The Immortality

Блондинка с удовлетворенным видом прошлась по всем четырем квартирам и спустилась в "Невский", оставив ребят разгребать личные вещи. В дверях клуба она столкнулась с Энн. Девушка, не видя Лекси, взялась за ручку одновременно с блондинкой и, ощутив ладонью не холод железа, а тепло пальцев, одернула руку. Лекси открыла дверь и, пропустив Энн вперед, вошла следом. Как только они переступили порог клуба, тихий звон струн, до этого нестройно катившийся по залу, стих.

— Ты что делаешь? — воскликнула Лекси, возмущенно уставившись на Лилит.

— Примус починяю, — сердито буркнула гитаристка.

Она нехотя отключила инструмент и, прошествовав через зал с видом оскорбленного достоинства, упала на диван напротив Энн.

— Вот дура, сказали же — нельзя еще!

— Чем ворчать лучше принеси вина, а то мне тяжелее ложки поднимать нельзя, — съехидничала Лилит и, как только блондинка удалилась к бару, сжала ладонями руки чуть ниже локтей.

— Больно? — участливо спросила Энн, глядя, как у гитаристки сводит дыхание.

— Невыносимо, — прошептала Лилит. — Слишком сильно порезала, еще и зацепила что-то важное.

— Тогда зачем ты себя мучаешь?

— Если оставлю гитару, могу вообще к ней не вернуться, а зачем тогда жить?

Энн понимающе улыбнулась. Ее заставляли возвращаться к клавишам те же чувства. Она уже не винила Лилит в падении брата, она смотрела на нее, как на такую же жертву его безумия. И в последнее время между ними установилось некое родство. Заштопанные сердца всегда тянутся друг к другу, и чем сильнее увечье одного, тем легче бороться за выживание другому.

Лекси вернулась с бутылкой "Мерло" и присела возле Энн.

— Рассказывай, как съездила, — потребовала блондинка и первой приложилась к горлышку.

Энн не опустила ни единой детали встречи с Виком. Его очевидное помешательство не удивило Лекси, скорее наоборот. Блондинка с трудом сдерживалась, чтобы не отпустить язвительные комментарии, но ранить девчонку еще больше не хотелось.

— Я его потеряла, — заключила Энн и почувствовала горячий приток слез. — Навсегда.

Последняя фраза вывернула душу наизнанку. Не усидев на месте, Лилит подошла к Энн и обняла сзади.

— То, что потеряно — не вернуть, нам остается лишь беречь остатки, — сказала она, уткнувшись носом в девичью макушку. — Пойдем, я дам тебе кое-что почитать.

Энн удивленно озиралась по сторонам, она не ожидала увидеть в квартире Лилит так много света. Он хлестал отовсюду — из незанавешенных окон, от люстры с кристально прозрачными плафонами, даже почти прогоревшие свечи все еще лучились в канделябрах. Ее внимание привлекло черное полотно на стене, в центре которого красовалась хартаграмма, а вокруг беспорядочно вились строчки из разных песен и фильмов.

— Этой тряпке уже два года, — пояснила Лилит. — Хартаграмму мы с Лекси рисовали, а фразы написаны людьми, которые приходили сюда. Если хочешь, можешь тоже что-нибудь написать.

На столике ждали очередных рук баночка акриловой краски и кисть. Энн пришлось отодвинуть кресло, чтобы добраться до свободного на полотне места.

— "Дождь не может быть вечным", — прочитала Лилит, когда девушка ушла мыть кисть. — Странно, что никто этого здесь еще не писал.

— Да, — ответила Лекси. — Может раньше никому не хотелось так верить в правдивость этой фразы, как ей сейчас?

Энн вернулась из глубин ванной комнаты и вопросительно посмотрела на зажатую в руках Лилит тетрадку с вложенными листами формата А4 весьма потрепанного вида.

— Что это?

— Дневник Марса, — ответила Лилит. — Почитай.

— Зачем? — опасливо спросила Энн. Марс был для нее неразрешимой загадкой. Клавишник казался человеком не от мира сего, и Энн немного побаивалась его всепроникающего взгляда.

