— О, на вашем тоже кольчуга, а сапоги пажу в пору будут.
Отдельной кучкой лежало оружие: два фальчиона, дага да немецѓкий боевой топор с подрубленным топорищем. Все из плохого железа, со слабой заточкой. И, все равно, это было боевое оружие. В эфесе одного меча, алел красный камень, грубо вставленный в оголовок. У топорика болтался кожаный с золочеными клепками темѓляк — явно с 'чужого плеча'.
— Не простые разбойники, — проговорил Лерн, остановившись рядом с Робертом.
— Кольчуги видел?
— Нет еще.
— Боевые, чиненые. Оттуда.
На душе у всех было скверно. Вчерашние соратники, вернувшись с жестокого, кровавого Востока, превратились в лесных разбойников.
— Оборотни, — вслух подумал Лерн. — И я не лучше: заколол тех двоих как свиней.
— А женщину и ребенка, значит, они по всем правилам убивали? — зарычал Роберт.
— Я боюсь превратится в такого же.
— Надо было устроить турнир, вызов послать? Сам же скаѓзал — оборотни. Что заслужили, то и получили.
Роберт отвернулся. На душе скребло. В чем-то Лерн был прав.
Из леса притащили труп последнего разбойника. У этого к поясу крепились ножны с кривой турецкой сабелькой. Сомнений не осталось: бродяги, недавно вернулись из Святой земли, впрочем, как и Роберт с друзьями. Судя по оружию и доспехам, двое — оруженосцы или однощитные рыцари, остальные — пешцы. Коней из ближайшего перелеска Соль перегнал к усадьбе. Невысокие худые клячонки, похоже, совсем недавно трудились на крестьянских полях.
Последними вынесли к воротам трупы поселян. Роберт с Гаретом — мужчину. Следом из леса показался Хаген с женщиной на руках, за ним, спотыкаясь, брел Лерн, неся в ладонях маленький трупик с удивленными, подернутыми дымкой глазами. Всех троих прикрыли плащом одного из разбойников. Роберт вспомнил две могилки на родовом кладбище: большую и поменьше. Завтра этих троих, еще утром бывших семьей, снесут на тихий крестьянский погост.
Дубовые створки, преградившие путь разбойникам, заскрипели и приоткрылись, чтобы тут же захлопнуться за спиной коренастого широченного в плечах мужчины лет сорока пяти. Тусклая серая кольчуга с наголовником спускалась ему ниже колен. В руке он сжимал короткий широкий меч; на чужих не смотрел и меч держал так, будто вынес для порядка или просто забыл оставить. Светлые на выкаѓте глаза уставились на лежащих у порога. Кто они ему? Сын с женой? Дочь с мужем? Внук? Тонкие в ниточку губы кривились.
Еще скрип ворот. Следом за мужчиной скользнул совсем молодой парень — сын, такой же приземистый и широкий в кости. Этот не сдерживался: пробежав мимо молчаливых воинов, рухнул возле мертвых. Потом ворота распахнулись и уже не закрывались. За порог выбежала дородная, растрепанная женщина. До самого леса над полем полетел тоскливый вопль. Мать заголосила над сыном.
Должно быть, именно крики жены вывели хозяина хутора из стуѓпора. Он, наконец, оторвал взгляд от покойников и посмотрел на живых. Черный туман горя в глазах тут же сменился страхом. Что если негаданные помощники окажутся такими же злодеями?
И так бывает, мельком подумал Роберт, выступая вперед.
— Не бойся нас, добрый человек, мы искали дорогу в Барн, заблудились, вышли на ваш хутор случайно. Мы не разбойники.
— Кто вы? — напрямую спросил хозяин, сторожко оглядывая усталых людей в грязной потрепанной одежде. — На службу в замок идете?
— Нет, — ответил Роберт. — Я — друг Филиппа Барнского. Барон перед смертью просил меня навестить его жену и сына. Я обещал.
Видя, что хозяин все еще сомневается, Роберт широко ладонью перекрестился, призывая в свидетели Господа.
— Как твое имя? — отец погибших, все еще медлил приглашать подозрительных гостей в дом.
