Умирать некрасиво лучше в гордом одиночестве, чтобы сохранить о себе хотя бы светлую память, поэтому быстренько сползаю вниз и пытаюсь забиться под диван, дабы отдать концы не обременяя окружающих своими страданиями. Нет, ну что за мужик пошел непонимающий?! Не надо отбирать у меня бутерброд и отцеплять руки от ножки дивана! Умираю я — все скорбят и не дергаются, а, и ещё смотрят в другую сторону, а то сейчас лягну по предстмертному — с замахом. Физическое преимущество явно на Максовой стороне — ему удается меня реанимировать, пару раз как следует встряхнув, но теперь страдаю — от позора. О какой красоте можно говорить, если вся в остатках пищи и ошмётках помидорах. Как тут нравится мужчинам? Терзаюсь, перечисляя в уме все свои проблемы — начиная с деятельной еврейской родни и заканчивая борьбой с предательским томатом. Жизнь не удалась — если огласить единым списком мои недостатки — шансов на счастливое будущее нет, любой нормальный мужик сбежит сразу. От постигшего меня сознания собственной неполноценности, уже близка к тому, чтобы самостоятельно прекратить мучения, но Макс, решив спасать до конца, изрекает: "Гадель, ты чего там затихла? Готовишь месть помидору?".

Зачем сводить счеты с томатом? Над ним и так уже надругалась, как могла. Благодаря пониманию собственной убогости, как никогда склонна к всепрощению и состраданию. Этому не отвечаю, всё ещё переживая свой позор. Какой наблюдательный пошёл мужик — по останкам даже может помидор идентифицировать. Значит, всё рассмотрел, во всех неаппетитных деталях! Даже взирать стараюсь в другую сторону, потому что боюсь увидеть в глазах Макса снисхождение и жалость. Даже хуже — там может быть отвращение и желание избавится.

В жизни так же, как и на работе — есть "Свои" и "Чужие". Хотя, в некоторые моменты лучше, чтобы тебя вообще ни кто не видел, но в "Своих" ты уверена — чтобы не случилось, они не отвернуться с отвращением и презрением. А мужики — вражеское племя, от них ждать подобного отношения сложно. Ведь женщина всегда должна быть красиво одета, добродушна, непритязательна и не болеть. Потому что все хвори бывают только у них, и, обязательно, — с угрозой для жизни.

Макс неожиданно присаживается рядом. Стряхнув с меня остатки бутерброда, ласково кладет руку на плечо и проникновенным тоном произносит: "Страдаешь, что ли?".

Киваю, не поднимая головы, и обдумываю следующую мысль: "Сбегать надо отсюда скорее, чтобы как можно быстрее забыть свой позор! За огородом следить найму гоблинов, но больше — ни ногой!". Лихорадочно убираю остатки еды, пока непредсказуемый мой недоуменно смотрит на манипуляции, и готовлюсь отчалить навсегда. Располагаюсь на выходе из кухни, мысленно прощаюсь с фартучком слезами и объятьями, и начинаю излагать:

— Уважаемый Максим, благодарю Вас за проявленное терпение и снисхождение к моим слабостям, постараюсь Вас больше не потревожить...

— Обалдела совсем? — внезапно и громко перебивает меня Макс, — или у тебя в подсознании новое веяние?

— А..., чего это? — поскольку уже приготовилась всех от себя избавить, была настроена на самопожертвование и прочие подвиги, не понимаю — в чём проблема и какие ко мне претензии?

— Куда собралась? — грозно вопрошает непонятливый мой.

— Я всё убрала, — оправдываюсь, пятясь задом из кухни. На что-то натыкаюсь, прикладываюсь копчиком и взмаливаюсь Высшим силам дать мне сбежать, пока ещё что-нибудь не разрушила или не сломала.

— Стоять! — орёт командным тоном Макс.

