Танцующая со зверем: Предсказание

Моя боль была именно такой. Она стала для меня отдельным миром, отдельной жизнью, сжигая все внутри меня беспощадным огнем. Я почти уже не понимала, сплю я или бодрствую, слыша, будто вдалеке чьи-то голоса. Нет, я знала кому они принадлежат — Иде и Петру, но, жадно схватывая каждое их слово, я пыталась среди двух голосов услышать третий — самый родной, самый желанный.

— Ей нужно в больницу! — Кажется, это говорил Петр.

Теплая широкая ладонь легка на мой лоб.

— У нее жар, — снова произнес он. — Меня начинает сильно волновать ее состояние.

— Сделай еще один укол. — А это, видимо, Ида.

Он ответил что-то невнятное, но, все-таки, перетянул мою левую руку жгутом чуть повыше локтевого сгиба. Тонкая иголка кольнула кожу. Мне казалось, что я даже слышу, как лекарство побежало по моим разгоряченным венам.

— Вряд ли поможет, — задумчиво проговорил Петр. — Что ни говори, а Кате нужно в больницу, причем срочно.

— Если мы ее туда отвезем, Искатели ее перехватят, — ответила Ида, — и тогда им с Владом никогда уже не быть вместе. Искатели просто не дадут шанса Владу подойти к ней даже на километр!

— Если Катя останется здесь, — настаивал Петр, — они с Владом уже точно не будут вместе, потому что она умрет. В рану попала инфекция, травма воспалилась — здесь нужен хирург, причем опытный.

— Ну, если ты считаешь, что так будет лучше... — Ида печально вздохнула.

Я хотела заверить Петра, что со мной все будет хорошо, но язык распух и не слушался. Я сорвалась куда-то ввысь и полетела сквозь звезды в звенящую тишину. Жар медленно отпускал, мне становилось легче. Прохладный ветерок ласкал лицо. Я возвращалась.

С трудом приоткрывая глаза, я пыталась сквозь водянистую пелену тумана различить очертания нашего убежища.

— Катарина! Катарина! — меня звала Ида.

Я смутно видела очертания ее лица. Она была все так же красива, даже не смотря на ожог. Но в глазах Иды было беспокойство. Она всматривалась в мое лицо, словно пыталась там что-то найти.

— Как Влад? — еле слышно спросила я.

— Ему лучше, — улыбнулась Ида, но эта улыбка показалась мне фальшивой. — Как ты? Ты видишь меня? Катарина?

— Вижу, — соврала я.

На самом деле, я отчетливо различала только ее глаза, все остальное было в тумане.

— Что у тебя болит? — продолжила расспрос она.

— Все,... все внутри. Горит огнем... — Во рту пересохло, и мне трудно было говорить.

У моих губ оказался стаканчик с питьем. Сделав шумный глоток, я блаженно отметила про себя, что это прохладная вода. Она неприятно прокатилась по горлу, слегка обдирая его.

— Я могу увидеть Влада? — спросила я, как только допила содержимое стаканчика.

— Нет, — твердо сказала Ида. — Сначала тебе надо поправиться.

— Тоже самое ты говорила про Влада, — отозвалась я, откидываясь на одеяло. Голова снова начинала кружиться. — Так и скажи, что не хочешь, чтобы мы был вместе, — попыталась рассмеяться я.

— В качестве вампира и вампира, пожалуйста. Но не как вампир и человек, прости.

Я кивнула. Меня снова начинало уносить прочь, слова Иды казались далеким эхом. Я отчаянно хваталась за воздух, но ничего не могло удержать меня. Я провалилась в жаркие объятия темноты.

- Ты проводишь меня на самолет? — спросила я, рассматривая такое красивое лицо Влада.

— А тебе хочется? — Его губы слегка скривились. Усмешка?

Я лежала на животе, положив под грудь руки; Влад заботливо укрыл меня одеялом, словно стеснялся моей наготы.

— Хотелось бы, — улыбаюсь я, борясь с сонливостью.

— Посмотрим, — ответил Влад, и поцеловал меня в кончик носа. — Спи, Катарина! Завтра ты уже будешь дома!

