ну каков наглец, восхитилась я, он ещё и торгуется. Вой сирен между тем стал громче, наверно, машины уже подъезжали к дому.

— С Максом всё в порядке?

— В полном. Он жив и здоров. И я могу вам сказать, где он находится.

— В подвале под этой комнатой?

Пауза.

— Да, он там. Но, боюсь, что открыть дверь его камеры будет не так-то просто.

— Да, мы уже поняли. Ваши предложения?

— Мы с вами все мирно уходим. А после встретимся где-нибудь на нейтральной территории и обсудим создавшееся положение. Идёт?

— А позвольте спросить, почему вам на уход потребовалось наше разрешение? Мы вроде вас не держим.

— Видите ли, запасной выход из этого здания находится в том же подвале. А все остальные боюсь, вот-вот перекроет полиция, если уже не перекрыла, так что...

— Ясно, — оборвала я. — Значит так: сообщите нам код от замка, и координаты, по которым с вами можно будет связаться потом. Мы уйдём первыми, через минуту можете идти за нами, мы не будем вам мешать. А ваше предложение о встрече мы обдумаем.

— Код — 4668, — с готовностью отозвался Бошняк. — Ход ведёт в подвал соседнего дома, там будет ещё один замок с кодом 3510.

— Угу. Женя, слышь! — я наклонилась над люком. — Набери 4668.

Возня внизу прекратилась.

— Что, он таки раскололся? — у подножия тёмной лестницы появилось светлое пятно — Женино лицо.

— Почти. Давай, набирай.

Лицо исчезло. Я выпрямилась и обвела взглядом заваленное телами помещение.

— А потом можете позвонить мне по телефону... — продолжил за дверью Пётр Викторович.

— Так, стоп! — перебила я. — Это ваша работа?

— Вы о чём?

— Вот эта... воронка в углу?

— Какая воронка?

— Ну, или вихрь. В воздухе крутится. Ваша?

— Нет, — слегка изменившимся голосом ответил Бошняк. — Не моя.

Воронка, между тем, заметно расширилась. Если сначала она казалась тонкой и упиралась в потолок, то за считанные секунды просела, став где-то мне по пояс, зато её горловина разрослась до метра в поперечнике.

— Евгения Андреевна, — голос за дверью стал настойчивее. — Нам всем надо уходить. Немедленно. Сейчас же!

— Вы знаете, что это такое? — спросила я.

— Да. И нам всем грозит большая опасность!

Из глубины воронки начал подниматься белый туман. Он растекался по раструбу, окрашивая прозрачный вихрь в молочный цвет. Я нахмурилась. Что-то это мне напомнило, и возникло чувство, будто нечто подобное я уже видела. Если как следует поднапрячься, то я вспомню...

— Эжени! — из люка в полу вылезла Женя, едва не стукнувшись головой о край стола, который мы отодвинули, но недостаточно далеко. За ней из дыры высунулся Макс. В другое время я бы бросилась ему на шею, но сейчас даже он отошёл на задний план.

— Спускайтесь обратно! — я махнула им рукой. — Идите дальше, там будет дверь с кодом 3510.

— А ты?

— А я вас прикрою. Идите!

— Евгения Андреевна! — судя по голосу, Бошняк был если не в панике, то близко к тому. Дверь шелохнулась, я развернулась и выстрелила в ту сторону.

— Не входите!

— Да они же всех перебьют!

— Они? — я перевела взгляд на воронку. Она неодолимо притягивала меня, и я невольно шагнула ближе. Вихрь расширился ещё больше, став плотнее, словно передо мной крутился уже не туман, а густой кисель. Перед внутренним взором пробежали странные картины. Дом... скорее, не дом, а дворец, но его стены движутся, изгибаются, на глазах принимая новую форму. Человеческие фигуры, прозрачные, мерцающие, словно сами сотканные из блестящего тумана. Бескрайняя темнота, а на фоне её — вал тьмы ещё более глубокой, он катится ко мне, готовясь сокрушить всё на своём пути, и я чувствую что-то близкое к панике...

Кажется, кто-то меня звал, но я не откликалась, полностью поглощённая своими видениями. Кажется, за дверью началась суматоха, и даже грянул выстрел. А потом раскалённое добела копьё ударило мне в спину, швырнув меня вперёд, прямо в сердце молочного вихря.

Перед глазами мелькнул крутящийся "кисель", тут же сменившийся непроглядной чернотой. Я падала, но полёт был недолгим, я с размаху приземлилась на что-то твёрдое, вышибившее из меня воздух. Попытка вдохнуть его заново ничего не дала, вдыхать было нечего. Под лопаткой ворочался раскалённый уголь, но это было поистине мелочью по сравнению с тем, что я не могла дышать! Перед глазами в темноте пошли красные круги, я скорчилась, откуда-то зная, что воздуха тут нет, и не будет. Подступила паника, я отчаянно извернулась, рванулась — и выскользнула из своего тела.

Сразу же стало легко. Воздуха вокруг по-прежнему не было, но это уже не имело значения. Повеяло теплом, я развернулась, жадно впитывая слабое веяние энергии, проходившей сквозь ставшую невесомой меня. То, чего я так долго была лишена... Темнота вокруг никуда не делась, но я чётко видела и небольшую каменную площадку перед Порталом, и накренившуюся стену одного из Островов, парящего на разумном удалении от места, где прокол реальности открыл выход в иное измерение. И несколько мерцающих фигур, зависших передо мной. Таких же, как я. А потом я посмотрела вниз, на скорчившуюся на камне нелепую телесную оболочку, которую носила ещё минуту назад.

Теперь я совершенно точно могла сказать, которая из нас двоих — настоящая.

15.

— ..."Слишком сильно изменили мы себя, — сказали Мудрецы. — Материя тварных миров теперь неподвластна нам. Лишь здесь, где Пустота и Потоки размягчают её, мы можем творить и строить". Но выступил вперёд Первый ученик и сказал: "Пусть та материя, что в мирах, нам не подвластна, но можем мы взять малую часть её и перенести сюда. И здесь Пустота и Потоки размягчат её, и будем мы творить". "Но как это возможно? — спросили у него. — Портал не пропускает материю из мира в мир". "Нужно лишь сделать Портал сильнее и шире, — ответил Ученик. — Я уже произвёл все необходимые расчёты. И теперь лишь остаётся проверить, верны ли они, построив Портал по ним...", — Женя перевернула лист. — Ой, тут опять две страницы формул и цифр...

— Странная идея — совместить религиозный текст с научным трактатом, — заметил Макс, не отрывая взгляда от шоссе, стелющегося перед капотом машины.

— А Пётр Викторович у нас вообще большой оригинал, — отозвалась Женя, рассеянно листая книгу. — Нашёлся же типограф, согласившийся напечатать этот бред...

— Да уж, Бошняк может быть кем угодно, но он точно не литератор. И попытка использовать высокий штиль, намешав в него вполне современной терминологии, его опусу на пользу не пошла.

— Я, вообще-то, имела в виду содержание.

— Любой каприз за ваши деньги.

— Всё равно это чушь какая-то, — Женя отшвырнула книгу под ветровое стекло. — Ну, я понимаю, секта, но зачем науку-то приплетать?

— Полагаю, потому, что Бошняк — сам в первую очередь учёный. А сектант — уже потом.

— Вот и соорудил этакий микст? Но зачем пытаться подвести формулы под мистические материи — другие миры, переселение душ?

— Возможно, — медленно произнёс Макс, — потому, что для него это всё было вовсе не мистикой.

— Думаешь, он сам в это верит? И на полном серьёзе пытался вычислить возможность открытия этого самого Портала и создания нового тела?

— Полагаю, он не думал, он знал. И все вычисления, вполне возможно, были проделаны до него, он просто перевёл их на язык нашего мира.

Секунду Женя глядела на него, приоткрыв рот.

— Ты что, серьёзно? Полагаешь, он не из нашей вселенной?

— Объяснение не хуже любого другого. И он, и твой двойник.

— Если это не я — двойник...

— И думаю, что не ошибусь, если скажу, что этот самый Портал мы с тобой видели. Наши преследователи тоже ведь откуда-то взялись, верно?

Женя невольно кинула взгляд назад, туда, где за задним стеклом уже давненько скрылась из виду Москва.

— Знаешь, я есть хочу, — сказала она. — Может, остановимся где-нибудь и перекусим?

— Глянь в навигаторе, где ближайшее подходящее место.

Женя послушно потянулась за ай-фоном, оставленным в арендованной машине её двойником. Включила его — и о чём-то задумалась, хмуря брови. Макс искоса наблюдал за ней.

— Тебе Бошняк дал эту книгу? — спросил он.

— А? Да нет, сама нашла. Когда я влезла в окно в тот дом, и ждала, пока Женя... ну, Эжени, подаст сигнал, я немножко пошарила по ящикам и столам. Ну и нашла.

— И всё время вашей... э-э... операции таскала с собой?

— Ну, она же небольшая. Я её сунула во внутренний карман. Подумала — может, даже будет дополнительная защита. Ну, знаешь, — девушка смущённо улыбнулась, — как в фильмах бывает — человеку стреляют в сердце, а он хранит на груди Библию, и пуля в ней застревает.

— Боюсь, против этих ваших монстров Библия бы не спасла.

— Ты про "чижиков"? Эжени называла их "чижиками". Но вообще-то ты прав, против автоматной пули это плохая защита.

Она снова углубилась в ай-фон. На минуту в машине повисла тишина.

— Так это Эжени была организатором вашей... акции? — спросил Макс.

— Угу. Организатор и основной исполнитель. Я была так, на подхвате. О, вот тут, смотри, местечко есть, рядом с заправкой. Уже скоро покажется.

— Ну, значит, там и остановимся.

Женя кивнула и отложила ай-фон.

— Так ты думаешь, что Бошняк пришёл откуда-то из другого мира?

— Да. Смотри, всё один к одному: технологии, которые в нашей реальности невозможны, двойники, появление людей чуть ли не прямо из воздуха... Весьма враждебно настроенных людей. Кстати, ты заметила — в этой его "Книге Иного Мира" везде косные Мастера или Мудрецы и их юные ученики, которые предлагают новаторскую идею, с большим или меньшим скрипом её проталкивают — и неизменно оказываются правы. Похоже, что у Петра Викторовича с этой темой связано что-то личное. Вероятно, он сам — бунтарь от науки. Но его общество его новшеств не приняло, и, возможно, весьма агрессивно не приняло. Вплоть до того, что попыталось его уничтожить, и пытается до сих пор.

— А нас что, приняли за его сообщников?

— Может быть.

Женя устало потёрла лоб ладонью.

— Макс, а почему ты ему поверил? Ведь бред же, чушь, я и согласилась-то на ту операцию исключительно прикола ради. Кто тебя убедил? Да ещё так, что ты поначалу ничего плохого и слушать о нём не хотел?

— Кто убедил, кто убедил... Да Люба убедила. Её муж прибегал к услугам Бошняка, и весьма наглядно продемонстрировал результат.

— А что её муж для себя попросил? Талант к науке?

— К риторике, — Макс вздохнул. — С наукой у него и так всё в порядке, а вот публичные выступления ему не давались. Он вечно переживал, сбивался, заикался... А теперь ораторствует, что твой Цицерон.

— И поэтому ты Бошняка так рьяно защищал?

Впереди показалась обещанная заправка и рядом с ней — придорожное кафе. Макс, не торопясь отвечать, свернул на стоянку, заглушил мотор и только тогда посмотрел на свою спутницу.

— Женя, ты знаешь, что это такое — когда сбывается заветная мечта, казавшаяся неосуществимой? Я получил свой Шанс — тот самый, который выпадает один раз на десятки тысяч, если не на миллион. Так легко ли согласиться после этого, что с самим Шансом что-то нечисто, что исполнения твоего заветного желания может привести к плачевным последствиям? И меньше всего мне хотелось признавать, что исполнение моего желания могло принести вред тебе.

— Ну, вообще-то, вред мне принесло исполнение моего желания...

— Но это я тебя во всё впутал. Господи, — Макс потёр лицо обеими руками, — я чувствую себя полным идиотом. Сорвался, как последний кретин, подставился, изобразил карася-идеалиста по полной программе, а в результате вам же меня и пришлось выручать. Дама в беде, блин.

— Карася-идеалиста? Это ты про то, как ты пришёл к Бошняку?

— Ну да. Требовать от него, чтобы он немедленно всё объяснил и что-то с этим сделал. Ждал, что он немедленно потупит глаза, и скажет — ой, извините, был неправ. Словно помутнение какое-то нашло, ей богу.

— Ничего, — Женя сочувственно погладила его по плечу. — Я тебя понимаю. Я сама чуть не рехнулась, когда поняла, что нас двое.

Макс поймал её руку и вдруг прижался к ней губами.

— Никогда себе не прощу, что это всё из-за меня, — произнёс он. — Женя, я давно должен был это сказать, да всё тянул, как последний трус. Выходи за меня замуж.

— Замуж? — Женя хлопнула глазами. — Ну... Сейчас не самое подходящее время...

— А когда оно будет, подходящее? Женечка, солнышко моё, я правда тебя люблю. Я уже и кольцо приготовил, да всё не решался, всё тоже время подходящее выбирал. Ну вот и довыбирался. В таких делах нельзя откладываться.

— Нет, подожди! — Женя упёрлась ладонью ему в грудь. — А что если всё-таки окажется, что это она, а не я — настоящая Женя Белоусова? Что тогда?

— Я уверен, что настоящая — ты. Но даже если и нет... Ну, придётся уйти от Андрея Ильича, подумаешь, трагедия. Чёрт с ним, с "ДомКвартВопросом", что я, работу себе не найду? И работу найду, и семью обеспечу, не сомневайся. Я люблю тебя. Тебя, а не её. Женя! Ты что?

— Ничего, — Женя хлюпнула носом, — ничего. Это я так... Не обращай внимания.

— ...Словом, было решено, что ты останешься здесь, — подытожил Рахеф.

— Но почему?! — я едва удержала форму. Это не очень приятно — когда собеседник перед тобой превращается в шар или начинает расплываться, как пятно краски в воде, и потому считается дурным тоном. Но порой очень трудно сдержаться.

— По вполне очевидным причинам, Хэо. Ты же не новичок, неужели тебе надо объяснять? Ты слишком долго носила Личину. Тебе надо отдохнуть. Расслабься, погуляй, пообщайся с семьей и друзьями. Жаль, что ты так и не завела себе партнёров, встретиться с ними было бы очень полезно.

— Вы же сами говорили, что Звёздный Остров отнесло слишком далеко, и Коридор к нему лопнул, — напомнила я. — Сколько времени понадобится, чтобы его восстановили?

— Ты права, много. Но у тебя и на Радужном есть знакомые, верно? Побывай у них, пригласи их к себе. Кстати, в Музыкальном дворце теперь накачивают газ в несколько залов, там можно послушать звуковую музыку. Им было бы интересно мнение знающего человека, какая смесь и плотность газов лучше всего передают звуковые колебания.

— На это есть специалисты, — буркнула я.

— Они будут рады учесть мнение любого, — терпеливо возразил Наставник. — Хэо, да что с тобой? Раньше ты никогда не была столь упрямой.

Я виновато приглушила свечение своего тела — наш аналог вздоха раскаяния. Да, конечно, в словах Рахефа был резон. Я действительно слишком долго носила Личину. Когда мы, Охотники и Материалисты (я невольно улыбнулась, вспомнив, что в мире, который я только что покинула, в последнее слово вкладывается совсем иной смысл), вселяемся в скопированные с жителей материальных миров тела, мы также получаем их память. Создание Личин когда-то было огромным шагом вперёд — раньше для выхода в другие миры из Пустоты нам требовались тела жителей этих самых миров. Причём тела не пустующие — лежащие в коме, например, не годились, и сумасшедшие тоже, ведь дефекты работы мозга сказывались и на новом жильце. Обладатель тела и "подселенец" неизбежно сталкивались и хорошо, если они могли договориться между собой и какое-то время мирно посуществовать вместе. Но нередко начинались конфликты, и ничем хорошим это не заканчивалось.

С изобретением Личин проблема была решена. Мы получили возможность выходить в материальный мир и при этом чувствовать себя там как дома — память, вместе с телом скопированная с местного жителя, прекрасно информировала нас о состоянии дел. И пока Портал был открыт, пока мы получали постоянную подпитку из Пустоты, две памяти, своя и чужая, существовали в нас параллельно, позволяя при необходимости обращаться к любой из них. А вот если Портал захлопывался, настоящие воспоминания гасли. Я так толком и не поняла, почему — наши учёные это объясняли, но я никогда не была сильна в науках. Но факт оставался фактом: если пришелец из Пустоты оставался в материальном мире без связи со своей родиной, с его разумом начинали происходить изменения. Если он был в теле местного жителя, то сознание "подселенца" начинало угасать, вытесняться "хозяином", и постепенно гибло совсем. Раньше то же самое происходило и с теми, кто был в Личинах, но недавно удалось их доработать, снабдив дополнительным источником энергии, и теперь обитателю искусственно созданного тела грозила только потеря настоящих воспоминаний. Именно это со мной и произошло.

Однако, хотя Личины спасли нас от войны с чужими личностями, кое-какая опасность всё же оставалась. Два набора воспоминаний, каждый из которых воспринимается как подлинный — для психики это, мягко говоря, нездорово. А уж если с каждой новой Личиной ты получаешь новую память, которая воспринимается как своя — то тут и свихнуться недолго. Лично я относила уже с десяток разных Личин и могла подтвердить — пробыв в них достаточно долго, и без разрыва связи через некоторое время начинаешь сомневаться в том, кто же ты на самом деле. А потому каждому вернувшемуся из другого мира домой полагался длительный отдых. Нужно восстановить старые связи и привязанности, вновь проникнуться духом и прелестью нашего мира — мира Пустоты и парящих в ней городов-Островов — вспомнить всё, что меня здесь радует и огорчает... Вспомнить и осознать, что я не Женя Белоусова, я — Альсуль Хэо Иэни. Чтобы потом быть готовой принять новую порцию чужой памяти — и суметь от неё дистанцироваться.

Всё это так... Но ведь теперешний случай — исключительный. К тому же я хотела использовать ту же самую Личину — то есть никакого резкого перехода от одних воспоминаний к другим не будет. Но если я даже своего Наставника не смогла убедить отпустить меня обратно — что уж говорить о Наставническом Совете.

— Вы же знаете, Рахеф, что для меня это личное, — сделала я последнюю безнадёжную попытку. — Там осталась моя подруга. Я должна ей помочь... и потом я подобралась к преступнику ближе всех. Как бы там ни было.

— Но он сбежал, и теперь, боюсь, придётся начинать всё сначала. Ты будешь в равном положении с остальными Охотниками. Если, конечно, — Наставник внимательно посмотрел на меня, — ты сказала нам всё.

— Всё, — твёрдо повторила я.

— И не думай, будто у меня за Диссос душа не болит. Не ты одна поддерживала с ней близкие отношения, так что, поверь, её нынешнюю носительницу будут искать со всем усердием.

Если бы я в этот момент дышала, то обязательно бы вздохнула. Спорить с Рахефом было очень сложно.

Мы перемещались вдоль одной из улиц Радужного Острова. Здесь находилась штаб-квартира Охотников, так что все мы, входившие в Братство, жили на этом острове. Я машинально отметила, что за время моего отсутствия улицу перестроили. Вернее, поправила я себя, переформировали. Обычное дело для Островов, но когда возвращаешься из другого мира, первое время удивляешься, насколько же всё у нас изменчиво.

— Твой дом не трогали, — Наставник безошибочно угадал мои мысли. — Я специально попросил Формировщиков спланировать так, чтобы он вписался в новый ансамбль.

— Спасибо, Наставник.

— Не за что, Хэо. И если тебе захочется обсудить то, что с тобой произошло — не просто доложить, а обсудить с другом — ты знаешь, где меня найти.

— Конечно. Я признательна.

Около моего дома мы расстались. Раньше он был одним из самых заметных в квартале, но сейчас оказался задвинут в глубину, оттеняя своим куполом более низкие строения впереди. Сама не знаю, зачем я соорудила этот купол. Надо будет сделать его поменьше.

Вход закрывала частая сетка — достаточная защита от попадания мусора, но наши тела, больше состоящие из энергии, чем из материи, сквозь такую проходят свободно. Запирать двери у нас не принято — Острова сравнительно невелики, соседи друг друга отлично знают, ну а кражи у нас и вовсе не в ходу. Зачем красть вещь, если можно в любой момент пригласить Формировщика и сотворить себе точно такую же, и даже ещё краше? Воплощённый коммунистический рай — от каждого по способностям, каждому по потребностям. Когда-то, когда материя была в дефиците, и её потребление строго отслеживалось, завести у себя лишний предмет было не легче, чем в современной Америке обналичить "левый" доход. После, когда добытчики материи — Материалисты — повадились регулярно наведываться в другие миры и притаскивать оттуда столько сырья, сколько нужно, на всех пролилась река изобилия, и порой предложение превышало спрос. Нет, конечно, случались и трудные времена, когда по какой-то причине походы прекращались, и приходилось затягивать пояса. Но технология была отработана, и тогда опять наступали периоды более-менее жёсткого контроля.

Что же до чисто физических потребностей, то они и вовсе обеспечивались простым поглощением энергии, которой в Пустоте, в отличие от материи, недостатка не было почти никогда. Вот скоро опять пройдёт новый Поток, и проблемой станет не добыть энергию, а избавиться от излишков. А потому ни хлеб насущный, ни предметы роскоши у нас никогда не были особыми источниками соблазна. В цене было нечто иное...

И вот именно на это иное и замахнулся Бошняк, будь он проклят. Вернее, не Бошняк, конечно, а Гильфьяль Альфет Эпхил. Впрочем, преступников у нас по именам называть не принято. Всё равно род Фьяль давно отрёкся от ренегата, и никто из тех, чей род занятий даёт право на ношение имени Эпхил, не признает его за своего. Ему остаётся разве что среднее имя, то, которое мы по достижении определённого возраста выбираем для себя сами, однако и его мало кто согласиться произнести вслух. Много чести.

В доме царил полумрак. Красочные фрески с абстрактным рисунком — моя гордость — тонули в тени. Художественного таланта мне не досталось, но у нас каждого старались научить хоть чему-нибудь творческому, а если обнаруживалась искра божия, то её раздували и поддерживали со всем тщанием. А уж устройство своего дома — узаконенный простор для самовыражения. Вернись я с обычного задания, первым делом принялась бы чего-нибудь менять. Просто чтобы избежать однообразия. Отсутствие новых впечатлений — страшный бич живущих в Пустоте, едва ли до конца понятный жителям иных миров.

Я проплыла по дому, зажигая светильники. Дом стал выглядеть повеселее, но всё равно казался мне пустым и холодным. Вернись я сюда с обычного задания... Но в том-то и дело, что обычным оно не было.

Теперь я понимаю, почему тех Охотников, что поопытнее, так пугает закрытие Портала и обрыв связи с родным миром. Мне этот страх всегда казался преувеличенным. Ну подумаешь, некоторое время будешь считать себя тем, кем не являешься, потом-то всё равно вспомнишь. Свои тебя не бросят, гарантированно, рано или поздно помощь придёт. Теперь я понимала, в чём дело. Да, двойные воспоминания выносить было тяжко, но тем большим облегчением всегда было от них избавиться и вновь стать самой собой. А сейчас... Нет, я отлично сознавала, что Женя Белоусова — это не я, и вовсе не рвалась стать ею снова. Но материальный мир, где я прожила последние месяцы, упорно не отпускал меня. Я не могла забыть тех, кого там оставила. Я не могла просто умыть руки и предоставить их своей судьбе и милости моих коллег. И, что самое страшное, я даже не могла ужаснуться происшедшим во мне переменам.

