— Вы всегда сушите белье на балконе? Чье белье? Ах, мистера Галуппи тоже. И на крыше? А вы не боитесь оттуда слететь?
Да, с мистером Галуппи она была раньше знакома. Да, он служил шофером по вызову у миссис Молл. Нет, с мистером Галуппи у нее не было никаких близких отношений. Никогда. В помине. Ни разу. И не могло быть.
— Но почему же, мисс Пирейра? Почему не могло быть? Я жду ответа на свой вопрос, мисс Пирейра! Почему вы заявили, что у вас с мистером Галуппи не могло быть никаких интимных отношений? Не означает ли это.... Ах, вам показалось? Почему вам так показалось? Что значит, "просто так"?
Нет, не видела. Нет, не знаю. Нет, не слыхала.
— Известно ли вам, мисс, что покойный Лоренс Блоссом принадлежал к Ирландской Католической общине? Ай-яй-яй! Как нехорошо, нехорошо. Бывает. Хотелось бы вам верить.
Известно ли вам, какой марки была у покойного фотокамера? Вы узнаете эту фотокамеру? Внутри этой камеры нами была обнаружена пленка, вам известно ее содержание? Потрудитесь ответить, мисс Пирейра! Я жду, мисс Пирейра! Я повторяю свой вопрос, мисс Пирейра!
Да, Да. Да. Да, была с покойным в близких отношениях. Да, в очень близких отношениях. Да, в интимных отношениях. На почве фотографии. На почве религии.
— Взгляните, мисс Пирейра, на этот снимок.
( Я прошу тишины! Я кому сказал! Что вы здесь слетелись, как вороны, убирайтесь, а не то скажу инспектору!)
— Извините, мисс! Итак, мисс Пирейра, взгляните-ка...
Да, на снимке — я. И на этом снимке. А это он, он и я, мы вдвоем. Он, то есть, Лоренс Блоссом.
— Скажите, мисс Пирейра, вы позировали Блоссому в студийных условиях? В его квартире? Он вам платил почасовую оплату?
Нет. Нет. Личный характер. Сугубо личный.
— А это что за кадр? Не знаете? Понятия не имеете? Не догадываетесь?
Итак, мисс Пирейра, если все, что вы нам рассказали — истинная правда, все произойдет так, как я вам обещал. В скором времени вы сможете получить ваши деньги в номинальном исчислении. Вам надо будет подать просьбу на имя младшего инспектора Каллагена. А что касается этой пленки, то, поскольку никакой ценности для нас она не представляет, я могу ее вам возвратить. Но не сейчас, а, скажем, завтра или послезавтра. Понадобиться несколько формальных процедур. Нет, вам не обязательно за ней приходить, мы сможем выслать ее по почте. Но я всегда буду рад вас видеть. Бросьте эти формальности, мисс, зовите меня просто Артур. Можете идти, и не забудьте, что до окончания следствия, вам не следует покидать Лондон. Постойте, вот моя карточка, если что, звоните!
Наконец-то она доплелась до своей двери, вошла и бросилась на кровать. Письма из полиции не было. Ни негативов, аккуратно разрезанных по пять кадров в ряд, ни маленьких в размер ванильного печенья контролек, ничего этого она не получила. Оставалось дожидаться вечерней почты, надежды таяли... Вся эта шаловливая полицейская братия выстроилась в очередь, рвет друг у друга из рук, хохочет, истекает слюной. Он, этот рыжий сержант, "зовите меня просто Артур", наверняка, созвал их всех заранее. Они решили хором поглумиться над ней и над Лорри. Они все ждут — не дождутся, каждому был обещан оттиск, и пока они не получат его себе на память, она не увидит этой пленки.
Милашечка моя, ну кто же так рыдает? Так воют прибитые поленом уличные псы, а не юные леди. Рыдания никого не должны отталкивать, а, наоборот, привлекать внимание, вызывать мимолетный интерес и даже сочувствие. А так своим воем ты вызовешь только пожимание плеч и гадливость. Спрашивается, где твой носовой платок? Возьми чистый с полки, разверни его, возьми за краешек и, держа в левой руке, прижми к уголку правого глаза. Вот так!
