— Конечно, — ответил Джеймс, чувствуя, что его губы онемели. Когда он повернулся к двери, следуя за Невиллом, Снейп на портрете не сдвинулся с места. Его глаза мрачно последовали за ним, когда мальчик вышел из комнаты.
Глава 9. Общешкольные дебаты
По мере того, как Джеймс все больше осваивался со школьной жизнью, время проходило мимо почти незаметно. Зейн продолжал блистать на площадке для квиддича, вызывая у Джеймса смешанные чувства по поводу его успехов. Он по-прежнему ощущал уколы зависти, когда слышал, как другие студенты расхваливают на все лады удачно забитые Зейном бладжеры, но не мог не улыбаться при мысли о том, насколько того захватил спорт, насколько тот радуется каждому матчу и успешной работе в команде. За это время Джеймс успел развить свои навыки полета на метле до вполне приемлемого уровня. Вечерами он тренировался на поле вместе с Зейном, не стесняясь просить его совета относительно различных приемов. Зейн же, в свою очередь, был полон энтузиазма и всегда поддерживал Джеймса, постоянно говоря ему о том, что тот наверняка попадет в команду Гриффиндора в следующем году.
— Тогда мне придется прекратить заниматься с тобой и давать тебе советы, ты же понимаешь, — сказал Зейн, летя около Джеймса и стараясь перекричать шум воздуха. — А то будет выглядеть как общение с врагом.
Как обычно, Джеймс не мог сказать, шутит Зейн или нет.
Хотя Джеймс и наслаждался полетами на метле, в то же время, к своему удивлению, он обнаружил, что ему нравится футбол. Тина Карри поделила все свои классы на команды и организовала случайный график игр, так чтобы студенты могли играть друг против друга. Основные правила игры через некоторое время стали понятны практически всем студентам, и имея врожденный дух соперничества, они ухитрились сделать импровизированные матчи по футболу очень увлекательными. Впрочем, время от времени какой-нибудь студент забывал о немагической природе футбола и посреди игры принимался шарить по карманам в поисках волшебной палочки или кричать что-то вроде «Акцио мяч!», в результате чего матч приостанавливался, поскольку игроки не в силах были сдержать смех.
Однажды какая-то девочка из Пуффендуя просто схватила мяч обеими руками, забыв основные правила игры, и бросилась с ним через поле, словно решила поиграть в регби. Джеймс обнаружил, впрочем, без особой радости, что оценка, данная профессором Карри его способностям, была довольно высокой. У него все получалось автоматически. Он легко управлял мячом кончиками своих кроссовок, двигаясь зигзагами через поле. Его умение обращаться с мячом было расценено как одно из самых лучших среди новичков, а по количеству баллов он занимал второе место после пятикурсницы Сабрины Хильдегард, которая подобно Зейну была маглорожденной, но в отличие от него, еще и участвовала в детской футбольной лиге.
Джеймс и Ральф теперь едва ли разговаривали. Первоначальный гнев и обида Джеймса привели к возникновению упрямой отчужденности между ними. Какой-то частью себя мальчик осознавал, что ему стоило бы простить Ральфа, может быть, даже извиниться за то, что накричал тогда на него в Главном Зале. Он понимал, что, если бы он сдержался в тот раз, Ральф в конце концов признал бы свою ошибку, в том, что встал на сторону своих друзей из Слизерина. А вместо этого Ральф почувствовал, что должен поддержать слизеринцев и «Прогрессивный элемент» со всей искренностью, на которую был способен. Даже несмотря на тот факт, что поддержка Ральфа была довольно безвольной и унылой, Джеймс решил, что гораздо проще продолжать злиться на него. Ральф носил синие значки и присутствовал на сборищах «Прогрессивного элемента» в библиотеке, но относился к этому как вынужденному обязательству, что, казалось, приносило ему больше вреда, чем пользы. Если кто-нибудь из слизеринцев обращался к нему, Ральф резко вскакивал и отвечал с маниакальным рвением, но весь его пыл сдувался, как только от него отворачивались. Джеймсу было больно смотреть на это, но не настолько, чтобы изменить свое отношение к нему.
По ночам в своей комнате или в углу библиотеки Джеймс изучал стихотворение, которое они с Зейном видели на воротах пещеры. С помощью Зейна он записал его по памяти и был уверен, что все точно. Тем не менее, это мало ему помогло. Одно он знал наверняка — первые две строчки относились к тому, что это место можно найти только при лунном свете. Остальное оставалось загадкой. Он продолжал водить пальцем по строке, которая гласила «Тревожен сон творца теней», задавая себе вопрос, может ли это относиться к Мерлину. Но Мерлин ведь не спал, не так ли?
— Звучит так, будто он Рип Ван Винкль, — однажды прошептал в библиотеке Зейн. — Дрыхнет где-то под деревом несколько сотен лет.
