Женская верность

На рассвете, пока Илья ещё не пришёл в себя, а первые автобусы уже пошли, она тихонько собрала детей и вышла из дома. Денег хватило на один взрослый билет в общий вагон и один детский. Леночка ехала "зайцем". Тамара везла детей в деревню к матери.

Седина в бороду

Утро рабочего дня цепляло один вопрос за другой. И вроде всё как всегда. Но Николай Фёдорович вдруг вспомнил, что не выяснил на планёрке у начальника техотдела некий вопрос. Ничего, зайдёт сам в отдел и выяснит. Он задавал начальнику отдела вопросы, а сам смотрел на Тамарин стол. Странно, но на рабочем месте её не было. Может, вышла на минутку. Он тянул время, задавал незначительные вопросы, не решаясь спросить прямо про Тамару. Когда же очередной раз непроизвольно взглянул на её рабочий стол, начальник отдела понял это по-своему:

-Ах да, Родкиной сегодня на работе нет. Она звонила, предупредила, что повезла детей в деревню к матери и просила оформить неделю без содержания.

Николай Фёдорович кивнул головой и направился к выходу. У дверей остановился:

-Это до какого числа без содержания?

-На неделю, начиная с сегодняшнего дня, значит... Да вы не беспокойтесь. Я всё оформлю. Работник она грамотный и старательный. Не какая-нибудь прогульщица. — Он растерянно поправил на носу очки с толстыми линзами, глянул через начальственное плечо на Марью Ивановну, которая выразительно крутила пальцем у виска.

Николай Фёдорович шёл по коридору. Подтянутый, строгий, в тщательно отутюженном чёрном костюме, оставляя за собой шлейф дорогого мужского аромата. Знакомый подарил. Ездил во Францию в командировку, а что из Франции привезти? Вот и привёз презент. Ну, ладно. Дети есть дети. К бабушке, так к бабушке. Подходя к служебному кабинету, он уже был захвачен мыслями о работе. Хотя, войдя в кабинет, всё-таки перелистал на столе календарь и на седьмой страничке поставил красный восклицательный знак.

Вечер был обычным. Чёрная служебная "Волга" мягко затормозила у подъезда. Жена встретила в дверях.

-Надо же, в кои-то веки ты вовремя домой. Прямо не знаю, где и записать. На потолке, что ли? — располневшая, уже немолодая женщина, с проблесками седины в густых тёмных волосах, с перекинутым через плечо кухонным полотенцем подала ему комнатные тапочки.

-Ладно. В самом деле, выдался свободный вечерок, так и тот с упрёков начинается. Видеть не хочешь? Так и скажи. Надоел, мол, катись к чёртовой бабушке на свою работу.

-Коля, что происходит? С тобой последнее время просто невозможно разговаривать.

-Какие уж тут разговоры? Так за день умотался, душа покоя просит. А тут ты со своей болтовней!

Она поправила волосы, провела кончиками пальцев по своей щеке, губам... Как-то неопределённо кивнула, будто что-то хотела сказать, но отвернулась и пошла на кухню. Стоя в дверях оглянулась:

-Там письмо от сына. Я его тебе на стол положила. Пишет, что, может, в отпуск приедет.

Ужинал он с удовольствием. За многие годы совместной жизни стали похожими вкусы и любимые блюда, а готовила жена чудо как хорошо. Сытый желудок и спокойная привычная атмосфера настроили на благодушный лад. Ну и... в конце концов Тамара в деревню к матери уехала, а не на южный курорт. И он удобно устроился возле телевизора.

Всю неделю в семье царил мир и покой. Казалось, жизнь опять вошла в привычную, накатанную за многие годы колею. Николай не задерживался на работе. "Волга" в положенное время останавливалась возле подъезда, и он степенно поднимался домой. Войдя, первым делом интересовался: нет ли письма от сына, ужинал и дремал у телевизора или играл в шахматы, перезваниваясь с давнишним партнёром. Иногда брал книгу, читал и засыпал, прикрывшись ею.

