Вот уж последнее, что могло удивить Аллена после всех событий этой ночи — так это фазы луны. Но ночь и правда, как показалось ему, затянулась — на небе не наблюдалось и намека на рассвет. Может быть, рассвета теперь вообще никогда не будет. Но даже это не могло его огорчить — теперь, когда он почувствовал, пусть на миг, но всей кожей и всей душой, горячее дыхание Пути.

Марк сложил скатерть в несколько раз, устраивая ложе для Клары, и на него чуть не улегся непосредственный Гай. Йосеф снял пояс с мечом и уложил его на сундуке, рядом с чашами и кувшинами. Наконец все разобрались, Клару уложили посередке, чтобы она не замерзла, и коснувшись спиной жестких досок, Аллен подумал, что никогда ему не было так удобно ложиться спать. Гай потянулся затушить свечи на канделябре — и Аллен обратил внимание, как неравномерно они сгорали. Вначале все они были одной длины; теперь же две из них сгорели совсем, три горели ровно и ясно, одна едва тлела и оставалась при этом самой длинной, а последняя погасла, догорев только до половины. Гай дунул на свечки, Йосеф чуть поворочался рядом, устраивая больную руку и чуть слышно шепча свои молитвы на сон грядущего. Ласковое, детское тепло — как мамина ладонь для младенца — накрыла Аллена, и он уснул, не думая ни о чем. Может быть, это была самая спокойная и счастливая ночь в его жизни — не считая тех ночей без рассвета, которые проводят дети Божьи в материнской утробе до того, как выйти на белый свет.

Проснулся Аллен оттого, что одному его боку стало холодно. Марка не было рядом; остальные спали, прижавшись друг к другу. Над головой чернело все то же звездное небо, небо Ночи, Которой Нет Конца. Аллен встал, стараясь не потревожить Йосефа. Лицо его во сне казалось трагическим и детским, и одновременно лицом человека, который не боится вообще ничего. Аллен на цыпочках пошел вдоль борта — и не ошибся: большая темная фигура стояла под светильником, облокотясь о резной борт, и смотрела в ночь перед собой. Юноша подошел и тихонько стал рядом с другом.

Марк не обернулся, только краем глаза глянул на него. Они помолчали. Вопрос был настолько ясен, что не требовал произнесения вслух. Наконец Марк заговорил.

— Знаешь, я ведь трогал этот меч. Сразу, как только его увидел... попытался достать.

Он двинул плечами, кожаная одежда скрипнула. Аллен не нашел что сказать. Марк усмехнулся в темноту каким-то своим мыслям и продолжил:

— Там было сказано про ужасную рану. Да, в самом деле, лучше бы я не родился на свет.

Аллен испуганно дернулся к нему.

— Ты что, ранен?!..

— Не там, где ты думаешь, славный рыцарь Персиваль, — мягко ответил Марк, отводя его заботливую руку. В первый раз дурацкое прозвище из его уст не прозвучало издевательски, так что Аллен его попросту не заметил. — Меня тут никто не вылечит. Попробую помочь себе сам.

Понимание пришло к Аллену в виде картинки — коленопреклоненная Клара, меч взлетает над ее головой, блеснув по всей длине, отсекая не черные волосы — все мирские чаянья и надежды. И не только ее надежды... Потянувшись вперед, он неуклюже обнял друга и подумал: "Помоги тебе Господь", но сказать — не сказал. Марк ласково похлопал его по плечу и ответил — опять этим непривычно мягким голосом:

— Пошли-ка спать. А то эта бесконечная ночь возьмет да и кончится, а мы не будем готовы встретить утро...

Аллен кивнул, и они тихонько вернулись на свои места и легли. Гай что-то пробормотал во сне, Клара дышала ровно и спокойно.

А корабль летел, направляемый собственным ветром в парусном крыле, и чуть слышно журчала вода за бортом, разрезаемая килем волшебной барки. "Спокойной ночи, — подумал Аллен, засыпая, и это была его молитва. — Спокойной ночи, друзья, спокойной ночи, мама, спокойной ночи, Роберт, спокойной ночи, Мария и Эйхарт, и отшельник Насьен, и вы, люди, тонувшие в ледяной воде, спокойной вам всем ночи... Спокойной ночи, Алан, друг мой, прости, что я ношу твой герб. Спокойной ночи, белый лев. И пусть мы завтра увидим новый день".

