— На помощь! Убить бунтарей! Уби-иить!..
Джо догнал его, ухватил за шею, прижал нож к кадыку:
— Не то кричишь, балбес. Правильно: "Оружие на землю!"
— Оружие на землю... — прокашлял мундир.
— Громче!
— Оружие!.. На землю!..
Однако его не услышали.
Разведчики добрались до ближнего фургона, разоружили и вышвырнули стрелков. Арбалетчики из других фургонов лупили болтами, но попадали только в деревянный борт. Дюжина всадников заслона плюнула на горожан и поскакала по площади, заходя в тыл разведчикам. Грохот подков заглушал вопли мундира.
Как вдруг мещане всколыхнулись. Один вырвался вперед и что-то крикнул, махая рукой. Побежал. Несколько устремились за ним, потом другие. Все больше, больше... Толпа хлынула на площадь. Стрелки первого фургона не успели опомниться, как были выброшены на мостовую и растоптаны. Стрелки другого отшвырнули арбалеты, побежали к своим всадникам:
— На помощь!..
Те развернулись фронтом к разъяренной толпе. Двенадцать верховых — против сотни пеших. Будь это рыцари, смели и растоптали бы мещан, не моргнув глазом. Но это — трусливая шваль. Замерли, побледнели при виде катящей на них людской волны. А кто-то из мещан поднял арбалет, брошенный стрелком, взвел тетиву и сбил на землю центрального всадника. Тогда они кинулись наутек. Они все: оставшиеся конники, синие мундиры, пара стрелков. Верховые стегали коней, забыв о пеших. Пешие орали: "Постойте!.. Спасите!.." Толпа догоняла их и сжирала одного за другим...
Сборщика подати, которого пленил Джоакин, мещане тоже разорвали бы на части. Но Бродяга и Джо вовремя втащили его в ближайший дом, где и держали, пока ярость толпы не угасла. Он говорил, не умолкая. Нет, у сборщиков не было бумаги от императрицы. Их послал министр налогов Дрейфус Борн своим устным приказом. Но добрые сиры должны понять: приказ министра, даже устный, — закон для подчиненного! Рядовые сборщики не повинны ни в чем, кроме честной службы! Ведь не нам же решать, собирать или нет. Приказано — взять, а приказ — закон! Выбора не было, добрые сиры!.. Поймите нас и смилуйтесь!.. Мы честно служим...
— Было приказано взять треть дохода, — отметил Джо. — А вы гребли все подчистую.
— Не все, добрый сир, не все! Только небольшое, что влезало в мешок...
Небольшое? То есть, деньги, женские украшения, инструменты мастеров, столовые приборы... Словом, все, что можно легко продать. Сейчас горожане потрошили фургоны, возвращая свое добро.
— Я открою черный ход, — постановил Бродяга. — Ты скинь мундир, а шубу надень навыворот. Беги из города и скажи своим начальникам: мы пришли в Корону за справедливостью. А справедливость — это когда по закону или по личному указу владычицы.
— Да, добрый сир. Я понял, добрый сир...
Разведчики отпустили сборщика и удостоверились, что он благополучно сбежал по тихой улице. Потом вышли на площадь — и сразу были замечены.
— Наши спасители!.. Защитники!..
Горожане обступили их, еще разгоряченные, растрепанные, сверкающие зрачками. У многих в руках спасенные вещи.
— Назовите себя, добрые рыцари!
— Мы не рыцари, — сказал Бродяга. — Мы — простые путевцы, люди вождя Салема. Идем к императрице искать справедливости.
— О, это нынче редкий товар!
Вперед выдвинулся тот парень, что звал горожан в атаку. Худой, жилистый, остроносый, злой. Подал руку каждому из разведчиков.
— От имени Лоувилля, спасибо вам. Спасли нас от грабежа и произвола. А я говорил своим: надо сопротивляться, нельзя терпеть! Но лоувильцы — тихий народ. Так бы нас и били, если б не ваш пример. Без вас мы бы не решились.
— Как тебя зовут? — спросил Джо.
— Зуб.
— Зуб?..
— Потому что я — зубной лекарь.
Он криво усмехнулся, блеснув золотым клыком.