— Он дал мне этот дневник после ареста Вика. Здесь есть ответы на некоторые вопросы. Точнее, на один, но самый важный.

— А он не будет против?

— Думаю, нет.

Энн нерешительно взяла протянутую тетрадь и открыла первую страницу. "Записки о Тьме и Свете" черными чернилами на белой бумаге, расхлябанным мальчишеским почерком.

"Так вот отчего ты столь замкнут, — подумала Энн, прочитав заголовок. — Ты прячешь уязвимость. Попытки соединить крайности свойственны лишь романтикам. И они всегда заканчиваются катастрофой".

3.

Аэропорт Хельсинки напоминал похоронную процессию. Даже ожидавшие своих рейсов люди не роняли лишних слов и старались как можно скорее утрясти формальности, чтобы забиться в угол, уткнувшись в газеты. Лишь бы переключить внимание от витавшей в воздухе скорби. Обескураженная охрана сновала без дела — заполонившие всю площадь люди в черных одеждах и не думали бросаться к прибывшим музыкантам, застыв мраморными статуями. Транспаранты пестрели англоязычными надписями "Лилит, мы с тобой" и увеличенными обложками сингла "Я умираю за твою любовь" — единственного диска, выпущенного вместе с Алексом.

Сквозь черные стекла Лилит оглядывала толпу, с каждым шагом все крепче сжимая руку Лекси, пока блондинка шепотом не попросила ослабить мертвую хватку. Из живой черно-белой массы под ноги музыкантам летели темные розы и ложились умирающей дорожкой.

На улице из припаркованных машин вразнобой лилась музыка "Sacrament", и лишь закрывшись в прохладном лимузине Лилит смогла унять дрожь коленей.

— Я в шоке, — обронил Лестат, глядя сквозь тонированное стекло удаляющегося лимузина на черные людские волны, вытекающие из здания аэропорта.

— Они просто не знают подробностей, — Лилит сняла очки и потерла уставшие веки. Она не спала больше суток из-за наплыва воспоминаний.

Сердце болезненно сжалось — мимо пролетали не успевшие стать родными дворы; деревья, похожие на дикобразов торчащей обнаженностью ветвей; окна, в которые настойчиво стучал ветер; потрепанные влажным воздухом и каблуками плитки тротуара.

Лестат взял подругу за руку.

— Ты все еще винишь себя. Не нужно.

— Не могу иначе.

Живые мемориальные изваяния ждали музыкантов и у гостиницы.

— Это какое-то безумие, — прошептала Ника, оглядывая колонны поклонников по обе стороны от входа в отель. — Откуда их столько?! Лил, может мне поехать с тобой?

— Я поеду, — отозвался Марс и вопросительно посмотрел на Лилит.

Она кивнула, клавишник — лучшая компания для предстоящей прогулки. Один за другим музыканты покинули лимузин и двинулись по черному коридору из людей и цветов. Их ждет заслуженный короткий отдых, Лилит — заслуженная пытка.

По мощеной дорожке лютеранского кладбища каблуки стучали весело и оттого неуместно, словно шутовские барабаны на панихиде. Гитара оттягивала плечи и била по пояснице, но Лилит несла ее словно крест на Голгофу. Она шла петь на ветру, не задумываясь о голосовых связках. Она шла петь Ему.

— Не заблудиться бы, — посетовал Марс, оглядывая стройные ряды деревьев и памятников.

Они зашли достаточно далеко в лабиринт из белого снега и серых крестов по расходящимся в разные стороны аллеям.

— Нам туда, — указала Лилит на движущиеся черные тени неподалеку.

И не ошиблась. На лавочках вокруг мраморного памятника сидели девушки, внимая тихому жужжанию плеера, из маленьких наушников которого струился голос Алекса. При появлении музыкантов готессы поднялись с мест и застыли в нерешительности. Любопытство и смущение отразились на их загримированных лицах. Не обращая внимания на случайных свидетелей, Лилит обогнула могилу и подошла к стоявшей у изголовья статуе. Она гладила холодное мраморное тело ангела с перебитыми крыльями, пока пальцы не онемели от холода. Одна из девушек подошла к Лилит и легонько тронула за плечо.

