Троица внизу подняла головы на шум и тарарам, поднятый Тутмосом, и даже под платками было видно, что они удивлены, и уж точно перестали радоваться. Четвертый, извиваясь в тесноте пробитой норы, начал вывинчиваться назад. Чтобы разглядеть, что же эти преступные негодяи там откопали, и, заодно, занять свою позицию по плану, Нехти перебежал на противоположную от лестницы сторону погреба. Рядом, прямо напротив провала, уже привстал на одно колено дикий негр с луком наизготовку, он напряженно вглядывался вниз, а свое копье он с завидной легкостью воткнул в утоптанный до каменного состояния пол рядом с собой. Стрела была наложена на тетиву справа от лука, как у марьяну, и еще, как у марьяну же, три стрелы он держал в руке, натягивающей тетиву, наконечниками вниз наготове. Иштек, со щитом по-боевому и булавой в левой руке, проскользнул к десятнику за спиной дикого маджая. Теперь Нехти стало видно, что в западной стене погреба когда-то был проход, позднее замурованный адобом и замазаный сверху глиной. Навскидку толщина кладки была не менее двух локтей. Часть кирпичей и сбитая глиняная штукатурка валялись у стены в погребе, часть — рухнула внутрь. Стена была возведена на совесть — осыпался не весь проем, а лишь малая его часть.
В этот миг извивающийся червем в лазе солдат завизжал так истошно, что даже узость этой норы не заглушила его вопль, это был какой-то просто нечеловеческий крик боли и страха. Он стал выгибаться и биться еще судорожней, не перестовая вопить. Вдруг ноги его часто и мелко задергались, и крик оборвался. Изнутри заложенного тайника мощно, будто стенобитным орудием, ударило в кладку, выбив из нее фонтан кирпичей, сбивших с ног ближайшего из неудачливых искателей сокровищ. Его факел, закоптив, откатился в сторону, но темнее не стало — как раз спустился Ренефсенеб и почти мгновенно за ним — Анхи. Они утвердили свои факелы в ближних к лестнице подставках справа и слева от нее. Ренефсенеб, оббежав дыру погреба против солнца, занял свое место в строю, прикрылся щитом и взял вилы наизготовку. Его потряхивало, и он с натужной ухмылкой, сказал Нехти и Богомолу:
— Сдаётся мне, кому-то пора умереть!
Два оставшихся на ногах кладоискателя вели себя по-разному — один пятился от провала, а второй словно окаменел, завороженно глядя на переставшие биться ноги своего товарища.
— Убирайтесь оттуда! Вверх, немедленно! — крикнул им десятник. Первый, вроде, сообразил, и, отбросив факел, кинулся к веревке, а второй продолжал изображать статую. Кладка снова взорвалась кирпичами от могучего удара, окончательно завалив обломками сбитого с ног нарушителя. Пролом уже был достаточен, чтобы по нему прошел человек, правда, пригнувшись.
— Да что же там такое? — спросил Ренефсенеб. Ответ на его вопрос поступил незамедлительно. Из провала стремительно выскочил... выскочило... Это явно когда-то было человеком, но теперь им являться не могло, не взирая на остатки одежды. Существо принесло с собой волну трупной вони. Трупной и еще какой-то, как он утром про себя отметил запах от детей-измененных — ненастоящий запах. Он не мог принадлежать ничему в этом мире. Лицо этого вонючего создания... Не лицо, а какая-то морда, внизу шире, чем вверху, словно у бегемота, а не человека, вытянулась вперед мощными челюстями. Именно они и делали голову громадной, а лоб — странно маленьким и убегающим назад. Пасть, набитая, словно у Себека, любящего разорение, неимоверным количеством острых зубов, измазана кровью, что еще больше пугало при виде синей, в трупных пятнах, заметных даже в неверном и колеблющемся освещении, кожи, котораяя местами лопнула и свисала лохмотьями. Ноздри стали меньше и словно запали ближе к голове, расползлись вширь и вывернулись, как у обезьяны. Но всего уродливей и страшней были глаза. Они были плохо видны в свете факелов, но и того, что увидел Нехти, хватило...Они казались какими-то белесыми, как у печеной рыбы, и не мигали вовсе. Даже отсюда было страшно в них глядеть, они, словно опутавшая лицо липкая паутина, мешали и раздражали. Эти омерзительные буркалы будто лишали глянувшего в них воли и движения, выпивая из души храбрость и силу.