-"О, почему юная леди плачет?"
Нет, нет, ни в коем случае нельзя сразу отвечать на такие нескромные вопросы. Надо вздернуть плечиком совсем по-детски, как будто ты отгоняешь маленькую ласточку. Не беспокойся, вторичный вопрос не заставит себя ждать. Не дергайся, а теперь давай свой текст!
— О, я так несчастна. Отец избил меня и выставил из дому... (Так, хорошо. Снова приложи платочек.)
— "Какой ужас! Но за что!"
— О, не спрашивайте, сэр, не спрашивайте! Я не могу, не могу... (Все, больше ни слова! Жди! Сейчас он должен дозреть. Этого сэра очень подмывает дознаться, что же такое произошло с юной леди, в этом нет сомнения. Но он настоящий джентльмен, он деликатен, он никогда не станет торопить события...)
— "А как зовут юную леди?" (Отвечай же, что ты мямлишь!)
— Энрикетта, сэр! (Феноменально! Теперь можно улыбнуться сквозь слезы, словно солнышко из-за тучки. Такой улыбке просто нет цены!)
Долли достала сковородку из шкафа, вытерла руки полотенцем и включила конфорку. Части электрической плиты начали пощелкивать и позванивать. Долли плюнула на черный железный круг, ее плевок истаял, что-то прошипев на прощание.
— Так как же тебя зовут, детка, я позабыл?
— Асунсьон, сэр. Многие меня зовут Асунта.
— А откуда ты родом?
— Из Манаоса.
— Это где же такое место?
— Не знаю, сэр. Но это очень далеко...
— Хм-м, занятно. Ну-ка подай мне мои брюки...
На сковородку шлепнулся крошечный кубик маргарина, шипя и брызжа. Долли принялась энергично взбалтывать в чашке яйцо. Минутная стрелка снова напомнила о местонахождении центра земного тяготения. Долли с трудом держалась на ногах.
— О, погаси же этот свет!
— Я только хотела посмотреть, который час.
— Спи, еще нет восьми!
— О боже, сэр. Я опаздываю в школу. Это ведь так далеко.
— Какая еще, к черту, школа! Сегодня воскресенье...
— О, нет-нет, сэр, я должна бежать, простите, я должна бежать!
— Куда? Куда ты торопишься, разве тебе было плохо со мной?
— О нет, сэр, что вы, сэр! Вы так добры ко мне, вы сущий ангел, сэр. Я вас никогда не забуду. Всем на свете я расскажу про вашу доброту!
— Нет, уж лучше помалкивай! Постой, куда ты? Разве ты не хочешь посмотреть, что у меня есть в пиджаке?
— О, Боже милосердный! Какая прелесть! Неужели это мне? Я не заслужила...
— Ну-ка примерь, не церемонься. Нет, не в ванной, а именно здесь, я тоже хочу поглядеть.
— О, сэр...
— Да прекрати же, наконец, заладила — сэр, сэр! Зови меня просто... э... Джеральд! Я для тебя — Джеральд. Черт возьми, какие сырые простыни в этой гостинице!
Долли перевернула гренок на сковородке и поставила рядом чайник. Сегодня она позавтракает одна, никто ничего не получит от ее щедрот. Никто! Гренок — пупырчатый, золотистый, сверкающий масляными пузырьками, стыдливо прикрытый листиком кресс-салата ляжет один на белое прохладное ложе тарелки. Рябого Томми она сегодня кормить не будет, пусть захватит свое белье и убирается. А если намекнет на что, то она и ему поджарит. И посыплет кое-чем. Она даже знала это название — цианистый калий. Интересно, продается ли он в аптеке Корнхайта. "Доброе утро, мисс Долли! — Доброе утро, мистер Раппопорт! — Мне присыпки на десять пенсов и цианистого калия на пять шиллингов! — Пожалуйста, мисс Долли, один раз, по одной чайной ложке на каждые триста фунтов веса! — Благодарю вас, мистер Раппопорт, одной ложечки достаточно!"