— Ты любила его? — спросила она на английском с жутким акцентом.

— Больше жизни, — ответила Лилит.

— Он был для меня всем, но ушел за тобой. И пусть это убило его, но он был счастлив. Спасибо.

По щекам девушки растеклась черная дорожка, и Лилит, распахнув пальто, сняла с шеи одну из двух цепочек.

— Возьми, — она протянула девушке медальон. — Пусть он всегда будет с тобой.

— Но... я не могу, — готесса отступила назад, глядя на золотой кулон. Гравировка "Алекс" гранями отражала солнце.

— Уверена, он не будет против.

— А как же ты?

— У меня есть второй, — ответила Лилит. — Снятый с его шеи.

Трепещущими от волнения пальцами девушка приняла подарок и поцеловала резное слово.

— Спасибо, — ее голос дрогнул.

Надев медальон, готесса направилась к выходу утянув за собой ошеломленных подруг.

— Зачем ты это сделала? — спросил Марс, когда они остались одни.

— Пусть он станет ее маленьким счастьем и уведет подальше от кладбища, — ответила Лилит и, сняв гитару, села возле невысокой мемориальной глыбы. Ей не было холодно, напротив, унылая серость плит и оголенных деревьев грела уютом.

— Будешь? — Марс присел на корточки рядом и протянул девушке "Marlboro".

— Спасибо, — вздохнула Лилит. Теперь сигареты тоже ассоциировались с Алексом, с его хитрым прищуром, который спасал глаза от едкого дыма. — Понимаешь, я ведь только на похоронах узнала, что его отец англичанин, а мать — финка, что у него есть сестра, что "Лав" — это не псевдоним. А он так и не услышал моего настоящего имени.

— Иногда мне кажется, — устало произнес Марс, — что наша жизнь не более, чем сон малолетней девчонки, обчитавшейся романов Энн Райс, Павича и Кундеры. И когда она засыпала, в ее голове смешались "Join me in Death" и "Wasting the dawn"9.

— А что будет если она проснется?

— Мы умрем. Физически, конечно. Морально мы уже мертвы.

— Нет, Марс, мы воскресли. Мы — Падшие Ангелы Земли.

— Может быть, — усмехнулся клавишник. — Кстати, где сейчас эта книга?

— Она у Энн. Я дала почитать вместе с твоим дневником.

Марс ничего не ответил. Он понимал, что девчонка сейчас в таком же положении, как Лилит, когда все вокруг кажется лишенным смысла и необходимо увидеть, что кто-то ЭТО пережил, что ЭТО можно пережить.

— Марс, а ты нашел Свет, который искал? — спросила Лилит после недолгого молчания.

— Я нашел вас, — ответил он, обняв подругу за плечи, которые мелко дрожали. — "Dark revival" — возможность жить с этой Тьмой. Ведь в каждом из нас она уже есть. Только вы с Лестой живете не так, как другие — не бежите за Светом, а показываете свою Тьму, чтобы другие нашли Свет в себе, до этого момента отрицаемый. Вас многие называют готами. Я тоже так думал, когда впервые встретил. Но это что-то другое. Философия "dark revival" — это философия суицида. Золото на черном, солнце, пробивающееся сквозь тучи — вот что вы создали, вот чем вы живете. Это проклятие, которое дает возможность дышать тем, кто видит ваши шрамы.

— Марс, ты слишком уходишь в дебри, все не так сложно. Свет, Тьма — лишь абстракции. Просто мы теряли самое дорогое, падали на колени от ударов, но выбирались из круга несчастий и ошибок. Всегда. И надеюсь, что сейчас я тоже смогу выбраться.

Дотянувшись до инструмента, Лилит расчехлила гитару. Перекинув ремень через плечо, она сняла стягивающие запястья напульсники и долго смотрела на шрамы.

— Как быстро заживает тело.

