— Неприемлемо, — говорит старик. — Ни похищения, ни нападение на Фуринкан. Они не попадут в вечерние новости. Открытые военные действия в торговом районе также неприемлемы. Это выходит за рамки того, что может стерпеть премьер-министр.
— Представитель Ёсида, — говорит Артемида. — Мы уже много раз это обсуждали. По закону Институт ответственен за заботу и управление махо-сёдзё. Это наш долг арестовывать столь разрушительных индивидуумов там, где их можно найти. Бой в торговом районе, как бы это ни было прискорбно, не превышает наших полномочий.
— Мне хорошо известна власть Института, директор Сильвервин, но это политический вопрос. Этот инцидент вызвал огромное давление. СМИ обсуждает размытые картинки боя на крыше, и это уже не говоря о ходящих до этого слухах. Японцы начинают задавать трудные вопросы.
— Тогда ответьте им, — презрительно отвечает Артемида. — Женщина вышла из-под контроля, и храбрые юные девушки рискнули своими жизнями, чтобы ее остановить. Такой истории будет достаточно. На массы легко повлиять.
— Министру требуется что-то более существенное, чем рассказ о злобной террористке, — возражает Ёсида.
Они говорят о бое между Гёндуль и Тиё, понимаю я. Подумываю вставить, что «вышедшая из-под контроля женщина» это я, и что это Институт Прекрасных Принцесс раскатал все здание. Но, из-за приказов Камико, этого не происходит. Все, что мне удается, это «Агх!», прежде чем тиара сжимается на моем горле, сводя мои крики в молчание.
Ну что ж. Вероятно, они все равно не оценят мое остроумие.
— Вы хотите выставить все напоказ, — с отвращением говорит Артемида. — Ваш министр глупец. Признание ошибки лишь предоставит ей больше силы. Лучше все отрицать.
— Директор Сильвервин, как бы то ни было, министр принял решение, — отвечает Ёсида.
— Моя голова не пойдет за это на плаху, Ёсида. Не забудьте сообщить ему об этом.
— Ваша обеспокоенность неуместна, директор, — отвечает Ёсида. — Достаточно будет простой демонстрации. Чего-нибудь, чтобы люди знали, что мы понимаем их проблемы и работаем над ними.
— Значит, шлепок по запястью, — уточняет Артемида. Останавливается в раздумьях. — Пока что я подыграю вашему министру. Но, в свою очередь, я требую, чтобы мой бюджет не тронули, а мой авторитет не изменился.
— Официально права Института будут урезаны, а финансирование снижено. Неофициально контроль над Институтом останется слепым и беззубым. Что касается вашего бюджета, я провел поправку, что увеличивает возмещение за ваш рассредоточенный персонал. Это превзойдет любой дефицит, — говорит Ёсида.
— Гамбит, что обеспечит, что еще больше моих девочек будут работать на другие ветви власти.
— Конечно, — признает Ёсида. — Полезный коммерческий аргумент. Но также он высечет в камне будущий прирост финансирования.
— Мой основной штат уже раздерган, Ёсида. Выделение еще большего числа девушек лишь только все усложнит. Но, похоже, здесь у меня нет выбора, — говорит Артемида. — Полагаю, все это не бесплатно. Что вы хотите взамен?
— Сделайте корпорацию Суйхэн основным вашим поставщиком, — отвечает Ёсида.
— У них непомерные цены, — парирует Артемида. — Тем не менее, я готова платить им, если мое увеличенное финансирование более чем покроет разницу. Это все, представитель?
— На данный момент, — встает Ёсида. — Постарайтесь в будущем быть сдержаннее, директор Сильвервин. Мы с министром можем иногда справиться со случайной болтовней, но ваши враги многочисленны, и они хотят видеть ваше падение. Не давайте им оправдания.
— Я уже переговорила с заинтересованными сторонами. Этого больше не повторится. — Слова Артемиды мрачны. — Как все это повлияло на Нэримский счет?
Ёсида морщиться.