— О, какая очаровательная квартирка? Ты живешь здесь одна? Смотри-ка! Боже, какие восхитительные пирожные, ты сама их испекла? Просто объедение — ты у нас изумительная кулинарка. А скажи-ка мне, Кончитта...
— Соледад, сэр.
— Извини ради бога. Скажи-ка мне, умеешь ли ты готовить свиную грудинку с горошком по-ирландски?
— Думаю, что да, сэр, я постараюсь. Для вас мне это ничего не стоит, вы, сэр, для меня...
— Мы же с тобой договорились, что ты будешь звать меня просто... э... Реджинальд. Просто Рэджинальд, повтори!
— Рэджинальд, сэр.
— Очень мило, ну, да ладно. Так вот, девочка, я, пока блуждал по улицам, разыскивая этот дом, решил, не заглянуть ли мне на этот твой рынок. И вот, пожалуйста — купил фунт грудинки. Видишь, какой я догадливый. Ты только посмотри, какой кусочек, отборный, нежный, розовый, мягкий...
— О, пресвятая дева, Рэджинальд, что вы, что вы! Не сейчас, пожалуйста!
— Почему не сейчас! Ты же знаешь, как я люблю грудинку, мягкую, нежную, розовую, податливую...
Она сразу узнала его на снимке по шляпе. Рэджинальд шел вверх по улице, посматривая в сторону. На другом снимке Рэджинальд склонялся к окну черного "Остина" и что-то говорил рябому Томми. А вот его черный лаковый ботинок попирает асфальт перед подъездом. Серые брюки с безупречной стрелкой еще хранили следы тяжелого утюга Долли.
— Ты видишь, смотри, не отворачивайся — это работка твоего дружка снизу. Теперь ты убедилась, коротконогая, что он нас всех хотел упрятать за решетку! Вот Сэлли, узнаешь? А это Молли, а это — ты! А это я! Тебе этого мало? Скажи, мало? Хочешь, я тебе выверну ухо? Не хочешь? Смотри у меня! Так что там было дальше в полиции? Чего еще хотел от тебя этот сержант? Кроме этой чертовой пленки, о чем он тебя спрашивал? Не прикидывайся дурочкой, я хочу знать все. Ах, вот как? Получай же...
— Вставай, я кому сказал! Где мое белье, мне пора двигаться? Ах, вот оно, мое белье, вот они, мои носочки. Сейчас мы их наденем, а это что? Дырка? Дырки тут не было, носки совсем новые. На вас носков не напасешься. А где мой смокинг? Ты что, спятила? Почему он до сих пор сушится? Воняет? Ну и пусть себе воняет бензином, я не неженка, я к запахам привычный. Принеси-ка мне его с балкона. Как — не на балконе, — а где? На крыше? Ну, так принеси его с крыши. Как повесила, так и сними! Что значит — не полезешь? Упасть боишься — понятное дело! Ч-черт! Ладно, потерпим пока. Но достать его тебе все равно придется. Я не хочу, чтобы он мок под дождем, и вороны на него гадили.