Завтра... Как я ненавижу воспоминания! Людям мстительным и трудно отходчивым тяжело отвязаться от прошлого. Выходит, я именно такая? Раньше я считала себя честным и добрым человеком, но теперь понимаю, что совсем не знала себя. Нет, я не была зла на весь мир, он вообще как-то резко перестал существовать для меня, просто потеряв родителей и не видя Влада, я ощущала себя пустой. Из меня вынули душу, заполнив освободившееся пространство горящей лавой. Да, я сгорала изнутри, и никто не мог потушить этот пожар. Он медленно распространялся по венам, прожигая их, испепеляя. Боль была невыносимой, и мне казалось, что еще чуть-чуть и я сойду с ума. Хотя, мне кажется, я уже свихнулась. Видя картинки и образы из недавнего прошлого, мне казалось, что это не воспоминания, а все просто повторяется снова. Я и Влад... Влад и я... Мы так мало пробыли вместе, но каким дорогим и близким он стал мне за это время.

Я — его прошлое, такое далекое и печальное прошлое. Но я хочу быть больше! Хочу, чтобы у нас с ним было будущее, какое угодно будущее, лишь бы оно не прошло мимо.

— Ты не спишь! — Скорее утвердительно, чем вопросительно говорит Влад. — Тебя что-то беспокоит?

— Трудно поверить, что скоро буду дома, — шепчу я.

Я лежу к нему спиной, и мне это на руку. Так Влад не видит моего лица, иначе мне трудно было бы говорить. Но почему?

— Я настолько привыкла скрываться за эти дни, — продолжила я, — что вечный провал с моим паспортом, кажется божьим промыслом.

— Ты веришь в бога? — Кажется, он усмехнулся.

— А в кого еще верить? У меня нет причин не верить, потому я никогда его не видела, но много слышала.

— Ты будешь смеяться, но я тоже верю.

Я переворачиваюсь на другой бок, чтобы видеть его лицо. Влад говорит совершенно серьезно.

Вампир, верящий в бога! Абсурд?

— Безысходность, — вздыхает он, приникая губами к моей шее.

По коже бегут мурашки, а приятное тепло внизу живота медленно заполняет тело трепетом. Я зажигаюсь, как бенгальский огонь. Я не хочу его отпускать!

Черные глаза возникли перед моими, твердые губы застыли на расстоянии волоска от моих губ. Я не выдерживаю, притягиваю его к себе, награждая пылким поцелуем. Господи, разве вампир может так превосходно целоваться?!

Тьма сгущается. Она кажется зыбкой зловонной трясиной, которая медленно поглощает меня — еще чуть-чуть и я провалюсь окончательно. Воздуха не хватает. Он горячий, опаляющий легкие, сжигающий все внутри. Боль...

— Катарина! — Влад окликает меня, и я оборачиваюсь.

На мне длинное платье с короткими рукавами, теплый летний ветерок гладит волосы, а все внутри меня наполняется счастьем.

Влад идет ко мне, и я вижу на его губах улыбку. Он красивый, сильный и влюбленный. В меня.

— Катарина! — Он обнимает меня, прижимая к себе.

— Я так рада тебя видеть! — произношу я.

— Не мог ждать до завтра, — произносит он, отстраняясь. — Через день я ухожу далеко от дома, наш отряд кидают на юг, и мне хотелось бы знать... — Влад смущается, как мальчишка.

— Что, что именно знать? — Я нетерпеливо дергаю его за руку.

Он поднимает на меня свои черные прекрасные глаза. В них нежность и искренняя любовь.

— Ты выйдешь за меня замуж, Катарина? — спрашивает Влад.

Мое сердце замирает от счастья, и я еле успеваю выдохнуть: "Да!", и бросаюсь ему на шею.

Мир возвращается... Или я возвращаюсь? Не знаю, не понимаю, не чувствую...

В дальнем углу истекала кровью моя пантера. Лежа на полу, она дрожала мелкой дрожью, а густая жидкость вишневого цвета уже подступала к моим ногам. Я пыталась подойти к ней, я хотела помочь, но сил не было.

