Сын Неба

Изредка их спокойствие нарушали хищные ихи, да иногда вечером по раскалённому за день солнцем плато пробегали диковинные огромные, паукообразные насекомые, которые обходили их лагерь стороной. Ночевали они внутри аппарата, задраивая люк, поскольку ночью пустынное, безводное плато оживало какой-то кишащей во тьме жизнью.

Егоров, разморённый солнцем, лениво оглядывал небо в поисках какой-нибудь интересной живности. Но небо было пустынно. Наконец, на горизонте с севера показались три летящие рядом точки.

-О, смотри, Максим, опять летят эти странные птицы!

-Да пусть летят! — не хотя отозвался Полежаев, даже не сняв с лица накрывавшую его солдатскую кепку. Он уже давно пресытился скудными диковинками марсианского безжизненного плоскогорья.

Точки росли, увеличиваясь в размерах, и Егоров, как старший на вахте, забеспокоился:

-Что-то эти птицы какие-то крупные! Ну-ка, доставай пулемёт, на всякий случай!

Полежаев привстал на локте, глянул на небо:

-Да это не птицы вовсе, Сергей Егорович!

-А что ж!

-Какие-то летательные аппараты!

-Да ну! Ну, тогда, тем более! К бою готовсь!!!

Теперь уже до них явственно доносился шум многих винтов, разрезающих воздух.

* * *

Описав над местом посадки междупланетного аппарата круг, летучие корабли пошли на снижение и сели метрах в двухстах от огромного обгорелого яйца. Винты смолки.

-Заряжай! — скомандовал Егоров, падая на песок с коробкой боеприпасов. — О-отовьсь!

Полежаев протянув через затвор патронную ленту, захлопнул крышку и приник к прицелу "максима". Егоров лежал на локтях рядом, разглядывая прилетевших в бинокль, собираясь давать целеуказание.

Вот из корабля по трапу посыпались какие-то существа, похожие на людей, в одинаковых, яйцевидных шлемах, в серебристых, широких куртках, с толстыми воротниками, закрывающими шею и нижнюю половину лица. В руках у них было какое-то оружие. Они построились в две шеренги по разные стороны от трапа. Следом показались несколько облаченных в чёрные ниспадающие складками плащи фигур, выносящих какой-то поблёскивающий на солнце вспышками, точно зеркало, большой ящик.

Егоров поднёс к глазам бинокль, разглядывая нежданных гостей.

У одетых в чёрные плащи человекоподобных существ были лысые, в шишках, головы, безбородые, узкие, голубоватого цвета лица.

-Цельсь! — приказал Егоров. Наблюдая в бинокль. — Ветер боковой пять вправо, выше три...

Из серебристого корабля показался ещё кто-то, он был значительно крупнее и выше щуплых фигурок. В нём было что-то знакомое. Егоров пригляделся и узнал инженера Лося.

-А-атставить! — скомандовал он пулемётчику. — Чуть было, Мстислава Сергеевича не расстреляли!

-Да ты что?! — удивился Полежаев.

-Сам смотри! — подставил ему бинокль Егоров.

-И то верно! А это кто такие с ним?!

-Наверное, марсиане! — заключил Егоров, снова прикладывая к глазам бинокль. — И ящик какой-то странный тащат! Стеклянный что ли? Что за ящик-то?! Не пойму!

Вместе с Лосем по трапу спустился какой-то долговязый, белобрысый марсианин, одетый не так, как остальные. Следом за ними показались ещё четверо в одинаковых серебристых, широких куртках. Они вынесли какой-то большой цилиндр на штанге и принялись его раскручивать в сторону лежащих у пулемёта в недоумении Егорова и Полежаева.

Вскоре по апельсиновому песчанику пролегла ярко-зелёная, расшитая золотом дорожка.

Когда марсиане, укладывавшие её, были уже совсем рядом с ними, занятые укладкой коврового покрытия, Егоров и Полежаев отвернули пулемёт в сторону и накрыли его какой-то подвернувшейся под руку тряпкой, затем встали им навстречу, приготовившись к взаимному приветствию. Марсиане деловито прошли мимо них, раскрутили дорожку до самого корпуса междупланетного аппарата, прислонив к нему свёрнутый в трубку остаток, и ушли по песку, не ступая на неё, не обратив даже на них никакого внимания, словно их и не было.