Рябой Томми Галуппи обожал чистые носки. Его томный неаполитанский взор туманился, резкие черты лица сглаживались. Он предпочитал сразу же, как только увидит чистенькую пару, тут же ее напялить. Делал он это в магазине, в прачечной, а в последние месяцы — в квартирке Долли. С наслаждением вытягивая свои длинные ноги, он долго любовался мужественными очертаниями ступней, томно пошевеливал пальцами. При этом он сразу смирял гнев и становился смешлив и добродушен. Последний визит Долли в полицию его искренне потешил. Особенно его развеселила им же самим сочиненная легенда про миссионерскую деятельность святой Долорес в среде отпавших от церкви молодых фотографов. Хоть и обернулась все это полным конфузом по чистой случайности, он гордился своей изобретательностью. Он уже смирился с тем, что Долли засветилась в полиции, смирился с фактом, что рано или поздно ее придется исключить из игры. Жаль, конечно, — уже никто так не постирает, негде будет полакомиться румяным пирожком. Коротконогая отойдет в тень, останутся пятеро других. Пусть только выплатит последний свой долг и убирается. Все к лучшему, гроза миновала, мальчишки-фотографа нет. Полиции было нечего предъявить ему, Томми! Как удачно вышло, что тогда, взбегая по лестнице, чтобы заткнуть рот визжащей Долли, он на секунду заглянул в квартиру на пятом этаже, пошарил тут и там, забрал пачку фотографий и сдернул с бечевки подсохшие пленки. Возиться с камерами было недосуг, вопли коротконогой могли привлечь внимание. И вот эта дура сидит теперь с каменным лицом над остывшей чашкой, хоть бы накинула на себя что-нибудь поверх ночной рубашки, хоть бы причесалась! Святая Мария-Магдалина!
Интересно поглядеть, что это за пленка в полиции. Коротконогая уверяет, что этот парень снимал ее в разных позах. То ли она сама себя, то ли фотограф ее убедил, что она — звезда "Плейбоя". Это при ее то росте! Пусть другие на это непотребство глазеют, Томми на это наплевать! Главное, что в полиции нет этой коллекции под названием "Хогартовская серия". Что бы это название значило? Надо будет повыспросить у сестрицы — та все знает!
Томми со вздохом натянул ботинки поверх сверкающих и благоухающих носков. Долли отвернула голову. Можешь скрипеть зубами, детка, сколько угодно, хоть бы ты их стерла все до корней! А ссадина у виска еще заметна! Очень кстати пришлись ей черные очки, ничто в глаза не бросается. Девчонка схлопотала от него хук левой неделю назад. Тогда Томми наметанным глазом заметил неладное. Толстая дура Молли красила губы помадой "Чезербоу" и сверкала ляжками в чулках "Мадлен". Этих вещей не было в его расходном каталоге. Но зато они числились за Долли, их ей подарил этот, как его, Рональд или Роджер, тот самый любитель домашней кухни. Коротконогая замыслила передать с рук на руки клиента? Такого еще ни разу не случалось, чтобы клиент ушел от девочки, не расплатившись. У нас не ресторан "Гринхауз", где сэру запишут в долг! Томми произвел дознание, толстая Молли все выложила. У коротконогой появился тайный дружок — фотограф! И она решила спихнуть толстухе своего Дональда со всей его помадой. Каково! Коротконогая перелетела через всю комнату, ее спасла занавеска. Пришлось ее приводить в чувство и оттирать полотенцем кровь. Нет, ссадина еще сильно заметна! Ладно, ладно, ухожу! Пусть бедняжка побудет одна, ведь какой для нее удар! Пережить смерть своего любимого — не приведи, Господь! О, Дева Мария!
Томми ушел, а Долли бросилась на колени к унитазу. Гнусавый гудок черного "Остина" отсалютовал ей на прощанье, воцарилась тишина. Но в ушах Долли еще долго гремело эхо. Она лежала на кровати с посиневшим от муки лицом, в ее глазах двоилась одинокая минутная стрелка. Уже вторая ночная рубашка намокла и неприятно липла к груди под подбородком.
— Долли, милашечка, я выбрала и отложила это жабо для завтрашнего визита к моей дочери. Потрудись-ка выгладить его!
— Слушаюсь, миледи!
— А если хочешь знать, милашечка, то настоящего джентльмена можно отличить сразу. Основная черта — выдержка и хладнокровие. Представь себе ситуацию, джентльмен обедает где-нибудь в "Гринхаузе" или в "Ле пон де ля тур?". Заметь, обедает уже целый час. Он успел сообразить, что у него нет с собой ни гроша. Официант уже описывает круги возле столика, как стервятник над добычей, — давно заготовленный счет посверкивает в его нагрудном кармане. Но джентльмен не торопясь, ковыряет вилкой в почти пустой тарелке. Как бы ты поступила на его месте за этим столиком?