Ля-минор на неподключенной электрогитаре прозвучал фальшиво. Лилит подстроила инструмент и снова взяла аккорд. Пальцы нехотя бегали по струнам, выливая тихие звуки, полные обреченности и тоски. Душераздирающее ощущение упущенного времени вплелось в висевшее над последним пристанищем душ безмолвием, словно являлось некогда оторванной, недостающей частью. Казалось, даже тени прислушиваются к импровизированной мелодии, заставляя деревья шуметь в такт.

* * *

— Мда, в прошлый раз Финляндия не была такой гостеприимной, — сказала Энн, оглядывая отведенные апартаменты.

— В прошлый раз, это когда? — спросил Леша.

Он уже обустроил свой номер, просто бросив там сумку, и теперь валялся на кровати, наблюдая, как Энн скрупулезно раскладывает по полкам привезенные вещи.

Энн убрала в шкаф сценическое платье и, критически оглядев комнату, убедившись, что ничего не забыла, легла на кровать рядом с Лешей, подперев подбородок ладонями.

— Когда мы с Виком ездили на фестиваль. Кажется, это было так недавно, а сколько всего случилось за это время! Тогда мы и подумать не могли, что жизнь так кардинально изменится. Настолько кардинально.

Она замолчала. Леша взял руку девушки и поднес ко рту, одарив нежным поцелуем подушечку каждого пальца.

— Энн...

Она не дала договорить. Поцелуй, столь неожиданный, с привкусом слез и запахом только что выкуренных сигарет устранил все сомнения и неловкость. Леша прижимал к себе девушку так, словно боялся отпустить.

Внезапно дверь распахнулась и на пороге показался Джон. Являя собой образец такта и воспитания, он вышел в центр комнаты и хлопнув в ладоши воскликнул:

— Вот это да! Идиллия да и только!

Леша и Энн отпряли друг от друга словно одноименные заряды.

— Ну ты и скотина! — подушка со свистом приземлилась на лицо ударника.

Джон пошатнулся и со смехом отправил ее обратно в Лешу.

— Вот так всегда, я к ним с добрыми намерениями и высокими чувствами, а они.... Пошли есть, голубки, потом наворкуетесь.

* * *

Легкая ресторанная музыка несла расслабление и настраивала на отдых. За столиками доедали свой ужин несколько солидных мужчин и женщин, сбросивших к вечеру налет деловой жизни. Усталость лиц выдавала тягости прожитого дня.

Для того, чтобы комфортно разместиться "Истерике" и "Undead" пришлось сдвинуть три столика. Две бутылки вина на всех и по тарелке салата у каждого, разговоры о предстоящем концерте, тихая обстановка будничной жизни.

Леша не выпускал под столом руки Энн. Джон косился на парочку, не упуская возможности как бы невзначай пихнуть гитариста. Забавляясь реакцией Леши, ударник нагнулся, будто уронил что-то на пол, и, дотянувшись, погладил Энн по колену. Он не мог видеть лица девушки в этот момент, но получив подзатыльник от Леши, довольно засмеялся. Брюс с Сержем спорили о достоинствах и недостатках басовых струн "D'ADDARIO", параллельно рассказывая байки о веселой жизни сцены и закулисья.

Лестат, все это время наблюдавший за безразличной отрешенностью Лилит, нагнулся к ее уху.

— Ты есть собираешься или решила голодной смертью отделаться?

Девушка вздрогнула и наконец обратила внимание на нетронутый "Оливье".

— Я не могу избавиться от ощущения, что Алекс рядом. В каждом человеке я нахожу его черты. Видишь того мужчину? — она указала на полноватого бизнесмена, за соседним столиком, — у него родинка на щеке, как у Алекса. А вон тот, — палец метнулся в сторону худощавого парня у окна, — тоже прищуривается, когда делает затяжку.

— Ты меня пугаешь, — сказал Лестат, откладывая вилку.

— Не больше, чем саму себя, — Лилит судорожно, словно горькое лекарство от всех бед, отпила сок. — Он снится мне ночами. И всегда ежится, говорит, что ему холодно. Каждую ночь, я накидываю на него пальто или укрываю одеялом, но он не перестает стучать зубами. Он говорит, что там, где он сейчас, прохладно, и кажется вот-вот начнется гроза. Я ему верю. Во сне я даже чувствую запах озона и слышу раскаты грома.