Замираю и, неспроста этот так разнервничался, лихорадочно ищу — чему ещё угрожаю непосредственно телом. Ни каких колющих, режущих и бьющихся предметов по близости уже нет. Менеджеры на многое способны, но разносить собою стены, пол или потолок — увольте, это к самураям. Может не всё убрала, или положена хозяйственная отработка, как компенсация нанесённого Максу морального ущерба? Вот это уже мелочно и недостойно. Настоящие самураи не размениваются на столь примитивную месть поверженному противнику, у них есть целый кодекс — как убить врага красиво. Сразу голову с плеч и всё. К такому, чтобы больше не мучиться, — я готова, а унизительно драить стены под ехидными взглядами — уж лучше ритуальное харакири. Ведомая идеями о том, что у меня есть шанс покинуть этот мир, как настоящий воин, чтящий Буси-до и достойный сэппуку, уверенно меняю душевный настрой и начинаю движение в сторону кухонной утвари, за инструментарием, необходимым для ритуала.

— Какой у тебя нож тут самый острый? — интересуюсь, придирчиво изучая ассортимент. Небогато, на мой самурайский взгляд. Сплошная пародия на кусунгобу. Эх, тяжела жизнь и смерть онна-бугейся.

— Руки убери! — выйдя на максимум доступной громкости, извергает Макс.

— Это я — переживаю, так что молчи и дай совершить харакири в соответствующей атмосфере! — ору в ответ, потрясая первым схваченным ножом. А что делать, другой инструмент, возможно, получить уже не удастся.

В этот пафосный момент на кухне возникают радостные, светящиеся и даже немного воздушные от переизбытка чувств Грифодий и Манька. Пока эльфо-россиянин хватает воздух ртом, переваривая увиденную батальную сцену, Маня становится на линии поражения — между мной и Максом, и начинает голосить, да так, что мы с непредсказуемым моим даже хором не смогли бы её перекричать. Вот до чего доводит людей постоянная работа с детьми.

— Рехнулась, что ли? Нормальные мужики и так на вес золота, а ты на него с ножом! — вещает Маня, ловко отбирая у меня последнюю самурайскую надежду на почетную смерть.

— Харакири! — возмущенно отвечаю, пытаясь восстановить справедливость.

— Мань, у тебя валерьянки нет с собой, пару литров? — спокойно и немного обреченно вопрошает Макс.

Как ни странно, педагог его услышал:

— Эту валерьянкой теперь не успокоишь, у неё навязчивая цель и комплексы,— цедит Марианна Юрьевна, угрожающе выдвигаясь в мою сторону с потенциальным кусунгобу наперевес.

— У меня не комплексы, а жизненная драма и полное фиаско, нечего наговаривать. Нож отдай, пойду самоубиваться в одиночестве. Вы понятия не имеете о буси-до и норовите испоганить самый важный для опозоренного самурая момент! — произнося столь пафосную речь, пытаюсь одновременно отобрать у подруги инструмент, необходимый для совершения харакири, но Маня ловко уворачивается.

В этот момент восприятие реальности пропадает, подарив в качестве последнего воспоминания, замеченное краем глаза, чьё-то резкое движение с боку и ощущение жуткой боли в голове. Вражеские ниндзя подкрались, точно.

* * *

Осознание себя приходит постепенно — сначала появляется чувство обиды, потом разочарования, и, наконец, возникает головная боль. Сразу после этого о себе дают знать слух, обоняние и зрение.

— Суй под нос, а не в нос — это Маня, на ужасающе высокой, пронзительной ноте и с подвываниями. Чуть опять от реальности не отключилась от таких интонаций.

— Грифодий, в следующий раз, когда в тебе взыграет кровь эльфийских ратоборцев, держи себя в руках, — это Макс, с сарказмом, старательно подсовывая вонючую ватку с нашатырём. Мысли после удара лаконичны и ясны, быстро делаю вывод: я умираю, а он язвит — не ценит.

— Так она ж с ножом, — это вражеский ниндзя Грифодий, который, судя по разговору, и огрел меня по голове. Интересно, чем и откуда взял?