Глава 2.

Утренний свет лег на их лица. Первой открыла глаза Клара; поморгала, вспоминая, где она, потом села, по привычке пытаясь поправить свои длинные волосы. Руки ее схватили пустоту. В это время проснулся Йосеф, а за ним — почти одновременно — заворочались остальные. Марк, оставшийся без бритвы, за ночь слегка оброс щетиной и теперь недовольно потирал подбородок. Аллен, щурясь на светло-серое пасмурное небо, попробовал понять, что же здесь не так. Потом понял: барка более не двигалась. Они стояли. И наступил день.

Гай, который первым встал на ноги и бросил взгляд за борт, вскрикнул от радости и изумления. Ладья замерла, носом ткнувшись в песок, и волны отлива, обнажившие валуны и дно в желтоватых скользких водорослях, вздыхали у кормы. За полосой песчаного берега вставал зеленый лес под прозрачным серо-облачным небом. Они прибыли.

Гай первым перемахнул через борт, и мокрая галька, до отлива бывшая дном, хрустнула под его ногами. За ним спрыгнул Аллен. Он сделал несколько шагов, вдыхая древесный резкий воздух, который, казалось, можно пить, как воду — и чуть не упал. Оказывается, он здорово отвык ходить по твердой земле.

Марк подхватил Клару и передал ее с высокого борта на руки стоящим внизу. Как-то само собой было ясно, что прежняя их одежда останется на корабле, и Клара ступила на новую землю (...и увидел я новую землю...) в длинном монашеском балахоне, перепоясанная веревкой. Последним спустился Йосеф; он зацепился за резное ограждение борта мечом — и спрыгнул неловко, едва удержавшись на ногах. Барка, такая тяжелая и материальная при свете дня, неуклюже замерла в полосе прилива, слегка накренясь. Погасший фонарик на носу косо висел в безветренном воздухе. Надпись более не горела, деревянные резные буквы казались старыми и тусклыми. Парус безжизненно обвис, сероватый, как небо. Не было ветра, только высоко в небесах летели быстрые облака через туманную дымку — там, в царстве высоких ветров. Йосеф почтительно поклонился пустому кораблю, замершему на пустом побережье, и, повернувшись, безмолвно пошел вслед за Гаем туда, где темнел неподвижный лес.

По дороге Аллен извлек из-за голенища деревянный гребень — один из даров корабля — и принялся раздирать им лохматые светлые волосы. Марк хмыкнул, наблюдая это зрелище; пожалуй, Аллен и в посмертии первым делом озаботился бы своими волосами! Зато расческа вдохновила Йосефа, и он попросил друга ее одолжить.

Пожалуй, счастливее всех в этот день оказался Гай. Лес был его стихией, его колыбелью и домом, и он испытывал почти райское наслаждение, ступая под его волшебный свод. По очертаниям берега он почти уверился, что барка доставила их на один из Стеклянных Островов, но если он и догадался верно, то остров сей был из какого-то иного мира. Столь огромных, нетронутых людьми и одушевленных лесов не могло оставаться в мире Гая во времена, выпавшие ему на долю. Деревья здесь дышали и переговаривались, нити паутинок и мох протягивали от земли до верхушек крон сеть какой-то своей, нечеловеческой магии, и одиноким путником оказаться было бы просто невозможно — настолько внимательно сам воздух смотрел на тебя, воспринимая каждую клеточку твоей кожи и каждый шелест дыхания. Гай растворялся в этом мире, он пил воздух, о котором мечтал еще до рождения, и мог бы просто так идти и идти всю жизнь, не помышляя более ни о чем... В лесу неожиданно поднялся теплый ветер, напоминая о снах, когда ты медленно раскидываешь руки, отталкиваешься от земли — и плывешь, задевая нагой грудью за верхушки трав... Гай так и попробовал бы сделать — но он был тут не один.