Невольно вспомнилось моё бдение над пистолетом в вечер первого после потери себя убийства. Тогда я точно так же сознавала, что что-то со мной не так, но никак не могла наскрести в себе соответствующих случаю чувств. Ведь жители материальных миров — это не мы. Дело не в том, ровня они нам, или не ровня, просто они другие. Думать о них, как о близких, или как о тех, кто не оставляет тебя равнодушным — всё равно, что попытаться завести дружбу с кустом. Он живёт какой-то своей жизнью, ты — своей, с него можно собрать ягоды, или оборвать его листья, а то и вовсе срубить под корень и пустить на растопку. Но нельзя сравнивать его со своими, нельзя ставить его интересы впереди или даже вровень с нашими. Так мне до сих пор казалось. И так же думают все мои соплеменники.

Но что делать, если я не могу воспринимать Женю просто как орудие для достижения цели? Орудие и помеху. А уж при мысли о том, что может пострадать Макс, и вовсе хочется нырнуть в Поток и больше не мучиться. Да, в первую очередь я должна думать о тех, кто пострадал из-за них, но... они же ничего не знали, верно? Так можно ли их винить?

А ведь никому другому такие мысли даже в голову не приходят. Но разве справедливо, что мы не даём никому из тех, за кем охотимся, ни единого шанса?

Хотя для того же Бошняка даже один шанс — слишком жирно.

Свет мигнул, и по дому прошла последовательность световых и энергетических волн, заменявших у нас звуковые сигналы. Ну да, в одиночестве меня после возвращения точно не оставят. Друзья на то и друзья, чтобы поддержать в нужную минуту, а им ещё, наверное, и Рахеф просигнализировал, что надо бы зайти навестить. Я послала ответную волну, разрешая войти.

— Хэо, как я рада тебя видеть! Мы уже начали тревожится, что-то твоя миссия подзатянулась.

— А мы всех опередили, да? К тебе все наши собирались.

Сперва я несколько опешила от такого заявления подруг, но потом решила, что оно и к лучшему. Мне действительно не помешает отвлечься, а большая компания, которая отлично умеет занимать себя сама, ведь каждый может найти себе собеседника по вкусу, куда предпочтительнее, чем вымученная откровенность или откровенное враньё в беседе с глазу на глаз. И можно будет поиграть во что-нибудь. Или потанцевать.

Интересно, чтобы сказали жители материальных миров о наших танцах? Клочья тумана, то и дело меняющие форму, кружатся в абсолютно тишине в мигающем разноцветном свете, то сливаясь, то вновь разлетаясь в стороны. Скорее, это приняли бы за какой-то фейерверк, цветовое шоу, только без музыки. Чтобы услышать или оценить музыку без звука, нужно быть нами. Переходы света, пульсация энергии...

Гости собрались быстро. Дом наполнился их присутствием, ритмом, замигал огнями.

— Как ты? — Орстольф, мой бессменный Формировщик, к которому я обращалась за теми изменениями и вещами, с которыми не могла справиться сама, едва ощутимо коснулся моего тела. — Ты сегодня молчалива.

— Дай ей прийти в себя, — посоветовала Трисар, одна из лучших танцовщиц Радужного Острова. — Возвращаться из другого мира всегда тяжело. Я знаю, мой Лахиль тоже Охотник.

— Ох, я не представляю, как можно жить в материальном мире! — подхватила Сатос, Проектировщица, та, что составляет шаблоны, по которым потом, если есть желание, работают Формировщики. — Как посмотрю на эти глыбы материи, что нам притаскивают Материалисты... Нет, работать с ними очень интересно, но залезть внутрь такой? Там ведь, даже просто чтобы жить, приходится пускать в себя газ! Прямо внутрь, представляете?

— Ну уж Хэо-то представляет куда лучше тебя, — заметила Трисар. — Она всё это знает не понаслышке.

— Ой, да, извини, пожалуйста. Но я восхищаюсь вашей храбростью. Что Охотники, что Материалисты... Ведь материя же давит, как можно существовать, когда ты окружён ею со всех сторон?

— Так же, как жили наши предки, — напомнила я. — И не знали ничего иного.

— Знаешь, а я рада, что мы переселились в Пустоту. Теперь я тоже не знаю иного, и знать не хочу.

"Вот и помолчала бы, раз не знаешь", — в приступе неожиданно острого раздражения подумала я. Нет, конечно, с непривычки это и в самом деле тяжко — полностью зависеть от материи, но привычка приходит весьма быстро. Да, обладатели твёрдых тел лишены многого из того, что есть у нас — но и мы лишены многого из того, что есть у них. Вспомнились ароматы цветов, которые окутывают землю поздней весной и ранним летом, и запах скошенной травы. Вкус шоколадных конфет и бутербродов с икрой — такой разный, но всё равно вкусно. Приятная усталость в мускулах после хорошего занятия в спортзале или на дорожке, глубокий вдох так ужасающего Сатос чистого воздуха, мягкая ткань или мех, скользящие в ладонях, или даже впивающиеся в подошвы булыжники после целого дня прогулок по историческим центрам старых городов...

Любой мир прекрасен и разнообразен, и жители разных миров на удивление похожи, как бы они не выглядели, за счёт бы чего ни жили. И хорошим, и плохим. Вполне могу представить, как кто-нибудь из девиц, знакомых Жени, точно так же закатывал бы глаза: "Не представляю, как можно жить в этой Пустоте? Там же ни одной яркой краски! Никаких удовольствий — не выпить, ни приодеться, ни сексом заняться. Словно посреди космоса болтаешься, только и жди, что распадёшься в пространстве на атомы или с ума сойдёшь".

— Эй, Хэо! — меня затормошили уже куда настойчивей. — Возвращайся! Ты сейчас дома, хватит думать о делах!

К счастью, в этот момент в толпе гостей мелькнуло ещё одно знакомое лицо. Так что я, быстро извинившись, смылась от этих любящих и заботливых, но таких назойливых в этот момент друзей.

— Исель! Рада тебя видеть!

— А уж как я тебя рад! — собрат-Охотник чуть сменил цвет, демонстрируя эту самую радость. — А уж когда к нам ещё и Диссос присоединится, счастье будет полным.

— А кстати, — я оглянулась и оттащила его подальше. — О ней ничего не слышно?

— Если б её освободили, ты бы узнала первой.

— Я понимаю. Я имею в виду именно новости.

— Знаешь, Рахеф...

— Исель. Ну, пожа-алуйста...

Он поколебался и тоже оглянулся. Всё-таки Охотнику другого Охотника понять легче. Пусть мы обычно и не привязываемся к оставленным мирам, но всё же они на нас влияют. И потому, если проводишь в одном и том же мире достаточно времени, интерес к нему может быть весьма силён, так что я могла рассчитывать на снисходительность друга.

— Там все от нас ушли, — поделился Исель. — И двое носителей, и ЭТОТ. К сожалению, преследовать их оказалось затруднительно. Мало того, что путь отхода был явно продуман заранее и у них оказались защитники, так ещё и к дому, куда открыли Портал, подкатили местные силы охраны порядка. Поэтому решено было не рисковать, и Портал почти сразу же закрыли, как только все наши в него вернулись.

— Вот оно как! А новый ещё не открыли?

— С новым проблема. Понимаешь, Поток пройдёт куда ближе, чем мы рассчитывали. Остров придётся отвести в сторону, а Портал решено открыть прямо на нём, чтобы не терять зря времени.

— Значит, коридор к Звёздному восстановят не скоро?

— Нет. Сочувствую.

Я всем своим видом выразила подобающее случаю огорчение и вернулась к действительно интересующей меня теме.

— И где же намереваются открывать новый Портал? Я что-то не припомню на Радужном подходящего места.

— А старые склады? Огородят, чтобы никто случайно не пролез, и всего делов. Да и всё равно во время Потока никто наружу лишний раз не высунется.

— Они ещё целы? Там же вроде собирались Арену строить.

— Собирались, и сейчас собираются, но пока ещё руки не дошли. Так что самое подходящее место.

— Спасибо, Исель. Ну а сейчас поболтаем о каких-нибудь пустяках...

План действий уже почти сложился в моей голове, дело оставалось за малым — объяснить специально занимающимся этим Формировщикам, зачем мне нужна уже использованная Личина, когда выпускать меня в тот мир никто не собирается. Но я понадеялась на то, что утро вечера мудренее. И только когда гости разошлись, и у меня наконец появилось свободное время, я ужаснулась тому, что задумала. Обмануть всех, пойти против прямого приказа, подвести Наставника... и всё ради чего? Чтобы, оказавшись в том мире, совершить преступление ещё худшее? Настоящее предательство, если подумать.

Хотя... почему попытка освободить наших, не убивая носителей, обязательно должна считаться предательством? Плохо другое — я не представляю, как это сделать. Наверняка представляет Бошняк, благо всё придумано не им, его заслуга только в том, что он научился делать это силой. Но как-то заставить его, пойти с ним на какое-то взаимодействие, вместо того, чтобы уничтожить его безо всяких раздумий — вот это и будет самым настоящим предательством.

Но что делать, если я не могу иначе? Веками женщины предпочитали конкретных мужчин всяким абстрактным идеям верности и чести. Вспомнился Макс — его улыбка, когда он бросал на меня быстрые взгляды, рисуя мой портрет, сильные руки с широкими ладонями, запах его любимого одеколона... Даже от мысли о нём становилось теплее. Ради одной Жени, как бы я ей не симпатизировала, я бы против своих не пошла. Но Макс... Макса я бросить не могла.

Как они там сейчас? Вспоминают ли обо мне? И что обо всём происходящем думает Макс? Они с Женей спаслись, слава всем вышним силам, если таковые есть. Но без помощи едва ли протянут долго. У Охотников большой опыт поиска и полное отсутствие сантиментов. Но мысль о том, что Макс может умереть, вызывала такую боль, что и впрямь лучше уж нырнуть в Поток.

Завтра — твёрдо сказала я себе. Завтра я что-нибудь обязательно придумаю. Нет таких проблем, с которыми нельзя было бы справиться, если приложить достаточно сил и фантазии. Никто не ждёт от меня подвоха, это мне на руку, я могу лгать напропалую и мне, скорее всего, поверят. А там — как решит судьба.

16.

— Вы кого-то ждёте, Хэо?

— Да, Наставник Гиссиг. Я ищу Наставника Рахефа.

— К сожалению, он отбыл на Остров Памяти.

— О... И до Потока уже не вернётся?

— Поток будет с цикла на цикл, так что нет.

Я знала это. Честно говоря, я чуть в пляс не пустилась, узнав о его отбытии. Ну как тут не поверить, что судьба на моей стороне? Но сейчас я всем своим видом изобразила огорчение.

— А что такое? — заботливо спросил Гиссиг.

— Видите ли, мой Наставник пообещал мне перед отбытием помочь с составление графика тренировок, но, видимо, забыл...

— Тренировок? Уже?

Я сделала жест, долженствующий означать, что моему Наставнику виднее, когда и чем я должна заниматься.

— Он счёл, что нагрузки будут мне полезны.

— Хм... — видно было, что Наставник Гессег сомневается, однако вслух ставить под сомнения решения коллеги по Совету считает неприемлемым. — Ну, раз он так считает... Возможно, вам и правда стоит возобновить тренировки.

— Да, но... Я могу сослаться на ваше разрешение?

— Конечно.

— Спасибо! — радость моя была искренней и неподдельной. — Большое вам спасибо, Наставник Гессег!

— Только смотри, не переусердствуй, — торопливо сказал он. — Я обязательно проверю, как ты занимаешься.

— Не беспокойтесь. Я буду делать только начальные комплексы. А когда Наставник Рахеф вернётся, мы с ним вместе подумаем над усложнением. А, кстати, когда Поток по прогнозам?

— Начало через два цикла примерно. Так что ходи осторожнее.

— Разумеется, Наставник Гессег. Ещё раз огромное вам спасибо!

Отлично, я получила допуск в Тренировочный центр. Первый шаг сделан.

Тренер Ниони, увидев меня, тоже изрядно удивилась, но подтверждение от члена Совета сделало своё дело — хоть и светясь осуждением, она пригласила меня в Капсульную.

— С какого начнёшь?

— Со среднего, — и нечего, нечего сверлить меня таким подозрительным взглядом. Я, чай, не новичок в этом деле, отлично знаю, что нужно делать, чтобы не терять форму, но и себя не перегружать.

Все стены зала Капсульной состояли из прозрачных ячеек, внутри которых помещались Големы. Большие и маленькие, толстые и худые, имитирующие состояние организма разных возрастов, состояния здоровья и физической подготовки. Ведь никогда не знаешь, какая именно Личина тебе достанется, кого именно при открытии Портала сумеют отловить в достаточной близости, чтобы сделать копию. Единственное, что старались — чтобы совпал пол, который и для нас имеет значение, а также не брали малолетних, совсем уж стариков и откровенных инвалидов. А в остальном это каждый раз оказывалась лотерея: могла попасться спортивная девушка, а могла — тётечка средних лет с лишним весом, в жизни ничего тяжелее письменных приборов не поднимавшая. А задание нужно было выполнить в любом случае.

— Лех-2, — Ниони остановилась рядом с одной из Капсул. — Сойдёт?

— Конечно.

Голем не обладал чётко выраженными чертами, но всё, что нужно, у него имелось. Зал, имитирующий атмосферу и силу тяжести среднего мира — то есть как раз земные условия — был свободен: нас и так-то немного, а перед самым Потоком наплыва желающих не бывает никогда. Голема освободили от Капсулы, я настроилась и нырнула внутрь.

Так, пошевелиться, вздохнуть... Видно было плохо, ну да ничего, чтоб помахать руками-ногами, плохая видимость не помеха. Лех-2 имел все самые что ни на есть средние характеристики: средний вес, средний рост, не дистрофичные, но и не слишком развитые мускулы, и никаких ярко выраженных анатомических деталей, вроде выдающейся груди или задницы. Смех смехом, но иногда они и правда жутко мешают.

Ниони иногда заглядывала в зал, но я делала именно то, что обещала — комплекс простых упражнений, даже не пытаясь попробовать что-то более сложное. В конце концов она, видимо, успокоилась и перестала меня тревожить. Я отзанималась столько, сколько и положено после перерыва, после чего вынырнула из Голема и позвала её, чтобы помогла убрать.

— А где Арих? — как бы между прочим спросила я, когда Капсула захлопнулась.

— У себя, а что?

— Странно, что он ко мне не приходил.

— Но вы с ним, кажется, всё же не в настолько близких отношениях?

— Но и не чужие друг другу. Пожалуй, после Потока я сама к нему загляну.

Сульлин Арих Кэриф был Формировщиком — создателем Личин. Физическая копия Жени Белоусовой тоже была его творением, да и все остальные Личины, что использовались Охотниками Радужного Острова, выходили из его мастерской. Конечно, мы все его знали, а он знал нас, но Ниони была права — мастер Арих был существом нелюдимым, и близких друзей у него было немного. И я-то уж точно не относилась к их числу.

И всё же намерение высказать ему своё почтение едва ли можно было счесть подозрительным.

— Загляни, — согласилась тренер. — Но учти, он сейчас занят, проводит какие-то очередные опыты.

— Я не отниму у него много времени. Завтра зал будет открыт?

— Ты хочешь продолжить тренировку?

— Конечно. Если не соберусь завтра, то из-за Потока не соберусь ещё долго.

— Н-ну ладно, — не очень охотно согласилась Ниони. — Я оставлю его открытым для тебя. Но всё же постарайся прийти пораньше, чтобы завершить до прохождения.

— Не беспокойся, у меня и самой нет желания шляться под Потоком по улицам. Спасибо.

Утром я и правда пришла пораньше. Покрутилась по комплексу, убеждаясь, что ни Ниони, ни кого-нибудь другого внутри и рядом с ним нет. И направилась прямиком к Ареху.

— Бодрого цикла!

— Бодрого, — он явно удивился, увидев меня. — Э-э... Чему обязан?

— Да вот, зашла взглянуть, как поживает заказ. Надеюсь, не помешала?

— Заказ?

— Ну да. От Наставника Рахефа.

— Постой. Он мне ничего не заказывал.

— Как не заказывал?

Я вытаращилась на Формировщика, демонстрируя крайнее изумление.

— Вот так, не заказывал. Ты, должно быть, что-то перепутала.

— Я? Нет-нет, постой! Он же собирался к тебе. Ты точно ничего не забыл?

— Точно. А что я должен был не забыть?

— Личину. Копию моей предыдущей. Проклятье, как же мне теперь быть?!

— Нет, это ты подожди, — теперь крайнюю степень изумления продемонстрировал Арех. — Зачем тебе копия предыдущей Личины?

— Чтобы продолжить работу, зачем же ещё? Я ведь завтра отбываю! Должна была отбыть.

— Под Потоком?

— А что делать? Проволочки недопустимы. Остров отводят в сторону, слышал?

— Слышал. Но не думал, что это... Ладно. Давай позовём Наставника Рахефа и с ним всё выясним.

— Да нет его! — с отчаянием крикнула я. — На другой Остров отбыл, до конца Потока не вернётся. Операцией руководит Наставник Доэни!

— А... — сказал Арех, и замолчал. Видимо, не зная, как меня утешить.

— Проклятье, проклятье! — я заметалась по помещению. — Я и так еле уговорила позволить мне принять участие! Если я завтра не смогу выйти в тот мир...

— А, может, оно и к лучшему? — осторожно предположил Арех. — Тебе, я слышал, там досталось. Поживёшь спокойно...

— И подведу моего Наставника?!

Если бы меня спросили, каким образом моё неучастие не по моей вине способно подвести Наставника Рахефа, я бы не смогла ответить. Но ещё в процессе обучения нам объясняли, как добывать информацию и заручаться помощью аборигенов во время выполнения заданий. Люди, и не только люди, способны проглотить практически любую чушь, если впаривать её уверенно и не давать времени обдумать. На занятиях учителя напирали на особенности восприятия материальных существ, но я давно уже убедилась на опыте — мы, энергетические существа, в этом отношении ничуть не умнее.

— А может... — я бросилась к нему, словно эта мысль только что пришла мне в голову, — мы ещё можем успеть? Сколько времени занимает создание Личины — около цикла? Так, может, если поторопиться — как раз к завтрашнему и закончишь?

— Ну...

— Арех, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Буду должна до конца жизни. Хочешь, образчик любой материи на выбор тебе принесу? Заказывай, я добуду!

Арех колебался, но я продолжала напирать, зная за ним слабость — ему было трудно противостоять настойчивым просьбам. И в конце концов Формировщик сдался.

— Ладно. Завтра к этому времени будет готово. Только ты осторожнее, ладно? Поток — не игрушки.

Я уверила его, что у меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность, и это действительно было так. Но Арех постарался поскорее меня выставить, и я его понимала — излишняя эмоциональность общения его утомляла. Теперь мне оставалось только ждать, борясь с опасением, что в последний момент что-нибудь сорвётся. Кто-нибудь из Наставников заглянет в Центр и поинтересуется, что это Формировщик делает, или он сам окажется достаточно подозрительным, чтобы обратиться в Совет за подтверждением. Но тут уж я никак повлиять не могла. Мне оставалось только молиться и ждать.

Улицы были пусты — гулять под Потоком желающих действительно находилось немного. Хотя Остров находился достаточно далеко от прогнозируемого русла, опасность, пусть и не очень большая, оставалась всегда. Касание даже краешком, единственным ответвлением, могло стоить жизни или формы незадачливому прохожему, а вот дома всё же давали защиту. Не стопроцентную — но большинстве случаев всё обходилось.

И всё же Поток даже на почтительном расстоянии представлял собой феерическое зрелище. Даже странно, что мы, при нашей приверженности к красоте и порождённым ею новым чувствам и впечатлениям, не высыпаем на улицы, чтобы полюбоваться, пусть даже с риском для себя. Смесь звездопада и северного сияния, если пытаться описать его, пользуясь понятиями материального мира. Колышущийся свет, водопады искр, ежесекундная смена форм, и всё это меняет цвета, сверкает и переливается так, что больно смотреть. Так много энергии излучается на меня сейчас, что я при всём желании не смогла бы её поглотить, и она кажется обжигающей, хотя опасность сгореть мне не грозит... по крайней мере, если Поток пройдёт, как предсказано.

Ладно, хватит глазеть. У меня есть дело.

Я со всей возможной скоростью понеслась по улице — красота красотой, а страх перед Потоком впитывается в нас с первым же глотком входящей в наше тело энергии. К счастью, Острова территориально невелики, так что тренировочного Центра я достигла быстро. Главный вход был закрыт, но я быстро обежала здание и просочилась сквозь малозаметное и мало кому известное отверстие в задней стене.

Мастерская Ареха была погружена в полумрак и тишину. Я медленно и осторожно вошла туда, морально готовясь к тому, что ничего там не найду. Но мастер держал своё слово. Посреди помещения стояла ячейка прозрачной капсулы. А в ней...

В ней помещалась Женя Белоусова. Совсем как живая.

Правда, для того, чтобы этой Личиной можно было пользоваться, её надо накачать энергией, чтобы превратить подобие скульптуры в человеческое тело, дышащее, совершающее все те процессы, которым положено происходить в живом человеке. Но это-то как раз не проблема, и Поток в который раз сыграет мне на руку. А вот то, что на Земле сейчас вторая половина декабря, а моё будущее тело одето в то же, в чём была Женя в момент "захвата", когда с неё несколько месяцев назад сняли копию — это было проблемой посерьёзнее. Но, к счастью, вполне решаемой.

Хранилище под зданием Центра тоже оказалось заперто, что стало для меня неприятным сюрпризом. Закрыть внешний вход им мало показалось, перестраховщики! Что ж, как раз на этот случай у меня имеются соответствующие навыки. Правда, предполагалось, что дома я их использовать не буду, но грехом больше, грехом меньше...

С замком пришлось провозиться дольше, чем я рассчитывала, но в конце концов он сдался. Спирально закрученный пандус, напоминающий горку в каком-нибудь аквапарке, свёл меня вниз. Ряды полок, вешалок и коробок тянулись в темноту и казались бесконечными. Одежда и личные вещи — всё то, что приносили на себе вернувшиеся Охотники и Материалисты, складывалось здесь. Я вернулась одной из последних, так что долго искать мне не придётся.

Я пронеслась между двумя длинными стойками, увешанными самыми разнообразными предметами гардероба. Потом свернула направо — склад заполнялся по часовой стрелке. Хранилище было велико, и места в нём хватит ещё не одному поколению выходящих за грань Пустоты. Ну, вот и конец вещам, впереди пока только пустое пространство каменного подземелья. Так, ищем...

Спустя несколько минут я нашла искомое. Свою одежду — правда, на спине куртки красовалась дырочка, но что поделаешь, оставалось уповать, что она маленькая, никто ничего не заметит. Подкладка была испачкана бурыми пятнами, но снаружи, к счастью, чисто. Наручные часы. Ключи. И — я чуть не прослезилась — мой "чижик"! Вот уж не думала, что можно так умилиться пистолету с наполовину опустошённым магазином.