— Гадель, глаза открывай и не придуривайся, — снова Макс, старательно запихивая мне вату почти в нос, от чего страшно тянет чихать на мужчину моей мечты. Боюсь, такого позора уже не выдержу. Приходится открыть глаза, осознать, что лежу на диване, сесть и закрыть рот рукой, а нос зажать пальцами. От резких движений, и неожиданной яркости цветопередачи, возникшей после удара, в голове опять начинает мутиться, но как-то неуверенно — в целом, остаюсь в сознании, хотя ясность мысли, постигшая меня сразу после встречи с неведомым — пропадает. Осоловело разглядываю окружающих и пытаюсь вспомнить, зачем они здесь, почему так больно, и кто подкрутил у солнца яркость так, что сложно воспринимать окружающий мир? Ложусь горизонтально, закрываю глаза и пытаюсь перезапустить мыслительный процесс.

— Грифодий, у меня к тебе огромные претензии. У неё и так в голове непонятно что происходит, а после таких встрясок, мысль вообще может пойти неизвестными науке путями, — снова Макс, как обычно с сарказмом.

— Я же не со зла, а только...

— Он меня защищал! — это Маня, гордо, с наслаждением и очень громко.

Тьфу! Замучили, ей-богу. В голове от их разговоров позванивает и позвякивает, поэтому пытаюсь закрыть уши руками.

— Грифодий, идите на общественные работы — уничтожать сорняки. Гадя, судя по скромности букета, ещё не все одуваны выкопала, так что вам есть чем заняться, — Макс непререкаемо отправляет влюблённый человеческо-эльфийский союз, мучимый легким чувством вины, на огород.

Маня с Грифодием, обиженно пыхтя и недовольно сопя, отчаливают из кухни надругаться над сорняками. Мысль, конечно, верная. Я — недееспособна, пахотой заняться — некому, только, как бы они чего лишнего не выкопали.

— А можно меня посадить куда-нибудь, с видом на огород — следить, дабы они нужные растения не повредили — это уже я, тихим, умирающим тоном, не поднимая головы и не открывая глаз. По ощущениям, мысль, после перезапуска, — настроилась, значит, мозг не пострадал, посему пребываю в оптимизме насчет дальнейших перспектив жизнедеятельности и надеюсь воспользоваться ситуацией.

— Да, и еще открыть окно, чтобы ты могла давать ценные указания прямо со смертного одра, — ржёт Макс.

— Именно так себе и представляла. Не вижу в этом криминала, по голове — били? Били. Значит, имею полное право на компенсацию! — лежа на диване говорить слабым голосом внушительно — сложно, приходится, чтобы придать весомость словам, тыкать пальцем вверх и колебаться на поверхности. В результате открываю для себя наличие болезненной шишки на затылке. Чем же эльфо-россиянин меня приложил, всё-таки? Морщусь и пытаюсь, ощупывая пальцами голову, оценить размер повреждений.

— Гадь, тебя случайно не тошнит? — интересуется Макс сердобольным тоном, приподняв меня на диване и поворачивая мою голову в разные стороны, чтобы разглядеть шишку в подробностях.

— Это чем это? Поесть я не успела — бутерброд развалился у тебя на глазах, не достигнув пищевода!

— А хочется?

— Не до пищи тут, я переживаю за подсознание! — пафосно восклицаю, потрясая пальцем.

Прабабка молчит, сгинула ещё до удара в неведомом направлении, но, всё равно, могла пострадать. На попытки наладить связь не отзывается, и судьба родственницы тревожит меня. По моим ощущениям, от удара в мозгу замкнулся какой-то контакт, до этого не функционировавший, процессор разогнался до неведомой прежде частоты и непонятно, сможет ли бабка существовать в таком темпе.

— Хм, не тревожься, хуже подсознанию не будет, — иронизирует Макс, — главное, чтобы не открылись новые горизонты.

После удара чувствую в себе необычайную ясность мысли, похоже, рамки сознания сильно расширились, и, чтобы недогадливого моего не пугать раньше времени, решаю перевести разговор на другое. Бросаю взгляд в окно, и:

— Что эти садомляне делают на моём огороде?! Как им не совестно надругаться над корнями и истоками!!!