Эта страшная голова покачивалась из стороны в сторону, словно тварь сетовала на слабоумие тех, кто дерзнул бросить ей вызов. Аршинные и мосластые, не по размеру человеку и маловатые для обезьяны, не то руки, не то уже лапы заканчивались могучими когтями, тоже измазанными кровью. Ноги по сравнению с руками были человечьими — но казались короткими по сравнению с руками... Уродина сильно сутулилась, но была явно сильна и быстра, не взирая на то, что ее словно тащили целый день за колесницей по пустыне — все тело было подрано, местами до кости. Однако оно производило впечатление хотя и гнилого, однако мощного и опасного. И она, эта нежить, словно выпивала их волю к бою.
— Апедемак, триебит её в зад, эту тварь! — пробормотал Ренефсенеб. Нехти словно пробудился от этой ругани, и повел булавой, готовясь встретить нечисть. А той было пока не до них — последний из копуш, оцепенев, смотрел на нее и тоненько выл от ужаса. Справа затрещал лук, шухнула и резко хлопнула по щитку на запястье тетива — Тур не ждал команд. До этого Нехти видел такую стрельбу только у Его Величества Аахеперура* (Аменхотеп II) в походе Девятого года в Сирию, своем самом первом походе. Тур натягивал тетиву кольцом марьяну, и у него наготове быле еще три стрелы, которые он держал правой рукой наконечниками вниз. Они уже были подобраны. Нехти не успел увидеть, какой наконечник был у первой стрелы, но вторая щетинилась широким срезнем, остро наточенным и страшным, третья была с обычным, а четвертая с бронебойной иглой. Тур стрелял со скоростью капель из водяных часов — кап, кап, кап — и все оставшиеся стрелы упорхнули на своих черных крыльях из маховых перьев абиссинского рогатого ворона вперед. Казалось, он выпустил их все еще до того, как первая попала в цель. Первая стрела угодила в голову чудовища, но тварь успела дернуть шеей с непостижимой скоростью, и стрела лишь пробила морду у носа, не нанеся видимого вреда. Но она зато отвлекла Проклятого, и вторая стрела срезнем почти перебила руку нечисти в локтевом суставе, не взирая на всю ее мощь и узловатость. Рука повисла на каких-то жилочках, а тварь, опиравшаяся и на руки, и на ноги, потеряла равновесие. И третья, и четвертая стрелы попали, очевидно, туда, куда и хотел негр — третья воткнулась в левый глаз умертвия, погасив это нестерпимое бельмо навсегда, а четвертая, ударив в левый висок, пробило страшную голову насквозь, выйдя из правого. Мерзость тонко засипела, упала и умерла навек, без агонии и дерганья, словно уронили необожженную глиняную статую. Негр уже держал в руке следующую четверку мощных, тяжелых и длинных стрел, первой, уже на луке, была бронебойная, далее — тот же порядок, что и в первый раз. И не зря — из лаза выбирался второй человек. Или нет, Проклятая душа, тварь, почти точный двойник первой, разве что чуть поменьше и с длинными рыжими космами на голове. Когда-то, при жизни, ЭТО было женщиной, ибо, помимо длинной рыжей гривы, грязной и свалявшейся, на ней были остатки платья из тонкого льна. Да и лицо ее, хотя и начало вытягиваться челюстями вперед, изменилось меньше. Это было мертвое лицо, с отвисшей, разлагающейся плотью, какой-то мерзкой темной слизью, сочащейся из глаз и носа. Размером рыжая уступала выскочившему первым Измененному. Но это не делало её менее опасной, и дикий маджай не терял времени зря — пока нечисть не выбралась из лаза и не обрела свободы, он вбил ей бронебойную стрелу прямо в глаз, а срезень надрубил изогнувшуюся после первого попадания шею. Потерявшая душу уже разогналась, и успела выпасть из зёва прохода на труп той твари, что выбралась первой. И, так же как и первая, была мертва. Окончательно мертва. А за ней уже лезла третья, самая большая и быстрая. Она тоже успела дернуть головой, и стрела, пробив верхнюю челюсть, застряла в ней диковинным усом, но, очевидно, не мешая Измененному. Тварь была очень быстра и, казалось, умела соображать — она сразу метнулась под стену, там, где стрелы ей не могли навредить. Правда, Тур был быстрее, и последняя стрела с глухим шлепком угодила в правое плечо Проклятой души. Тур отшвырнул лук в сторону — стрелы кончились. Он схватил свое дивное копье обеими руками, равно готовый и колоть, и рубить. И тут началось самое веселье, а Нехти мог уже смотреть только за своим боем.
