Мертвый лес

Мысли об этой вспыльчивой Учиха стали той соломинкой, переломившей хребет моим колебаниям, я надел маску себе на лицо и...

И ничего не произошло.

Я все так же стоял в окружении врагов, все так же приняв отрешённую позу, лишь только обзор уменьшился: сквозь прорези для глаз в маске многое увидеть было сложно.

Что же, пора проверить наработки своего второго деда, которые он так и не довел до конца, но которые я успел прочитать, многое понять, еще больше переосмыслить. Пора было узнать ответ на вопрос: 'А можно ли воскресить самого себя?'. По лбу тем временем поползли черные линии сложной даже для меня печати фуин. Линии росли и ширились по всему телу, старательно оплетая каждый сантиметр моего тела. А в центре лба силой налился рисунок большого черного ромба. Печать-накопитель, в которую я всю свою жизнь сливал часть собственной чакры. Её объем, конечно, не был бесконечен, но подарок Мито-самы был колоссально вместительным. И сейчас вся мощь, томящаяся в ней, была доступна мне в полной мере. Мой козырь. Один из тех, что я оставил на самый последний черед. Всего на несколько минут я сравняюсь в мощи с самым слабым из биджу, а затем мне несколько лет придется вновь наполнять печать.

Вскоре я узнал ответ на целых два вопроса. Не по собственному желанию, просто так сложились обстоятельства. Я был один против множества. Я был силен, на их стороне был опыт и мастерство. Я мог подавить их голой мощью на краткий миг, но они, словно вода, нивелировали все мои старания. И я пошел на риск. Подставился так, чтобы это было натурально. И меня за это тут же наказали: тонкий клинок отделил шейные позвонки друг от друга, холодное лезвие легко разрезало и мышцы, и кость, словно масло, а я познал понятие невесомости, пока оторванная от тела голова летела вниз.

Говорят, мозг живет ещё пару минут, и только пятнадцать секунд человек может осознавать мир вокруг себя после того, как в него перестает поступать кровь. Что же, с шиноби все почти так же, просто числовые показатели больше. Я успел увидеть, как свободный клон, созданный мною ранее, одной рукой подхватил мое тело, а второй — голову и соединил их. Я сумел осознать свою мысль-команду, в которой воплощалась моя жажда жить. Я прекрасно почувствовал, как ткани моего тела вновь возвращаются на свои места, как они сращиваются и крепнут, как я вновь обретаю контроль над своим телом. И как маска на мне испустила свой первый треск, а мою душу будто пробили насквозь острой и узкой иглой.

Миг замешательства моих врагов, который я не упустил несмотря на всё произошедшее со мной, — и минус один из них. У них не было артефакта способного воскрешать, а потому упавшее тело не грозилось подняться и вновь кинуться в бой, в отличие от меня. Это стало переломным моментом нашего сражения. Я видел, как в них постепенно растет паника, и пользовался этим, сея семена страха в их сердца, используя для этого власть, даруемую маской, над самими понятиями смерти и жизни. Одно дело было сражаться с человеком, а другое — с монстром, что отрицает собственную смерть. Даже биджу уходят на перерождение, если уничтожить их псевдотела. В моем разуме окрепла простая истина: всё что мне нужно, чтобы окончательно сломить своих врагов, — это убивать. Всё что мне нужно для поддержания своего лживого бессмертия — это убивать.

Всё что мне нужно — это убивать.

Казалось, что так и пойдет дальше: я буду ловить своих врагов в ловушки, давая им шанс 'убить' себя, в ответ убивая их, пока они не подохнут либо не убегут прочь. Но судьба вновь смешала все карты. Одним из моих противников, к моему удивлению, был джинчурики. Неприятный сюрприз, с которым мне не поможет даже моя маска: он просто сможет убить меня большее количество раз, чем я нивелировать. С каждой моей 'смертью' и 'воскрешением' артефакт покрывался новым увечьем. Несложно было предположить, что в миг, когда он окончательно разобьется на осколки, придет конец и моему преимуществу в виде бессмертия. То ли я неправильно использовал эту маску, то ли в результате моей природы, но каждое новое использование разрушало её, и только убийства других помогали восстановить часть нанесенного ей ущерба.