Макс бросает взгляд в окно, издает что-то среднее между хмыканьем, хрюканьем и лошадиным ржанием, потом изрекает:

— Зависть — недостойное самурая чувство, но, хочешь — открою окно. Гаркнешь им что-нибудь напутственное, только головой сильно не дергай, а то мало ли что...

При таком сервисе, кто бы стал отказываться — ползком добираюсь до фрамуги, по пути пару раз прочищаю горло, и вещаю с завываниями:

— Грех надругаться над святым, на том свете всё припомнится, о душе надо думать! Разошлись по разным концам огорода на исправительные работы! Грифодий, не доводи меня до нарушения заповедей, руки от Мани убери и займись делом! Маня, где твоя женская солидарность?!

Вредители молча расходятся по разным углам и мучительно пытаются отличить одуванчики от остальных растений. Гооосподиии, и эти люди учат детей.

— Макс, а чем он меня огрел, всё-таки?

— Подносом, тем который на столе лежит.

— А на нём хотя бы вмятина осталась? — хочется мне хоть какой-то сатисфакции за страдания.

— Да, измерять для истории будем или не нужно?

— Чего мелочится то? Самурая, всё равно, подносом не возьмёшь.

Весь оставшийся день пребываю в благостном состоянии. Периодически покрикиваю на Маню с Грифодием, чтобы не расслаблялись и пропалывали пашню качественно, иногда гоняю Макса за едой и питиём, но не сильно злоупотребляю, а то припомнит мой бутербродный позор. Когда ярило опустилось до острого угла наклона к земле Новомосковской, ратоборец и группа поддержки в Манином лице покинули Максовы угодья, отчитавшись что сорняки уничтожены. Мы коротали время за чаепитием, когда непредсказуемый мой разразился сентенцией, которая реанимировала прабабку, во всей её семитской скупердяистости:

— Гадель, а может тебе лучше переселится ко мне, чем постоянно мотаться на огород?

Эго разразилось криками: "Да, да, да! Мы его дожали!". Прабабка вернулась из подпространства и стала наставлять, загибая свои виртуальные пальцы: "Спроси: будет ли место для космолёта, сколько полок дадут в ванной и шкафу, если меньше половины — не соглашайся!". Вот ё-моё, советчица! Меня беспокоило следующее: поддерживать суровый армейский порядок, привычный этому, будет непросто. Маман, конечно, муштровала в детстве, чтобы отрегулировать творческую составляющую организма, но такие строгости даже ей не снились. Как бы ни поссориться из-за того, что кружки на полках стоят не в том порядке, а на шкафах уже второй день пыль. В общем, приступаю к переговорам, правда, немного издалека, чтобы усыпить бдительность и незаметно перейти к основным вопросам:

— Готовить надо будет каждый день?

— Необязательно, — слегка ошарашено произносит Макс.

— Как часто убирать?

— Ну, раз в неделю, наверно, — тянет этот, уже с ехидцей глядя на меня.

Поди решил, что я на все готова и заглотила наживку? Ан нет, беспокоит меня нетребовательность непредсказуемого моего, поэтому, перехожу к сакраментальному:

— А полок сколько дашь и где ставить космолёт? — вот она проверка на серьёзность намерений.

— Да хоть целый шкаф! — соглашается этот и разводит руками в стороны, обрисовывая размеры — пеплац пристроишь рядом с вопросительным знаком, там хватит места.

Чем бы его ещё озадачить? Родственница начинает скандировать: "Переезжаем!". Через некоторое время, выйдя из состоянии эйфории, советует: "Квартиру сдадим, после ремонта можно задорого! О-ля-ля, гуляем!".

41. Об утопленниках.

За время осознанного девичества добра в моих антресолях скопилась предостаточно, а есть еще черная дыра под кроватью, обширный балкон и шкафы. Даже, я бы сказала, — 'шкафья', если учитывать богатство недр. В общем, переезд решено отложить до выходных из-за сложности предстоящих манипуляций. Активно тружусь на работе, отгоняя от себя страшные видения дальнейшего совместного ведения хозяйства обогатившегося козами, свиньями и коровами. А что? С этого станется перевести нас на натуральные продукты, чтобы поддержать здоровье и жизненный тонус.