Зейну пришлось рассказать сказку о Рип Ван Винкле, и Джеймс обдумывал ее. Он слышал из разговоров своего отца с другими мракоборцами, что многое из магловской мифологии пришло от древних, далеких встреч с ведьмами и колдунами. Истории волшебного мира пробились в магловские сказки, изменились, обросли деталями и превратились в легенды и мифы. Возможно, размышлял Джеймс, что эта история о спящем, который проснулся через сотни лет, была магловским отголоском истории про Мерлина. Тем не менее, это не приблизило Джеймса или Зейна к разгадке того, как Мерлин может вернуться столько веков спустя, равно как и не было никаких подсказок относительно того, кто может быть замешан в этом заговоре.
По ночам, перед тем, как заснуть, Джеймс часто мысленно возвращался, как ни странно, к разговору с портретом Северуса Снейпа. Снейп сказал, что будет присматривать за Джеймсом, но мальчик никак не мог себе представить, каким образом. Насколько ему было известно, на территории Хогвартса был только один портрет Снейпа, и находился он в кабинете директрисы. Как Снейп будет присматривать за Джеймсом? По рассказам мамы и папы Снейп был могущественным волшебником и гением зельеварения, но как это поможет ему видеть за пределами замка? Тем не менее, Джеймс не сомневался в словах Снейпа.
Если Снейп сказал, что он наблюдает за ним, Джеймс был уверен, так или иначе, это была правда. И только после двух недель размышлений над разговором с бывшим профессором зельеварения, мальчик понял, что поразило его больше всего. У Снейпа, в отличие от Джеймса и остальной части волшебного мира, было предвзятое мнение, насчет того, что Джеймс такой же, как и его отец. «Каков Поттер, таков и сын», — сказал он, насмехаясь. Как это ни странно, для Снейпа, и только для него, это не было похвалой.
Когда листья в Запретном Лесу начали сменять свой привычный зеленый цвет на коричневые и желтые оттенки осени, синие значки Прогрессивного Элемента выросли до плакатов и огромных баннеров в преддверии общешкольных дебатов. Как и предсказывал Ральф, темой стало «Переосмысливание прошлого: правда или заговор». И, как будто слов на плакатах было недостаточно, с правой стороны каждого плаката красовался рисунок молнии, который каждые несколько секунд сменялся знаком вопроса. Зейн, который, по словам Петры, был довольно хорош в дискуссиях, сообщил Джеймсу, что комитет школьных дебатов провел немало времени в спорах относительно темы данного мероприятия. Табита Корсика не входила в комитет, но зато председателем там была ее подруга, Филия Гойл.
— Таким образом, — рассказывал он, — команда дебатов оказалась отличным примером демократии в действии: они спорили всю ночь, после чего она приняла свое решение.
Кровь Джеймса кипела при виде всех этих значков и плакатов, особенно отнюдь не двусмысленного изображения молнии. Ральф, вешающий один из них на дверь кабинета Техномантии, стал последней каплей.
— Я поражен, что ты смог подняться так высоко, Ральф, — произнес Джеймс сквозь зубы, — наверно, нежные ручки Табиты Корсики подталкивали тебя под зад.
Зейн, шедший рядом с Джеймсом, вздохнул и нырнул в класс. Ральф не замечал Джеймса, пока тот не заговорил. Он глянул на бывшего друга с удивленным и обиженным выражением лица.
— О чем ты толкуешь? — спросил он.
— Я имею в виду, я надеялся, что тебе уже надоело быть ее марионеткой, — Джеймс пожалел о своих словах при виде явного страдания, отразившегося на бесхитростном лице Ральфа.
Вероятно, все это Ральф слышал уже не раз.
— Что-то мне подсказывает, что ваши люди тоже порядочные кукловоды, наживающиеся на страхе слабаков, чтобы поддерживать дух предрассудков и несправедливости, — ответил он, впрочем, довольно неуверенным тоном. Джеймс закатил глаза и молча прошел в класс.
Обычное место профессора Джексона за учительским столом еще пустовало. Джеймс сел рядом с Зейном за первую парту. Присев, он перекинулся парой шуток с другими гриффиндорцами, чувствуя спиной, что Ральф смотрит на него через дверной проем. Полученное удовольствие было более чем сомнительным и отдавало гнильцой, но оно было лучше, чем ничего.
Когда вокруг воцарилась тишина, Джеймс поднял взгляд и увидел профессора Джексона, входящего в класс. Под мышкой у него был зажат какой-то большой плоский предмет, завернутый в ткань.
— Доброе утро, класс, — сказал он своим обычным грубоватым тоном. — Ваши сочинения, сданные на прошлой неделе, проверены и находятся на моем столе. Мистер Мердок, не могли бы вы их раздать, пожалуйста? В целом я не очень разочарован, хотя большинство из вас определенно испытает облегчение, узнав, что Хогвартс обычно занимает достойное место в шкале оценок среди других магических школ.
Джексон аккуратно положил сверток на стол. Когда он развернул обертку, это оказались три небольшие картины. У Джеймса промелькнула мысль о портрете Северуса Снейпа, и внезапно у него вспыхнул интерес к изображениям.