И это не слишком помогает с впавшим в состояние безумной, неконтролируемой ярости носителем биджу. Как и полагается животному, человек имел прекрасные инстинкты. И сейчас, сбросив оковы разума, движимое одним желанием, тело прекрасно иллюстрировало это. Уходя от, казалось бы, обреченных на успех атак и контратакуя с невозможных позиций невозможными способами. Биться со зверем может и легко, но не когда ты для этого зверя по мощи, словно муравей. Каждый новый хвост из чакры удваивал силы моего врага, и сражаться с ним ставало всё тяжелей. Маска уже начала медленно сыпаться мелкими осколками на землю, успев за время нашего поединка открыть левый глаз и часть лба со скулой. Дело было плохо.

— Четвертый хвост скоро сформируется окончательно, — заметил вслух очевидную вещь, глядя на пучок растущей чакры позади спины мужчины, что с каждым мгновением рос в размерах и изменялся внешне. — С пятым — биджу окончательно вырвется на свободу.

И вновь меня поставили в безвыходное положение. Какой уже по счету козырь я должен вытянуть из рукава, чтобы получить шанс на жизнь? Пятый? Хах, ничего, Судьба, у меня их ещё достаточно, чтобы ответить на все твои подлые ходы.

С начала сражения древесный клон, прятавшийся под землей, размещал по полю битвы небольшие семена, служившие мне катализатором и костылем для одной единственной техники, которую я так и не довел за несколько лет разработки до конца. Она все ещё была сырой, недоработанной. Но тем не менее являлась самой сильной в моем арсенале, превосходя на голову все уже имеющиеся. И, как апофеоз иронии, самая разрушительная техника, созданная мной на основе похожей техники моего деда. Она требовала всего одной печати концентрации. Полностью обездвиживая меня во время её применения.

— Ну что же, иди к папочке, — руки сложили один единственный жест. Вся чакра, что была у меня в резерве, пришла в движение и забурлила от нетерпения.

'Три'

Вот лопается барьер на почти высвободившем всю мощь своего биджу джинчурики. Толстые древесные путы не в силах сдержать его и, с натугой скрипя, постепенно лопаются под натиском нечеловеческой силы.

'Два'

Обрадовано и яростно взревев, чудище порвало последнюю ограничивающую его помеху и бросилось на меня.

'Один'

В мой мозг ржавым гвоздем пробивается букет всего спектра ощущений от того, как покрытая ядовитой чакрой лапа пробивает мой живот и выходит у меня из спины, одновременно припекая и продолжая сжигать ткани вокруг ранения.

— Мертвый Лес, — такая нужная сейчас мне мантра, прием для лучшей концентрации — название техники. То, от чего я уже давно успел отказаться, здесь и сейчас необходимо мне больше всего.

Я стал эпицентром буйного роста во все стороны кривых и покрытых ядом, что обильно сочился по коре, веток, что вскоре превращались в стволы деревьев, разрастаясь все быстрее и быстрее. Но не только возле меня был очаг появления моей техники: все те семена, посеянные клоном, дали свои побеги. За считанные секунды многие гектары каменистой и бесплодной земли дали жизнь лесу служащему только одной цели — отнимать всякую жизнь, что приблизится к нему.

'Вот и все', — промелькнула в моем затухающем сознании вялая мысль, глядя на то, как кровь сочилась из многочисленных открывшихся ран. А белая истрескавшаяся маска упала мне под ноги в лужу смешанной крови: моей и моих врагов. — 'Действительно, всё'.

Последнее, что я увидел перед тем, как навалившаяся усталость и апатия закрыли мне глаза, это истерзанное, пробитое во множестве мест древесными кольями и ветками тело моего врага, да ослепительную вспышку где-то впереди.