— Боюсь, мертв и похоронен. Если что-то прояснится, я смогу возродить его в следующем году, но пройдет время, прежде чем нам задует попутный ветер. — Ёсида слегка кланяется женщине через стол. — Рад был с вами встретиться, директор. Пришлю завтра своего секретаря, чтобы сгладить детали.
Артемида встает.
— Конечно, представитель. Вам в любое время рады в Институте. Вам нужно сопровождение наружу?
— Нет, я справлюсь сам.
Ёсида поворачивается к выходу, но меняет направление, когда его взгляд падает на меня. Пожилой политик останавливается передо мной и окидывает мое тело масляным взглядом. Протягивает старую руку и хватает меня за подбородок. Отбиваю руку в сторону.
Ёсида какое-то мгновение нянчит свою руку, но не отступает. Вижу, как на его тонкой коже формируется синяк. Он смотрит на директора, полностью меня игнорируя.
— Новое пополнение вашей коллекции? — спрашивает Ёсида.
— Да. У меня на нее особенные планы. Но она в последнее время устроила неприятности, — предупреждает Артемида. — Прошу прощения за чрезмерную силу, но больше не трогайте ее.
Ёсида с удвоенным интересом смотрит на меня.
— Пацанистая, — комментирует он. — И упрямая. Как и яростная. — Морщинистое лицо старика касается тонкая, но садистская улыбка. — Весело будет поиграть с тобой, когда тебя сломают.
— Разве вы в первый раз не услышали меня, представитель? Она моя, — говорит Артемида. — Саотоме не игрушка для ваших игр. Этим занимается предоставленный мной секретарь. Если она не удовлетворительна, я могу заменить ее.
— Разочаровывающе, — бормочет Ёсида. Он отводит взгляд и говорит громче: — В этом нет необходимости, директор. Я доволен тем, как обстоят дела.
Представитель кидает на меня последний скользкий взгляд, после чего удаляется из комнаты. Смотрю вслед, как он уходит, даже не пытаясь скрыть отвращения. Хаппосай, при всех его мелких преступлениях и мелочных извращениях, бесконечно лучший человек, чем только что вышедший из комнаты политик. То, что Институт ведет дела с Ёсидой, только еще больше очерняет его в моих глазах
— Садись, — командует Артемида.
Сажусь на покинутый Ёсидой стул. Пока я двигаюсь, Артемида поднимает графин насыщенно-янтарной жидкости и наливает ее в хрустальный бокал. Нос дразнит летучий запах алкоголя, когда директор неспешно возвращает графин на место. Манжеты платья Артемиды проходят по столу, каким-то образом не потревожив лежащие бумаги.
Артемида откидывается на спинку своего стула и делает глоток. Перекатывает бренди во рту, наслаждаясь вкусом.
— В будущем воздержись от того, чтобы бить члена Парламента, не важно, насколько представитель Ёсида это заслужил, — говорит Артемида, развалившись на спинке стула. — Но сейчас все это неважно. Ты пыталась поджечь мою школу. Объяснись.
— Я пытаюсь сбежать, — объясняю я.
— Эта твоя проблема будет исправлена, — резко говорит Артемида. — И я не понимаю, как это оправдывает уничтожение моего имущества.
Фыркаю.
— Вы думаете, меня заботит ваша собственность? Может быть, если вы начнете уважать мои права, я подумаю уважать ваши.
Артемида болтает жидкостью в хрустальном бокале, темный янтарь блекнет до оранжевого, когда жидкость плещется о стенки бокала.
— Мне кажется, что мы начали не с той ноги. Ты видела худшее Института, но не лучшее.
— Что? Пленение психов? Убийство демонов? — с отвращением качаю головой. — Простите, но мир и без вас неплохо работал.
— Я не говорю о чем-то простом, вроде очищения от вторгающихся паразитов, — заявляет Артемида.
Директор встает, ее царственное платье оттеняет ее аурой власти. Мгновение ее глаза и поза давят на меня, заставляя меня чувствовать себя ребенком не старше семи, сидящим перед главным. Затем она отворачивается. Артемида пересекает комнату, ее длинные одежды скользят по полу при ее движении.