Так, нужно упаковать всё это во что-нибудь. Хорошо, что в Пустоте все предметы практически ничего не весят, иначе мы, энергетические существа, просто не смогли бы ими пользоваться. А также неплохо бы прихватить что-то такое, что позволит, уже будучи в плотном теле, продержаться какое-то время без воздуха, пока я не войду в Портал. И ещё — мне может понадобиться наше оружие.

И тут на меня вдруг словно опрокинули ведро ледяной воды. Пустота Бескрайняя, что я делаю?! Я действительно готова бить по своим? Я сейчас планирую свой прорыв к Порталу так же обстоятельно и бесстрастно, как планировала налёт на дом Бошняка, как другие свои операции там, в других мирах... Но сейчас-то я дома!

Нет, я не возьму нашего оружия. Всё равно у меня не хватит духу пустить его вход. Но чем-то отвлечь внимание охраны вокруг складов, где, по словам Иселя, открыт Портал, нужно. К счастью, в этом Хранилище можно найти почти всё, что угодно. После получаса остервенелых раскопок моей добычей стал старый противогаз с баллоном на слоновьем хоботе, банка чёрного пороха, видимо, прихваченная для опытов, но не пригодившаяся, и свеча. План был авантюрный — но когда это я составляла иные.

Значит, так. Сперва нужно было подготовить Личину — надеть её придётся прямо здесь, в Центре. Благо, тут хватает тренировочных залов, в которых можно дышать. А пока тело напитывается энергией, изготовить подобие бикфордова шнура. Зажечь свечку, отмерить длину, которая прогорит в течении часа, установить всё это внутри освободившейся капсулы из-под Личины, расположив шнур таким образом, чтобы через час он загорелся. Уф.

Когда я наконец заняла своё место в теле и полностью экипировалась, час уже почти прошёл. Не было времени привыкать к Личине заново, и я, чуть пошатываясь, бегом покинула Центр, благо центральная дверь запиралась изнутри на простой засов. К счастью, в противогазе было хоть и душновато, но вполне можно существовать, да и сила тяжести, хоть и минимальная, всё же имелась — достаточная, чтоб не улетать на каждом шаге, если приноровиться. Капсулу я волокла за собой, стараясь не качнуть лишний раз, чтобы не поджечь шнур раньше времени. Воздуха за пределами залов не было, но внутри герметичной капсулы он сохранился, и я рассчитывала, что на несколько минут горения его хватит. Главное — успеть.

Вот они — старые склады, отгороженные от остального Острова невысокой стеной. Охраны снаружи не видно, но я была уверена, что стоит шагнуть под арку отсутствующих ворот, как она появится. Сперва я хотела оставить капсулу у стены, но потом всё же оттащила её подальше и поставила у здания бывшей складской администрации. После там иногда выставляли работы учеников Школы Искусств, но сейчас оно должно пустовать. Оставив капсулу в покое, я бегом, пригибаясь, обежала склады и присела за стеной с другой стороны. За всё это время мне так никто и не встретился, и было бы глупо привлечь к себе внимание и попасться в самый последний момент.

Минуты текли одна за другой. Я поглядывала на наручные часы, продолжавшими невозмутимо отмерять время, словно они и не оказались совсем в ином мире с совсем иными законами. Может, свечка погасла? Может, шнур сместился? Мне понадобилось собрать в кулак всю свою волю и опыт, чтобы не побежать проверять, всё ли в порядке. В конце концов, мне не впервой сидеть в засаде, что это я, словно новичок какой... Но когда наконец шнур догорел до банки с порохом, и та рванула, разнеся капсулу и выбив угол дома, у которого стояла, я подпрыгнула, хотя взрыв для моих человеческих ушей в Пустоте был совершенно бесшумен. Яркая вспышка, и всё.

Но мой расчёт оказался верен — сквозь мутные окошки противогаза я увидела разноцветные вспышки в том месте, где остались осколки капсулы и плавал чёрный дым, не торопясь в Пустоте подниматься вверх. Охрана отвлеклась от охраняемого объекта и отправилась посмотреть, что случилось. Как же мы беспечны здесь, на Островах... Впрочем, чему удивляться, мы не знаем бед друг от друга, если не считать редких преступников. Ни войн, ни диверсий. Я одним движением перемахнула через стену, не обращая внимания на всплеск боли в мышцах, и длинными прыжками понеслась к распахнутым дверям ближайшего склада, похожего на разрубленную поперёк и поставленную на срез половинку дыни. Остальные строения лепились вплотную к нему, и все они должны соединяться проходами, так что Портал я найду рано или поздно. Но долго искать не пришлось — едва влетев внутрь, я увидела знакомую воронку.

Кажется, кто-то всё-таки остался в помещении — кинувшись к Порталу, я заметила мелькнувшую сбоку тень, а, может, мне просто показалось. Так или иначе, остановить меня никто не успел, или не сумел. Я вперёд ногами прыгнула в туманный водоворот, чтобы после короткого полёта вывалиться с другой стороны.

17.

...И покатиться по снегу, лишь тонким слоем покрывавшем груду щебёнки. Уй, мама!..

Но разлёживаться и лелеять свои синяки было некогда. Я вскочила, кривясь, сорвала противогаз и быстро огляделась. Судя по всему, новый Портал открыли на месте снесённого здания. Фундамент, груды обломков, кирпичи и доски какие-то, и всё это огорожено забором. Сам Портал был почти не виден — просто дрожание воздуха, как над костром, если не присматриваться, то и не заметишь. Что из него кто-то выпрыгнет следом за мной, в ближайшее время можно не опасаться — без Личины нашему брату среди такого обилия материи придётся туго.

Так что первым делом — определить, где я нахожусь. По логике вещей должна быть в Москве, или её ближайших окрестностях. Дальше — связаться с Женей. Если она регулярно проверяет почту, это не должно составить трудностей, хотя... Я провела ладонями по карманам куртки. Ай-фона не было, да если бы и был, уже успел бы разрядиться к этому времени. А значит второе дело — это всё-таки добыть денег. Кошелька у меня при себе не было тоже.

Направляясь к выходу из огороженной территории, я задумалась, какова вероятность наткнуться на засаду у своего... то есть, Жениного дома. С одной стороны, если Охотников несколько, то вполне могли выделить человека и для этого. С другой — если у Жени с Максом хватило ума уехать, то наши могли решить на тратить людей и время. Сколько у нас тут может быть Охотников? Пять-шесть, едва ли больше. Хм... Вообще-то, могут и оставить парочку на стрёме. Для поиска троих за глаза хватит.

Деньги, деньги... Вообще-то, технологии под кодовым названием "украсть" и "ограбить" у меня тоже были отработаны, но мне всё же желательно добыть средства побыстрее и потише. Да и не так уж и много мне нужно. Я перелезла через запертые ворота и двинулась по заваленной снежной кашей дороге к видневшимся в отдалении домам. Вот где, скорее всего, никого не будет, так это у папы-маминой работы. На худой конец можно и взаймы попросить, не забыть потом только сказать Жене, у кого и сколько.

Увы, что поделаешь, придётся посидеть у них с Максом на шее. А вот во время предыдущих охот меня такие мелочи не волновали. Я и правда становлюсь совсем как местные.

Дома действительно оказались окраиной Москвы. Сориентировавшись по указателям над развязкой, я добралась до стоявшего неподалёку "Ашана" и села в бесплатный автобус до ближайшего метро. Там пришлось изощриться, чтобы проскочить сквозь турникет, и я даже привлекла внимание засвистевшей дежурной, но отходящий поезд, в который я успела нырнуть в последний момент, избавил меня от опасности разбирательств. От метро до "Инфанты Маргариты" пришлось опять топать пешком, и я успела изрядно проголодаться. И всё равно некоторое время потратила на то, чтобы сделать несколько кругов и убедиться, что слежки за рестораном нет.

Войдя, я первым делом спросила у администратора, на месте ли мама, с облегчением услышала, что нет, и тут же попросила денег, пообещав отдать на днях. Администратор явно удивился, но дал, кивнув в ответ на жалобную просьбу ничего не говорить маме. Вышла я через чёрный ход, по дороге завернув на кухню и тем же жалобным тоном спросив, не найдётся ли чего-нибудь съедобного для проголодавшейся путницы. Хорошо быть дочерью хозяйки ресторана — большая тарелка шашлыка с гарниром была мне выделена совершенно бесплатно. Так что заведение я покинула сытая и довольная.

Вот ведь, раньше я чувствовала себя в своём праве, пользуясь родительскими деньгами и связями. А Жене приходилось таиться и чуть ли не красть и деньги, и документы. А теперь всё наоборот — это я почти крадусь в надежде проскочить мимо хозяев, а вот Жене конспирацией можно больше не заморачиваться.

Что ж, можно сказать, что справедливость восторжествовала.

Следующим пунктом посещения у меня был интернет-клуб. Просто чтобы выйти на Женину почту и оставить там сообщение. Заплатив за полчаса интернета, я нависла над клавиатурой, на мгновение задумалась, после чего настрочила: "Женя, я вернулась. Помнишь наши посиделки на дачной кухне? Песенный привет из Парижа, и не пиши паршивых стихов. Оставь ответ на этой же почте. Эжени".

Теперь оставалось только ждать. Раньше у меня, то есть у Жени, была привычка проверять новые письма примерно раз в сутки. Так что вполне возможно, ответа до завтра я не дождусь. И это время нужно было на что-то убить. Так что оставшиеся минуты оплаченного времени я потратила на поиск развлечений, способных скрасить сегодняшний вечер.

За развлечениями дело не стало, кинотеатры открыты в любое время, но следовало также подумать о ночлеге, и вот с этим пришлось повозиться. Даже в самой паршивой гостинице потребуют паспорт, а значит, придётся напрашиваться к знакомым. Перебрав несколько кандидатур, я всё же остановилась на Мэл. Правда, была опасность, что она уже уехала на гастроли куда-нибудь: обычный артистический праздничный чёс. Но всё же с ней договориться будет удобнее всего. Но чёрт, как же неудобно не иметь телефона! Ведь теперь даже найти телефонную будку — и то проблема. Но я справилась.

Мелюзина, вопреки опасениям, ответила сразу же. И первым, о чём она меня спросила, было:

— А чего звонишь не со своего номера?

Я со вздохом принялась врать, что поссорилась с Максом, забыла трубку у него, домой возвращаться с объясняться с родителями не тянет...

— То есть, у меня отсидеться хочешь? — тут же уточнила понятливая подруга.

— Ну да.

— Хм. Ну ладно, приезжай.

Как оказалось, отъезд Мэл действительно планировала, но через несколько дней, и к Новому Году собиралась вернуться. Она удивлённо оглядела мой наряд, и я тут же вдохновенно сообщила, что мы с Максом участвовали в игре-квесте — ну, той, где нужно, пользуясь подсказками, рыскать по городу в поисках какого-нибудь приза.

— Не замечала за ним склонности к подобным играм, — удивилась она.

— Да ты же вообще его плохо знаешь.

— А, ну да...

Женя ответила в тот же вечер. Почту с компа Мэл я проверила скорее для очистки совести, но там меня уже ждало письмо. Женя спрашивала, что со мной случилось, и писала, что Макс отнёсся к моему сообщению довольно скептически и советует ничего не предпринимать. Я ответила, что теперь знаю, откуда берутся двойники, а Максу попросила передать: как долго он намерен прятаться, ничего не предпринимая? Письма, должно быть, ждали, потому что ответ пришёл немедленно. Судя по лаконичной манере изложения, его написал Макс — всё письмо состояло из одной фразы "Что ты предлагаешь?"

"Найти Бошняка, — ответила я. — Это реально. Теперь я знаю несколько больше, чем раньше, и, поверьте, всё завязано на него. Он втравил нас в эти неприятности, он же способен из них вытащить. Остальное при встрече".

Пауза, примерно на полчаса. Я представила, как они оживлённо обсуждают сказанное между собой.

"Где ты находишься?"

"В Москве, в гостях у Мэл".

"Завтра утром я тебя заберу. В 9.00 у подъезда".

"Ты тоже в Москве?"

"Я — да. Женя — нет".

"Договорились", — написала я. Занятная штука — интернет, можно общаться он-лайн, будучи в трёх разных местах.

— С кем переписываешься? — спросила Мэл, входя в комнату с двумя кружками чая в руках.

— С Максом, — честно сказала я, беря одну из кружек. — Спасибо.

— Просит прощения, я надеюсь?

— А может, это я должна прощения просить?

— Ты? Ну-ну, — фыркнула она. — За такие деньги, как у тебя, мог бы и потерпеть.

Я промолчала, хотя для этого потребовалось некоторое усилие. Её предвзятое отношение к Максу меня и раньше раздражало.

Макс, как всегда, был пунктуален. Я проспала дольше, чем думала, и едва вышла на кухню, как Мэл с усмешкой кивнула в окно:

— А твой уже тут.

— Ой, — сказала я. — Надо мне побыстрее.

— Да не торопись, позавтракай, никуда он не денется. Хочешь, спущусь и скажу ему, что ты задерживаешься?

— Да не надо... — запротестовала я, но она уже скрылась в прихожей. Представив, что именно она может сказать Максу, я быстро сунула плюшку в зубы и кинулась одеваться в армейском темпе.

Натягивала куртку и наворачивала шарф, конец которого маскировал дырку на спине, я уже на лестнице. Представив, как я буду выглядеть, выскочив к Максу с булкой в зубах, я остановилась на предпоследней площадке, пытаясь перевести дух и дожевать то, что было во рту. Сердце колотилось так, словно я пробежала десяток километров. Сунув остаток плюшки в карман, я вытерла вспотевшие ладони об одежду и натянула перчатки. Иногда проще убить десяток врагов, чем встретиться с одним мужчиной.

Медленно, словно преодолевая встречное течение, я спустилась по ступенькам последнего пролёта, вышла в подъезд и толкнула входную дверь.

— ...А это, чёрт возьми, тебя не касается! — донёсся до меня резкий голос Макса. Так, приехали. Мне нужно было думать не то том, как встретит меня почти жених, а о том, как разрулить встречу между ним и лучшей подругой. Которая, то есть встреча, предсказуемо переросла в ссору.

— Да неужели? А, по-моему, очень даже касается! — Мелюзина тоже почти кричала. — Ты сбегаешь, как только запахло деньгами...

— Не говори того, чего не знаешь!

— Чего я не знаю?! Что тебе предложили хлебную должность и хорошее наследство? Да без этого ты на Женьку и не взглянул бы! Ну, конечно, фирма Белоусовых — это тебе не поиск квартиры и не рекомендации нужным людям, это что-то повесомее!

— Я тебе что-то должен? Тогда выставляй счёт, оплачу всё до копейки! — никогда ещё я не видела Макса таким злым. — Но не припомню, чтобы я обещал тебе любовь до гроба! Да ты и сама о ней не говорила.

— Знаешь, Макс, я всё понимаю. И я бы не стала тебя винить, если бы просто завяли помидоры. Но ты отшвырнул меня, а теперь морочишь голову моей подруге, а всё из-за...

Она осеклась, видимо, заметив, что взгляд Макса направлен мимо неё, и обернулась. Я молча смотрела на них обоих. Мэл открыла рот, но так ничего и не сказала. Вместо этого она кинулась к двери подъезда. Я сделала шаг в сторону, пропуская её, и когда дверь захлопнулась, некоторое время смотрела на пятнышки, выступавшие из-под облупившейся краски на металлической створке. Вот тебе и "плохо знаешь". Вот тебе и "не люблю шкурников..."

Взяв себя в руки, я перевела взгляд на Макса. Он стоял нахохлившись, словно даже сгорбившись, и поднятый воротник усугублял впечатление.

— Ну, садись, — прервал он затянувшееся молчание, кивнув на машину. Это снова был БМВ, но на этот раз синего цвета.

Я открыла дверцу и влезла на переднее сиденье. Макс обошёл автомобиль и сел рядом.

— И как давно вы знакомы? — спросила я, когда мы отъехали от дома.

— С моего приезда в Москву. Её отец — друг моего отца, я останавливался у них, когда только-только приехал. Ненадолго...

— И она помогала тебе искать жильё и давала рекомендации?

— Ну да, — неохотно признал Макс. — Но это было ещё до того, как у нас с ней... завертелось. Собственно, потому и завертелось, что мы тогда много времени проводили вместе, разъезжая по адресам... Ну а потом как завертелось, так и отвертелось. И вовсе это не из-за Андрея Ильича, что бы там она не говорила.

Он помолчал, потом покосился на меня:

— Можно тебя попросить? Не говори Жене.

Меня словно окатило холодной водой. Я и сама не заметила, что на какой-то миг снова стала Женей Белоусовой. Но теперь Макс одной фразой спустил меня с небес на землю, напомнив — я не она. И все эти почти семейные разборки не имеют ко мне никакого отношения.

— Ладно, не скажу, — со вздохом пообещала я. — Можно взять твой телефон?

Он молча протянул мне смартфон. Номера Мэл в нём не оказалось, и я набрала его по памяти. А ведь она — настоящая Подруга, если подумать. Да, катила бочку на изменщика, а кто бы на её месте не...? Зато к счастливой сопернице не было ни малейшей враждебности, а ведь девять из десяти на её месте обвинили бы Женю во всех смертных грехах.

— Да? — сказал в трубке безрадостный голос Мелюзины.

— Это я.

— А... — произнесла она и замолчала.

— Я просто хотела тебе сказать... Давай забудем всё это. Я ничего не слышала. Давай сделаем вид, будто ничего и не было.

— Давай, — с явным облегчением сказала она. Помедлила и добавила: — Он оправдался, да?

— Да. Мы поговорили... В общем, я не хочу ссориться ни с кем из вас. Так что всё вычёркиваем, о'кей?

— О'кей.

— Спасибо, — явно с некоторым усилием произнёс Макс, когда я вернула ему смартфон.

— Не за что. Так куда мы едем — к тебе, или к Жене?

— К Жене, — он покосился на меня. — Так, говоришь, знаешь, откуда берутся двойники?

— Знаю. Только, с твоего позволения, давай подробный рассказ отложим до приезда, чтобы два раза не повторять. Если совсем коротко — они приходят из другого мира. Помнишь, Бошняк что-то в этом роде говорил?

— Помню. Так значит, ты из другого мира? — Макс напряжённо посмотрел на меня. — Или всё-таки... она?

— Я.

— А-а, — он с облегчением кивнул. И это облегчение больно кольнуло меня. Я заставила себя улыбнуться:

— Так что можешь продолжать меня звать Эжени. Мне нравится это имя. А наши имена на вашем языке непроизносимы.

— Угу, — Макс смотрел вперёд, сквозь лобовое стекло, но выглядел куда более расслабленным, чем раньше. Видимо, мои слова разрешили главную мучившую его загадку, а всё остальное казалось не таким страшным.

Ехать пришлось несколько часов — Женя с Максом благоразумно укатили в один из городков Подмосковья. По дороге мы остановились перекусить, попутно Макс рассказал мне, что в город вернулся, чтобы уладить кой-какие рабочие дела, привезти Жене вещи, а заодно рассказать Белоусовым о помолвке с их дочерью и о том, что они решили зимние праздники провести вместе подальше от Москвы. Папа с мамой очень обрадовались, и Андрей Ильич дал Максу отпуск. Я снова натянуто улыбнулась и поздравила с будущим браком.

Гостиница, где они остановились, оказалась небольшой, но милой — похоже, построена была недавно. Женя, видимо, высматривала нас из окна — когда мы вошли в холл, она выбежала нам навстречу и бросилась мне на шею. Я даже несколько смутилась от столь бурной встречи, но и обрадовалась. Мы быстро решили, что пообедаем втроём в ресторане при гостинице, там-то я всё и расскажу. А пока приведу себя в порядок и переоденусь в одно из Жениных платьев.

— Снять тебе отдельную комнату?

— Подумаем об это после обеда, когда наметим план действий, — предложила я, и они согласно кивнули.

Выйдя из душа, я увидела Женю, пристально изучающую дырку на спине куртки. С таким вниманием, словно она собиралась её чинить и теперь прикидывала фронт работ. Потом оглянулась на меня и посмотрела как-то виновато.

— Это тот... парень, которого мы в живых оставили, — объяснила она. — Он таки дотянулся до автомата и пальнул в тебя. Я недоглядела... Дострелила его, но было поздно.

— А-а, — сказала я. — Да ладно, всё равно мне особого вреда не было.

— Макс сказал, что ты из иного мира?

— Ага. А ещё он сказал, что вас можно поздравить с будущей свадьбой.

— Ну да.

— Предложил ещё до того, как доподлинно узнал, кто из нас кто?

— Ну... Он, наверное, меня действительно любит.

— Наверное? Хм. А ты его?

— Не знаю, — вздохнула Женя. — Люблю, наверное. На свой лад. Дружба с мужем это тоже неплохо, верно?

— Верно, — я тоже вздохнула. Вот почему так получается? Почему Макс не смог полюбить меня, которая любит его? Или на худой конец, почему Женя не смогла полюбить его в ответ, ведь лучше него человека поискать — не найти? Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает...

Обед, запитый неплохим вином, всё же немного поднял мне настроение. Чувство сытости всегда приносит тепло и удовлетворение, неважно, получено ли удовольствие от съедения отбивной с гарниром, или от впитанной в себя энергии, что свободно течёт над Островом.

— Ну-с, — сказал Макс, когда с основным блюдом было покончено, — мы ждём обещанного рассказа. Откуда берутся двойники, что им от нас надо, что это за другой мир, и какое ко всему этому отношение имеет Бошняк.

Женя энергично закивала, её глаза светились любопытством. Я глубоко вздохнула, глотнула ещё вина для придания ясности мыслям, и принялась рассказывать.

18.

Когда-то давным-давно наши предки жили в мире, подобным земному. Твердь под ногами, атмосфера, растительный и животный мир... Цивилизация, по-видимому, процветала, наука и техника двигались вперёд, и в один прекрасный день их учёные сумели выйти за пределы привычного им мира. Не в космос, как земляне (хотя, может, в космос они тоже летали, кто теперь вспомнит, как было дело...) — просто однажды они сумели открыть дверь в Пустоту.

— А чем Пустота отличается от космоса? — тут же уточнил обстоятельный Макс.

— Ну, хотя бы тем, что в Пустоте нет ни звёзд, ни планет. Зато много энергии, куда больше, чем в космическом пространстве вдали от звёзд, а материя нередко никак не оформлена, это просто рыхлое нечто, сгустки атомов и частиц, которым можно придать любую форму. А самое главное, Пустота — это иное измерение, в то время как космос — вполне себе часть вашей реальности. Ну, это я тебе с дилетантской точки зрения отвечаю, учёные сказали бы больше.

Конечно, жители того мира стали изучать Пустоту, и устраивать туда экспедиции. Сперва, вероятно, они выходили в Пустоту, как люди в безвоздушное пространство, в скафандрах и наглухо закрытых станциях. Но потом... О том, что случилось потом, увы, остались лишь противоречивые легенды. По одной из них, несколько человек случайно попали в Поток — а Потоки, кроме разрушения, иногда действуют и созидающе, жаль только, что и то, и другое уж очень непредсказуемо. По другой — велись сознательные эксперименты, и в Поток отправились добровольцы. По третьей — Поток вообще был не при чём. О том, когда всё случилось — на стадии изучения Пустоты или уже после Великого Переселения — легенды тоже расходятся. Так или иначе, но оказалось, что быть существами из плоти и крови — отнюдь не единственная возможная форма существования. И энергетические сущности вполне способны достаточно комфортно обитать в Пустоте. Воздух им не нужен, пищи-энергии в достатке. Правда, всё же желательно иметь какую-то опору, места для жизни, состоящие из материи, чтобы не разлетаться бесконтрольно в разные стороны, но эта проблема вполне решаема — либо доставками из материального мира, либо путём работы с материей на месте.