Часть 31

Тихий писк и запах средств дезинфекции, вот что сопровождало меня в миг моего первого открытия глаз за неизвестный лично мне срок собственного беспамятства. А так же неимоверная тяжесть и слабость во всем теле, от чего не то что двигаться было невозможно, а даже смотреть по сторонам было затруднительно, перед взглядом все двоилось и плыло, веки грозились с секунды на секунду вновь закрыться и погрузить разум в очередное забытье. Но даже так, в разуме вспыхнула так и не появившаяся на лице счастливая улыбка. Осознание своего положения было делом простым, а большего мне и не нужно было. От чего под молчаливое согласия разума веки легко и непринужденно закрылись отсекая разом всю поступающую через глаза информацию.

"Я жив"

Было первой и последней мыслю в миг первого пробуждения в шаге от того, чтобы вновь погрузиться в целебный сон. И лишь более быстрый ритм смены показателей приборов подключенных к телу было свидетельством произошедших с пациентом госпиталя изменений. Вот только об этом никто не узнал, увы в палате было абсолютно пусто, ни дежурной медсестры, ни компетентного ирьенина, ни даже близких человека не было рядом, чтобы засвидетельствовать этот переломный миг, когда организм пациента вышел из глубокой комы.

Второе пробуждение через вновь неопределенный срок времени был куда как оживлённей, так уж совпало, что в этот раз в палате присутствовала медсестра из числа тех, кто совершал регулярный обход по палатам людей находящихся в беспамятстве. И невысокая девочка, совсем молодая и явно неопытная, имеющая характерного цепкого, притворно теплого, но на деле абсолютно безразличного взгляда была той, кому посчастливилось заметить произошедшие изменения, хотя ещё миг и она бы выполнив свою часть работы со спокойной совестью ушла дальше, в очередную палату дабы и там сделать свой минимум обязанностей.

Первой реакцией той на пробуждение шиноби был секундный ступор, но быстро взяв себя в руки от охвативших её в миг неожиданности эмоций, она поспешила подойти поближе, дабы успокоить открывшего глаза человека. Вот только она совершенно не ожидала, что тот не будет предпринимать никаких действий, вот вообще никаких, он просто лежал и смотрел на неё. Для юной девушки это было нетипично, она успела насмотреться на куда как более яркие реакции, приняв для себя их за норму. А тут столь поразительное спокойствие и в некой степени безразличие... или все же это была малая грань беспечности. Тем не менее девушка поспешила заговорить:

— Вы в Конохе, Сенджу-доно, — почтительно поклонилась та главе клану основателей скрытой деревни в которой она выросла и проживает. — Это госпиталь, блок Б, палата 314. Вы были в коме вот уже как неделю, — она не знала, что толком говорить, ибо подобным обычно занимались либо её старшие коллеги, либо действующие ирьенины, она же была слишком мелкой сошкой в чьи задачи входил самый минимум по уходу за пациентами. При этом юная медсертра внимательно следила за мимикой своего собеседника, если конечно её короткий монолог в едва несколько приложением можно назвать беседой. — Прошу вас подождать, я позову дежурного ирьенина, — она ещё пару секунд выждала, то ли ожидая ответа, то ли положительной реакции тому, что её слова понялр и осознали, прежде чем сделать первый шаг спиной вперёд.

И пожалуй выжидала она не напрасно, по лицу шиноби прошла заметная судорога, его рот открылся и он вроде бы что-то хотел сказать, но увы, не смог, что сам прекрасно понял, голосовые связки отвыкли за это время от работы, да и в его горле стоял неприятный ком. А потому тот просто перевел взгляд в сторону, где была расположена тумбочка, а на ней графин с водой, долго сверля взглядом последний. И его ожидания оправдались, девушка не сразу, но заметила изменения в направлении взгляда и смогла даже проследить конечную цель.