— Вот что, Зуб, — сказал Бродяга. — Нас, путевцев, десять тысяч. Стоим в семи милях северней города. Нам нужно продовольствие и лекарства. Имеем немного денег, готовы платить. Передай это всем, кому есть что продать.
— О, не волнуйтесь! Завтра к полудню у вас в лагере будет ярмарка!
— И еще. Если кто из горожан захочет с нами — в столицу, за справедливостью — будем рады.
— Хе-хе, — оскалился зубной лекарь.
Когда они уже оставили Лоувилль за спиною, Весельчак подал голос:
— Вы не подумайте, что я возмущаюсь, но Салем велел провести разведку тихо...
* * *
Назавтра Зуб привел восемьсот человек: сотню торговцев с товаром и семь сотен мещан, желающих присоединиться к походу за справедливостью. Все были как следует экипированы: имели теплую одежду, запас харчей на неделю, кое-что из оружия — много топоров и кинжалов, несколько дюжин арбалетов. Некоторые даже прикатили телеги, запряженные лошадьми. В одной из телег обнаружилось подлинное сокровище: походная кузница! Увидав ее, ветераны войны во главе с сержантом Доджем пришли в такой восторг, словно столица уже распахнула пред ними двери, а владычица лично вышла встречать с караваем в руках.
— Вот так улыбнулись боги! Подвижная кузня! Теперь и оружие, и доспехи будут — как на параде!
Кузнец, к тому же, имел с собою трех бойких подмастерьев, готовых сразу приступить к работе. Среди горожан были и другие чертовски ценные люди: пара лекарей (не считая зубного), цирюльники, плотники, кожевники, сапожники, даже один писарь! Последний сразу же вызвался вести летопись похода, которая, несомненно, станет достоянием историков.
— Мы теперь — армия! — ликовали ветераны. — Самая настоящая, получше той, что при Лабелине стояла!..
Однако Салем не разделял восторга. Холодно поприветствовав Зуба, он сказал:
— Вы убили стрелков и сборщиков подати. Вы поступили плохо. Не нужно было этого делать.
— Ты что, дружище! — удивился Зуб. — Они ж нас грабили самым натуральным образом! Твои люди не дадут соврать.
— Грабили — значит, забирали ваше добро, но не здоровье и не жизнь. Вы на меньшее зло ответили большим. Это плохо. Если так поступать, зла в мире будет все больше день ото дня.
— Ты, никак, философ?..
— Не мои слова, а нашего священника из Саммерсвита. Он очень мудрый человек. Он говорит так: "На зло нельзя отвечать добром, ибо это поощряет новое зло. Но и большим злом нельзя — тогда в мире прибывает жестокости и гнева. На большее зло надо всегда отвечать меньшим злом. Тогда со временем вся злоба в мире сойдет на нет, как затухают пожары".
Зуб ответил:
— Ну, прости, приятель. Я ж не знал твоего священника, не слыхал мудреных проповедей. Я — зубной лекарь, и вот как считаю: гнилой зуб надо вырвать. Когда рвешь — сильно больно, зато потом облегчение. Так вот, брат, все эти сборщики подати, все чиновники да лордские холуи — они и есть гниль.
Салем скрестил руки на груди.
— Мы никому не желаем зла. Мы убиваем только тех, кто пытается убить нас. Желаешь идти с нами — прими наши правила.
— Ладно, ладно, чего уж...
Соединенное войско двинулось в путь. Салем возражал против слова "войско", но никакое другое не шло на ум. За восемь недель путешествия люди обтесались и притерлись друг к другу, накрепко запомнили свои роли, отточили дисциплину. Прежде бестолковая разношерстная ватага ныне действовала слаженно, почти четко. Джо глядел, как разворачивается вечером временный лагерь, как споро вспыхивают костры, растут грибами палатки, перекрикиваются часовые, становясь по местам, — и ничем иным, кроме армии, он не смог бы назвать этих людей. Правда, то была слабая армия: бездоспешное войско легкой пехоты, отягощенное громадным обозом.
— Что вы думаете про этого Зуба? — спросил Салем у сержанта, Бродяги и Джоакина.