— Слушай, — неуверенно окликнула его Клара, подбирая длинный подол, мешавший ей идти без дороги. — Ты не знаешь, где мы?.. И... куда мы идем, ты можешь сказать?..

— Не-а, — счастливо откликнулся Гай, останавливаясь на миг и лаская жесткой рукой кору огромного удивительного дерева. Это был красный тис (хотя никому из его спутников это название ничего не говорило), и такой огромный. как никогда не вырастают деревья этой породы. Вообще лес, Фэйри-лес, как в душе своей уже успел назвать его Странник, поражал сочетанием несочетаемого. У корней тиса — кажется, это рос багульник, да какой высокий, — почти по пояс, и запах от него поднимался головокружительный, дурманя и зовя прилечь. Длинные руки плюща обвивали ствол, но среди широких и вполне привычных листьев сияли огромные бело-розовые цветы, шестигранные чашечки, как у вьюна.

— Не, не знаю я, куда мы идем. Думаю, что если это все же Стеклянные Острова...

— Конечно! — ответ пришел с неожиданной стороны, и, обернувшись, они увидели Йосефа, опирающегося ногой на развилку широкого ствола. Белое, строгое и радостное лицо его было запрокинуто в ветреное небо. — Разве вы не поняли? Конечно, это Остров Сердце Туманов. Это место — то, как он выглядит в вечности. Инюсвитрина с миллионом жителей мы здесь не встретим, разве что — Карлеон...

В разрывы могучей кроны падал свет. Он пятнал белую одежду Йосефа, бледно бликовал на лезвии меча.

— Так ты думаешь... — радостно начал Аллен, смысл слов их вождя медленно входил в его сердце, но они несли и страх.

— Да. Это — Логрия, но та, что стоит на Пути.

— И Авильон...

— Но ведь он всегда — в сердце Острова! — воскликнул Гай, едва ли не подпрыгивая. Аллен внезапно понял, как тот выглядел в детстве — тот прошлый облик его ясно проступил сквозь новые черты. — Нам нужно идти — просто держась направления на середину, это... — он немного повертел головой, прикидывая — ...это на восток. Пойдемте!..

— Хоть бы выйти на дорогу, — тихонько посетовала Клара, отцепляя от подола зеленые длинные семена неизвестного растения. Тревожно и почти по-человечески закричала какая-то птица — тут только Аллен понял, что лес очень тих, в нем совсем не звучит птичьих голосов. Голос близкой воды бормотал, выводя свою странную жалобу, и Гай направил шаги туда, разводя перед собой руками не то нити летней паутины, не то — плотное дыхание леса... Ветер, ветер...

Ко второй половине дня они вышли к руслу темной, быстрой реки и пошли вдоль нее, ища, где переправиться. Длинные локоны речных трав быстро трепетали в ее течении, Гай попил ее воды и предложил остальным. Вода на вкус заметно горчила. Дивило только одно — что в этом одушевленном, плотном мире они не видели еще ни одного неосторожного зверя, вышедшего на их дорогу, ни единой птицы. Только одна, с голосом темно-печальным, то и дело окликала их, невидимая средь ветвей. Аллен впервые позавидовал Гаевским зеленым одеждам — сам он, ярко-красный, чувствовал себя в тревожном лесу едва ли не мишенью. Вполне привычные тяготы быстрой ходьбы слегка притупили ощущение потока волшебства, влекущего всех по своему руслу. Йосефу мешал идти непривычный меч, Клара быстро, как всегда, утомлялась.

Гай, шедший впереди, радостно вскрикнул. Он указывал перед собой, на мелководье, речное дно в мелких камешках, среди которых горбились крупные серые валуны.

— Смотрите, брод! Можем перейти!

Но когда Йосеф, шедший последним, коснулся ногой песка на том берегу, из леса, подступавшего к самой воде, появились они. Так слаженно, будто давно уже ждали их, затаившись, а теперь просто выступили на свет. Их было семеро, в одинаковых черненых доспехах, на высоких гнедых конях.