— Простите! Секунду, я мигом! — спохватилась она, параллельно извиняясь за свою нерасторопность, человек вот уже больше недели нормально не пил, точнее вообще не пил воды, все нужное ему через капельницу сквозь иглу поставляли прямо в вену, а там уже кровь делала своё дело.

Надежно ухватив емкость с водой, не графин, вода была перелита в небольшой стакан, девушка приблизилась обратно к лежащему без движения шиноби и крайне аккуратно прислонив край стеклянного изделия к сухим губам, перехелила то так, чтобы вода лилась в рот ждущему как можно более безопасным ручейком. Довольно скоро послышались жадные глотки, а сам стакан оказался пустым, за последующие три минуты подобный процесс повторялся четыре раза, пока человек взглядом не показал, что достаточно, он утолил жажду. Сощурив в добром выражении глаза, он явно хотел поблагодарить её, но свою благодарность мог выразить только столь мизерным изменениям в собственной мимике. Но медсестра его прекрасно поняла и в ответ только улыбнулась.

— Я сейчас приведу ирьенина, будьте тут, — проговорила она, а потом поняв, насколько абсурдно прозвучала вторая часть её фразы залилась краской и глупо улыбнувшись поспешила удалиться, дабы не видеть того иронично-веселого взгляда, коим её наградил прикованный к своему ложу глава великого клана.

Хоть добежать до дежурного поста, объяснить ситуацию и уже вдвоем с действующим врачом вернутся обратно не заняло у девушки много времени, по правде она сделала это в рекордно быстрые сроки, вот только стояло двум служащим госпиталя селения войти во внутрь комнаты родовитого пациента, как тот уже мирно спал. Его организм желал ещё каплю отдыха.

Третье пробуждение же было куда как более приятным, некогда властвовавшие в теле слабость, немощность, хрупкость, тяжесть и сонливость ушли прочь, будто никогда их и не было, но это совершенно не значило, что прикованный намертво к кровати на всю прошедшую неделю человек вдруг преисполнился сил и энергии. Как и положено пережившему кому, у него были свои проблемы, например, координация движений. Да шиноби могут многое, но даже так неделя на кромке чертог Шинигами никому не прибавит здоровья. Тело исхудало, координация значительно упала, про скорость и силу говорить не стоит, тех как будто никогда и не было, а ещё чакра. Да, краеугольный камень всего мира шиноби. Были проблемы и с ней.

Именно поэтому, врачи крайне подробно описали своему пациенту всё что с ним произошло как по его собственной вине, так и в попытках самих ирьенинов не отпустить его душу в чертоги к одной рогатой твари. В целом, благодаря тому, что глава клана основателей и сам был прекрасным ирьеном А класса, то он сам мог разобраться в своем диагнозе только по косвенным показателям, да посоветовать хлопотавшим возле него парочку более эффективных методик действий в подобных случаях. Если ужать список всего причиненного только до самых важных пунктов то стоит выделить только четыре позиции в официальном заключении: крайне сильное истощение чакры, повреждения каналов ЦЧС ядовитой чакрой пятихвостого попавшей непосредственно внутрь каналов, множество колюще-режущих ранений, внутреннее кровоизлияние в мозг. От себя сам Сенджу ещё добавил бы постравматический шок и сильное моральное истощение.

Но все хоть и звучит страшно, а вместе так вообще ужасно, но было уже позади. С самым главным справились быстро, не дав сердце остановится окончательно, хотя то очень хотело даже находясь буквально в руках ирьенинов. В целом, все что оставалось сейчас делать шиноби это просто спать да есть, физическое тело привели в стабильность, а вот с чакрой на месяцок нужно завязать, пока повреждения каналов не заживут, а после еще недели две выводить из своего тела остатки чакры биджу. Так что никакой магии в ближайших два месяца минимум, даже легкое усиление тела уже вредно и отодвинет миг окончательного выздоровления на неопределенный срок в будущее.