Следом по направлению к междупланетному кораблю по выложенной дорожке медленно двинулась, словно тяжело было нести, процессия из марсиан в чёрных плащах с непокрытыми головами со сверкающим на солнце ящиком.

За ними, понурив голову, неспешно ступал Лось. Рядом с ним шёл кто-то.

Когда процессия приблизилась, стерёгшие междупланетный аппарат увидели, что в ящике на белоснежной постели лежит существо ослепительной красоты. Суда по чертам и фигуре, оно было женского пола.

Прозрачный сверкающий на солнце ящик поставили в конце дорожки. Марсиане в чёрных плащах встали вокруг.

* * *

-Здравствуйте, Мстислав Сергеевич! — поздоровался Егоров с командиром, когда тот приблизился следом, и с интересом покосился на подошедшего рядом с ним светловолосого, рослого марсианина, в котором было что-то странное, угадывались какие-то человеческие, даже знакомые, казалось бы, черты. — Что это такое происходит?! Кто это в ящике лежит?

-Здравствуй, Сергей! Это моя Аэлита! Она спит! — ответил он как-то растеряно.

-А почему так? — удивился Полежаев, тоже с интересом поглядывая на сопровождавшего начальника экспедиции марсианина.

-Потому что её сон — вечный! — загадочно, всё так же задумчиво и как-то даже недовольно, словно его отвлекают от какого-то важного процесса, ответил Лось, не отрывая взгляда от саркофага.

-А-а-а, — протянул Полежаев, как будто что-то понял, но спрашивать больше ничего не стал.

* * *

Оказалось, что саркофаг не проходит целиком в люк междупланетного корабля, и марсиане в чёрных плащах сняли с него верхнюю крышку из алмазного стекла, чтобы занести её первой.

Лось склонился над своей прекрасной возлюбленной. Так близко он не приближался к ней уже много лет. Казалось, что Аэлита просто спит и вот-вот проснётся. Пепельные волосы её растеклись по белоснежной подушке. Он низко склонился над ней и так оставался долго, вглядываясь в её черты, словно стараясь проникнуть в них, в их сущность, пытаясь понять что, что всё-таки скрыто в них такое, что не уходит из его памяти все эти долгие годы, и ни одиночество, ни разлука не смогли вытравить этот образ из его сознания. Лось знал, что Аэлита не проснётся. Однако он не смог удержать себя в эту минуту близости к её прекрасному лицу и сделал то, о чём так сладко, так мучительно, так бесконечно долго грезил все эти медлительные годы тоски и томления: он горячо, нежно и в то же время нескончаемо страстно поцеловал её в слегка приоткрытые уста.

* * *

Поцелуй, хотя и прошло не более тридцати секунд, в каком-то другом измерении длился так долго, так бесконечно, что превратился в соитие. Тела их стали единым целым, и Лось уже в том измерении не понимал, где заканчивается его тело, а где начинается её. Сквозь сомкнутые в поцелуе губы всё это бесконечно долгое время какая-то таинственная жизненная сила пронизала их обоих, словно благотворные разряды животворящей молнии, и они оба, как одно целое, всё больше исполнялись благоухания жизни, которое сочилось, струилось по их членам соком любви и вечности, как по единому сосуду...

* * *

Вокруг все ахнули.

Это был звук удивления и ужаса пред чудом.

Аэлита открыла глаза, словно спала всего лишь ночь, и вот, поутру, возлюбленный разбудил её ото сна своим нежным поцелуем.

-Аэлита! — произнёс, слегка отстранившись в некотором удивлении и расцветающей радости, Лось. И в этом звуке, вырвавшемся из его груди, было всё, о чём можно было бы рассказывать нескончаемо долго. В этом слове уместилась вся его жизнь, жизнь в тоске, одиночестве и ожидании, жизнь в надежде и вере. В нём можно было прочесть то, как берёг и лелеял он в своём сердце любовь все эти долгие годы, как нёс её в себе сквозь года, через все разделявшие их расстояния, как верил где-то в самой потаённой его глубине души в их неминуемую встречу, в то, что он снова увидит эти самые дорогие для него на свете глаза, в глубине которых притаилось тихо, сокровенно и радостно его счастье, то счастье, которое невозможно измерить ни временем, ни расстоянием, ни какой известной в мире мерою, то счастье, которое в сотой доле секунды своей равно вечности и тождественно исполнению предназначения жизни его на этом свете, то счастье, которое делает бессмысленными все дальнейшие смыслы бытия.