Аллен так поразился, почему-то не ожидая увидеть никаких людей, кроме лишь них пятерых, что даже не почувствовал страха. Снизу вверх с детским любопытством смотрел он на рыцарей, молчаливых и, кажется, скорбных, и думал, сам того не замечая, о Роберте. О том, что если б у него были такие латные ноги, ему на последнем турнире не порубили бы голень. И о том, что его брат легко и правильно обратился бы к этим людям, как равный к равным. И что если бы один из семерых сейчас поднял забрало и оказался бы Робертом, он не удивился бы, просто пошел бы навстречу. Эта мысль была такой яркой, что Аллен почти увидел — серые глаза, твердая линия скул, щеточка усов...

Словно бы в ответ на острое желание, один из рыцарей тронул коня и поднял с лица забрало. Нет, он не был похож на Роберта, совсем не был. Черной бородой и суровыми чертами он напоминал Эйхарта Юлия, да так сильно, что Аллен вздрогнул от неожиданности.

— Приветствую вас, сэры, в пределах Молчащей Земли. Сожалею, что долг вынуждает меня вас задерживать. Клянусь вам честью, что ни я, ни мои рыцари не желаем вам зла. Ответьте только на один вопрос.

— Мы ответим, говори, — Йосеф вышел вперед, обращаясь к пришлецу с холодной учтивостью, и то, что он говорит за всех, не могло никого удивить.

— Среди вас есть благородная дама; мы хотим знать, девственна ли она.

Аллен вздрогнул; Марк, сильно покраснев, выступил из-за его спины, собираясь что-то ответить, но Клара опередила его. Она едва ли не горделиво вскинула голову, бледные губы ее дрогнули.

— Да, я девица, и целомудрие свое я посвятила Господу. Теперь же скажите, что вам до того?..

Чернобородый рыцарь нахмурился. Кажется, он и хотел, и боялся услышать то, что услышал; до того, как ответить, он обменялся быстрыми взглядами со своими безмолвными спутниками. То ли Аллену послышалось, то ли и правда перед тем, как он начал говорить, с губ его сорвался горестный вздох.

— Я сожалею, благородная девица, но мы должны исполнить обычай этого края. Каждая девственница, проезжающая здесь, должна отправиться с нами в замок и наполнить серебряное блюдо своей кровью.

— Что?!!

Это воскликнул Аллен. Марк сжал кулаки и подался вперед; он словно бы не видел, что они стоят впятером против семерых латников, а у них на всех есть только один меч. Гай заслонил Клару собой, за считанные секунды догнав ее по бледности. Йосефова правая ладонь легла на рукоять меча. Голос его, когда он заговорил, был высоким от гнева.

— Позор и бесчестье для христиан исполнять такой нечестивый обычай! Кроме того, эта девица тяжело больна, и потерять столь много крови будет для нее смертью. Вы можете взять ее от нас силой, но знайте, что хотя нас и меньше, и нет у нас оружия, все же истина на нашей стороне.

— Не исключено, что вас станет меньше, — процедил Марк с такой бешеной яростью, что Аллен на миг увидел его таким, каким не представлял никогда: мужчиной и воином, солдатом в грязном камуфляже, на чьих руках в его двадцать с небольшим лет уже была — представь это как данность, маленький поэт! — была человеческая кровь. На щеках у Марка горели красные пятна, и воздух перед его глазами дрожал от ярости.

Аллен услышал свой собственный голос, пришедший будто со стороны. Он никогда не считал себя смелым, но происходящее здесь и сейчас, ветреным днем, у лесной переправы, — просто не оставляло места для страха. Может, и правда, что многие отважные поступки совершаются из трусости — но сейчас Аллен не ощущал себя ни смелым, ни трусливым. Он про себя вообще забыл.

— Чтобы взять эту девицу, вам придется до этого убить всех нас. Пробуйте, если хотите, но знайте, что мы будем драться.

Драться... Нужно подобрать хотя бы какую-нибудь палку. Или камень. Не руками же он собирается передушить всех этих железных воинов?.. Но дело в том, что ни душа его, ни тело не верили до конца, что в этом иллюзорном мире умирают по-настоящему.