— Сегодня вам лучше записывать, могу вас уверить, — зловеще сказал Джексон, расположив картины в ряд на доске. Первая из них изображала худого плешивого человека с совиными очками. Он смотрел на класс, настороженно и с некоторым напряжением, как будто ожидал, что кто-нибудь может вскочить в любой момент и напугать его. На следующей картине не было ничего, кроме банального лесного фона. На последней же был изображен довольно ужасный клоун с белым лицом и страшно большой красной улыбкой, нарисованной поверх его рта. Он смотрел на класс, глупо ухмыляясь, и тряс тросточкой с набалдашником. Джеймс с содроганием отметил, что набалдашник представлял собой уменьшенную версию головы клоуна с еще более безумной ухмылкой.
Мердок закончил раздавать работы и скользнул на свое место. Джеймс взглянул на своё сочинение. На первой странице была надпись аккуратным, косым почерком Джексона: «Средне, но фактически убедительно. Необходимо работать над грамматикой».
— И, как обычно, вопросы относительно ваших оценок вы можете предоставить мне в письменной форме. Дальнейшее обсуждение при необходимости будет проходить в мое рабочее время, надеюсь, никому не нужно напоминать, где располагается мой рабочий кабинет. А теперь приступим, — Джексон медленно прошелся вдоль ряда картин, обводя их рукой. — Насколько большинство из вас помнит, во время первого классного занятия у нас произошла небольшая дискуссия, основным участником которой был мистер Уолкер, — он повел своими густыми бровями в направлении Зейна, — относительно природы магического искусства. Я объяснил тогда, что стремление художника запечатлеть что бы то ни было на холсте происходит как некий магический психо-кинетический процесс, таким образом, создается подобие движения и положения в пространстве. Результатом является рисунок, который движется и имитирует жизнь по прихоти художника. Сегодня мы рассмотрим другой вид искусства, который несколько иначе представляет жизнь.
Перья яростно заскрипели, ученики старались поспевать за монологом Джексона. Как обычно, во время речи Джексон вышагивал туда-сюда перед классом.
— Существует два вида магической живописи. Первый из них — это несколько улучшенная версия того, что я продемонстрировал в классе, то есть творение чистой фантазии, основанное на воображении художника. Отличается от магловской живописи лишь тем, что в волшебном варианте изображения могут двигаться и проявлять эмоции, основываясь на замысле и ни в коем случае не выходя за рамки воображения художника. Наш друг, мистер Бигглс — тому пример, — Джексон указал рукой на рисунок с клоуном. — Мистер Бигглс, к счастью, никогда не существовал вне воображения художника, изобразившего его.
Клоун отреагировал на проявленное к нему внимание: сделал реверанс, помахал пальцами одной руки в белой перчатке, и покачал тросточкой в другой руке. Крошечная клоунская голова на рукоятке трости высунула язык и свела глаза к переносице. Джексон сердито глянул на рисунок, а затем вздохнул и снова начал ходить взад-вперед.
— Второй вид магической живописи гораздо более продуман. Он зависит также от весьма совершенного сочетания особого заклинания и смешанных со специальными зельями красок, все это — чтобы воспроизвести реально существующую личность или создание. Техномантическое название этого вида живописи — Имаго Этаспекулум. Может кто-нибудь сказать, что это означает?
Петра подняла руку, и Джексон кивком указал на нее.
— Я полагаю, это означает что-то вроде живого зеркального изображения, сэр?
Джексон немного подумал над ее ответом.
— Наполовину верно, мисс Морганстерн. Пять очков Гриффиндору за попытку. Наиболее точное определение этого термина звучит как «магическое изображение, запечатлевшее живой отпечаток личности, которую он изображает, но ограниченное aetas, то есть временными рамками, продолжительностью жизни изображенного». Результат такой живописи есть портрет, который, несмотря на отсутствие какой-либо жизненной субстанции изображенного, отражает каждую эмоциональную и интеллектуальную характеристику этого человека. Увы, тем не менее, портрет не может учиться или эволюционировать после смерти изображенного, но отображает в точности личность человека, сформированную в течение его или ее жизни. У нас тут есть мистер Корнелиус Ярроу в качестве примера.
Джексон указал на худого, весьма нервного человека на портрете. Ярроу слегка вздрогнул от этого жеста. Мистер Бигглс отчаянно запрыгал в своей раме, желая привлечь внимание.
— Мистер Ярроу, когда вы умерли? — Джексон прошелся мимо портрета.
Голос, доносившийся с портрета, оказался таким же тонким, как человек, изображенный на нем, с высоким, гнусавым оттенком.
— Двадцатого сентября 1949 года. Мне было 67 лет и 3 месяца, если округлить, конечно.
— И чем — как будто мне нужно об этом спрашивать — вы занимались?
— На протяжении 32 лет я был завхозом в школе Хогвартс, — хмыкнув, ответил портрет.
Джексон бросил взгляд на картину:
— И чем вы занимаетесь сейчас?