Ко рту снова поднесли стаканчик с водой. Я жадно глотнула, но облегчения не последовало.

— Катарина, ты меня слышишь?

Далекий голос Иды уже не тревожит мой выболевший до костей мозг, она вообще кажется мифической, словно ее никогда и не было. И Петра не было. А Влада? Не знаю, не понимаю...

Я так давно его не видела, что даже в моем воображении он всего лишь размытый образ. А я хочу реального Влада! Даже сейчас, сгорая изнутри, хочу обнять его и прижаться к сильному плечу. Я принадлежу ему, Влад должен знать это.

Но тьма затягивает. Я ощущаю себя в каком-то вязком вонючем болоте, которое находится внутри меня самой. Мне хочется кричать, звать на помощь, молить о спасении... Но кого? Никто мне уже не поможет, и пора понять, что здесь определенно что-то не то.

Моя пантера еще жила. Крепясь из последних сил, она кидала на меня взгляд полной боли и отчаяния. Она просила меня спасти ее, молча просила, одними глазами. Господи, если бы я только могла,... если бы мне только найти сил...

Едкий запах разлагающейся плоти забил мне нос, но тошноты я не почувствовала. Я не знаю откуда исходила эта страшная вонь, но временами, когда сознание возвращалось на какие-то доли секунды, мне казалось, что там пахну я. Мне казалось, что я лежу в дальнем углу — бездыханная и никому не нужная, но тут приходила острая боль и возвращала меня в реальный мир. Всего на миг, на какую-то долю секунды я приходила обратно, чтобы ощутить спертый воздух нашего темного убежища, а потом снова сорваться вниз и лететь, лететь пока не достигну дна. Там было холодно и мрачно. А я еще я была там совсем одна, брошенная, потерянная. Мне даже не хотелось звать на помощь, не хотелось кричать просто потому, что за жизнь уже не стоит бороться. В этом больше нет смыслы.

Наконец, я открыла глаза и поняла, что умираю. Я никогда не верила, что люди могут чувствовать свою смерть, но теперь поняла, что такое очень даже возможно. Нет, я не видела ни каких туннелей, меня не звали голоса, и моя умершая бабушка не покупала мне билет на поезд. Я просто слышала, будто внутри меня тревожно стучать маленькие часики, и кроме них ничего уже нет. Я угасала, медленно уходила в никуда. Все было кончено!

Тусклый свет свечей не давил на мои воспаленные глаза, но и не давал ничего рассмотреть.

— Ида? — позвала я, но никто мне не ответил.

Вокруг было тихо. Петр и Ида ушли. Лишь сопение Влада где-то в глубине нашего убежища говорили о том, что он еще жив. Эта мысль словно открыла во мне второе дыхание.

Скатившись с лежака, я несколько минут полежала на прохладном полу. Это было намного приятнее, чем шерстяное одеяло. Но ярое желание увидеть Влада, не дало мне возможности насладиться долгожданной прохладой. Я попыталась подняться на руках, но от слабости, кисти дрожали, твердой опоры не было. Тогда я поползла, почти не ощущая собственное тело, которое затекло от долгого лежания. Распухшая левая нога горела огнем и выглядела так, словно внутри колена надули воздушный шарик. Омерзительное зрелище, но самое страшное было то, что я совершенно не чувствовала ногу, будто ее и не было.