А потом получилось так, что мир, родина наших предков, накрылся медным тазом. Из-за чего — тоже уже доподлинно никто не знает, слишком много времени прошло, и слишком мало знаний с тех пор сохранилось. Факт, что жить в нём стало невозможно. И случилось Великое Переселение, хотя Великим оно именуется скорее потому, что дало начало новой цивилизации, чем из-за большого количества переселившихся. Несколько сотен тысяч — явно маловато для высокоразвитой планеты, хотя сколько на ней было жителей до катастрофы, никто также не знает. Переселенцы брали с собой всё, что могли взять, но много так, понятно, не утащишь, да и потом кое-что пострадало, кое-что оказалось утрачено... Нет, нам не пришлось начинать с нуля, но наша наука оказалась отброшена далеко назад, а историческая память стёрлась почти полностью.

Зато одним из следствий утраты стало то, что уцелевшие знания и учёные оказались окружены почти религиозным почитанием. Ну ещё бы, ведь именно от них зависело выживание в новом, оказавшимся не таким уж и дружелюбным мире.

В Пустоте пролетали Потоки, состоявшие из огромного количества перемешанной энергии и материи, они сметали и уничтожали всё на своём пути, а то, чего касались краешком, менялось и искажалось так, что иногда уж лучше бы было уничтожено. Энергии даже без Потоков оказывалось то густо, то пусто, и первое могло быть даже хуже второго, ибо если мы не могли поглотить её или ещё как-то использовать, то избыток мог повредить, как вредит людям избыток тепла — тоже вид энергии, кстати. Материи было мало, и того, что уже плавало в Пустоте, а также того, что роняли из себя Потоки, едва-едва хватило на постройку Островов и обеспечение жизни на них. Но самым страшным испытанием оказались не периодический голод, рано или поздно кончавшийся, не дефицит жизненного пространства и даже не грохочущие Потоки, приближение которых довольно быстро научились предсказывать, а маршруты прохождения вычислять. Самую большую опасность таила в себе сама Пустота.

Сенсорный голод — напасть, известная и существам из плоти и крови. Отрежь человека от звуков, запри в четырёх стенах, лиши возможности получать новые впечатления — и у него начнутся психические сдвиги, галлюцинации, а если это продлится достаточно долго, то можно и с ума сойти. А много ли впечатлений можно получить в Пустоте? В скором времени на переселенцев начала навалиться апатия. Сначала терялся интерес к жизни, потом угасало сознание, а после утраты личности, этого объединяющего центра, и само тело энергетического существа начинало растворяться в Пустоте. С напастью помогали бороться сильные эмоции и новые переживания, но где их взять на всех и в таком количестве?

Однако выход был найден — искусство. Вот что способно раскрасить даже самую серую и бедную на события жизнь. Искусство окружили тем же почтением и уважением, что и науку. К каждому ребёнку тщательно присматривались на предмет обнаружения в нём таланта хоть к чему-нибудь — и если находили, божью искру начинали всячески раздувать и развивать. Делай что угодно, как угодно, воплощай в жизнь самые дикие идеи — только твори! Чего наш мир не знал, так это отверженных художников, непризнанных композиторов, писателей, работавших "в стол". Большинству не нравятся твои творения? Не важно, всегда найдётся хоть кучка тех, кто их оценит. Вкусы у всех разные, даже если чьё-то творчество поддержит всего одного, его существование уже оправдано. Да и, в конце концов, негативные эмоции — тоже эмоции, они всё же лучше, чем ничего. Личности важен весь спектр чувств, я и сама ходила на выставки не нравящихся мне картин и на концерты, на мой слух больше напоминавшие какофонию, относясь к этому как к неприятным, но необходимым процедурам. А уж если удавалось не только раздражиться, но и посмеяться, то поход даже приносил удовольствие.

Если же талантов не находилось, старались привить хотя бы художественный вкус, способность наслаждаться чужими творениями. Именно искусство было нашим насущным хлебом, тем, что помогало выжить моему народу, и даже немногочисленным заключённым обеспечивали необходимый минимум зрелищ, без которого заключение неминуемо превратилось бы в неторопливую казнь.

— Так что же, — медленно произнёс Макс, — на картинки не посмотрел, музычку не послушал — так уже сразу и помер?

— Ну, не сразу, конечно, но в целом да. Кто-то продержится дольше, кто-то сдастся почти сразу, но дольше нескольких лет никто не выдерживает.

— Такая зависимость от каких-то внешних факторов... Мне было бы неуютно так жить.

— А тебя не смущает зависимость от еды и питья?

— Хм-м... — промычал он.

Так или иначе, жизнь в Пустоте в целом наладилась. Наука снова двинулась вперёд, и однажды наши учёные смогли повторить достижение своих предков — открыть Портал из Пустоты в другой мир. И даже не один. Помимо чисто научного интереса, они преследовали цель предельно практическую: восполнить нехватку материи. Натаскать её из другого мира и улучшить наш быт. Но вот подлянка — оказалось, что материальные миры для существ, состоящих главным образом из энергии, слишком... материальны. Существовать в них без какой-то защиты нам было невозможно.

Значит, нужно было найти "скафандры". И их таки нашли — такими подходящими носителями оказывались аборигены. Правда, не всё было так гладко, ибо личность самого аборигена при внедрении в его тело жителя Пустоты никуда не девалась. И чаще всего подавляла "подселенца". Так что приходилось как-то договариваться, что-то обещать за помощь — либо воевать с носителем при малых шансах на благоприятный исход. А что можно предложить тому, с кем есть возможность контактировать лишь на ментальном уровне? Только свои знания и таланты.

На этом месте Макс и Жене переглянулись, но от вопросов воздержались, и я без помех продолжила свой рассказ. Постепенно сложилась целая система взаимовыгодного обмена между нами и жителями некоторых миров. В иных из них вокруг духов из другого мира складывались целые культы — мы давали им знания и вдохновение на творческие свершения, они нам — опять-таки знания и так необходимую нам материю. Но всё равно риск был огромен. Уж очень велик соблазн присвоить чужое вдохновение — себе. Кто из мечтавших о творчестве и славе согласится стать гением на час, а потом вернуться к исходному состоянию? А всего-то и надо, что подавить этот голос в голове, не прийти в назначенный час к Порталу и не дать пришельцу уйти в свой мир. И пользуйся чужим даром в своё удовольствие. Знания, умения и способности у тебя сохранятся и после закрытия прохода.

Правда, не навсегда. Оказалось, что лишившись связи со своим миром, чужаки слабели и через несколько лет умирали. Но кое-кто ухитрялся решить и эту проблему. Портал можно открыть в обе стороны, и, как оказалось, существуют методы вытащить чужое сознание из иного мира, не спрашивая его согласия. Для нас это стало пренеприятным сюрпризом, но поделать было нечего — раз джинн выпущен из бутылки, пришлось искать методы загнать его обратно.

Так и появились Охотники, чей задачей стала охрана тех, кто отправлялся в другой мир и при необходимости — экстренное извлечение их оттуда. Извлечение самым простым способом — убийством носителя. Пока Портал открыт, пока дух связан со своим миром, гибель оболочки для него не смертельна, хотя и неприятна — он просто снова оказывается там, откуда пришёл. А также Охотники стали мстителями, истреблявшими всех, кто так или иначе участвовал в похищении или несоблюдении договора, даже если участник не был носителем. Чтоб другим неповадно было.

Правда, Охотники сталкивались с теми же трудностями, что и все остальные. Не так-то легко найти тех, кто согласен убивать людей, лично ему ничего плохого не сделавших. А всякие маргиналы, распробовав силу и власть над чужими жизнями, которые давали им "подселенцы", не спешили от неё отказываться. Но тут уж ничего поделать было нельзя. В общем, изобретение сперва Големов, а потом Личин стало для нас настоящим спасением. Число Охотников уменьшилось, но совсем они не исчезли. Мало ли что. Всякие неприятности никто не отменял — например, такие, как Бошняк.

Он был учёным, одним из лучших, но заигрался. Сути его экспериментов я не знала, но несколько человек при этом погибли. Его должны были судить, однако он успел первым, создав себе Личину и сбежав в другой мир. На его бегство махнули рукой — всё равно он должен был забыть о себе всё, как только Портал за ним захлопнулся. И правда, довольно долго беглец не подавал признаков жизни. Но через какое-то время жители Пустоты начали исчезать, причём талантливые жители, а значит, особо ценные. И если один-два-три случая ещё можно было списать на случайность, то когда число исчезновений перевалило за дюжину, сомнений уже не осталось. Их воруют целенаправленно, чего не случалось уже очень давно.

Вора стали искать, что оказалось не таким уж лёгким делом, ибо он хорошо маскировался, но в конце концов нашли. Личина для мстителя и избавителя для жертв была "снята" с одной из его клиенток, чтобы Охотник — Охотница — могла подойти к нему беспрепятственно. Вот только всё пошло не так. Как только я отправилась на операцию, Портал самовольно захлопнулся. А дальше случилось стечение обстоятельств, которое никто не мог предугадать. Мы с Женей оказались в одной точке пространства, я, искренне считая себя ею, позвала Макса на помощь, он привёз меня к дому одновременно с Женей-второй, то есть, конечно, с первой... Вот так оно всё и получилось.

Рассказ был окончен, и над столом повисло молчание. Десерт под разговор был уже съеден, и мы потягивали остаток вина из больших бокалов. Потом Макс махнул рукой официанту и заказал ещё одну бутылку. Новости явно требовалось запить.

— Значит, если я правильно понимаю, — медленно произнесла Женя, — во мне и в Максе находятся кто-то из... ваших.

— Ты правильно понимаешь. В тебе сейчас — одна из Охотниц, такая же, как и я. А в Максе — художник.

— И что же нам теперь делать? — беспомощно спросила она.

— Вариантов два. Или мы находим Бошняка и уговариваем или заставляем его проделать обратную операцию. Или вы если не всю оставшуюся жизнь, то несколько ближайших лет живёте под дамокловым мечом, опасаясь, что вас найдут и убьют. И зная, что, оставшись в живых, вы станете причиной смерти двух неплохих, ни в чём не повинных разумных существ. По сути мало чем отличающихся от вас.

Макс, пристально смотревший на меня, отвёл глаза. Женя и так глядела в свой бокал, водя пальцем по его краю и порождая довольно мелодичный звук.

— Да, — я в упор посмотрела на них обоих. — В тебе, Женя, медленно умирает моя подруга. А в тебе, Макс, — талантливый, действительно талантливый живописец, чьи картины могли бы поддержать и не дать скатиться в гибельную апатию многих и многих в моём мире. Ты, конечно, можешь сказать, что у нас и без него полно творцов. И что они, ваши "подселенцы" — не люди. Но подумайте вот ещё о чём. Ваши заёмные таланты и умения — не навсегда. Вспомните Гривичева и Володю Смирнова. Несколько лет — и всё сойдёт на нет. То, чему вы успеете научиться за это время, останется с вами, но вот огонь — погаснет.

— Макс? — Женя посмотрела на жениха.

— А это возможно? Обратная операция? — спросил он.

— Конечно. В прошлые времена, когда люди честно выполняли уговор, они оставались живы и здоровы.

— И тогда...

— Вас оставят в покое. Есть способы точно определить, является ли человек носителем или нет. Носителей убивают безжалостно, но больше никого не трогают. Охотники — не кровавые маньяки.

— Но ты говорила, что убивают всех причастных, независимо, являются ли они носителями, или нет.

— Да, но никогда ещё воровство такого рода не достигало подобных масштабов. Когда планировали операцию и взвешивали эффективность и реальные возможности, было чётко решено, что бывших носителей трогать смысла нет. Тут ещё свою роль играет то, что они и не подозревают об истинном положении дел, так что акция устрашения окажется бессмысленной. Бошняк и его ближайшие помощники приговорены, но рядовых членов его секты скорее всего тоже не тронут, разве что те попадутся под горячую руку. Мы не можем держать Портал открытым вечно, несколько месяцев, самое большее год — и эту операцию всё равно придётся сворачивать. Правда, если Бошняк переживёт этот год, и если хоть один из похищенных не будет возвращён, но останется шанс, что он ещё жив, то в скором времени начнут другую.

— А почему ваши убивают, если есть возможность вытащить "подселенца" мирно? — спросила Женя.

— Да просто потому, что это проще. Уж извините, но наши не станут тратить силы и время на уговоры, которые чаще всего всё равно оказывались бессмысленными. Да, на первое место мы ставим свои интересы.

— А нам ты предлагаешь отнестись к вашим интересам с трепетом, — ядовито заметил Макс.

— Решать тебе, Максим.

Они снова замолчали.

— Предположим, что мы согласились, — снова заговорил Макс. — Как мы будем искать Бошняка?

— У нас есть к нему ниточка — мы знаем, что раньше он жил в Америке, и что у него там остались друзья и покровители. Думаю, именно туда он и сбежал. Рано или поздно другие Охотники это тоже выяснят, то у нас есть фора.

— Ты не рассказала им о наших поисках? — удивилась Женя.

— Нет.

— Почему?

— Потому что... вы мне всё-таки не совсем чужие. И смерти вам я не желаю.

— А что они скажут, когда узнают, что ты утаила важную информацию? — поинтересовался Макс. Я постаралась как можно беспечнее пожать плечами:

— Будут недовольны, конечно. Но важен результат. Как я уже сказала — мои коллеги не маньяки. Если похищенные вернутся мирно, всех всё устроит.

Кажется, Макс хотел спросить что-то ещё, но передумал. И всё же я поторопилась сменить тему:

— Основная проблема сейчас — попасть в Штаты. У меня нет никаких документов, вот в чём беда.

— А ты не можешь войти в этот ваш Портал и выйти в США?

— Увы. Ныне действующий Портал выводит в Москву, и никто ради меня ещё один открывать не станет.

— Я могу сказать, что потеряла паспорт и начать восстановление... — заикнулась было Женя.

— Тогда твой старый паспорт аннулируют, и снова мы окажемся с одним паспортом и одной визой на двоих. Хорошо, хоть виза есть.

Мы все задумались. Первым заговорил Макс:

— В принципе... В принципе, если повезёт, можно пересечь американо-мексиканскую границу, даже не показывая паспорта. Я сам так однажды съездил в Мексику на пару дней, когда гостил у Любы. Туда вообще проехал, даже скорости почти не снижая, а обратно паспорта проверяли выборочно. Возможно, меня приняли за американца, но документов у меня не попросили. У тебя тоже внешность не латинская, в принципе может прокатить.

— Да, но чтоб попасть в Мексику, паспорт всё равно нужен.

— Паспорт можно потом отослать нам по почте. Если заказать курьерскую доставку, то придёт через неделю. Ты прилетишь в Мексику по Жениному паспорту, а потом мы с Женей въедем в Штаты по своим документам. Всё, что тебе будет нужно, это нас дождаться... ну и не попасть ни в какую историю, чтобы тебя не начали проверять.

— А если всё-таки её проверят на въезде? — спросила Женя. — У меня потом не будет неприятностей из-за того, что я въезжаю в США второй раз, не выехав первый?

— Могут быть, — признал Макс.

— Ну, на везение полагаться и в самом деле не следует, — задумчиво произнесла я. — Однако, полагаю, мне вполне по силам перейти мексиканскую границу нелегально.

— Шутишь?

— Нет, вполне серьёзно. Конечно, надо будет хорошо подготовиться и всё обдумать, но нас, Охотников, учат ловить и преследовать в самых разных обстоятельствах.

— Но если тебя поймают, Женя может лишиться визы. Навсегда.

— Риск есть, — согласилась я. — Если не хотите рисковать, можете отправиться на поиски Бошняка вдвоём. Или мы с тобой отправимся, а Женя останется нас ждать.

Макс посмотрел на невесту, и та решительно помотала головой.

— Ладно, — неохотно согласился он. — Ладно... Если не придумаем ничего лучше — воспользуемся этим планом.

Я согласно кивнула, хотя сильно сомневалась, что придумать что-нибудь лучше вообще возможно.

Вскоре Женя вышла в дамскую комнату, и мы с Максом остались за столом вдвоём. Он, не глядя на меня, крутил в руках бокал, я хотела заговорить о чём-нибудь, чтоб прервать эту неловкую паузу, но в голову ничего не шло.

— Теперь я понимаю, почему мне не давался Женин портрет, — вдруг сказал Макс. — Потому что я хотел нарисовать её, а рисовал тебя.

Я моргнула, не сразу собравшись с мыслями.

— Ну, теперь у тебя есть оригинал, — выдала я наконец.

— Да, есть. Так говоришь — пять лет?

— Или около того. А потом... Кому-то повезло — Бошняк обеспечил им вторую порцию, ещё настолько же хватит. А кому-то так и останется только наработанная техника. Ну и наработанная репутация, как Гривичеву.

— И на что, интересно, рассчитывал Бошняк, когда всё это затевал?

Вопрос явно был риторический, но я всё равно ответила:

— А кто его знает. Поймаем — спросим.

Макс усмехнулся и кивнул.

19.

Пересечь мексиканскую границу и в самом деле оказалось на удивление легко. Не пришлось ни лезть через забор, ни устраивать переход через пустыню, к чему я была уже морально готова. Самое простое решение нередко оказывается самым верным. Тело слегка затекло, я сменила позу и поморщилась. Я надолго запомню эту канистру с бензином, упиравшуюся мне в пятую точку. Конечно, путешествие скрючившись в чужом багажнике в течение нескольких часов нельзя было назвать самым приятным воспоминанием в моей жизни. Но где наша не пропадала! Главное — я на этой стороне.

Аэропорт в Канкуне, куда пребывали прямые рейсы из Москвы, я почти не запомнила — после шестнадцатичасового перелёта, всё, чего мне хотелось — это поскорее добраться до гостиницы и вытянуться на кровати. О благословенный интернет, позволяющий распланировать маршрут и заранее заказать номера! Я просто протянула одному из таксистов, что группировались у входа, бумажку с адресом. Утром на ресепшене я попросила у отлично понявшего и на английском работника вызвать такси, чтоб отвезти меня тот же аэропорт — и добро пожаловать на новый перелёт, на этот раз в Сьюдад-Хуарес, к счастью, куда более короткий. Так что вечером у меня даже образовалось свободное время, чтобы поразмять ноги и заодно сходить на разведку к Мосту Америк, посмотреть, как там и что.

Говорят, что снимать границу запрещено. И полицейских машин вокруг хватало. Но мне всё же удалось и в бинокль, и на экранчике довольно мощного фотоаппарата рассмотреть, как происходит досмотр проезжающих на ту сторону автомобилей. Да почти никак он не происходит. Документы проверяли у всех, но за всё время моих наблюдений в багажник заглянули только один раз — у двоих парней-мексиканцев на одной машине. А значит, риск был минимален.

Я откинулась на спинку вагонного кресла и расстегнула молнию ветровки. В поезде было тепло, но на дворе всё-таки зима. Пусть Аризона — это не Россия, однако уже и не Мексика.

Следующим утром после прилёта в Сьюдад-Хуарес я действовала по наработанному как раз для таких случаев алгоритму. Где-нибудь в месте скопления народа, а конкретно, в точке общепита торгового центра, высмотреть англоговорящую компанию. Сесть на хвост, словно невзначай заговорить с кем-нибудь из них. Повыспросить, откуда и когда собираются возвращаться в Штаты. Проследить, где оставили машины. Одна семейная пара с детьми, живущая в Эль-Пасо, что как раз через реку отсюда, показалась мне самой подходящей.

Надеюсь, у них не было неприятностей, если кто-то заметил, как я вылезла из их машины.

За окном темнело. Я откинула голову назад и прикрыла глаза. Надо подремать. Всё равно мне ещё большую часть ночи ехать.

До Беркли, где жила сестра Макса с мужем, проще всего было бы добраться самолётом, но снова связываться с аэропортами я побоялась. Так что, поплутав по однообразным прямым улицам с одноэтажными домами в Эль-Пасо и несколько раз переспросив дорогу, я всё-таки добралась вокзала, и даже вовремя. Без четверти два пополудни поезд отбыл, держа путь в Калифорнию.

Когда приеду в Беркли, всю ту неделю, что понадобится Максу с Женей, чтобы получить по почте женин паспорт, буду отсыпаться. Третий день в пути, в голову словно мыльной воды налили, а уж задницу почти совсем не чувствую, даром, что в основном она утопала в креслах. И шея сейчас отвалится... Я поймала себя на том, что снова бездумно таращусь в окно. Хотя ничего интересного там не было — всё та же полупустыня, плавно переходящая в совсем пустыню и обратно. Даже гор на горизонте уже не видно, то ли потому что кончились, то ли потому что слишком темно. И железнодорожная колея прямая, как палка. Лишь иногда по сторонам мелькают огоньки, намекая, что до цивилизации не так уж и далеко.

Всё-таки надо попытаться заснуть.

Мысли снова вернулись назад, в заснеженное Подмосковье. Интересно, знают ли женины родители, что их дочь вместе с почти зятем рванули встречать Новый Год в Америку? До него осталась всего несколько дней, местное Рождество уже минуло. Откровенно говоря, я была этому только рада. Не будет этой праздничной сутолоки, вернее, будет, но в куда меньших масштабах. Здешний главный праздник уже остался позади.

Зря я тогда полезла к Максу. Мы с ним не слишком хорошо расстались, и винить в этом, кроме себя, было некого. Нужно уже смириться, что раз не любит, значит не любит.

Я зашла к нему перед самым отъездом, когда всё уже было договорено, билеты куплены, номера заказаны. Вошла — и остановилась в изумлении. Оказывается, Макс из своей поездки в Москву привёз не только одежду. Ещё он захватил с собой кисти, краски и холст. И теперь с поставленной на небольшой настольный мольберт картины на меня смотрело лицо.

На первый взгляд — моё. А если приглядеться — то совсем не моё, при всём сходстве чёрт.

Картина была ещё не дописана — фона нет, фигура сидящей женщины набросала лишь в самых общих чертах. Но голова и плечи уже были выписаны во всех подробностях. Женя лукаво улыбалась, наклонив голову к плечу, в её глазах горел тёплый огонёк. Короткие волосы были слегка взлохмачены, и это придавало изображению впечатление естественности и какой-то уютности, что ли. Словно её, проходящую куда-то, только что поймали за руку и усадили позировать, даже не дав причесаться как следует. И от того она выглядела очень милой и по настоящему очаровательной.

Такой портрет мог написать лишь действительно любящий мужчина.

— Вот, — глядя, как я застыла перед картиной, сказал Макс. — Решил всё-таки дописать, пока ещё есть возможность.

Его руки были испачканы в краске, а рядом на столе лежали тюбики, несколько кистей и палитра. Я сглотнула. Это было глупо, нелогично, но в этот момент мне показалось, будто у меня что-то отняли. Ведь Макс начинал рисовать мой портрет! Ну да, он не знал, что его Женя — уже не совсем Женя, но ведь это был мой портрет! И вот теперь он заброшен, так и не законченный, а он рисуёт... её.

Нет, я уже поняла, что свою картину мне получить не суждено. Но не возьмись он писать сейчас, и она бы её не получила! Я не сомневалась, что утратив талант, Макс снова забросит рисование, как когда-то в юности.