Тамара вышла на работу в понедельник. Первым делом пришла в профком и попросила пристроить её временно в общежитие. Объяснив, что расходится с мужем и поэтому жить ей пока негде. А после развода и размена квартиры сразу освободит представленное место. В профкоме поохали, поахали, но слухами земля полнится, и решили, что найдут хорошему работнику место. Ну, в самом деле, не ночевать же ведущему специалисту техотдела на улице?

Подготовили бумагу и после обеда принесли на подпись к начальнику.

Николай Фёдорович прочитал, посмотрел поверх очков на секретаршу, но та с невозмутимым видом ждала дальнейших распоряжений. И он распорядился пригласить в кабинет Родкину.

-Надо заботиться о кадрах, — назидательно покачал он головой.

Красивая, молодая, с призывным блеском в глазах и напускной официальностью, от чего ещё более желанная, Тамара робко вошла в кабинет.

-Ну, путешественница, что стряслось?

-Всё в порядке. Мне очень неудобно... я не хотела вас беспокоить. Подумала, профком сам...

-Тамара, ты о чём? — перебил он.

— Я понимаю, что неровня вам. И двое детей, и вообще... Глупая женщина. Закружилась голова, да так что и... Ну, потихоньку всё образуется. Детей я отвезла к маме в деревню. Просто пока мне ночевать негде. Вот и прошу койку в общежитии. — И она тихонько пододвинула листок заявления на подпись, будто нечаянно коснувшись его руки.

-Какую койку? У вас ведь есть квартира. Разменялись бы.

-Пока суд да дело, а на кулаки пьяного мужа страшно нарываться. Я понимаю, что мест не хватает, но я потом... освобожу. — Последние слова выговаривала почти шёпотом. Так стало жалко самой себя, что слёзы крупными хрусталиками покатились из её красивых чёрных глаз.

-Ну вот что. До конца рабочего дня ещё два часа. Встретимся в той кафешке. Помнишь? Я что-нибудь придумаю. Ну, хватит, хватит, — ласковым баритоном строжился начальник, — а то подумают, что я своих подчинённых до слёз довожу, — и протянул ей свой носовой платок.

С этого дня Тамара жила в скромном гостиничном номере, обшарпанная мебель и влажные простыни которого совсем не походили на красивую жизнь. Зато Коленька, Николай Фёдорович то есть, мог приходить каждый вечер. И домой возвращался всё позднее и позднее, сытый и отстранённый от домашних забот и волнений. Жена плакала, пыталась выяснить, что происходит, однако её слёзы и вопросы вызывали откровенное раздражение. Старательно приготовленные любимые блюда лишь неохотно ковырял вилкой:

-Ну что вот опять: где ем, где ем? Будто не знаешь! То встречи, то переговоры. Не на лавочке же сидим! А придёшь домой вечером — никакого отдыха, так и зудишь, как осенняя муха! — и засыпал на диване.

Однако гостиничная жизнь долго продолжаться не могла. Кроме чисто бытовых неудобств, ещё и дорого. Поэтому решили, что лучше Тамаре поселиться на квартире. И уже через несколько дней чёрная служебная "Волга" увозила Тамару с небольшим чемоданчиком и хозяйственной сумкой в маленькую однокомнатную квартирку, снятую у пожилой женщины, которая переехала жить к дочери, а квартиру берегла внучке на вырост.

Теперь уже не только по вечерам, но и утром служебная "Волга" всё чаще и чаще подъезжала к этой квартирке. Но приближался сентябрь, начинался учебный год. Тамара была даже рада, что это вот такая необходимость, проще объяснить Николаю, что надо ехать и забирать детей от бабушки. Только как он отнесётся, когда по вечерам в их маленьком уютном гнёздышке появятся двое детей? Вдруг начнёт отдаляться и перестанет приходить? Тамара всё сильнее нервничала. Николай Фёдорович всё чаще замечал по вечерам в её бездонных тёмных глазах тоску и тревогу.

-Томочка, ну что с тобой? Хочешь, в выходной на природу закатимся, с шашлычком и коньячком? Или билеты в театр возьмём?

-Коленька, вся душа изболелась. Прямо не знаю, как тебе сказать. Но мне без сильного мужского плеча не выдержать.

-Ну, а я кто, по-твоему? Или плечо ослабло? Или брошу свою любушку без помощи?

-Девчонки мои... Скучаю, душа изболелась. Да и Наташу в школу пора собирать. Забрать бы их?