Глава 29.
Хори наконец выстроил свою тройку. Щиты были сомкнуты. Себекнехт, сухой и кривоногий желтокожий маджай, с широкими просветами между торчащими вперед зубами, и жилистыми мощными руками гончара или кожемяки, был спокоен, и его спокойствие словно передалось Хори и Анхи. Анхи, аккуратный невысокий египтянин из Нехена, тщательно приткнул щит так, чтобы не мешать Себекнехту выставить вперед рогульку и сказал:
— Я думаю, разумно будет сомкнуть щиты и немного склониться.
Булава его, на длинной прочной рукояти, уже была наготове. Хори спохватился, поменял руки и перекинул щит в правую, а булаву в левую. Факел очень мешал, и он, подумав, отбросил его чуть вперед — на край погреба. Какая-никакая, а преграда. Кроме того, справа от них была лестница, она тоже давала защиту от нападения сбоку, правда, не ему, а Анхи — Хори стоял на левом фланге. Он тоже ловко бился левой рукой, Иаму много гонял его, уверяя, что, если его ранят в правую руку, противник не будет ждать, пока его болячки исцелятся, и теперь юноша был вдвойне благодарен своему наставнику за муштру. Он, наконец, увидел, что творится внизу. Последний из оставшихся в погребе солдат упал на колени и тоненько выл, и, судя по луже, темным пятном растекающейся от него по пыльному полу, обмочился от страха. Еще один, судя по дергающейся на лестнице веревке, лез наверх. Но Хори больше занимали Измененные. Он смотрел слева от пробитого провала и не видел глаз Проклятых душ, но их коряво-мощные фигуры и неожиданная скорость впечатляли и без этого. Две уже лежали внизу, истыканные стрелами. Они умерли сразу, без агонии, мгновенно. Третий Потерянный, получив две стрелы, словно и не заметил этого, он метнулся под защиту нависающей стены, правда, стрелы у Тура все равно кончились. Из пролома показалась голова четвертой твари, и в это время третья совершила то, чего Тури от нее не ждал. Подсознательно он ограничивал ее подвижности человеческими возможностями. Но страшила совершила прыжок, который повторил бы не всякий леопард, и прямо из-под противоположной стены выскочила на их край ямы-погреба. Под ее тяжестью и когтями бортик начал осыпаться хрусткими кусками сухой глины. Но, едва коснувшись его, уродливая громадина тут же прыгнула снова и обрушилась на них. Когда-то это, наверное, был негр-воин, рослый и крупный и без обращения в монстра. Какой там удержать рогулькой! Тварь весила, наверное, как два Тури и едва не свалила их! Кроме того, тяжкий смрад гниющей плоти и еще какой-то непонятный, муравьиный запах, вид полопавшейся кожи с трупными пятнами — никогда Хори не думал, что трупные пятна у негра еще омерзительней, чем у настоящего человека* (настоящими людьми считались только египтяне), какие-то лиловые на коричневом... Запястья, сочащиеся вязкой гнилью и слизью в местах, где лопнувшая кожа обнажала разлагающуюся плоть... Лицо, нет, морда, покрытая не то струпьями, не то наростами на вытянувшихся вперед челюстях... И взгляд, взгляд невидящих и ненавидящих глаз, страшный, как последний суд у Осириса! Но все же они удержали щиты, а Себекнехт ухитрился своей рогатиной, уперев ей в шею нежити под нижней челюстью, отпихнуть его морду назад. Из тех мест, куда упиралась рогатина, начинал течь не то гной, не то еще что похуже... Страшно было — вдруг этот мерзкий сок смерти попадет на тебя? Но они все же справились. Правда, удар