Артемида останавливается у стены слева от меня. Там она поднимает руку над щитом с гербом и вытаскивает тальвар. Шух. Артемида вынимает из ножен изогнутый клинок, а затем поворачивает его навстречу свету. Сталь сияет как зеркало, омраченное пробегающими от острия до эфеса пятнами красного.
— Изгнанный из Атлантиды, мой предок прибыл на луну и, этим мечом, убил демона-бога Гинмусабору. Умирая, он передал этот клинок своей дочери, Серенити Первой, чтобы напомнить всем своим потомкам, что каждый народ выковывается кровью и железом. Это была правда тех дней. Это правда сегодня. Это будет правдой всегда.
Артемида убирает меч в ножны и возвращается на свой стул, с глухим стуком положив оружие на стол.
— Я уверена, что ты знаешь о состоянии этого мира. Человечество жадно потребляет все ресурсы, как свиньи у корыта, плодящиеся и пожирающие, мало заботясь о будущем. Как дикари, люди дерутся между собой за лучшее место, куда можно сунуть свои морды, вооружаясь все более мощным оружием. Вымирание неизбежно.
Да ладно. Есть в этом мире хоть кто-нибудь, кто не думал об этом хотя бы раз? Тем не менее, мне не нравится, как Артемида сравнивает человечество со свиньями. Еще меньше мне нравится, как сама она аккуратно исключает себя из этой категории.
Такие мысли не приводят ни к чему хорошему.
Закатываю глаза на эту театральность.
— Позвольте угадать. Вы завоюете мир, чтобы его спасти. Знаете, звучит совсем как клише кинозлодея.
Против моей воли, мои глаза косятся на меч. Он на расстоянии вытянутой руки. Десятая доля секунды, и рукоять может оказаться в моей руке. Еще две, и я смогу снести голову Артемиды с плеч.
Заманчивая мечта. После одной недели я уже чувствую, как вес Института раздавливает меня. Мою гордость разбивали снова и снова. Агония так много раз пронзала меня, что я еле сдерживаю гнев и ненависть.
Но эта идея оставляет после себя лишь отвращение. Убить, чтобы сбежать? Никогда. Я не настолько жалок, чтобы мне понадобилось так себя запятнать.
— Завоюю? Как наивно. Разве я не ясно показала, что люди лишь немногим лучше животных? Неужели ты думаешь, что крепкой руки достаточно? — спрашивает Артемида. — Нет! Человеческую жажду власти и уважения никогда не удовлетворить. Те, кому их не хватает, всегда будут стремиться уничтожить тех, у кого они есть. Не важно, сколько раз их поставят на место, сброд восстанет вновь. Для мира требуется больше, чем завоевание. Человечество должно быть очищено. Чего-то иного не достаточно. И именно поэтому я подвергну этот мир тэнки.
А?
… тэнки для мира? Конечно, она ведь этого не говорила?
Я имею в виду, мы же говорим о планете. Вовлекаемый масштаб непостижим. Даже если бы тысяча, черт возьми, миллион меня работали совместно, я бы не справился. Да, у Артемиды гораздо больше духовной силы, чем у меня. Но в миллион раз? Ни за что.
Тэнки для планеты? Невозможно.
… и абсолютно безрассудно.
Тэнки искажает как тело, так и душу. Он убивает. Он чуть не убил меня, когда я использовал свой ки. Как пересаженный орган, чуждый ки будет отторгнут. Если тэнки смертелен, когда делаешь его самостоятельно, он еще более смертелен, когда подвергаешь ему другого. Лишь с помощью специальных приемов, вроде кокона сахарной ваты Тиё, можно довести тэнки до «безопасного» состояния.
План Артемиды это чистое и простое убийство. Она собирается убить всех. А те, кому повезет выжить, будут «очищены».
Это… безумие. К счастью, невозможное безумие…
…
… или нет?
Через мою голову прокладывает себе путь злая идея. Где не справится сила, хватит тонкости. Тэнки сам поддерживает себя. Итак, что же произойдет, если засеять систему лей его гранулами? Отравленные пилюли донесет до сердца планеты. Нет. Даже так масштабы слишком различны, энергии слишком мало…
… но что, если будут помогать тысячи махо-сёдзё?