-Так. Так, так... С работы тебя сейчас отпустить не могу. Сама знаешь, какая ситуация. — Он задумавшись ходил по комнате. А сердце Тамары билось так, что звук ударов отдавался в её ушах. Своих детей она ни на какую жизнь не променяет. Но столько было порушено, пережито... и теперь остаться у "разбитого корыта"... Она ждала.

-Да... Будет так. Вышлешь матери телеграфом денег.

-Коль, не в деньгах дело, — голос её сел. Оно, конечно, кому нужны чужие дети?

-Хм, понятно, что счастье не в деньгах, а в их количестве. — Он кашлянул. — Ну не могу я тебя сейчас отпустить с работы! Ведь с детьми ничего плохого не случилось?! А о нас и так уже до парткома дошло. Сама понимать должна!

Тамара молча плакала.

-Ну что плохого, если твоя мама сама привезёт сюда девчонок?! Не понимаю!!! В конце концов со мной тоже надо считаться! Да, какое-то время пожили девочки в деревне у бабушки. Это лучше, чем наблюдать семейные сцены и пьяные дебоши!

-Коля, Коленька... — Тамара уже не плакала, рыдала, уткнувшись носом ему в плечо.

-Смотри... ну вот! Мне уже выходить пора! — на рубашке образовалось мокрое пятно.

-Ой, прости, я сейчас, сейчас... — она подала ему свежую рубашку, улыбаясь сквозь слёзы.

-Ладно. А ревела-то чего?

-Я подумала, скажешь, пусть девчонки там живут.

— Эх, дурочка ты моя! А то я не знал, что у тебя двое детей? — Он гладил её чёрные как смоль волосы, вдыхал их аромат, и сердце билось гулко и сладко. Таким мудрым и сильным, таким счастливым он себя давно не чувствовал.

-Коль, что скажем-то им?

-Всё, некогда мне. Пусть сначала приедут. Будем решать вопросы по мере поступления. — За окном прошуршали колеса и пискнули тормоза "Волги".

А через неделю обе дочери Тамары недоверчиво заглядывали в углы чужой, незнакомой квартиры. Оставляя их, бабушка только и сказала маме: "Ну, дочка, дай Бог, чтоб ты знала, что делаешь". И в тот же день уехала назад в деревню к корове, курам и свинье.

Бабушка уехала, однако детей ещё предстояло устроить, а дома одних не оставишь. Малы ещё.

Рассудив, что от Устиньи кроме добра она ничего не видела, Тамара решила попросить её поводиться с девчонками, пока не устроит Леночку в садик, а Наташку в школу.

-Коля, тут такое дело... Может, я пока с садиком для Леночки не определюсь, да учёба у Натальи не начнётся, отвезу их к Устинье... она же...

-Тома, она их родная бабушка и вынянчила что ту, что другую. Мы права не имеем лишать их общенья.

-Ты, правда, не против?

-Я бы не хотел, чтобы ты Илье на глаза попадалась... по двум причинам. Во-первых, это не безопасно для тебя, судя по тому, что я знаю. А во-вторых, мне это... неприятно. Ты должна понять. А против бабушки я ничего не имею.

Устинья была рада видеть девчонок. И хоть совсем не одобряла такой фортель невестки, настраивать детей против матери не собиралась. Тем более что запил к этому времени Илья по-чёрному. И хоть Устинья считала виновной в этой беде невестку, однако другого выхода теперь уж не видела. Девчонок надо одевать, обувать, учить...

Как-то сразу после планёрки Николаю Фёдоровичу позвонили из райкома партии. Вежливый голос секретарши предложил прийти к пяти часам вечера.

Точно в назначенное время Николай Фёдорович вошёл в приёмную, было видно, что секретарша уже ждала:

-Проходите.

Лёгкая прохлада и тишина заполняли кабинет.

-Садись, — хозяин кабинета, выйдя из-за стола, отодвинул стул у длинного приставного стола. Когда-то они вместе после института пришли в один цех. Скрипнула дверь, секретарша принесла чай:

-Что-нибудь ещё?

-Нет, нет. Всё, спасибо. Мы тут сами.

Какое-то время молчали.