Кожа на обожженных ладонях облезала. Они начинали заживать, сбрасывая омертвевшие ткани. Сколько же времени прошло? Кое-как добравшись до свечей, стоявших на полу, я взяла одну из них, и продолжила свой мучительный путь. Силы иссякали, когда я, наконец, увидела в нескольких шагах от меня, скорчившегося на полу Влада. Поставив свечу неподалеку, я подползла к нему, и застыла в нерешительности. Его темно-коричневое лицо не потеряло своей красоты, оно было спокойно. Плотно сжатые губы, закрытые глаза и безвольные руки, прижатые к груди — все это заставило мое сердце больно сжаться. Если Влад умрет, я не смогу этого пережить. Потеряв родителей, мне оставалось только верить в то, что хотя бы он меня не оставить, что не бросит на произвол судьбы, но сейчас, когда я смотрела на него, такого уязвимого, отказавшегося бороться за свою жизнь, мне хотелось рыдать в голос. Я ничего не могла сделать, ровным счетом ничего, и мне оставалось только молча наблюдать за тем, как Влад угасает. Трудно сказать, надолго ли хватит меня самой. Возможно, очень скоро я тоже отправлюсь на тот свет, но сейчас мне было страшно терять именно своего любимого. Кто знает, что будет со мной? Петр врач, он может в любой момент отнести меня в больницу даже против моей воли. Там меня вылечат, почему-то я знаю это, но вот Владу уже никто не поможет. Он будет лежать здесь, на этом холодном каменном полу, и умирать — медленно, тихо, но верно. По щеки побежали слезы, но я тут же вытерла их рукавом. Ни к чему сейчас плакать, это делу никак не поможет.

Я легла рядом с Владом, осторожно прикоснувшись к его опаленным волосам и мечтая о том, чтобы он открыл глаза. Я так хотела увидеть его взгляд — холодный, колкий, насмешливый! Просто отразиться в его глазах и тихо сказать о том, как сильно я его люблю. Мне было страшно! Но не из-за того, что он может меня убить, а потому что он мог не открыть глаза никогда.

Я нервно сглотнула. Смысла жить больше нет. Его никогда не было, с тех пор, как я оказалась рядом с Владом. Я принадлежу ему, он — мне. Говорят, самоубийство — это дело трусов. Я так не считаю. В эту минуту, когда я поняла, что выхода у меня нет, сердце в груди грохотало так, словно забивало в душу сваи. Но я уже решила, я отдам ему свою кровь.

"...За то, чтобы твоя кровь никогда не оказалась в этом бокале!"

Нет, милый, так нужно.

— Влад! — тихо позвала его я, легонько коснувшись щеки.

Он не двинулся, даже не шелохнулся, словно уже был мертв, хотя я знала, что какая-то часть сознания слышит меня.

— Влад! — прошептала я, прижимаясь губами к его щеке и оставляя на ней влажный поцелуй.

Он резко открыл глаза, которые горели ярко-красным, алчным огнем и уставился на меня, хотя мне казалось, что Влад не видит меня вовсе.

— Убирайся! — прорычал он.

— Нет, не гони меня, — попросила я, обвивая его шею руками, но он тут же их сбросил.

— Пошла вон! — Рычал он. — Уходи! Убегай! Прочь, Катарина!

— Я пришла тебя простить, — выдохнула я.

— Что? — Влад начал часто моргать, словно пытался прогнать с глаз невидимую пелену. Его взгляд постепенно становился осознанным.

— Я люблю тебя! — прошептала я. — И я прощаю тебя за то, что ты меня убил. Я хочу прекратить твои мытарства.

Влад закрыл глаза и шумно вздохнул. Он ничего не говорил, даже не двинулся, находясь в полном напряжении.

— Не самое лучшее время для таких признаний, — наконец, тихо проговорил он. — Уходи.

Я сглотнула горький ком страха и отчаяния. Силы уходили, жар безбожно съедал меня, а сопротивляться ему так не хотелось. Но я сделаю то, что решила, никто меня не остановит, даже грубые слова Влада.

— Я простил тебя, Катарина, — вдруг тихо проговорил он. — Простил в тот миг, когда там, на поле битвы, ты выбрала меня; когда вернулась ко мне, отрекаясь от людской жизни. Бог свидетель, я не держу на тебя зла, больше не держу. Моя любовь не стала слабее, чем тогда, сто с лишним лет назад, но я умоляю тебе, уходи сейчас, не приближайся ко мне, иначе я могу тебе убить.

— Мне все равно, — быстро ответила я, срывая с руки цепочку.

Сжав в руке крохотную лилию, я пыталась привести в порядок мысли и сделать то, что задумала.

— Уходи, прошу тебя! — прошептал Влад, и из его груди вырвался звериный рык.

Это не напугало меня, хотя по спине побежал холодок. Я дрожала всем телом, но знала, что по-другому нельзя.