— Граф Роберт Парижский, — привычное сочетание вырвалось проѓтив воли. Сразу стало скверно, но поправляться не стал. К чему? Каждому встречному-поперечному свои трудности объяснять не станешь.
— Рихер Лабер, вассальный рыцарь барона Филиппа. Был. — Назвался хозяин хутора.
Представлять спутников Роберт не стал, взгляд Рихера опять увело в сторону лежащих у ворот тел.
— Сын?
— С невесткой и Оделрик, — Рихер всхлипнул. Роберт поспешно отвернулся, чтобы не смотреть, как плачет сильный пожилой мужчина.
Дом до краев наполнили горе, плач, причитания, всхлипы, тихие шепотные разговоры. Хозяева занимались подготовкой к похоронам. Роберт вместе с Солем и Дени ушел в конюшню. К ним присоединился Рихер. Вместе они осмотрели захваченных лошадей. Одну предстояло перековать. Ее Роберт собирался отдать Солю заводной.
Когда осмотр заканчивался, Рихер, глядя себе под ноги, приглаѓсил Роберта с его людьми в дом — хозяйка на стол собрала.
— Соль, Дени, идите, я вас догоню.
Когда те вышли, Роберт обернулся к вассальному рыцарю:
— Ты что-то хочешь спросить?
— Вы ее живую нашли? — Рихер рассматривал носки собственных сапог.
— Она уползла от опушки к кустам, там мы на нее и наткнулись.
— У нее рана под левой грудью...
— Это — я.
Роберт как бы невзначай положил руку на эфес Табана.
— Спасибо. Хоть не мучилась, — прошептал Рихер.
Заполночь, когда в доме немного успокоились, и зажженным осѓтавался только скорбный светоч у тел погибших, гости вышли вместе с хозяином на подворье. В костре посреди двора тлели угли. Ветерок нет-нет срывал с шающей кучки одинокую искру. Рассаживались по кругу. Рихер молча ждал, когда они устроятся. По неподвижному темному лицу скользили красные блики. Руки сами вертели-переламывали прутик.
Гнетущее молчание нарушил Роберт:
— Не буду скрывать, вначале мы не хотели посвящать тебя в наши дела.
Лицо Рихера не дрогнуло, только взгляд переместился с красных углей на говорившего.
Рассказ о Критьене и о полной превратностей дороге занял довольно много времени. Роберт умолчал только о превращении цистерианского послушника в рыцаря Марка.
— Можешь что-то добавить?
— Весной, еще дорога на Барн не просохла, по ней прошел отѓряд. Сам я их не видел, только следы. Лошади не крестьянские. Сколько не скажу. Человек может десять, может восемь. Отсюда до замка полтора дня пути — не через забор перелезть. Но ездим туда не редко. Покойный барон, когда в поход уходил, меня с сыновьѓями оставил за дорогой присматривать. Мы тогда тоже было собрались Гроб Господень воевать, но барон Филипп, Царствие ему Небесное, отговорил. Тихо тут после отъезда стало. Но мы все равно приглядывали, заодно и госпожу Анну навещали. Места у нас глухие, сами видите, людей мало. В последние годы, правда, кое-кто стал возвращаться, да заброды однажды появились, только не задержались на долго.
Когда я весной следы на дороге углядел, кликнул сыновей, сервов на коней посажал и — в Барн. А ну как думаю, лихие люди замок осадили. Прошмыгнули-то они ночью, скрытно, добрые так не ходят.