-Догадываешься, наверное, зачем пригласил?

-Да понял, понял. Не дурак.

-Ну, слава Богу, что не дурак! Дурак бы не понял.

-Всё не то и не так... Понимаешь, скоро сын из армии приходит. Как ему сказать, что развожусь с его матерью? Да и с другого краю — девчонок двое. Как с ними поладить?

-Да... да ты что?! Ты в своём уме?! Седина в бороду... Охолони!

-Да сам понимаю, что не молоденький.

-Нет, похоже мы на разных языках говорим. Моя твоя не понимай!!! — Секретарь райкома партии выскочил из-за стола, куда было опять сел, и принялся мерить шагами кабинет. — Ты хоть понимаешь, что на следующую ступеньку своей карьерной лестницы нагадить решил? А та ступенечка высокая. И шёл ты к ней два десятка лет! Не знал бы тебя столько лет, не таким бы был разговор.

-Не может быть, чтоб жена приходила жаловаться... — неуверенно пожал плечами Николай Фёдорович.

-Не-е-т! Слава Богу, пока до этого дело не дошло! Радуйся! И разруливай быстрее всю эту... — секретарь поморщился, — чертовщину.

-Я же тебе сказал, не могу пока. На развод подам, когда сын из армии вернётся.

Секретарь перестал ходить. Сел напротив:

-Ты серьёзно?

-Серьёзней некуда.

— Ладно. Ты хоть понимаешь, что вместо повышения полетишь вниз? А про партийную дисциплину напомнить? Забываетесь, дорогой товарищ! Семья — ячейка... это, это ж надо?! Ты какой пример подчинённым подаёшь?!

-Я что, гуляка? Да я за всю семейную жизнь ни разу жене не изменил! И агитировать меня не надо. "Сагитированный". А в голове, сколько жил, столько кроме работы ничего и не было! Как сын вырос, не видел. Оглянулся, жена уже седая. И тут вдруг... Смотрю, листья на тополях зелёные и пахнут, воробьи в лужах купаются... Ну не хочу я жить, как жил! Не хочу! Даже думать не хочу, что мог бы таким чурбаном всю жизнь и прокорпеть, ходить мимо чудес, а ничего не видеть и не слышать, только о работе думать! Ты прав, седой уже! Ещё бы чуть и всё!

-Разговорился! Экий романтик! А заплёванную лестницу в "Задрючинске" вместо квартиры в центре и коровьих лепёх вместо асфальта увидеть не желаешь? Да, и спроси у молодой пассии, спроси про это... про "Задрючинск". А то, как бы вам на пару у разбитого корыта не оказаться.

Тягостное молчание повисло в кабинете. Оба знали, о чём речь.

-Значит, так. Пока официально наверх дело не дошло, завязывай с листочками и... воробышком. А я позабочусь. Мы её в другое управление переведём, — посмотрел на Николая Фёдоровича, — с повышением. Раз специалист... хороший. — Подождал, что скажет Николай Фёдорович, но тот молчал. — От греха подальше переведём.

Вечер дома тянулся долго и тягостно. Поболтал ложкой в тарелке, отхлебнул остывшего чаю, буркнул: "Спасибо". И сел у телевизора.

-Коля, уж и не знаю с чего начать. Но и терпеть больше сил нет. Коля, я же вижу, что не спишь.

-Ты о чём? — говорить не хотелось. Потом, когда-нибудь...

-Я же не дура! Всё вижу и понимаю. Молодую облюбовал?

Он встал и молча вышел в другую комнату. Не включая свет, подошёл к окну. Поливальная машина медленно ползла по проспекту. По подоконнику метались тени тополиных веток. Ветер на улице, Тамара форточку не закроет, прямо в голову надует. Тьфу! О чём это он?

Скрипнула половица, жена вошла и остановилась в шаге от него.

— Не молоденький, по девчонкам бегать. Срам сплошной! Перед людьми стыдно!

-Люди-то тут причём? Дело только нас с тобой касается.

-В самом деле, столько лет прожили вместе, что ж теперь? Коту под хвост?

-Ты права, четверть века вместе. Прожил я с тобой свои молодые годы, сына ты мне родила. И всё у нас было в любви и согласии. Жаловаться грех.