* * *

-Муж мой, возлюбленный мой! Неужели это ты?! — потянулась к нему Аэлита, привстав с белоснежной постели.

Он горячо и радостно обнял её и поцеловал снова. Слёзы радости, слёзы счастья текли по его щекам двумя неудержимыми потоками, орошая смысл его жизни.

Его полёт на Марс, его стремление к цели, и, если суждено, то его жизнь, на этом были завершены.

Захват

Гусев докуривал последнюю захваченную с междупланетного аппарата папиросу, размышляя о превратностях судьбы.

За бортом вьюжило и сильно мело колючей, как иглы ледяной порошей, поэтому выходить на лютую стужу не хотелось, но надо было идти проверять караулы.

Поскольку Тар улетел с Лосем, на него теперь возлегла и дополнительная нагрузка проверять службу у марсианских повстанцев. Гусев с удивлением обнаружил, что это его тяготило, и он всё медлил покидать тёплую и уютную каюту. Как бы в оправдание своего промедления он теперь зачем-то снова изучал схему полярной станции, нарисованную Таром, и делал на ней какие-то бессмысленные пометки красным карандашом.

Впрочем, о папиросах Гусев не переживал. Он был уверен, что в самом скором времени отправленный им на задание Федулов совершит рассчитанный Лосем манёвр и посадит его междупланетный аппарат рядом с полярной станцией. Ждать осталось совсем чуть-чуть. Там был целый ящик с папиросами — годовой запас на весь экипаж.

"Вот, — думал с удовольствием Гусев, — как только у меня в распоряжении будет междупланетный аппарат, я с Тускубом по-другому разговаривать буду! Сейчас в силу отсутствия иного транспорта, я и сам завишу от магнитного поля, которое излучает станция. Но вот когда будет аппарат, тогда всё — амба Тускубу и этой летающей алмазной глыбе! Я прямо отсюда взовьюсь на аппарате и посмотрю со стороны, как всё тут полетит в тартарары! Скайльса немного жаль. Человек ведь — не марсианин, какой, а туда же, вместе с ними отправится! Говорил я ему — лети отсюда!.."

Небольшой экран в каюте вдруг засветился, и на нём возникло лицо Скайльса.

-Добрый день, господин Гусев, — дружелюбно произнёс Скайльс.

-Привет, Арчибальд! — Гусев даже увидел, как у Скайльса от удивления отвисла челюсть: тот, видимо, и не помнил, когда он позволял себе так к нему обращаться. Но зато помнил Гусев — никогда. — По какому поводу беспокоишь?!

-Да вот, хотел поздравить вас с победой, — ответил Скайльс.

-Это с какой же?!

-Ну, как?.. Лось получил Аэлиту. Теперь он отправит её на Землю...

-Но разве для меня это победа? — ухмыльнулся Гусев. — Для меня это так — личная жизнь моего товарища Лося...

-Но вы же готовы были станцию взорвать!

-Да! — соврал Гусев. — Но только ради Лося! Станцию я всё равно взорву, — Гусев не заметил, как проговорился, ведь они пообещали Тускубу не взрывать её! — Но если бы Тускуб не отдал Лосю енту его марсианскую бабу...

-Аэлиту, — поправил Скайльс.

-Ну, да, Аэлиту! — согласился Лось. — Красивая, зараза, но баба — есть баба, даже марсианская — одни хлопоты и помеха революции!.. Так вот, если бы Тускуб не отдал Лосю Аэлиту, я б рванул раньше!

-Постойте, господин Гусев, — поймал его на слове Скайльс, и тут Гусев понял, что оплошал. — Вы же пообещали взамен Аэлиты по возвращении господина Лося оставить полярную станцию. Выходит, вам нельзя верить?!

-Ах, да, — поправил себя Гусев, — заговорился, виноват! Конечно, всё так и будет...