К замку мы подобрались тихо, на рассвете, да не по дороге — стороной. Огляделись — спокойно вроде кругом: на башне караульный дремлет; ворота заперты, но мост не поднят. Средний мой к воротам поехал, с караульным словом перемолвился. Оказалось: к госпоже Анне родѓственница приехала. Мы малость успокоились. Опять же, вторые сутки в сеѓдле, отдохнуть надо. Въехали во двор. На коновязи лошади топчутся. Так себе лошаденки. А отдельно, смотрю, два зверя стоят. Оба вороные с белыми звездочками. Таких раньше здесь не было. Гостей кони. Люди незнакомые на крыльцо высыпали. Мы, конечно, представились. Те стоят, молчат. Нехорошо как-то. И выходит на крыльцо девушка, или, сказать, молодая женщина вся в черном. На голове только красное покрывало. Здравствуйте, говорит. Мне о вас кузина Анна рассѓказывала. Она сама занедужила, так я вам вместо нее все обскажу. Я говорю, сам должен с мадам Анной увидеться и переговорить. А она: как смеешь, вассал сюзерену требования высказывать? Вассал — потому и волнуюсь. Говорю, а сам по сторонам посматриваю. Герик, капитан замкового отряда (отряд — одно название — шестеро кольчужников) со своими в сторонке стоит. Пришлые в кучку сбились и смотрят, что твои волки — сейчас кинутся. А Герик, случись какая заваруха, не понятно, на чью сторону встанет. Если на нашу — отобьемся. А если на их? Так и топчемся посреди двора. Но тут на порог вышел сенешаль Миле, уважаемый человек, в годах уже. Вы, говорит, дама Герберга, зря наших друзей гоните. Проходите, говорит, Рихер, в дом, и люди ваши пусть спешатся. Тут и Герик подскочил, с коня помог сойти. Люди дамы Герберги расходиться начали, только в нашу сторону все равно косят.
Уже в доме мне Миле рассказал, что госпожа Анна действительно занемогла, но вроде поправляется. Накормили нас. Миле пригласил переночевать. Вспомнил я даму Гербергу, нет, думаю, с этой красавицей под одной крышей оставаться, все равно, что с голодной рысью хороводы водить. На прощанье подходит она ко мне и говоѓрит, что мол, пока сестра Анна болеет, хозяйством будет заниматься сама. А мне надлежит отправляться домой и до особого приказа Барн не посещать. 'Ваше дело — за дорогой смотреть, как барон Филипп приказал'.
С тем и уехали. Только за все лето никто из замка к нам так и не пожаловал. Мимо проезжали и не раз, но к нам свернуть — ни-ни. Недавно Роже, убили которого, — Рихер запнулся, проглотил вставший в горле ком и хрипло продолжил, — Роже в Дье две седмицы назад ездил. Вернулся смурной. Нехорошо, говорит, в деревне. Он у бальи остановился. От его невестки узнал, что в округе разбойники объявились, что наследника Франкона убили и в колодец бросили; что люди из Барна пару раз в Дье наезжали. Один раз с раненым.
Тогда я сам в Дье отправился. Людей с оружием прихватил, раз такое дело. Бальи мне подтвердил: шалят в округе, а отряд из Барна татей ловит, только поймать пока не может. Вроде все сходится, но смотрю на его крысиную морду и не верю! А теперь хочешь верь, мессир граф, хочешь нет, он мне в точности вашу компанию описал, дескать — вы и есть разбойники.
— Мы заходили в Дье. Мне этот крысомордый тоже не понравился. Только, Рихер, ты самого главного не сказал, те, которые на вас сегодня напали — из Барна?
Над плотным кружком людей, придвинувшихся к рдеющему кругу костра, повисло молчание. Рихер низко свесил голову.
— Видел двоих, — наконец глухо отозвался он.
Роберт, да и остальные все понимали: сюзерен погиб, вассальной присяги Анне или наследнику Рихер не приносил. Значит, остался один без защиты. И враждебный мир сегодня клацнул перед его лицом зубами, вырвав кусок родной плоти. Как оно ни тяжко, в будуѓщем Рихеру придется рассчитывать только на себя и свою поредевѓшую семью.
— Летом, уже Троица прошла, — продолжал Рихер, не отрывая взгѓляда от своих сапог, — В замок еще двое проехали. Каждый одвуконь...
Все-таки — Барн. До последнего оставалась надежда, что разбойники, разорившие округу, гнездятся в другом месте.
В доме остались три тела, всхлипывания, скорбный вой, мерный речитатив заупокойной. Роберт устроился на самом верху сеновала. Пронзительно пахнущее свежее сено послужило периной, плащ с вытертым волчьим подбоем — одеялом. Внизу высвистывал носом рыжий паж, храпел Хаген, шуршали в темноте остальные. Звякнуло — пристраивают оружие поближе. Мало ли, ночь длинная...