у Анхи не получился — булава скользнула по морде, ибо тварь успела отдернуть голову, и лишь выбила несколько зубов на верхней челюсти, цокнувших-звякнувших по утоптанному полу. Чудище махнуло лапой (ветер от этого замаха холодком обдал потный лоб Хори), пытаясь достать Анхи, и даже достало — щит гулко бухнул под ударом и, отскочив назад, оглушил солдата. Будь это лёгкий плетеный щит — тут-то бы и конец пришел Анхи. Да и сейчас его жизнь висела на паутинке. Но тут уж не подкачал Хори. Он видел, что по голове Измененному не попадёт, но обрушил свою палицу на колено правой ноги урода. Живой ты или мертвый, а с разломанным суставом стоять не получится. С сухим треском нога подломилась, хотя Хори показалось, что он ударил не по ноге, а по стволу столетнего вяза. Хори повезло еще в том, что правое плечо твари было пробито стрелой точно в суставе, подвижность этой руки была ограничена, и ее ответный взмах пропал даром. Умертвие завалилось на правый бок, в сторону Хори, успев взмахом левой руки сломать рогульку Себекнехта как хворостинку. Себекнехт едва не упал прямо на лиловую тварь, но, подхваченный и Тури, и Анхи, устоял. Гадине же, казалось, не было дело ни до выбитых зубов, ни до стрел, торчащих из нее, ни до факела Хори, который жег ее спину, и она ходко на трех лапах устремилась в атаку на Хори, ближайшему к ней. Под коленками стало жарко, холодно и затем — ватно. 'Ну вот и все', — подумалось ему — 'И я стану таким?'
В этот миг из-за края провала погреба показалась голова и плечи взбиравшегося вверх солдата. Платок сбился, и его можно было узнать по задыхающемуся щербатому рту. Баи-Крюк выбрался плашмя прямо у ног Анхи, но долго не разлеживался. Он наткнулся взглядом на копье, выроненное Тутмосом, схватил его, и, опираясь на него, как на посох, встал. Увидев тварь преисподней, он, словно мстя ей за свой страх, со всей силы ударил копьем, но только бил не острием, а словно дубиной. Это оказалось очень удачно — горизонтальный удар подбил правую руку Проклятого и тот снова упал. Баи подскочили, обеими руками воздев копье, пришпилил Измененного к земле. Правда, тварь это не убило, и удар ее лапы едва не сбросил Баи снова вниз. Он упал и покатился по самому краю провала. Но чудище лишилось подвижности, хотя копье, прорывая его гниющую, вонючую, разлагающуюся плоть, и не сдержало его движение окончательно. Ударом целой руки оно, подцепив под колено, свалило Анхи. Себекнехт, успевший вытащить булаву из петли на поясе, хекнув, попытался опустить ее на затылок Измененного. Тот успел снова отдернуть голову из под удара, но его это не спасло — палица с влажным хрустом перебила ему шею. Мерзость свалилась без движения, но ещё жила — челюсти щелкали, брызгая мертвой разложившейся плотью из ран, а страшные немигающие бельма, казалось, высасывали душу. Стряхнув оцепенение, Хори, обойдя тварь по солнцу, вбил ей булаву в затылок, и почти одновременно то же, но с другой стороны, сделал Себекнехт. Баи встал, хромая, подошел к ним и, потрясая копьем, выдернутым из мерзкой туши, завопил от радости. Но только радоваться было еще рано. Анхи лежал и не шевелился. Напротив них четвертая тварь билась с тройкой Нехти, и им приходилось туго. Пятая сцепилась с Туром, а внизу шестая, отрывая взмахами своей удлиннившейся морды куски, жрала несчастного солдата, не успевшего вылезть наверх.