Скайльс замялся и некоторое время молчал, что-то обдумывая.

-А я вам хочу предложить, господин Гусев, отметить вашу победу!

-Да какая это победа! Нет, спасибо за предложение, но увольте! Дела! — он хотел попрощаться и погасить экран, так как и без того задержался с проверкой караулов.

-В самом деле, отчего? — не унимался Скайльс. — Помните моё отличное виски! Оно же вам понравилось! Мы же теперь почти что не враги! Вроде бы вопросы все урегулированы, договоренности достигнуты! Ну, же, господин Гусев!

Гусев подумал, что если он будет упрямствовать, то Скайльс заподозрит неладное, а это может поставить под угрозу выполнение его плана. К тому же он проговорился, и теперь надо было показать, что это действительно всего лишь оговорка. Да и виски у Скайльса действительно было что надо. А ещё табак!

-Хорошо, я согласен! — Гусев изобразил снисхождение.

-Тогда я вылетаю, господин Гусев!

-Но! — Гусев поднял вверх указательный палец. — Только один корабль!

* * *

На этот раз Гусев так и не пошёл проверять посты. Он решил поручить это дело Цацуле и Мирову: "Пусть тренируются ребята, вникают в армейское дело!"

Встретив летучий корабль Скайльса, Гусев провёл его в свой штаб. Тот как всегда кутался в длинный меховой воротник от лютого холода и кружащей колючими вихрями ледяной крупки.

Они сели друг против друга за стол. Гусев свернул и убрал с глаз схему станции, достал стопки, попросил принести поесть.

На этот раз он почему-то был уверен, что в виски ничего не подмешано, к тому же Скайльс пил с ним наравне.

-Я уж испугался, господин Гусев, — признался ему американец, когда ужин был в самом разгаре.

-Чего же? — удивился Гусев, даже перестав есть.

-Ну, вы сказали, что всё равно взорвёте станцию. Это меня сильно встревожило!

-Ну, что ты, Арчибальд! — с последнего разговора Гусев взял манеру фамильярничать с ним и продолжал теперь в том же духе. — Я же дал слово, что если Тускуб отдаст Лосю

Аэлиту, то мы уйдём!

-Но почему? — не унимался Скайльс.

-Что почему? — не понял Гусев.

-Почему вдруг в вас произошла такая резкая перемена?

-Не понял?..

-Ну, вы были так категоричны, и вдруг...

-Вдруг что? — Гусев старался понять, как его оплошность заронила зерно сомнения в противника.

Теперь он старался изо всех показать, что боятся Скайльсу и Тускубу больше нечего, что он уже вот только и ждёт, когда вернётся Лось, и они вместе покинут станцию. Он фамильярничал, пил привезённое виски, выказывая своё доверие гостю, всячески изображал рубаха-парня. Но Скайльс засомневался, и Гусев всё обдумывал, как бы теперь заставить того успокоиться.

-Вдруг вы стали столь покладисты, что пошли на такой глупый шаг! Обменять козырного туза на даму! Это не в вашем стиле! — сказал Скайльс. — Я отлично вас изучил за эти годы, господин Гусев. И я очень хорошо понимаю, что вы ведёте какую-то двойную игру...

В словах американца чувствовалась какая-то скрытая угроза. Но Гусев не мог понять теперь, что затеял противник. Конечно, миф о том, что он согласен отдать своё стратегическое превосходство над противником ради того, чтобы Лось обрёл душевный покой, был хлипковат. Провести им можно было разве что простака. И как это Гусев дал себя одурачить, убедив себя, что Тускуб и Скайльс поверили в это. Слишком хлипковат был миф.

Теперь Гусев соображал, что же может предпринять враг, раз он всё-таки не купился на розыгрыш! Но может, всё-таки, купился?! Быть может, это всего лишь сомнения Скайльса, которые родились вот только что, когда он проговорился! Надо тогда убедить его в том, что это сущая оговорка! А если это их план — сделать вид, что они поверили Гусеву?.. Ему тогда просто необходимо было срочно выработать какое-то новое решение. Самое главное было — выиграть время. Ведь Федулов должен был вот-вот прилететь на междупланетном аппарате...