Знать бы, сколько оружных в замке; еще — их планы; совсем бы здоров, иметь там своего человека... А еще лучше вообще никуда не хоѓдить, — неожиданно закончил мысль Роберт и усмехнулся.
От состояния, в каком покидал окрестности Парижа, сегодня почѓти ничего не осталось. Тогда душило отчаяние, сходное с отчаянием брошенной женщины. Было, было. Из песни слов не выкинешь.
Он, конечно, пойдет в Барн. Жаль если это его последняя война. Умирать расхотелось. Наоборот, внутри тугой пружиной свилась жажда деятельности — с детства знакомое чувство, которое толкало маленьѓкого отчаянного мальчишку на безрассудные шалости; в молодости — в туѓрнирные схватки и мелкие военные конфликты, и, наконец, уже в зрелые годы привело в Святую землю. Но едва ли ни впервые в жизни поставленная цель оправдывала себя. Роберт, не поморщившись, сравнил Поход на Восток и то, что предстояло совершить в ближайшие дни. На его сегодняшний взгляд жизнь хозяйки маленького лесного баѓронства и ее сына имела не меньший вес, нежели цель грандиозного Похода.
Там они освободили Святыню. Свершили и достигли... а дальше? Грязный дележ, междоусобица, беззаконие, подкуп, ложь. Все это и тогда и сейчас Роберт воспринимал как осквернение. Не Святыни! Осквернение Идеи, двинувшей огромные массы людей на подвиг.
Грязные руки схватили драгоценность, заляпали и потянули на торжище, менять на жратву и яркие тряпки.
Оказалось — мало отвоевать святыню, надо суметь сохранить в себе если не святость, — какая уж тут святость, — высоту подѓнятой планки. Из всех, только Годфрид и горстка его ближних стараѓлись следовать Идее уже после того, как Великая Цель была достигѓнута.
...белесые черви, копошились в черном, политом кровью сотен тысяч, перегное. Вот кем стало крестоносное воинство. Некто темный и смрадный, похохатывая, глядел на них со стороны. Зловонная яма была в его власти. В каждом безвольном, алчном, голодном комочке-черве заключалась его частица. Только единицы отползали, выпрямлялись, превращаясь в человеков; и брели, брели, брели на гору к подножью призрачного креста...
Бывший граф Парижский давным-давно спал.
Утро выдалось светлым, безветренным и от того теплым. В такую пору хорошо скакать сквозь прозрачные леса на трубный рев оленя или зов женщины.
Под неяркое, ласковое солнце, вынесли тела погибших. Роберт со своими людьми держался в отдалении и только, когда скорбная повозка двинулась со двора, подошел и подал Рихеру один из мечей — трофей, оставшийся от вчерашнего боя. В оголовке поблескивал капелькой крови — крохотный рубин.
— Возьми, положи на могилу своего сына. Он умер как воин.
Рихер приняв оружие, поклонился Роберту и положил фалъчион поверх серого полотна укрывшего маленькую семью.
На погост они не пошли. Хоронить близких — дело семьи. Постоѓронним ни к чему вмешиваться. Рихер покидая двор, попросил их не уходить из усадьбы сегодня. Днем меньше, днем больше... рассудил Роберт.
Потом пили ячменное пиво, ели баранину, тихо разговаривали, почитая скорбь этого дома.
Когда люди начали расходится, Роберта позвал хозяин дома. Они миновали сараи для скотины, ригу, маленькую кузню и свернуѓли за сеновал у самого тына.
— Когда уходите?
— Ночью. Тихо.
— Опасаешься?
— На родных твоих не думаю, а вот сервы...
— Времена проклятые! Кому верить, на что надеяться?
— Что толку сокрушаться? Лучше дверь держи на засове, и чтобы люди на глазах были.
— Да, прав ты!
— Оружие и кольчуги, что мы захватили вчера, оставь у себя.
— Сохраню. Вернешься, заберешь.
— Оставь себе. Сыновья растут, защитники.
Рихер не нашел даже что сказать. Такой подарок! Но Роберт пояснил:
— Будем надеяться, все так или иначе, встанет на свои места. Разберемся и проясним.
— Сам в логово пойдешь?
— Пойду. И не смотри на меня как на сумасшедшего. Я — друг Филиппа.