— Макс, — сказала я. — Она ведь тебя не любит.

— Что? — он посмотрел на меня затуманенным взглядом. Похоже, успел мысленно перенестись туда, в горние выси, где перед его внутренним взором пылала уже законченная работа.

— Она тебя не любит. Ты это знаешь?

— А ты лезешь не в своё дело. Ты это знаешь?

— Не моё? Ты мне не чужой человек, Макс, и мне не безразлично, что с тобой происходит.

— Ты вообще не человек, если уж на то пошло. Вы лишь крадёте человеческие облики. И ведь женин провал в памяти именно с этим и связан, не так ли?

— Копируем, — спокойно поправила я. — И потерять память о сутках-двух — не самая высокая цена.

— Угу, вот только вы никого не спрашиваете, согласен ли человек платить.

— Не я выбирала, в чём облике мне придти в этот мир. И скажи спасибо, что пришла именно я, кто-то другой просто пристрелил бы вас обоих.

— Спасибо, — Макс слегка поклонился. — За это я тебе действительно благодарен. Но моя личная жизнь тебя ни в коей мере не касается.

— И ты согласен создавать семью, зная, что с тобой живут лишь потому, что ты удобен?

— Напомни-ка мне, когда это я давал тебе право требовать у меня отчёта?

Я сжала кулаки. Да, никогда не давал. Тут возразить было нечего.

— Что ж, желаю счастья в семейной жизни, — со всем доступным мне сарказмом произнесла я и вышла.

Спустя полчаса такси увезло меня в аэропорт. Макс проводить меня не вышел.

Интересно, что он сейчас делает? Сейчас здесь ночь, значит там, на другом конце Земли — день. Возможно, как раз рисует. Стоит перед своим мольбертом, сосредоточенно щурясь, и время от времени чуть касается кистью полотна, чтобы добавить очередной малозаметный, но такой важный штрих. И он нарисует этот портрет, можно не сомневаться, и тот станет настоящим шедевром.

Мне вдруг ясно представилась эта картина, вплоть до мелочей, до случайного мазка краски у Макса на щеке, словно я действительно перенеслась сейчас туда, в ту гостиницу, названия которой я не запомнила. И так, держа перед мысленным взором образ Макса, я наконец задремала, уткнувшись лбом в холодное стекло, под негромкий перестук колёс.

Примерно в полшестого утра я, отчаянно зевая, вылезла на вокзале Юнион-стейшн в Лос-Анджелесе. Было темно и холодно, так что я порадовалась, что заблаговременно натянула под куртку свитер. От вокзала до автобусной станции было идти всего ничего, и я без труда прошагала это расстояние, ориентируясь по карте в смартфоне. Прогулка разогнала сон, и к кассе я подошла уже вполне бодрая и голодная. Увы, ещё ничего не работало, и мне пришлось довольствоваться пакетиком чипсов и "Марсом" из одного автомата и стаканчиком кофе из другого. А потом ещё около часа болтаться по окрестностям в ожидании своего автобуса. Можно было, конечно, вернуться в зал ожидания, но мне хотелось максимально размяться перед новым несколькочасовым перегоном.

Но кажется, Лос-Анджелес — красивый город. Я даже пожалела, что вряд ли попаду сюда ещё когда-нибудь.

Тем не менее холод мне успел несколько надоесть, так что я охотно погрузилась в автобус, и вскоре он уже катил по оживающим после ночного сна улицам. Миновал мост над удивившим меня совершенно сухим бетонным руслом — по карте, это должна была быть река Лос-Анджелес — и бодро двинулся дальше между заборов и линий электропередач. В конце концов неширокие улицы вывели его на многорядное шоссе, и автобус на приличной скорости поехал по нему на северо-запад.

Постепенно светлело. Пейзаж за окном ничем не отличался от техасского или аризонского — всё та же серо-коричневая земля с пучками жухлой травы, разве что похолмистее. Потом холмы уступили место невысоким, но вполне себе горам, однако скоро они закончились, исчезнув даже с горизонта, и мы вновь покатили по плоской как стол земле. Земля была расчерчена полями, виноградниками и порой — рядами каких-то низкорослых, похожих на кусты, деревьев, которых я не опознала. Оливы, что ли? Но всё равно вид был здорово унылый, не смотря на совершенно ясное небо над головой. Обычные высокие деревья и иногда пальмы росли только в местах, носивших следы человеческого присутствия — у придорожных строений и мостов, где шоссе пересекали другие дороги. Судя по карте, по сторонам то и дело должны были встречаться пруды, но с дороги я ни одного не разглядела. Так что когда мы однажды пересекли реку, я обрадовалась ей, как родной. Водичка! Настоящая!

Ещё парочка речек встретилась нам дальше к северу, тогда же вернулись холмы, а потом, когда мы проехали через череду городов, в их окрестностях появилась и зелень. Поездка кончилась вскоре после полудня. Ещё одна прогулка пешком, поездка в местном городском автобусе — и я наконец добралась до отеля, получив возможность рухнуть на постель, о чём мечтала последние двое суток.

Однако уже на следующий день я начала скучать и задумалась о том, что нет смысла сидеть без дела всё то время, что Максу с Женей понадобиться, чтобы прилететь.

Отель, где я остановилась, находился на улице с символичным названием Юнивёрсити-авеню. Несмотря на то, что он оценивался в две звезды — если уж пользуешься чужими деньгами, лучше не обременять их владельцев сверх необходимого, — по российским, да и по европейским меркам, он тянул на три, а то и все четыре. Номера в двухэтажном здании выходили в прямоугольный двор — либо прямо на асфальт, либо на балкон. Просторные комнаты со всеми удобствами, телевизором и мягким матрасом на двуспальной кровати, включённый завтрак и ежедневная уборка. Разве что бара не было. На ресепшене и в комнате, где подавали завтрак, висели ещё не убранные рождественские гирлянды и венки. В первый же день, поскольку я не сообразила вывесить запрещающий знак, смуглая уборщица заглянула в мою комнату утром, как раз когда я, выйдя из душа, стояла совершенно голая, собираясь одеваться. Я по-русски взвизгнула "Не входите!", горничная тут же захлопнула дверь, а после, когда я вышла, догнала меня во дворе и на ломанном английском попросила прощения, тыча пальцем в расписание уборок: дескать, она не по прихоти вломилась в мой номер, а исключительно во исполнение служебных обязанностей. Я, разумеется, с готовностью её простила, улыбками и жестами дав понять, что никаких претензий не имею. Тем не менее отныне мою комнату убирали исключительно во второй половине дня.

Проблему с прочим обедами и ужинами решить было легче лёгкого — чего-чего, а точек общепита в любом американском городе хватает, и ближайшая была на углу. Не сказать, чтобы я любила традиционную американскую кухню, но чтобы набить живот, и она сгодится. На другом углу был бар. Не то, чтобы я жить не могла без пропущенного стаканчика, но всё же как-нибудь скоротать в нём вечерок можно.

Однако же нельзя всё время только гулять да шляться по барам! Да, я обещала сидеть тихо, и сама понимала необходимость не привлекать к себе внимания, но "сидеть тихо" и "бездельничать" — вещи разные, верно? Да и неплохо был бы предъявить компаньонам, когда они появятся, какой-нибудь конкретный результат, не заставляя Макса сидеть и ждать, пока мы с Женей начнём с нуля.

А потому я заперлась в номере и целый день шерстила всё, что могла найти про известных мне сотрудников университета, с которым Бошняк точно пересекался. В том числе и про Любовь Брайс, в девичестве — Меркушеву. Саму её с мужем мы решили не тревожить: мало ли, ещё распустят язык, можно и спугнуть добычу. Но вдруг Пётр Викторович выйдет с ней на контакт, мелькнёт на какой-нибудь фотографии, напишет что-нибудь в социальной сети.

Однако и день, и другой поисков ничего не дал. Глухо! Либо его тут нет, либо затаился, что для него было более чем разумно. И если он всё же здесь...

Я отбросила пока бесполезный смартфон, мягко шлёпнувшийся на подушку в изголовье кровати рядом со мной, и задумалась, глядя в потолок. Если Бошняк здесь, то по старому адресу, где он жил ещё как Шишкофф, его искать бесполезно. Он купил или снял новое жильё и, раз он уж он прячется, то сделать это ему нужно было под другим именем. Но в Америке найти себе пристанище, если это не гостиница, не так-то просто. Нужно удостоверение личности, номер социального страхования и хорошая кредитная история, либо поручитель с таковой. Конечно, при должной ловкости все эти ограничения можно обойти, если снять квартиру или комнату у частника и не нарваться при этом на развод. Но наш Пётр Викторович — человек немолодой и, что немаловажно, уже привыкший к большим деньгам и комфорту. И если я хоть немножко разбираюсь в его характере — такой не станет тесниться в комнатке на окраине, как какой-нибудь мигрант, разве что речь пойдёт о совсем уже крайних обстоятельствах. Пути отступления он продумал уже давно, значит и о достойном его жилье позаботился. Или о жилье для него позаботился кто-то другой.

Ну-ка, ну-ка, как там поживает известный филантроп мистер Пейдж?

Судя по всему, неплохо он поживал. Я полюбовалась на несколько новых фото Джона Пейджа — на яхте, в зале с колоннами, на пробежке в парке. Прочитала заметку об его участии в благотворительном вечере. В костюме с галстуком он выглядел весьма представительно, но явно предпочитал менее формальный стиль.

Выяснить, где он живёт, оказалось сложнее, но всё же небезнадёжно. Для этого пришлось проломать себе над экраном глаза ещё часть следующего дня, но наконец я наткнулась на упоминание о некоем мероприятии, которое мистер Пейдж проводил у себя дома. В городе Сан-Франциско, на Авила-стрит. В двух шагах, можно сказать.

Местный автобус пронес меня по зелёным улицам — точнее, конечно, они были бы зелёными, будь сейчас более подходящее время года. А ведь сегодня первое января, вдруг вспомнила я, календарь завершил очередной оборот. Но я никак не отпраздновала это событие. Женя с Максом, наверное, пили шампанское, запершись в номере, а может, пошли в шумный клуб... Но как бы они ни праздновали, ночь они, безусловно, закончили одним... Перед мысленным взором вопреки моей воли замелькали пикантные картинки, я так погрузилась в них, что едва не пропустила свою остановку.

Прямая линия метро провезла меня под заливом. Эскалатор со станции поднял прямо на мощёную плиткой площадку между домами. Вокруг ограждавшего вход в метро весёленького разноцветного заборчика кучковались люди, седобородый дядя играл на аккордеоне. Я, проходя мимо, бросила в чехол перед ним немного оставшейся у меня мелочи, и он с достоинством поклонился. За то время, что я провела под землёй, прошёл дождь, и небо над головой всё ещё было скрыто серыми тучами, отражавшимися в таких же серых лужах. Не дать ни взять наш сентябрь. Наш... Я сунула руки в карманы. Если подумать, Сан-Франциско должен быть мне так же чужд, как и Москва, но всё равно я невольно всё сравниваю с Жениной родиной. А ведь это был не первый мой визит в этот мир. Но всё, что было до него, как-то уже стёрлось. И мне не хотелось возвращаться в мой настоящий дом — сейчас я поняла это со всей отчётливостью.

Видимо, стоит уже смириться с мыслью, что я — паршивая отщепенка.

Новый автобус, длинная прямая улица то в гору, то под гору, частные красивые дома в три этажа сменились внушительными высотными зданиями. Потом небольшими, но изысканными особняками. Замелькали витрины бутиков и вывески баров фешенебельной Марины. И вот я вылезла из автобуса и пошла пешком.

Авила-стрит оказалась маленькой улочкой, выходившей прямо к набережной. Дом мистера Пейджа стоял в самом конце, одним кремовым боком глядя на газон, отделявший бульвар Марина от залива. Вход располагался со стороны улицы, к высокому крыльцу вели ступеньки за калиткой в узорчатой решётке. Двери в гараж располагались отдельно. В небольшом садике между крыльями дома торчал флагшток с полосатым полотнищем на вершине.

Итак, дом покровителя Бошняка-Шишкоффа я нашла. Что дальше?

Я неторопливо обошла квартал по периметру, убедившись, что все дома и окружающие их небольшие участки плотно прилегают друг к другу, и без нарушения границ частной собственности к жилищу никак не подойдёшь. А учитывая, насколько состоятельные люди тут живут, наверняка и сигнализация имеется. Всё тем же прогулочным шагом я вышла на бульвар, обошла газон и поглядела на водную гладь. Слева, не так уж и далеко, просматривались знаменитые Золотые Ворота, но над морем висела серая дымка, и мост тонул в ней, сливаясь с горизонтом. Я прислонилась к балюстраде и окинула взглядом ряд выстроившихся передо мной вилл.

Входная дверь дома Пейджа отсюда ещё просматривалась, а вот гараж — уже нет. Чтобы видеть их оба, нужно быть на самой Авила-стрит, но как и где устроить наблюдательный пункт? В соседний дом не влезешь, а места для парковки на улице нет. Скорее всего, если не сам миллионер, то его респектабельные соседи, увидев, что незнакомый автомобиль стоит и стоит прямо под окнами, вызовут полицию — просто на всякий случай. Да и незнакомый человек, торчащий на этой сонной улочке, неизбежно привлечёт к себе внимание. Это вам не центр Москвы, где никому ни до кого нет дела. Состоятельные американцы хотят был уверенными, что их покой никто не потревожит. Даже со стороны бульвара не пристроишься — разве что на одной из покачивающихся за балюстрадой яхт.

Я вздохнула. Даже не в трудностях наблюдения, вполне преодолимых, было дело. А в катастрофической нехватке времени. Не будь у меня конкурентов, я могла бы спокойно следить, потихоньку выявлять все ниточки, проверять все контакты мистера Пейджа — и в конце концов нашла бы искомое. Но конкуренты у меня были — и не слабее меня самой. Соревнование, кто у кого перехватит добычу, было в самом разгаре, и для Макса с Женей оно в любой момент могло обернуться гонкой со смертью. Вопрос был лишь в том, как быстро другие Охотники выявят "американский след". Вполне возможно, что они уже летят сюда, чтобы в свою очередь поинтересоваться самочувствием Джона Пейджа. А может, уже прилетели.

Надо как-то форсировать события — но как?

Может, устроить провокацию?

Через полчаса план был готов. Не самый лучший, прямо скажем, но простой — и я ничего не теряла в случае неудачи. Если не выйдет, пойдём долгим проверенным путём, ничего не поделаешь.

Почтальон зимой приезжает ещё в темноте, так что я чуть не пропустила машину почты. Но всё же сумела зафиксировать, как он опускает в ящик целую кипу конвертов. Как бы мой в них не затерялся, тем более что лежит он на самом дне. Простой конверт, с адресом и маркой, всё как положено, но я не стала посылать его по почте, а бросила в ящик собственноручно за полчаса до приезда почтальона. Внутри конверта лежал лист бумаги с одной-единственной, карандашом нацарапанной фразой, навеянной небезызвестным фильмом ужасов:

"Я знаю, что вы его прячете".

Больше ничего. Никаких указаний, кого "его" и кто именно прячет, так что в случае чего всегда можно сказать, что это, мол, была неудачная шутка. Но если мои подозрения верны, то мистер Пейдж поймёт, что я имею в виду, и если мне повезёт, то задёргается.

Часа через два начало светлеть. Пока была темнота и сумерки, я просто прогуливалась по кварталу и окрестностям, время от времени отпивая кофе из взятого с собой термоса. Едва ли сейчас кто-то из обитателей этих роскошных домов сидит у окон, высматривая прохожих. Когда же наконец рассвело, настала пора заняться маскировкой. Предыдущий день был потрачен на походы по магазинам, и не зря. Правда, и выданная мне карточка оказалась изрядно опустошена, но, надеюсь, Женя мне это простит.

На углу улицы и бульвара встал мольберт. Я не зря некоторое время была подругой художника — кой-какие знания, слушая увлечённые рассказы Макса, я всё-таки почерпнула. Бумага, краски, кисточки, палитра, набор угля для рисования... Хочется надеяться, что художницу, решившую заняться живописью прямо на улице, не шуганут. Или хотя бы шуганут не сразу. К дому я сидела боком, решив сделать вид, будто рисую пейзаж с мачтами яхт. На моё счастье, сегодня по большей части светило солнце. И, хотя в рисовании я ноль без палочки, следующие несколько часов я честно малевала то углём, то красками на листах бумаги то, что видела перед собой. Во всяком случае, пыталась. Что сказал бы о моих потугах Макс, и думать не хотелось.

Немногочисленные прохожие обходили меня, то равнодушно, то поглядывая с любопытством. Но погнать так никто и не погнал. Только однажды, когда я сделала перерыв, чтобы перекусить чем бог послал, то есть прихваченными бутербродами, какая-то пожилая мадам очень доброжелательно посоветовала мне пройти к западу, где открывается потрясающий вид на мост. Я с улыбкой поблагодарила, и объяснила, что мост я уже рисовала, а сейчас хочу сделать серию рисунков разных видов Сан-Франциско при разной погоде. Она понимающе покивала, и мы ещё некоторое время поболтали о том, какой красивый это город и что ещё в нём можно нарисовать, чтобы в полной мере передать его красоту.

Дом особых признаков жизни не проявлял. Часов в девять утра из гаража выехала машина, чтобы вернуться примерно к полудню. К окнам никто не подходил, во всяком случае к тем, что были мне видны. Посетители тоже внутрь не рвались. Что ж, даже если моя провокация и сработала, то с телефоном и интернетом хозяин может развить бурную деятельность и сидя в одной комнате. Я ведь и затеяла всё это чтобы не сидеть совсем уж без дела. Как раз сейчас Пейдж может беседовать с Бошняком, но, не имея специальной аппаратуры, я никогда об этом не узнаю.

Посетитель появился уже во второй половине дня, когда я решила, что, пожалуй, пора сворачиваться. Иначе моё упорное сидение в одном месте может начать выглядеть подозрительно. Я как раз упаковывала своё снаряжение, когда у дома затормозила машина. В гараж не въехала, а остановилась у крыльца. Из машины вышел пожилой мужчина, примерно ровесник Пейджа по виду, легко взбежал по ступенькам и толкнул незапертую калитку. Дверь ему открыли изнутри, сразу же, как он подошёл, и гость скрылся в доме. Я наклонилась к стоявшей на асфальте сумке, искоса разглядывая оставленный автомобиль. Синий "Бугатти", такой не каждый может себе позволить. Это не рассыльный какой-нибудь, это именно что гость. А раз не пустили в гараж, значит, приехал ненадолго. Я вытащила смартфон и, почти не скрываясь, сфотографировала номер. А когда минут через десять мужчина вышел из дома, я, сделав вид, что вожусь с заклинившим складным механизмом ножек мольберта, сфотографировала и его тоже.

Оттащив сумки в гостиницу, я переоделась, сменив куртку и шапку, и вернулась на бульвар Марина, снова начав прохаживаться туда-сюда. Сделала несколько кругов по набережной и ближайшим улицам, поужинала в кафе и снова прогуляла до темноты. Около девяти часов вечера я вернулась к дому и, в последний раз пройдя мимо, вытащила камеру, которую ещё рано утром спрятала в ветках живой изгороди дома напротив особняка Пейджа. Она была не такой уж маленькой, и я всё боялась, что её кто-нибудь заметит, потому и слонялась вокруг, время от времени, проверяя, на месте ли она. Но камера спокойно дождалась вечера, и теперь я поехала разбираться, что она там наснимала.

Как оказалось — ничего интересного. Просмотрев на перемотке кадры, запечатлевшие вид на крыльцо и немного хуже — на гараж, я убедилась, что никаких иных гостей, кроме того, что я и сама видела, в дом не заходило, и сам хозяин дома тоже не покидал. Так что мне предстояло заняться его единственным посетителем. У меня были довольно чёткие кадры его лица и машины — вполне достаточно для поиска.

Ещё пара часов ночного сидения в интернете — и у меня было имя. Конор Монаган, ещё один бизнесмен, куда менее известный, мало принимающий участие в благотворительных акциях. Но, видимо, с Пейджем они приятельствовали, во всяком случае, на общих фото появлялись несколько раз.

Что ж, коль скоро других зацепок у меня нет, займёмся мистером Монаганом.

20.

Бар был как бар — длинное узкое помещение, вдоль одной стены стойка, вдоль другой — несколько круглых столиков. Музыка стучала по ушам, но говорить было можно. Я закинула ногу на ногу и присосалась к коктейльной соломинке, делая мелкие глотки мохито. Ещё один поход по магазинам — и вот я облачена в платье с короткой юбкой и открытой спиной, перечёркнутой лишь шнуровкой. Всё же в Америке одежда на удивление дёшева, а я и не старалась выглядеть одетой дорого.

Дорого одетые девушки не забредают в бары, где тусуются в основном мексиканцы.

Нужный мне парень стоял ко мне спиной, и я терпеливо ждала, пока он повернётся лицом. Мне уже выразительно подмигивали несколько раз, но я игнорировала и взгляды, и свистки. Впрочем, выглядеть неприступной в мои планы тоже не входило. Наконец один из тех, что посматривали на меня, толкнул в бок нужного мне парня и указал в мою сторону. Тот обернулся, я поймала его взгляд и улыбнулась дразнящей улыбкой.

Парень улыбнулся в ответ, но не подошёл. Что ж, придётся самой. Я встала, прихватив стакан, и направилась к стойке. Втиснулась между парнем и его соседом, со стуком поставив бокал на мраморную доску.

— Привет.

— Хай, — отозвался парень, глядя на меня без особого энтузиазма, но с любопытством.

— Я Кристина. А ты?

— Доминго.

— Ты из Мексики?

— Ну.

— А я из Польши.

— Это где?

— В Восточной Европе.

— А, соцлагерь, да?

— Бывший, — я рассмеялась. — Было как на Кубе, стало как везде.

— Эй, красотка! — на мою талию сзади легла широкая ладонь. — Если нравится кубинцы, то ты не по адресу.

Я неторопливо обернулась, одновременно отодвинув нахала локтем, и смерила его выразительным взглядом:

— Завидуй молча!

Доминго ухмыльнулся. Я снова улыбнулась ему и прикусила торчащую из мохито соломинку.

— Давно здесь? — спросил он.

— Третий месяц. А ты?

Слово за слово, завязалась болтовня. Я щедро делилась выдуманными подробностями своей биографии, парень поначалу был более сдержан. Но когда я взахлёб рассказала, что моя мама — уборщица, но сама я обязательно-обязательно поступлю в универ и сделаю карьеру, слегка оттаял и, снисходительно поглядывая на меня, поведал, что и сам работает в клининговой компании, но намеривается с друзьями открыть свой автосервис и вот-вот станет предпринимателем. Место его работы мне было известно, в скорое предпринимательство я поверила не больше, чем он в моё поступление, но честно сделала круглые глаза и восторженно переспросила: "Правда?!" Доминго немедленно выпятил грудь колесом и принялся излагать подробности, а потом позвал меня танцевать.

Спустя ещё несколько коктейлей и рюмок с текилой голоса стали громче, движения развязнее, а шуточки — похабнее. Доминго уже откровенно лез с лапами, и мне стоило некоторого труда удержать его в рамках. Ничего особо интересного он так и не сказал, хотя я всячески наводила его на разговор о его нынешней работе вообще, и о мистере Монагане, пользовавшегося услугами его клининговой компании, в частности. В конце концов я со вздохом признала свою неудачу и поняла, что пора закругляться. Бросить два таблетки снотворного в бокал Доминго было несложно. Заодно я похвалила себя, что догадалась его прихватить из России, когда собирала аптечку в дорогу. В Штатах-то без рецепта хрен тебе что продадут.