Внутри меня нарастает болезненная и искаженная эмоция.
— О да, дитя, это возможно, — говорит Артемида, как будто прочтя мои мысли. — Не с легкостью. Не в этой примитивной эре. Потребуется как минимум тридцать тысяч девушек и большая часть мировой экономики. Планетарный тэнки не та цель, что получится завершить за десятилетие. В лучшем случае за три. В худшем за столетие.
Кусочки начинают становиться на место. Именно поэтому Артемиде понадобилась фабрика махо-сёдзё. Сегодня Институт только начинает. Чтобы найти тридцать тысяч девушек, Артемида придется рыть землю. Но хватит ли этого? Институт всего двумя сотнями истощил японскую популяцию махо-сёдзё. Прибавим к этому мастеров боевых искусств, священниц и любых других подражателей магии, и чаша все равно будет далеко не полна. Этого будет недостаточно…
…не в Японии.
Ей придется взяться за другие нации. Это значит войну. Для войны нужны солдаты. JSDF не хватит сил и ресурсов. Девушек отправят на линию фронта, и они будут умирать тысячами. Их потребуется заменить. Это значит больше войны. Это значит больше смертей.
Мировая война. Мировая война с последующим тэнки. Апокалипсис поверх апокалипсиса. Спасти мир? Чем это лучше позволения человечеству уничтожить себя?
— Вы безумны, — шепчу я свое заключение, не осмеливаясь в него поверить.
— Говори что хочешь, девочка, но задумайся над этим. Представь себе новое королевство. Вечное королевство. Королевство, что не знает ни желаний, ни войн. Королевство, увенчанное совершенной славой. Да, миллиарды умрут, но их судьба уже определена. Мой путь может вести через тьму, но он приведет к надежде. Оставь все как есть, и нам останется только отчаяние.
— И что? — презрительно говорю я. — Может, мы умрем. Может, нет. Вы же просто превращаете неопределенность в уверенность. Если наша судьба уничтожение, то так тому и быть, дайте нам быть уничтоженными.
Крак! Хрусталь в руке Артемиды раскалывается. Из директора словно вынимают стержень, а ее глаза устремляются вдаль. Она смотрит сквозь меня, как будто увидев призрака.
— Что ты сказала? — Вопрос Артемиды необычайно тих.
Смотрю прямо в глаза женщине.
— Я говорю, вы безумны. — Мой голос ясен и чист. — Лишь сумасшедшая подумает, что может спасти кого-то, убив их. Надежда? Я слышу только зло. Да, может быть, мы обречены. Черт, мы, вероятно, обречены. Но, если мы не можем не дать себе убить самих себя, то мы заслуживаем умереть. Не то чтобы я собираюсь…
Бух! Мои легкие покидает воздух. Трах! Мое тело врезается в стену. Зрение чернеет, и я падаю на колени. Моргаю, восстанавливая зрение, и кашляю. Выплевываю влагу, портя элегантный ковер малиновыми каплями.
Что за чертовщина меня ударила? Оно ощущалось тараном, но появилось и исчезло в мгновение ока. Один удар поставил меня на колени и оставил шесть сломанных ребер.
Артемида обходит вокруг стола. Вокруг нее переливается воздух. Расходятся волны силы, с мощью гиганта прижимая меня к земле. В центре всего этого Артемида. Ее царственный вид заменяется выражением ярости.
— Эти слова, — шипит она. — Ты смеешь поучать меня словами моей племянницы?
Из земли вырывается виноградная лоза, разбивая камень и дерево. Толстые щупальца ползут по стенам и оборачиваются вокруг мебели. Другие хватают меня за ногу. Они сжимаются. Трах! Дерево раскалывается. Стальная броня трещит. Мои мышцы размягчаются, и я падаю на землю. Боль. Онемение. Вокруг меня оборачивается еще больше лозы, и я силюсь оторвать ее от своего горла.