— ...А потом пылесосом пройдёшься, и всё блестит, — бормотал Доминго, всё больше наваливаясь на меня. — А иногда приходишь, а там всё загажено, мусор везде... Накидали, суки... Ненавижу тех, кто мусорит.

— А Монаган тоже мусорит? — скорее в пространство, чем у собеседника спросила я. Может, попытаться порыться в мусоре, что вывозят из домов моих подозреваемых? Хотя едва ли я там что-нибудь найду.

— Монаган? Не... Он — не... А вот в том доме, который он... ик!.. купил в прошлом месяце... Там словно отродясь не убирали. Уж мы его драили-драили... — голос Доминго перешёл в неразборчивое бормотание и смолк.

Мои уши немедленно встали торчком. Конор Монаган в прошлом месяце купил дом? Да что ж ты, пьяная скотина, раньше о нём не сказал?!

— В каком доме? — я затрясла парня за плечо. — В каком доме?!

Ответом мне был всхрап. Я схватила стакан с остатками коктейля и почти растаявшим льдом и выплеснула ему в лицо. Это подействовало — Доминго дёрнулся и приоткрыл мутные глаза.

— В каком доме?

— В обыкновенном...

— Где он находится? Эй! — я снова встряхнула его и похлопала по щекам. — Где он находится?! Адрес скажи!

Он похлопал глазами, как вытащенная на свет сова, мысли в его голове проворачивались с ясно слышимым скрипом. Через пару секунд до него дошло, что проще ответить, чем отвязаться, ещё примерно столько же понадобилось, чтобы осмыслить вопрос и вытащить из глубин памяти ответ:

— Танитас... Это на юг, по Лобитос-Крик-Роуд...

После чего Доминго снова уткнулся лицом в сгиб лежащего на стойке локтя и больше признаков жизни не подавал. Но мне он больше и не был интересен. Вскочив, я быстрым шагом вышла из бара, на ходу терзая гугл-мап в смартфоне. Танитас, Танитас, да где же он? Чёрт, да их несколько... Ну, тот, что во Флориде, точно не подходит. Так, а Лобитос-Крик-Роуд где? Тьфу, проклятый Доминго, эта дорога длинная, что твоя змея... И без машины до неё чёрта с два доберёшься.

— Эй, детка!

Я едва не налетела на выросшее прямо передо мной туловище и с невольным возгласом отпрянула. И только после этого подняла глаза от смартфона. На преградившим мне путь туловище, длинном и худом, имелась голова, с ухмылкой смотревшая на меня сверху вниз.

— Что, твой хахаль уже удрых? Не повезло тебе, беби. Ну, ничего, могу заменить.

— Так-таки и не нужен кубинец? — добавил, возникнув сбоку, тот самый парень, что ещё пару раз пытался влезть в мой разговор с Доминго, а потом исчез, не дожидаясь окончания попойки. А из-за него уже высовывался кто-то третий.

Голова слегка кружилась от спиртного, я чувствовала злость за то, что им удалось в первый момент меня напугать, к тому же мне не терпелось вернуться к моим изысканиям — а потому тратить время на попытки уладить дело миром я не стала. Парень сбоку получил пяткой в живот, отлетел и согнулся, расставаясь со всем сегодня выпитым. Второму, вернее, первому я выкрутила руку до хруста и отправила на его блюющего дружка. Смерила взглядом третьего, но у того после секундного колебания хватило ума отступить назад и сделать вид, будто он ничего плохого и не хотел. Я прошла мимо, цокая каблучками новых босоножек. Если бы он вздумал напасть на меня сзади, ей богу, что-нибудь бы ему сломала.

Хотя, может, зря я так? Злость испарилась так же быстро, как и вспыхнула. Впрочем, этим индивидам урок, пожалуй, будет на пользу. Даже если они собирались только поприставать, лиха беда начало, могли и в раж войти. Пусть в следующий раз думают, прежде чем подкатывать к девушке, которая их не зовёт.

Лучше прикинуть, как добраться до пресловутого дома и проверить, нет ли в нём жильца. Чтобы арендовать машину, нужны права, которых у меня нет, и паспорт тоже вполне могут попросить. Попытаться доехать автостопом? Не факт, что получится, сейчас, говорят, автостоп в Америке далеко не так популярен, как лет двадцать назад. Голосующего на дороге могут и не подобрать. Хотя, вон, Макс как-то рассказывал, что его приятель всё же смог прокатиться через половину Штатов именно автостопом.

Интересно, а можно ли доехать до тех мест на такси? Всё-таки от города не за тридевять земель... Нужно будет позвонить в таксопарк, поинтересоваться.

Однако все мои планы и прикидки оказались ненужными. На следующее утро меня разбудил звонок смартфона. Оказалось, звонила Женя. Они с Максом только что вышли из самолёта, и теперь направлялись ко мне.

— Паспорт пришёл даже раньше, чем мы думали! — тараторила Женя, вместе со мной входя в мой номер. — Макс еле-еле успел свои картины дописать. Ты здесь живёшь? Ну, мило.

— Угу, — я сдёрнула со спинки кресла своё вчерашнее платье с открытой спиной.

— А это что? Ух, здорово! — Женя завладела платьем, приложила к себе и подошла к зеркалу. — Почему я раньше такого не носила?

Пришлось объяснить, что приобретена обновка была исключительно для дела. Женя ответила, что я ничего не понимаю и что обновка просто клёвая. Я промолчала, подумав про себя, что вот в такие минуты и проявляется разница между нами. И разница вкусов, и разница в мировосприятии. То, что для меня рутина, для неё — всё ещё захватывающее приключение. В том числе и вызывающая одежда.

— Надень его вечером, — посоветовала Женя. — Макс хочет сводить нас в ресторан.

Я представила себе, каким взглядом смерит меня Макс, если увидит в этом... Хотя — почему бы и нет? Могу я ему показать, что я всё-таки женщина, а не только машина для убийств? А что вызывающе — так иначе и не разглядит.

Нельзя сказать, чтобы идея с совместным походом в публичное место была так уж мне по душе — я и так уже ткнула палкой в осиное гнездо, и если тот же Пейдж нас ищет, а от Бошняка он наверняка знает, кого искать, мы могли изрядно засветиться. Да и не только перед ними. И всё же я решила уступить. Мучительно хотелось пообщаться с Максом в мирной обстановке, даже в романтичной, несмотря на присутствие счастливой соперницы. Никто не знает, сколько ещё продлится наша охота, и что будет впереди. Можем мы позволить себе небольшую передышку?

Ресторан, к счастью, оказался не пафосным заведением, чего я втайне опасалась, а просто небольшим зальчиком на окраине города, с на удивление хорошей кухней. Впрочем, чего удивляться, Максим в Беркли бывал неоднократно, у него были все возможности изучить город и найти хорошие местечки. На моё платье, так же как и на меня вообще, он отреагировал достаточно спокойно — просто улыбнулся, протянул руку и сказал дежурный комплимент. Видимо, за то время, что мы не виделись, он всё же сумел примириться с фактом моего существования. Я же чувствовала смесь облегчения и разочарования. У меня колотилось сердце, и ладони потели перед встречей с ним, а всё прошло настолько обыденно...

— Ну, и как успехи? — с невинным видом спросила у меня Женя, когда нам принесли заказ.

— Успехи? — я попыталась скопировать её невинный взгляд.

— Ой, только не пытайся нас уверить, что ты всё это время сидела, сложа руки.

— Ну, кое-что я действительно выяснила, — призналась я. — Может, стоящее, а, может, и пустышка.

— Ну, если пустышка, то хоть одно направление поиска отсеется, — оптимистично заметил Макс.

Я коротко пересказала эпопею под кодовым названием "Конор Монаган". Макс заметил, что никогда о таком человеке не слышал, хотя Пейджа знает, пусть и понаслышке.

— Любин муж с ним... ну, не то, чтобы приятельствует, но знаком. Бывали на совместных мероприятиях, и на барбекю его Пейдж пару раз приглашал.

— А, кстати, — сказала я, — муж-то Бошняка давно знает?

— Да уж года четыре...

— То есть ораторствует он недавно?

— Ораторствует? А, в смысле, способность с помощью Петра Викторовича приобрёл? Да, относительно недавно. Так что да, контакты со здешними Бошняк поддерживал, если ты это имеешь в виду. Но Любе о его нынешнем местонахождении ничего неизвестно, я перед отъездом имел с ней долгий телефонный разговор.

— Ты сказал ей, что приезжаешь?

— Нет, я решил, что это будет лишним. Просто расспросил, как у них и что, и заодно упомянул, что хотел бы встретиться с Петром Викторовичем. Но она сказала, что не знает, где он, и никто из общих знакомых ей ничего не говорил. Так что проверим для начала этот твой дом.

Я согласно кивнула.

— А когда?

— Ну, вот завтра и займёмся. Я машину арендую с утра, и поедем.

Мы замолчали на некоторое время, отдавая должное еде. Потом я сказала, обращаясь к Максу:

— Женя говорила, что ты дописал её портрет?

— Угу, — Макс кивнул с полным ртом.

— А фотографии нет? Мне интересно посмотреть.

— У меня есть, — вмешалась Женя. — Обоих портретов.

— Обоих?

— Да, он решил сделать... как это называется? Диптих? В общем, написать нас обеих, — она вытащила смартфон и принялась перебирать приложения.

— Тебя я писал по памяти, — слегка извиняющимся тоном произнёс Макс. — Мог что-то не точно вспомнить.

Ой, да хотя бы и не точно! Я приняла от Жени смартфон подрагивающими руками. Он всё-таки меня написал! Именно меня, а не её, хотя и её, конечно, тоже...

На первом снимке обе были картины рядом, и разглядеть детали мелкого изображения было сложно. Я пролистнула дальше, где они были сняты по отдельности, и потому крупнее. Женин портрет был таким, каким я его помнила, добавился только фон. А вот второй... Это была я. Вторая женщина сидела в три четверти оборота, положив ногу на ногу и сложив руки на коленях. Несмотря на внешнюю расслабленность, в позе чувствовалось скрытое напряжение. Выражение лица было строгим и сдержанным, линия губ получилась довольно жёсткой, взгляд перед собой — прямым и сосредоточенным. Да, на этих картинах была чётко видна разница между нами, несмотря на всё сходство черт. Наверное, именно это и увлекло Макса как художника.

Что-то попало в глаз, затуманив зрение, и я моргнула. Потом моргнула ещё раз, поняв, что видеть мне мешает прозрачная капля, которая вытекла из глаза и поползла вниз по щеке.

— Спасибо, — сказала я Максу, возвращая смартфон, и, несмотря на все старания, мой голос дрогнул. — Это... Это прекрасная картина.

— Пожалуйста, — кажется, он был смущён. — Но лучше бы, конечно, видеть их вживую.

Я молча кивнула. В горле першило, и произнести что-то ещё я опасалась.

— А ещё папа хочет открыть филиал "ДомКвартВопроса", — бодро сказала Женя, прерывая неловкую паузу. — И поставить туда Макса начальником.

И остаток ужина мы посвятили обсуждению новостей от наших общих московских знакомых. Не то чтобы мне это было особо интересно, но по крайней мере, это была безопасная тема, которую я могла без усилий поддерживать.

— Да повёз бы, — сказал Макс, обращаясь к Жене. — Тут тебя таксист хоть в другой город повезёт, только плати.

— Так что Эжени и без нас бы справилась. Только как мы этот дом найдём?

— Ну, полагаю, у неё есть опыт. Ведь правда?

Я кивнула, не отрывая взгляда от пейзажа за окном арендованной машины.

— Что-то ты сегодня молчаливая, — заметила Женя. — Плохо себя чувствуешь?

Я глубоко вздохнула. Говорить и вспоминать не хотелось, но рано или поздно рассказать всё равно придётся.

— Макс, Женя... Не пугайтесь, но... возможно, они уже здесь. В Америке.

— Кто — они? — уточнил Макс.

— Другие Охотники.

В машине повисла тишина, сидевший за рулём Макс на мгновение обернулся ко мне, оторвавшись от дороги.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что... Потому что этой ночью я на какое-то время забыла, кто я такая.

— В смысле? — спросила Женя. — Ты... снова решила, что ты — это я?

— Почти. Я всё-таки сумела вспомнить тот наш разговор в ресторане, и как я объясняла вам обо мне и другом мире. Это помогло мне понять, что происходит. Но я помнила только свои слова, а не то, о чём говорила. Не самое приятное чувство.

И это было ещё мягко сказано. Из памяти выпал не только весь другой мир и всё, что с ним связано, но и очень многое из того, что произошло со мной в этом. Сначала я вообще решила, что на дворе — октябрь прошлого года, когда с Жени была снята копия, и именно те воспоминания первыми всплыли в моей голове после короткого замешательства, когда меня словно оглушило. Так что первые несколько минут я недоумевала, где оказалась, и как меня сюда занесло. Но потом начали проявляться и другие воспоминания, сначала несвязные и отрывочные, и тогда до меня начало доходить, что прошло уже довольно много времени, и за это время много всякого произошло. В конце концов картина восстановилась почти полностью, вот только я не чувствовала, вспоминала ли я правду или просто фантазировала. Или пребывала во временном помешательстве? Сомнения опять зашевелились во мне, и конец им положило только новое чувство дезориентации, после которого в голове словно повернули выключатель. Я опять всё помнила и всё сознавала.

Но терять себя, сомневаться в собственной адекватности — довольно страшное и гадкое чувство.

— Портал был закрыт — и открыт снова. Я не вижу иного объяснения, кроме того, что его предпочли перенести поближе, так сказать, к театру действий. Это проще, чем путешествовать на большое расстояние, преодолевая к тому же бюрократические препоны.

— Так что теперь они где-то в Америке? — подытожил Макс.

— И скорее всего не где-нибудь, а в Беркли. Так что... возможно, счёт пошёл на дни.

— И что же нам делать, если мы сегодня его не найдём?

— Надо будет подумать... Но я бы, пожалуй, пошла к Пейджу. Обрисовала бы ему ситуацию. Должен же он понимать, что его другу действительно угрожает серьёзная опасность, если его прячет. А мы способны предложить помощь.

— А если не прячет? Или не сознается?

— Если не прячет, то можно будет отчасти утешить себя мыслью, что мы опять в том же положении, что и конкуренты. А если не сознается... Надо, чтобы сознался.

Макс скептически хмыкнул, а вот Женя, знавшая меня немного лучше, бросила на меня испуганный взгляд.

Мы примолкли, глядя через долину на заросший лесом невысокий горный хребет справа от шоссе. Склон слева уходил вверх, и на гребне стеной стояли деревья и кусты, в которых тёмно-зелёными пятнами выделялись невысокие ели. Эта часть Калифорнии, в отличие от той, где проходила железная дорога, оказалась достаточно заросшей.

Всё-таки что ни говори, а горные пейзажи самые красивые.

Через какое-то время Макс, следуя указаниям навигатора, свернул с многополосного шоссе на куда более узкую дорогу, запетлявшую по склонам. В пути мы миновали несколько однотипных городков. Одноэтажная Америка раскрывалась перед нами, слегка ломая мне шаблон. Жене до сих пор приходилось бывать только в Нью-Йорке и его окрестностях, и она, а за ней и я, при упоминании этой страны невольно первым делом вспоминали небоскрёбы.

Через какое-то время мы, перевалив через тот самый хребет, подъехали, по карте судя, к самому побережью, но моря так и не увидели. Горы сменились холмами, леса начали чередоваться с поросшими сухой травой полями. И наконец мы свернули на пресловутую Лобитас-Крик-роуд, оказавшуюся совсем узенькой полоской асфальта, зажатой между двумя возвышенностями.

— И что теперь? — спросил Макс.

— Езжай пока вперёд. А там посмотрим.

Склоны скоро кончились, и появилась группка аккуратных домиков за такими же аккуратными заборчиками. Мы с Женей прилипли к стёклам, но Пётр Викторович не сидел ни в одном из этих палисадников и не торчал ни в одном из окошек домов, подобно манекену на витрине. Потом мы снова въехали в заросли старых деревьев, дорога сузилась ещё больше. Так что я невольно задалась вопросом, а как мы разминёмся со встречной машиной, если она попадётся нам на пути, тем более что вскоре мы проехали по краю самого настоящего обрыва. Но асфальтовая полоса оставалась пустынной.

Я с тревогой вглядывалась в переднее стекло — минуты шли, а никаких признаков жилья больше не было. Оставалось утешаться тем, что любая дорога куда-нибудь да приведёт. Отчасти ожидание скрашивалось великолепным видом на долину — видимо, проложенную тем самым ручьём, в честь которого наш путь и получил своё название.

Когда после довольно продолжительного петляния по склонам мы всё же выехали к жилью, я вздохнула с таким облегчением, словно лично несла ответственность за его наличие. Правда, это, судя по всему, было фермерское хозяйство, но оно всё же было. Мы миновали пруд, так заросший ряской, что я сначала приняла его за ровную полянку. Потом потянулись явно высаженные вдоль дороги деревья, чередующиеся с оградами полей.

— Так, останови-ка, — решительно сказала я, когда справа показался съезд с дороги, а за ним — ещё одна живописная группа одноэтажных домов. Из подстриженных кустиков выглядывал почтовый ящик, сделанный в виде домика с двускатной жестяной крышей, и даже с торчащей из неё трубой.

— Что хочешь сделать? — спросил Макс, послушно притормозив.

— Схожу на разведку, — я распахнула дверцу. — Надеюсь, что кто-то из хозяев сейчас там.

И я решительно направилась к первому же дому — белому, с длинной верандой. Рядом с ним стоял автомобиль, что внушало определённый оптимизм. И в самом деле, когда я поднялась на веранду и позвонила, внутри скоро послышались шаги, и за застеклённой дверью появилась женщина. Окинула меня взглядом сквозь стекло, но, видимо, одинокая прилично одетая девушка особых подозрений у неё не вызывала, и дверь распахнулась.

— Чем могу помочь, мисс?

— Извините за вторжение, мэм, — я изобразила виноватую улыбку, — но мы, кажется, немного заблудились. Мой знакомый купил дом где-то на Лобитас-Крик-роуд и пригласил нас в гости. Но его телефон не отвечает, а мы проехали дорогу почти до конца, и до сих пор не видим ничего похожего, на то, что он описывал.

— А что он описывал?

— Это большой частный дом, но не фермерский.

— А, так вам, наверное, нужен Ридж-Хаус. Его продали где-то с полгода назад. Но я не знаю, живёт ли там новый владелец, мы его с тех пор ни разу не видели.

— А где он находится?

— Вы откуда едете, с той стороны? Вернитесь к ближайшей развилке и поезжайте в другую сторону. Дом у самой дороги стоит, не пропустите.

— Огромное спасибо, мэм!

Я спустилась с веранды, помахала рукой рыжей, с белым пятном на морде, лошади, что флегматично взирала на меня из-за изгороди через дорогу, и снова села в машину.

— Ну как? — спросила Женя.

— Нужно вернуться к ближайшей развилке и свернуть в другую сторону. Тогда мы рано или поздно выедем к недавно кем-то проданному и снова купленному дому.

— Ну, хоть что-то, — проворчал Макс, давая задний ход. Наша машина осторожно сползла задом на подъездную дорожку, развернулась и двинулась в обратном направлении. Сквозь заднее стекло было видно, что женщина, с которой я разговаривала, подошла к перилам и смотрит нам вслед. Кольнуло опасение, что она может запомнить номер, но я не стала говорить об этом спутникам.

Вскоре показалась и развилка, после чего дорога пошла вверх. И через какое-то время мы действительно увидели дом на вершине холма.

Дом и правда был не фермерским. Два, вернее, даже три этажа, с выходом из третьего на плоскую крышу второго, огромные, до земли, окна на первом, да ещё и круглая застеклённая пристройка сбоку с островерхой крышей, похожая на беседку. От дороги здание отгораживала невысокая живая изгородь, в одном месте она разрывалась, и от асфальта к дверям отходила мощёная камнем дорожка. Калитки не было. Мы притормозили у дорожки, и некоторое время сидели, оглядывая дом. Вокруг было пустынно, но лужайка за изгородью выглядела подстриженной и ухоженной.

— Ну, ладно, — вздохнула я наконец. — Попытка не пытка.

Что меня больше всего поражает в американских домах, так это то, что при их-то криминогенной обстановке, проникнуть в дом как правило — раз плюнуть. Рамы одинарные, стены тонкие, двери тоже одинарные, да ещё и нередко застеклённые. Вспомнился роман Кинга "Кристина", который Женя прочитала, будучи ещё подростком — эпизод, где ожившая машина крушит дом врага её хозяина. Происходи дело у нас, в смысле, в России, ещё вопрос, кто бы сдался первым: машина или стены дома. А здесь... Я осмотрела входную дверь. Ну, так и есть. Замок не сказать, чтобы сложный, и дверь действительно со стёклами. Матовыми, непрозрачными. В случае чего можно вскрыть или даже просто аккуратно вынуть стекло. Возможно, дом стоит на сигнализации, но пока ещё полиция или охрана доедет...

Хотя, если поднимется шум, будут опрашивать соседей, и та женщина как пить дать нас вспомнит. Если она действительно запомнила номер, найти нас будет делом техники. Так что лучше всё же обойтись без крайних мер. Будь я на обычной охоте, я бы просто устроила наблюдательный пункт где-нибудь поблизости, и выследила бы того или тех, кто здесь живёт. Но время, время... Так что для начала я просто позвонила в дверь.

Но, видимо, мы чем-то нравились Фортуне — тот, кто жил в доме, оказался на месте и пошёл открывать. Он был беспечен, и даже не просил, кто пришёл. И когда дверь распахнулась, я поняла, что моя охота закончена.

Увидев меня, Пётр Викторович попробовал отшатнуться и захлопнуть створку, но я не дала ему такой возможности. Пинок в живот — и вот он отлетает, сгибаясь пополам. Я обернулась к машине и активно замахала рукой — выходите, мол.

— Как вы меня нашли? — просипел с паркетного пола Бошняк.

21.

— Как вы меня нашли? — повторил Пётр Викторович. Он сидел на стуле в гостиной, а я устроилась в плетёном кресле напротив него. Женя села рядом и чуть сбоку, а Макс ходил по комнате туда-сюда, изрядно нервируя гостеприимного хозяина. Глаза Бошняка бегали следом за Максом, хотя, возможно, он просто избегал смотреть на нас.

— Через интернет, — хмыкнула я, закидывая ногу на ногу.

— Меня нет в интернете.

— Зато ваши приятели есть. Они-то вас с потрохами и сдали. Но не судите их строго, едва ли вы им объяснили точное положение дел. Ведь так?

Пётр Викторович помолчал. Потом попытался выпрямиться, чуть скривившись, и поёрзал на своём стуле.

— У вас тяжёлая рука, — пожаловался он, поглаживая пострадавший живот. — Ладно. Коль скоро я ещё жив и вы явились сюда всей компанией, полагаю, у вас есть ко мне какое-то предложение?

— Правильно полагаете, — хмыкнула я. Нет, я не устану восхищаться наглостью этого человека... — Вы одарили Женю и Максима прежде отсутствовавшими у них талантами и умениями. Проще говоря, душами наших с вами соотечественников. А теперь вы отпустите эти души обратно в наш мир. Полагаю, вы в состоянии это сделать.

— А взамен?

— А взамен вы останетесь в живых. Выгода очевидна, не так ли?

Теперь хмыкнул Пётр Викторович.

— Значит, я делаю то, что вы мне скажете, и за это вы меня просто не убьёте? Что-то не слишком честная сделка — вам всё, а мне ничего.

— Вообще-то это куда более честная сделка, чем вы заслуживаете, но у меня нет желания с вами торговаться. А потому не будем ходить вокруг да около. Вы не можете не понимать, что я — не единственная Охотница, которая идёт по вашему следу. И коль скоро я сумела вас найти, сумеют и другие. Я просто успела раньше, но чтобы подписать вам смертный приговор, мне даже не надо марать руки — достаточно просто не дать вам скрыться. Они уже здесь, и их визит — вопрос не такого уж далёкого времени.

— Блефуете...

— Неужто? А вы разве сами не чувствуете Портал? С вами не будут церемониться. Это тело просто уничтожат, после чего вы отправитесь туда, откуда пришли... и где вас уже заждались, дабы удушить в широко распростёртых объятиях. Но я готова дать вам ещё один шанс. Сделайте то, о чём мы вас просим, и можете катиться хоть в Австралию, хоть в Бразилию — туда, где вас действительно никто не знает, и где у вас есть возможность скрыться.

— Предположим, — Пёрт Викторович облизнул губы. — А где гарантия, что вы выполните обещание?

— Вам придётся положиться на моё слово. Другой гарантии нет.

— Ну, допустим, я вам верю. А что если меня убьют сразу после того, как я сделаю то, что вы требуете? Или даже ваши собратья ворвутся во время обряда — что тогда?

— Боитесь?

— Разумеется. Но если уж так и так умирать — я не вижу смысла корячиться перед смертью. И, может, мне лучше попробовать скрыться прямо сейчас, чем терять время на вызволение душ... Которые, между нами, и так скоро будут вызволены, если другие Охотники действительно уже здесь.

Женя резко выдохнула, да и Макс, который оставил свои хождения и напряжённо прислушивался к торгу, бросил на Бошняка убийственный взгляд. Но тот не обратил на них никакого внимания, глядя только на меня.

Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Что ж, я знала, что это придётся сделать. Знала с самого начала.

— Я обязуюсь охранять вас. С этого момента — и до посадки в самолёт, автобус или поезд, на котором вы покинете эту страну. При условии, конечно, что вы сделаете то, что от вас требуется.

— А...

— Нет, вашим вечным телохранителем я не стану. Я выведу вас живым из Беркли, а дальше всё зависит от вас.

Бошняк напряжённо задумался, явно прикидывая, что ещё попросить, и какое условие выдвинуть. И тут напряжённую тишину разорвала энергичная мелодия, стоявшая у Макса на звонке. Мы все невольно обернулись к нему, Макс посмотрел на свой карман и вытащил смартфон.

— Да, Люба? — он кинул взгляд на нас и отошёл к окну, хотя его и оттуда было отлично слышно. — Да, могу. Что случилось? Что?!

В телефоне что-то быстро и истерично заговорили — так громко, что искажённый голос долетел даже до меня, хотя слов было не разобрать.

— Тихо-тихо, успокойся, — Макс присел на край такого же, как у меня, кресла, глядя прямо перед собой, его брови сосредоточенно сдвинулись. — Когда это произошло, как?

Новая череда неразборчивых слов и, кажется, со всхлипами.

— Господи... — пробормотал Макс. — Да, конечно, я приеду. Сразу же. Уже, можно сказать, выезжаю. Держись там. Что говорит полиция?

Мы с Женей переглянулись.

— А девочки как? — Макс кивнул, словно собеседница могла его видеть. — Не надо, Люб, маме я сам расскажу. Ты лучше приляг. Да так и скажи, они у тебя уже не младенцы. Так всё равно придётся, рано или поздно. Нет уж, лучше ты, чем кто-то чужой. Угу. Да приеду, приеду, не беспокойся. Уже завтра или послезавтра буду у тебя. Люблю тебя, сестрёнка, до встречи.

Он опустил смартфон и некоторое время смотрел на него. Потом обвёл нас взглядом.

— Это Люба. Её мужа убили сегодня утром. Застрелили в упор прямо рядом с корпусом университета, где он должен был читать лекцию. Она плачет, не знает, как сказать дочерям.

В комнате повисло молчание. Я в упор посмотрела на побледневшего Бошняка.

— Они уже здесь, Пёрт Викторович. И они вас ищут. Будете продолжать колебаться — воля ваша, но учтите, что каждая минута работает против вас.

Всю свою жизнь Гильфьяль Альфет Эпхил, более известный в этом мире как Пётр Викторович Бошняк, был предан науке. До мозга костей — даже в те времена, когда костей как таковых у него ещё не было. До последнего вздоха — независимо от того, сохранится ли у него потребность дышать. С самой ранней юности Альфет был готов положить жизнь за то, что выбрал своим призванием, и это были не пустые слова. Ибо из всех возможных направлений исследования, он выбрал самое опасное и непредсказуемое.

Он изучал Потоки.

Их ужасающее великолепие заворожило его с той самой минуты, как он впервые их увидел. Одна мечта владела Альфетом с тех пор, как достиг зрелости и выбрал собственное имя, одна единственная мысль: обуздать их. Ведь нет на свете того, что не было бы подвластно разуму. Рано или поздно, так или иначе, но разум исследователей проникает везде и овладевает всем. Дело лишь во времени. Да, многое из того, о чём сегодня мечтается, пока невозможно и будет невозможно ещё, быть может, долгие столетия, или даже тысячелетия. Но сколько бы не длилась тысяча лет, наступит и тысяча первый год. И решение будет найдено.

Потоки были угрозой и вызовом для народа, обитающего в Пустоте. Но ведь когда-то и сама Пустота была смертельна для их предков. Однако они выжили и сумели приспособиться. Так почему бы их потомкам не научиться существовать в Потоках? Ведь должен же быть какой-то способ!

Поначалу Альфет и не надеялся увидеть цель достигнутой при своей жизни. Он хотел лишь елико возможно приблизить её достижение. Но он был гением, и подобное заявление являлось не самовосхвалением, а констатацией факта. И разного рода идеи, сперва смутные, а там и всё более конкретные, начали возникать в его голове. Гипотеза оформилась, обросла расчётами и формулами, на её основе была разработана защита, и первые эксперименты подтвердили её действенность. Неодушевлённые предметы, помещённые в Поток, оставались целы. Правда, не все, многие, вероятно, просто сносило напором Потока, и они терялись. И всё же успехов оказалось достаточно, чтобы почувствовать вкус триумфа.

Однако об окончательной победе можно было объявить лишь после того, как защита будет успешно испытана на живых существах. Происходи дело на Земле, и первые эксперименты поставили бы на животных, но в Пустоте живых существ, кроме разумных, не было. Найти же добровольцев среди них не представлялось возможным.

Выход был. Бывали случаи, когда учёные, уверенные в своём открытии, проводили первое испытание на себе. Альфет в своём открытии был, в принципе, уверен, но... Что, если в расчёты вкралась какая-нибудь ошибка? Что, если найдётся какой-нибудь дефект, не выявленный в ходе предварительных испытаний? Он может погибнуть, и тогда... Ведь эти перестраховщики, его коллеги, и не подумают продолжить испытания и доискаться, в чём причина неудачи. Они просто похерят весь проект. О, он хорошо успел их узнать! Рисковать? Идти на жертвы ради истины и нового знания? Нет, это не для них. Работу в этом направлении просто объявят слишком рискованной, тем дело и кончится.

Оставалось единственная возможность. Использовать других — тех, чья гибель не станет потерей для общества. Преступников или бесполезных.

Отыскать первого кандидата оказалось не так уж и трудно. Не наделённый никакими талантами молодой человек нашёл свой смысл жизни в том, чтобы помогать таким, как Альфет, испытывая новые изобретения на себе. Правда, столь рискованных экспериментов на его счету ещё не было, но Альфет умел убеждать. Он ярко обрисовал перспективы и уверил в своей абсолютной уверенности в успехе. Юноша сдался и согласился. Правда, в последний момент он струсил и попытался дать дёру, но учёный, предвидя такой исход, заранее лишил его возможности бежать. Защита-то ведь не только защищала, но и сковывала...

Увы, оказалось, что во втором она всё-таки преуспела больше, чем в первом. Гибель бедняги была признана несчастным случаем, а Альфету стало ясно, что его открытие нуждается в серьёзной доработке.

Вторую попытку он сделал пару лет спустя. На этот раз он отказался от мысли использовать добровольцев, даже бесполезных. Всё-таки ужас его подопытного за мгновение до того, как Поток накрыл его, произвёл на Альфета... не самое благоприятное впечатление. А вот преступники — совсем другое дело. Эти заслужили кару, и пусть искупают свои вины тем, что послужат на благо науки.

Увы, добиться разрешения использовать для опыта приговорённого к смерти так и не удалось. Суд и чиновники стали стеной — это, видите ли, негуманно! Можно подумать, что смертная казнь сама по себе гуманна. Лицемерие бесило, но увы, поделать тут Альфет ничего не смог. Зато смог добиться пропуска к Острову Безмолвия — в сугубо научных, разумеется, целях. Что ж, он не врал — когда он тайком вывез с Острова одного из томившихся там в заключении убийц, это было сделано именно что в научных целях.

Однако ни вторая, ни третья попытка результата ни принесли. Подопытные продолжали гибнуть. Только четвёртый по счёту эксперимент закончился удачнее прочих — объект всё-таки остался жив, но лишился части тела, и разум его после пребывания в Потоке тоже пришёл в плачевное состояние. Пришлось его добить, ибо показать кому-либо было совершенно невозможно. Но всё же это был прогресс, и воспрянувший духом Альфет принялся за работу с удвоенным энтузиазмом, готовясь к быстрым подвижкам — когда произошло то, чего он опасался, хотя и не слишком: исчезновение обитателей Острова Безмолвия заметили. Уж бог знает, кому их там понадобилось пересчитывать, но власти начали расследование, и его имя прозвучало в следственном деле очень быстро. И вскоре стало ясно, что предъявление обвинения — вопрос лишь времени.

Альфет понял, что придётся бежать, но куда? Можно было попытаться скрыться на отдалённых Островах, но это была бы лишь отсрочка. На каждом отдельном Острове слишком мало жителей, чтобы можно было затеряться среди них, и рано или поздно ищейки обшарят все. Пустота Бескрайняя, и нужно же было поднимать шум из-за этих отбросов! Морить их голодом на лежащем в стороне от обычного русла Потоков Острове, значит, можно, а попытаться с их помощью сделать большое дело для всех почему-то нельзя. А ведь там нет невинных, все оказались там за какие-то преступления, и заняться властям, видимо, больше нечем, кроме как за них впрягаться...

Оставалась единственная возможность уцелеть — уйти в другой мир. Бросать здесь всё, и в первую очередь не доведенное до конца исследование, было жаль до слёз, но что поделать. К тому же Альфет лелеял надежду когда-нибудь вернуться. Когда скандал как следует забудется, можно будет попробовать взять себе другое имя и начать всё с начала. А пока... К счастью, у него были друзья, мыслившие несколько шире, чем подавляющее большинство окружающих, были и связи с Материалистами — охотниками за материей в других мирах. Нашлось кому помочь и с открытием Портала, и с созданием Личины, скопированной с недавно погибшего человека. Полностью своих планов Альфет не открывал никому, но всё же договорился о долгосрочной связи, пока он будет ТАМ. И вот он сделал первые шаги по твёрдой земле, и Портал захлопнулся за его спиной... И тут произошло то, чего Альфет никак не ожидал, и о чём его никто не удосужился предупредить. Не то сочли само собой разумеющимся, не то — и позже он склонился именно к этому выводу — решили, что так будет лучше. Едва связь с родным миром прервалась, как Гильфьяль Альфет Эпхил перестал существовать. Он превратился в Стивена Шишкоффа, американца русского происхождения, заурядного студента Калифорнийского университета.

Правда, этот студент быстро начал делать успехи в учёбе — пусть память была чужая, но способности остались от самого Альфета. И какое-то время он был вполне доволен жизнью — учился, ходил на студенческие вечеринки, встречался с девушками, строил планы на будущее... А потом... потом Портал распахнулся снова — видимо, чтобы пропустить кого-то из явившихся за добычей Материалистов. И память вернулась. Шок Шишкоффа, вдруг понявшего, что он не тот, кем себя считал, не поддавался описанию, однако он довольно быстро взял себя в руки. Он представления не имел, кто и где открыл Портал, но понимал, что тот в любой момент может захлопнуться, а вместе с ним уйдёт и память. И Стивен-Альфет кинулся лихорадочно записывать всё, что смог вспомнить. Позже, когда связь оборвалась ещё раз, он едва не отправился с этими записями сдаваться добрым психиатрам, так как ничем, кроме приступа помешательства, объяснить их не мог. Но что-то всё же удержало его. Потом память накатывала ещё несколько раз, и записи дополнялись и редактировались, постепенно уверяя своего автора: он не сумасшедший. Он действительно выходец из другого измерения, носитель знаний, о которых в этом мире никто и не подозревает.

Так родилась "Книга Иного мира" — отредактированный и переработанный вариант его заметок, который можно было показать другим людям. Хотя первые годы Шишкофф не собирался никого посвящать в свой секрет. Его главной целью стало возвращение утраченной связи — иными словами, он задался целью самостоятельно открыть Портал со своей стороны. Не для того, чтобы вернуться, но для того, чтобы получать доступ к собственным воспоминаниям в полном объёме тогда, когда это будет удобно ему, а не по прихоти слепого случая.

Задача была трудной — да, Альфет занимался проблемами взаимодействия пространства и энергии, но всё-таки в несколько иной области. Однако он был гением, не забыли? И в конце концов всё получилось. Теперь он имел возможность перебирать свои воспоминания неторопливо, отбрасывая несущественное, сосредотачиваясь на нужном. И в числе прочего он вспомнил о договорном канале связи. Почему бы не воспользоваться им, тем более что узнать новости с родины хотелось? На том конце ему явно удивились, что только укрепило Шишкоффа в подозрениях, что былые приятели были только рады сплавить его в другой мир и забыть о его существовании. Что ж, он им отомстил. Именно старые друзья стали первыми, кого он "запихнул" в своих клиентов.

Причём в первый раз это произошло почти случайно. Всё же эксперименты с пространством оказались делом сложным и дорогостоящим, нужны были помощники и спонсоры, и Стивен сумел увлечь своими идеями группу студентов из числа "золотой молодёжи". Сначала те относились к совместному тайному проекту как к новому развлечению, не особо в него веря, однако когда сконструированные Шишкоффом приборы действительно позволили заглянуть за край привычного измерения, его авторитет стремительно возрос. Одним из помощников был тогда ещё совсем юный Джон Пейдж. И именно он ассистировал Стивену, когда тот в первый раз попытался извлечь жителя из того мира в этот — ну, просто чтобы побеседовать с ним по-свойски и спросить, как же так получилось, что тот забыл предупредить о такой несущественной подробности, как потеря памяти. Однако сразу стало ясно, что энергетическое существо в этом мире без защищающей его оболочки попросту загнётся, и Шишкофф, недолго думая, поместил его в собственного ассистента. Ведь когда-то гости из Пустоты так и навещали материальные миры, верно? Пейдж и не понял, что случилось, а вот Стивен с сожалением убедился, что допроса не получится. Видимо, что-то он сделал не так, и душа жителя Пустоты сразу же оказалась подавлена сознанием человека.

Однако через какое-то время Джон вдруг начал писать хорошие стихи. И писал их ещё несколько лет. Потом, правда, поэтический дар иссяк, но Пейдж, будучи бизнесменом до кончиков ногтей, этому не особо огорчился — он с самого начала относился к своему внезапному увлечению как к баловству, и решил, что просто его перерос. Зато этот случай натолкнул Шишкоффа на мысль, что на извлечении душ из Пустоты можно сделать неплохой гешефт. И деньгами, и благодарностью от осчастливленных клиентов.

Однако в первые десятилетия Шишкофф действовал осторожно, извлекая из Пустоты по одной душе раз в несколько лет. Редкие исчезновения скорее всего спишут на несчастные случаи, а привлекать к себе внимание ему не хотелось. Денег на жизнь хватало, а с исследованиями помогали друзья. Старые, уже к тому времени отучившиеся, заматеревшие и начавшие неплохо зарабатывать сами, или новые, из числа благодарных клиентов. Объём исследований рос, Стивен научился не только сам открывать Порталы, но и отслеживать, когда их открывал кто-то другой. А отследив — понял, как их закрывать. Это давало какую-никакую гарантию, что если за ним всё-таки пошлют Охотника, он сможет себя обезопасить, хотя бы на срок, который понадобится для бегства. Однако со временем аппетиты начали расти. Шишкофф снова возмечтал о возвращении, но уже не тайком, а на своих условиях. Имея приверженцев в этом мире, можно было переправить в Пустоту любое количество материи, достаточное, в том числе, и для создания своего Острова. Сначала маленького, ну да лиха беда начало. Главное — заселить его лояльными людьми. А потом он сможет продолжить свои эксперименты с Потоками. Ведь он был в шаге от победы, когда его заставили прерваться, ещё чуть-чуть, и... А имея на руках возможность выживать в Потоках, и все бонусы, которые эта возможность даёт, говорить с остальными Островами можно будет со-овсем другим тоном.

Дело была за малым — набрать нужное количество преданных людей. И Шишкофф задумался, а нельзя ли попытаться привести их с собой? В конце концов, когда-то же его предки сумели отказаться от материальных тел в пользу энергетических. Да, уже никто не помнит, как, но что сделано однажды, может быть повторено.

Он взялся за дело, преисполненный энтузиазма, и не терял его, даже когда исследования затянулись, а результата всё не было. Шишкофф верил, что сумеет сделать всё, что захочет, как делал до сих пор, но... Со временем он понял, что ему может просто не хватить времени. Тело-Личина старело. Пора было подумать о новой.

Однако сотворить новую было не так-то просто. Тут тебе не Пустота, позволяющая вытворять с материей что душе будет угодно. Проще было взять уже готовое, но попытка использовать местного обрекала бы на борьбу с чужой личностью. Можно было, впрочем, отобрать Личину у соотечественника, которого, в отличие от аборигенов, вполне возможно из тела выбросить и самому занять его место, но вот беда — гости из Пустоты появлялись редко и нерегулярно. Могли прийти пару раз за год, а могли не баловать этот мир своими посещениями лет по десять и даже больше. Вот тогда-то у Стивена и созрел план — заманить сюда Охотника, выступив в качестве живца. А когда Охотник выйдет из Портала, можно будет Портал захлопнуть — и пока с той стороны разберутся, в распоряжении Шишкоффа и его людей окажется Личина, чей обитатель искренне не понимает, что к чему, и потому окажется беззащитен.

Готовился Шишкофф тщательно. Он допускал возможность неудачи, а потому решил сменить имя и место проживания. Пусть Калифорния останется запасным выходом, убежищем, где можно будет в случае чего отсидеться. С документами и прочим помогли всё те же друзья. И вот из самолёта в одном из московских аэропортов спустился Пёрт Викторович Бошняк, имеющий в своём багаже, кроме вещей, несколько ценных рекомендаций к московскому бомонду и наполеоновские планы для себя лично. Больше он мог не стесняться, наоборот, чем быстрее он привлечёт к себе внимание, тем лучше. Украденные души теперь исчислялись десятками. Но он был слишком хорошего мнения о тех, кто остался в Пустоте. Видимо, они там совсем размякли, не получая серьёзных вызовов, потому что прошло около семи лет, прежде чем Портал наконец распахнулся — и из него вышел не Охотник, а Охотница.

Сменить пол Пётр Викторович оказался не готов.

Ему казалось, что он всё продумал. Семилетняя отсрочка дала возможность завербовать себе новых помощников, уже с промытыми мозгами, что были куда податливей и послушней старых. Теперь ему служили не за деньги, а за Идею. Но поистине, хочешь рассмешить богов — расскажи им о своих планах. Цепочка совершенно диких совпадений разрушила всё, что он так долго планировал и подготавливал. Он знал, что Портал открылся, его люди отследили движущегося к нему Охотника, взяли его на заметку — и запустили процедуру закрытия Портала. После чего позвонили хозяину с известием, что пришелец — женщина. Пётр Викторович, сидевший в этот момент с пришедшей поблагодарить его клиенткой, пришёл в некоторое расстройство чувств — почему-то о таком варианте он совсем не подумал. Он спешно попрощался с Евгенией Белоусовой, поразмыслил в одиночестве и пришёл к выводу, что Охотницу придётся убить и дожидаться следующего кандидата. Досадное обстоятельство всё затрудняло, но насколько затрудняло, он понял, лишь когда спросил, не догадался ли кто-то сфотографировать уже к тому времени укатившую пришелицу. Кто-то догадался, Бошняк глянул на фотографию — и впал в шоковое состояние.

И вот теперь в Москве болтались целых две Евгении Белоусовы — и он, чёрт возьми, понятия не имел, кто из них кто. А последовавший вскоре панический звонок от одной из них — которой? — только подтвердил его худшие опасения. Девушек придётся уничтожить обеих, ибо определить, кто из них аборигенка, а кто — надевшая Личину жительница Пустоты, можно лишь после тщательного обследования специальными приборами. Да и неважно уже это. Важно, что как только будет снята блокировка, и Портал снова можно будет открыть, из Пустоты появится новый Охотник и, возможно, не один. Так что второй девчонке всё равно не жить. Однако снимать блокировку и вызывать новых гостей, пока Охотница жива — пока они обе живы — Бошняк опасался.

А дальше было несколько бесплодных покушений, нелепая, продиктованная скорее нервозностью, чем здравым смыслом, попытка взять заложника, перестрелка в доме... И нерадостное открытие, что те, из Пустоты, как-то сумели обойти блокировку и открыли новый Портал прямо на его базе. И бегство через океан, где, как ему оказалось, он будет в безопасности. Но и на этот раз Бошняк своих противников недооценил. И, как ни печально, теперь ему придётся бежать снова.

22.

— Куда звонишь? — спросила я у Жени, уже в третий раз пытавшейся с кем-то связаться.

— Мелюзине, — она вздохнула. — Ну вот, абонент вне зоны доступа.

— Зачем она тебе понадобилась?

— А помнишь, мы говорили об её знакомом музыканте, когда искали информацию по этому? — она кивнула на переднее сиденье, где рядом с ведущим машину Максом комфортно устроился Бошняк.

— А... Да, кажется, что-то вспоминаю.

— Ну, так если он действительно из его клиентов...

— Женя, — я вздохнула. — Ну, вот узнаешь ты, что его тоже нет в живых. Тебе от этого станет легче?

Она ничего не ответила. Мы возвращались в Беркли, так как именно там, по словам Петра Викторовича, хранилось оборудование, необходимое для освобождения Макса и Жени от подселённых к ним душ. Или, скорее, для освобождения душ от Макса и Жени. Я со стыдом вспомнила, что одной из этих душ была моя близкая подруга-Охотница, о которой я совсем не думала последнее время. Впрочем, что я могла для неё сделать сверх того, что я уже сделала? Ничего.

Остаток пути мы проделали в молчании — терзать смартфон Женя тоже перестала. Наконец мы миновали знакомую Юниверсити-авеню и въехали на засаженную тополями территорию университета. Попетляли по аллеям, подчиняясь указаниям взявшего на себя роль штурмана Петра Викторовича, миновали четырёхугольную башню с часами, и остановились у довольно безликого белого шестиэтажного здания.

— Добро пожаловать в мою лабораторию! — повернулся к нам с переднего сиденья Бошняк, и собрался было выйти из машины, но я остановила его:

— Подождите, я сперва проверю, нет ли вокруг чего-либо подозрительного. И нет, Женя, ты останешься здесь. В тебя будут стрелять на поражение, забыла?

В меня, скорее всего, тоже, но об этом я говорить не стала.

Но ничего подозрительного в окрестностях не оказалось. В холле лабораторного корпуса нас уже ждали — Петр Викторович сделал несколько звонков ещё из дома. Я невольно усмехнулась, вспомнив, как вытянулась его физиономия, когда я с милой улыбкой сообщила, что оружием свою новую телохранительницу ему придётся обеспечить самому. Потому что способа перевезти пистолет через границу мы так и не придумали, а иностранке здесь его не продадут. Можно было бы, конечно, как-то исхитрится, купить с рук или на худой конец украсть, но мне было откровенно жаль времени, которого и так было в обрез.

Хорошо конкурентам — таскай через Портал что угодно в каких угодно количествах, надевай Личины местных жителей, и никаких проблем.

Лифт поднял нас на предпоследний этаж. Вид самой лаборатории живо напомнил мне наш недружественный визит на Вятскую, — комната, в которой произошла последняя перестрелка, выглядела похоже. Только тут стены были почище, и линолеум на полу не такой старый. Впрочем, нас быстро, хотя и вежливо выпроводили, попросив посидеть в смежной комнате, попить кофе и полистать журналы, пока оборудование будут готовить к работе. "Сколько на это понадобится времени?" — спросила я, и получила ответ, что около часа.

— И пусть кто-нибудь спустится вниз и встретит мистера Пейджа, — добавил Пётр Викторович. — Он должен привезти оружие.

Я мысленно поморщилась — быстро же к нему вернулись командирские замашки. Но встала:

— Я схожу.

В холле было пусто. У турникета в будочке скучал охранник, пожилая женщина вешала какую-то бумагу на стенд напротив входа. Я села в кресло рядом с высокой вазой с искусственными цветами — отсюда просматривались и выход, и лестница, и лифт. С другой стороны стоял ещё один низенький столик с журналами — в основном, научными, но затесалась и пара глянцевых. Я лениво полистала их, потом отошла к кулёру — кофе я пренебрегла, спустившись раньше, чем его принесли, а пить неожиданно захотелось.

— ...мистер Шишкофф? Видите ли, мы были у него дома, и нам сказали, что он здесь...

Так. Я смяла стаканчик и бросила его в урну, оборачиваясь к выходу. Никто, кроме Пейджа и его друга Монагана, не знал, в каком доме обитает Шишкофф. Никто, кроме Пейджа и здешних ассистентов, не знал, что он отправился сюда.

У турникета топтались двое. На вид — ничем не примечательные американцы, парень и девушка. Парень в мотоциклетной форме, со шлемом на сгибе локтя, держал в руках коробку, завёрнутую в белую упаковочную бумагу, девушка в джинсах и куртке, тоже со шлемом — пластиковую доску с зажимом для бумажных листов. К доске зажимом крепилось что-то вроде накладной. Ни дать ни взять — посыльные. У охранника они, во всяком случае, никаких подозрений не вызывали, он лениво ответил, что да, приехал только что, а в чём дело? Злиться на него смысла не было — никто же не потрудился предупредить его, чтобы молчал. Парень начал, как я и думала, объяснять про посылку, настала пора вмешаться.

— Мистер Шишкофф уже ушёл, — громко объявила я, подходя к ним. — У вас к нему дело?

Парочка повернулась ко мне. Я быстро обшарила их глазами, стараясь придать лицу доброжелательное выражение. Если у них и было оружие, то не на виду, однако бросилось в глаза, что коробку парень держит направленной торцом ко мне, хотя это — не самое удобное положение. Скорее всего, они решили проверить лабораторию на всякий случай, и вот — попали в яблочко.

— Мы из фирмы доставки. У нас к нему посылка, — вежливо объяснила девушка.

— Я могу передать ему, когда он вернётся, если дело срочное. Если нет — приходите в другой раз.

— Простите, а вы кто?

— Я — его ассистент, — интересно, как скоро они опознают коллегу?

— Извините, но условие доставки — передача в собственные руки, — сказал парень. — Когда он вернётся?

— Не могу вам сказать. Приходите завтра.

Парочка переглянулась. Не нужно было быть ясновидящей, чтобы понять, что сейчас творится у них в головах. Едва ли они затеют стрельбу прямо здесь, при свидетеле, но кто знает...

— Странно, когда он успел уйти, если охрана говорит, что он — здесь.

— Он вышел через чёрный ход.

— Тогда не могли бы вы ему позвонить? — снова вмешалась девушка. — Посылка срочная.

— Он не взял с собой телефона. Так что нет.

На мгновение повисло напряжённое молчание. Мы глядели друг на друга через турникет, и я бы сказала, что шансы как на то, что они пойдут в атаку, так и на то, что уступят — разумеется, лишь затем, чтобы покараулить Бошняка снаружи — были примерно равными. И тут наружная стеклянная дверь на крыльцо повернулась, и в холл вошёл мистер Пейдж. С большой, явно тяжёлой сумкой через плечо.

— А, мистер Пейдж! — я протянула ему руку. — Мы вас ждём. Вы принесли то, о чём вас просили?

Охотники развернулись к двери, едва она только шелохнулась, и торец коробки вновь оказался направлен на новоприбывшего. Похоже, ею проверяли всех проходящих.

Мистер Пейдж степенно кивнул на мой возглас и с достоинством прошествовал через турникет.

— А вы, собственно, кто? — поинтересовался он.

— Я ассистент мистера Шишкоффа. К сожалению, он недавно вышел и сам вас приветствовать не может. Вы ведь понимаете, он не любит шумиху и внимание людей.

Оставалось надеяться, что этого намёка окажется достаточно. Пейдж всё так же степенно и неторопливо опустил свою сумку на пол и открыл рот, чтобы задать ещё какой-то вопрос... Но его прервал еле слышный гул открывшегося лифта и голос Жени:

— Они там всё наладили, и сказали, можно начи... Ох!

Она вдруг побледнела и пошатнулась, одной рукой схватившись за сердце, а второй цепляясь за косяк. Проклиная про себя всеобщую безалаберность, а в первую очередь свою собственную, я обернулась. Так и есть — парень за турникетом направил свою коробку на Женю. Они оба напряглись, как гончие, почуявшие след, и я поняла, что рассусоливать некогда. Рванувшись к сумке, принесённой Пейджем, я с силой дёрнула молнию. Внутри блеснули рукоятки пистолетов, я схватила один и стремительно выпрямилась, одновременно передёрнув затвор:

— Руки!!

Те двое замерли. Парень, уже начавший расстёгивать курку, медленно опустил руку.

— Прекрасно. А теперь убирайтесь.

— Э-э... — произнёс Пейдж за моей спиной. Краем глаза я видела, как поперхнувшийся охранник несмело протянул руку к пульту.

— Мистер Пейдж, — сквозь зубы процедила я, — объясните охране, что поднимать тревогу не следует. Сами разберёмся.

— Ты и правда готова это сделать? — негромко произнёс Охотник. Я прищурилась без слов, удерживая пистолет обеими руками. Я понятия не имела, заряжен ли он, но если заряжен, то да — я успею всадить по пуле в каждого из них, как бы быстры они ни были, просто потому, что мне повезло выхватить оружие первой.

— Ты отдаёшь себе отчёт, что это — измена?

— На выход, — я едва заметно шевельнула стволом. Ещё пара мгновений игры в гляделки — и я выиграла этот раунд.

— Что ж... — всё так же негромко сказал Охотник. — Свидимся, когда будем провожать тебя на Остров Безмолвия.

Они сделали шаг назад, не рискуя поворачиваться ко мне спиной, так допятились до двери и вышли, развернувшись, только когда оказались снаружи. Сквозь стеклянную дверь было видно, как они уходят куда-то вбок. Я опустила пистолет. Охранник в будочке смотрел на меня круглыми глазами, но тревожная кнопка, кажется, так и осталась не нажатой. Стоявший рядом с будочкой Пейдж молча вынул носовой платок и промокнул им лоб и лысину.

За спиной раздался едва слышный стон. Я обернулась — и бросилась к сидящей на полу Жене. Она не упала совсем только потому, что удачно привалилась к закрывшейся двери лифта.

— Жень?.. Ты в порядке?

Она открыла глаза, глядя на меня затуманенным взглядом, потом прищурилась, как будто вдруг стала плохо видеть:

— Где я?..

— В лаборатории...

— Мне плохо... — шёпотом сказала Женя и взялась за воротник джемпера, словно тот её душил. — Материя... давит...

Меня окатило холодом.

— Дис?.. Дис-со... — звуки имени, такого родного и привычного, никак не хотели ложиться на человеческий язык. — Потерпи. Потерпи, милая, осталось совсем-совсем немного. Скоро ты вернёшься домой, я тебе помогу, — кто-то наклонился рядом, и я бросила, не оборачиваясь: — Принесите воды.

Человек отошёл. Женя зажмурилась, её рука бессильно упала. Мне хотелось её обнять, но я побоялась вызвать у неё ещё более давящее ощущение. Хотя едва ли это от избытка материи, привычной опытной Охотнице не меньше, чем мне. Скорее, дело было в подавленном сознании.

Вернулся мистер Пейдж и протянул мне стакан. К этому времени Женя уже проморгалась, и я поняла, что она снова стала сама собой. Диссос ушла.

— Что это было? — послушно выпив поданную воду, спросила Женя.

— Просто в тебе пробудилось твоё второе "я". Ты понимаешь, о чём я.

Она нахмурилась.

— Моё второе... Ой, — краски, только-только начавшие возвращаться её щекам, снова исчезли. — Так это...

— Да, да, это самое. Ну ничего, раз ты говоришь, что всё готово, скоро вы друг от друга избавитесь.

— Мне было страшно, — кажется, Женя меня не слышала. — Ей было страшно.

— А тебе — нет? — грубо спросила я. — Поднимайся, нам надо возвращаться.

Женя с моей помощью встала и вошла в лифт. Пейдж, подобравший свою сумку, вошёл в кабину с нами. Путь наверх мы проделали в молчании. Только когда дверь уже открылась, Женя спросила:

— А что такое "Остров Безмолвия"?

— Тюрьма, — лаконично ответила я. Надо же, оказывается, она всё слышала.

Когда мы вышли, поднявшийся навстречу нам Макс тут же бросился к Жене, спрашивая, что случилось. Не давая кольнувшей боли от мимолётной ревности отразиться на моём лице, я отозвала Пейджа в сторону.

— Так вы и есть та таинственная помощница Стивена, о которой он упомянул? — спросил миллионер.

— Она самая. И, мистер Пейдж, нам с вами надо серьёзно поговорить.

Операция — или обряд, как его называла та моя часть, что помнила о своём иномирном происхождении и предпочитала пользоваться его терминологией — прошла успешно и как-то очень буднично. Мои страхи, что Бошняк из вредности или по несчастливой случайности причинит Максу с Женей какой-нибудь вред, не сбылись. Соответственно остались невостребованными и намерения в случае чего порезать его в лоскуты, не смущаясь ничьим присутствием. В благополучии же освобождённых душ я смогу убедиться, только когда вернусь в Пустоту. В целом, обязательства Бошняка передо мной закончились. А вот мои перед ним — нет.

Сейчас он отдавал последние распоряжения, следил, как свёртывается аппаратура, утрясал какие-то вопросы с Пейджем. Макс и Женя сидели во всё той же приёмной. Женя сосредоточенно копалась в смартфоне, Макс то смотрел в окно, то брал блокнот и принимался что-то рисовать. Рисовал, смотрел, что получилось, вырывал страничку из блокнота, рвал её и начинал всё с начала. Талант ушёл, то, что уже казалось ему неотъемлемой частью, снова стало недоступным, и Макс, похоже, никак не мог заставить себя перестать убеждаться в этом, как человек не может заставить себя перестать трогать языком больной зуб.

Собственно, их дело тут тоже было закончено, и оба могли отправляться куда заблагорассудится — Макс на похороны Любиного мужа, Женя — по-видимому, его сопровождать и знакомиться с будущей роднёй. Но я посоветовала им не торопиться.

Мне было беспокойно, и чем ближе был отъезд Бошняка, тем сильнее становилось беспокойство. Охотники ведь отнюдь не сдались после того, как я выгнала их из холла. Я поговорила с Пейджем, он согласился вызвать ещё людей и расставить их на стоянке и даже на крыше пристройки к зданию лаборатории, такой замечательно плоской, со множеством выходящих на неё окон. Я сама обошла все посты, убедилась, что дверь на чердак заперта, а в коридорах здания нет посторонних. И всё же тревога не отпускала.

Не то чтобы сохранность Бошняка так уж меня заботила. То, что от него требовалось, он сделал, и я едва не поддалась малодушному искушению умыть руки и позволить Охотникам довести их охоту до конца. Но я дала слово... К тому же я вовремя сообразила, что Макс-то с Женей ещё далеко не в безопасности. Да, они перестали быть тюрьмами для чужих душ, и убивать их больше нет нужды, но Охотники-то об этом могут и не догадаться. До тех пор, пока не сообразят проверить потенциальных жертв повторно, или до тех пор, пока с той стороны не поступит отмашка: на этих двоих силы и пули можно уже не тратить.

Так что в ближайшие сутки моим друзьям стоило поберечься.

— Ну что, все готовы? — потиравший руки Пётр Викторович был бодр и свеж, как майский день. — Если да, то можно отправляться.

О визите Охотников я ему не сказала, чтобы не отвлекать занятого человека, и сейчас пожалела об этом. До смерти хотелось стереть это самодовольное выражение с его физии, но... Это было бы слишком мелко.

Макс и Женя послушно поднялись. Было решено, что мы выедем все вместе, и по дороге я послежу, нет ли "хвоста". Если такового не обнаружится, то мои друзья высадятся в Сан-Франциско и заночуют в новой гостинице. Ну а если слежка будет, придётся им вместе со мной проводить Бошняка до аэропорта, а "хвост" попытаемся стряхнуть на обратном пути.

Вся наша компания уже подходила к лифту, когда я вдруг сказала: "Я только проверю ещё раз, подождите в холле", и, не давая им времени переспросить, развернулась обратно. Инстинкт прямо-таки визжал, сигнализируя, что что-то не в порядке, а вот что именно — этого я не могла сказать. Пока не могла.

Так, в коридорах пусто, в приёмной пусто, лаборатория заперта. Нащупав увесисто оттягивающий карман пистолет, я взбежала на последний этаж. Там на первый взгляд тоже было пусто и тихо. Я подняла голову вверх... Так. Замок на чердачной двери был сбит. И когда только успели?

Стараясь двигаться бесшумно, я поднялась по узкой лестнице без перил и резко толкнула дверь. Но прыжок внутрь с кувырком оказались излишней предосторожностью — на чердаке никого не было. Зато глаз сразу выхватил приставную лестницу, ведущую к люку в потолке. Что ж, стоянка находится у самого здания, стрелять придётся под не самым удобным углом, так что выбор крыши, дающей больше простора, чем крошечные чердачные окошки, вполне понятен.

Придерживаясь одной рукой, я влезла по приставной лестнице. В другой всё так же был пистолет. У самого люка я задержалась, прикидывая, с какой стороны здания стоянка. И только после этого откинула крышку.

Я всё рассчитала верно. Стрелок — знакомый парень — был именно с той стороны, с которой я предполагала. Он мгновенно обернулся, хватая пистолет... Но я выстрелила первой. Крутанулась... однако больше на крыше никого не было. Не знаю, куда делась девчонка, но этот Охотник был один.

Я медленно вылезла из люка и подошла к телу. Повезло Калифорнийскому университету — на его территории за одни сутки произошло сразу два убийства, и обоим предстоит остаться нераскрытыми. Хорошо, что у Макса и Жени будет стопроцентное алиби, потому что оба сейчас находятся совсем в другом месте на глазах у многочисленных свидетелей. А я скоро исчезну.

Я подняла снайперскую винтовку — как ни мал был шанс, что, пока я буду спускаться, появится вторая Охотница, лучше его учесть и как можно больше осложнить ей жизнь. Не забыть бы только стереть отпечатки, прежде чем бросить оружие где-нибудь. А можно просто выкинуть с крыши... да, так и сделаю. Свои следы я стерла просто полой куртки. Потом снова посмотрела на труп. Я не убила коллегу — пока Портал открыт, здесь мы бессмертны. Он просто вернулся домой. И всё же... Каждый раз, совершая то, чего я ни в коем случае не должна была совершать, я думала, что вот теперь-то я прошла точку невозврата. К сегодняшнему дню таких точек на моём пути было уже несколько, и каждая невозвратней предыдущей. И если желание вернуться и доделать оставшиеся дела, а также защитить по мере сил тех, к кому успела привязаться во время Охоты, если не судьи, то собратья-Охотники ещё могли понять — они и сами знают, как Личина влияет на личность, и что те, кто живут в других мирах, не так уж и отличаются от нас — то выстрел по своим мне уже не простит никто. Теперь я предательница для всех.

Одному Бошняку повезло, будь он проклят. Надеюсь, те, кто пойдут по стопам этого Охотника, окажутся удачливее.

— Что-то случилось? — спросил меня Пейдж, когда я вышла из здания. Остальные уже расселись по машинам, и только он стоял у распахнутой дверцы. А ведь говорила же дождаться в холле...

— Да, — резко ответила я. — Один из них был здесь. Не удивлюсь, если остальные устроили засаду в аэропорту.

— Что ж, значит хорошо, что мы пойдём не через обычный терминал, — заметил Пейдж, мудро не спрашивая, почему Охотник "был", и что с ним сталось.

— То есть?

— Я договорился с ещё одним своим другом. Мы посадим Стивена на частный самолёт. Подъедем к нему прямо на посадочную полосу.

— Замечательно, — буркнула я.

— И что ты теперь будешь делать? — спросила Женя.

— Вернусь домой.

— Домой? В смысле...

— В смысле — совсем домой. В Пустоту, на Острова.

Всё закончилось благополучно — если считать благополучным то, что преступник ушёл от расплаты, а я активно этому способствовала. Бошняка посадили в самолёт, взявший курс на Нью-Йорк, откуда он улетит из страны, или, путая следы, пересядет на один из внутренних рейсов. Я не интересовалась его дальнейшими намерениями. Пейдж помахал другу вслед и вежливо раскланялся со мной на прощание. И я отправилась в новый отель Жени и Макса — сказать, что Женя может забрать мои вещи из старого отеля, потому что я всё равно не планирую туда возвращаться, ну и "до свидания" тоже сказать. Можно было и вовсе обойтись без мелодраматических прощальных сцен, я могла бы просто исчезнуть, но мне — что греха таить — слишком хотелось ещё разок увидеть Макса.

И вот теперь я топталась посреди номера, а Макс сидел у окна, молча слушая наш разговор.

— А как ты туда попадёшь? — полюбопытствовала Женя. — Ты знаешь, где находится этот ваш Портал?

— Ну, вернуться-то в Пустоту не проблема, — отмахнулась я. — Это оттуда сюда можно выйти лишь Порталом, а отсюда туда можно отправиться из любого места.

То, что для этого нужно убить Личину, я уточнять не стала. Придётся пополнить местную полицейскую статистику ещё и самоубийством. Женя вздохнула, помялась и, наконец, задала вопрос, который, видимо, хотела, но не решалась задать с самого начала:

— И что с тобой теперь будет?

— Ну, что-что, — я с наигранной беспечностью пожала плечами. — Будет суд. И что-то решит.

— И что он решит?

— Поживём — увидим.

Женя оглянулась на опустившего глаза Макса. Потом снова повернулась ко мне.

— Послушай... останься, а?

— Остаться? — переспросила я. — Кем? Вечным двойником?

— Ну почему сразу двойником? Знаешь, я иногда мечтала о сестре. Конечно, маме с папой и нашим знакомым будет трудно объяснить твоё появление, но... У тебя ведь может быть и своя жизнь! Помнишь, как мы с тобой планировали? Пойти работать, снять квартиру... Ты вообще можешь куда-нибудь уехать. Хотя я бы предпочла, чтобы ты осталась.

Я помолчала. Предложение было заманчивым. Очень заманчивым. Я ведь и сама себе его уже успела сделать.

— Ну, предположим. И предположим, что мои соотечественники махнут на меня рукой, отзовут Охотников и захлопнут Портал с той стороны. И что тогда? У нас опять будет целых две Жени Белоусовых, а это, как ты, должно быть, помнишь, не самый комфортный вид существования.

— А мы тебе всё расскажем! Правда, Макс? Да ты и сама говорила, что тебе удалось вспомнить, кто ты такая, когда Портал закрылся этой ночью.

Я вздохнула. Этой ночью... Неужели прошёл всего лишь один день?

Да, можно было бы поступить так, как говорит Женя. Избежать суда, заведомо немилосердного, избежать сурового приговора. Я не буду тосковать по родине, потому что не буду её помнить. Разве что иногда, когда проход между мирами будет приоткрываться. Мы сможем вернуться в Москву тем же способом, что и прибыли сюда, переслав паспорт, а там уж что-нибудь придумать с отсутствующими у меня документами. Сейчас в Москве зима, повсюду лежит снег, если только за время нашего отсутствия не настала одна из столь частых в последние годы оттепелей. Я найду себе работу, а в свободное время буду читать книги и смотреть фильмы, встречаться с людьми, ходить по магазинам, сидеть в полюбившейся кафешке, глядя сквозь огромные окна, как снуют машины и прохожие то по серой, то по залитой весёлым солнцем улице. А потом наступит весна, снегопады сменятся бурными или монотонными дождями, а в мае на Никитском бульваре зацветут каштаны...

Я посмотрела на Макса. Он молчал. Нет, он не возражал против предложения Жени, и я знала, что и не возразит, по крайней мере, вслух. Но он не звал меня. Если бы меня попросил остаться Макс, я бы плюнула на всё и осталась. Даже зная, что он сделал это исключительно из вежливости или благодарности. Но он не просил.

— Спасибо, Жень, — сказала я. — Правда, спасибо. Но птице лучше в гнезде, а рыбе в пруду. Я чужая в этом мире, как ни крути. Я не приживусь здесь.

— Бошняк прижился...

— Бошняк из тех тараканов, которых никаким дихлофосом не выморишь. Едва ли он хороший пример.

Женя шмыгнула носом и неожиданно обняла меня. Я обняла её в ответ. Когда мы разомкнули объятия, Макс поднялся со своего кресла.

— Значит, навсегда? — спросил он, протягивая мне руку.

— Навсегда, — подтвердила я, пожимая её. Потом он всё-таки тоже обнял меня, и я прижалась к нему несколько теснее, чем приличия позволяют прижиматься к чужим женихам. Но ведь на прощание можно, верно?

Не было смысла жаловаться и сетовать на судьбу, так странно и нелепо сложившуюся, и задерживаться смысла тоже не было. Махнув им обоим рукой, я вышла из номера и спустилась к выходу из отеля. Красивый город Сан-Франциско, на время ставший приютом существ из иного мира, продолжал жить своей вечерней жизнью, не замечая, как кто-то приходит, а кто-то прощается, кто на время, а кто и навсегда.