Сержант Додж ответил:
— Он, конечно, ничего не смыслит в военном деле. Но организатор хороший: собрал и привел семьсот человек — это надо уметь! А главное в командире как раз оно и есть — умение организовать. Тактике да маневрам, да строевому шагу можно научиться. Дашь его нам с Дезертиром — за две недельки натаскаем так, что любо-дорого.
Бродяга сказал:
— Зуб — честный горожанин. Первым пошел на стрелков, всю толпу за собой повел. Если бы успели стрельнуть, первый болт ему бы достался. Значит, за родной город готов рискнуть головою. Это хорошо.
Салем повернулся к Джоакину, и тот спросил:
— Хочешь знать мое мнение?
— Да, Трехпалый.
— А почему? Я ж тебе никто, неделю назад познакомились.
— Я — простой крестьянин, и мало что видел в жизни. Потому взял трех разных советчиков. Сержант Додж знает военных людей, Бродяга — мещан, а ты — благородных. Вместе мы знаем всех, кто есть на свете.
— Я всего лишь сын бедного рыцаря.
— Но ты служил благородным, говорил с ними, за одним столом сиживал. Ты их знаешь. Вот и ответь.
Джоакин призадумался.
— С точки зрения благородных, Зуб — неплохой парень. Смелый, дерзкий, решительный, не слишком добрый — среди дворян такое в чести.
Салем ждал "но", и Джо сказал:
— Но... Бывают на свете такие люди, что любят встревать в неприятности. Сдается мне, Зуб из их числа.
— Ага, — кивнул Салем с пониманием. — Спасибо за советы.
Сержант Додж сказал:
— Послушай, вождь, раз уж заговорили... Не повысишь ли меня в чине? Ну, хоть до капитана, что ли... А то ведь я, если брать по сути, командую всем твоим авангардом. Тысяча безрогих козликов в моем подчинении — в обычных армиях это уже полковничий уровень, а я все сержант. Несерьезно, солдатики перестанут уважать!
— Мы не армия, — жестко отрезал Салем.
Следующим на пути стоял город Ниар — обескровленный прошлогодним мором, но все еще один из больших городов Земель Короны. Потом Излучина, потом Хэмптон, а дальше — прямая дорога до столицы. За три дня до Ниара Зуб обратился к Салему:
— Приятель, поговорить надо. Дело такое. Я одно время странствовал из города в город и многим важным людям зубы лечил. А писарь по судебным тяжбам разъезжал и тоже много с кем перезнакомился. И в Ниаре, и в Излучине, и в Хэмптоне есть у нас видные друзья-приятели: мастера, цеховые старшины, заседатели в совете. Мы бы поговорили с ними, попросили оказать нашему славному делу справедливости всяческую поддержку. Глядишь — и провиант за так дадут, и людей поднимут нам на помощь...
— Любой помощи и поддержке мы очень рады, — сказал Салем. — Но я твоих важных знакомцев не знаю, потому пошлю с тобой двух своих парней. Они послушают, о чем вы договариваетесь, а после вернутся и мне расскажут...
— Не доверяешь, значит? — лекарь ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом. — Правильно делаешь. Скоро убедишься, что я тебе не вру. Но нам еще другое надо обсудить. Скажи-ка мне ясно и понятно: зачем вы идете в столицу?
Салем ответил:
— Увидим герцога Лабелина и ее величество. Будем просить о справедливости. Чтобы позаботились о нас, спасли от голода и сняли обвинения.
Его соратники и советники, бывшие рядом, убежденно покивали головами. Только Джо нахмурился, понимая, как наивно звучит такая цель.
— Справедливость, — сказал Зуб, — это да, отличная штука. Хорошо звучит, но больно смутно. Что оно такое — эта справедливость? У вас, крестьян, она одна, у мещан другая, у лордов третья, у владычица — еще какая-то. Только наивные люди станут биться за не пойми что. А люди серьезные любят, когда все ясно, четко и понятно. Предложи конкретное — тогда помогут и горожане, и старейшины.
— Не понимаю, к чему ты клонишь.
— Да вот к чему. Я, признаться, в Лоувилле никому не говорил, что вы бьетесь за справедливость, а сказал, что против налогов. И видишь — семьсот человек поднялось, каждый двадцатый из города! Поставь за цель снизить налоги, это всех расшевелит — и мещан, и крестьян! Сейчас у тебя двенадцать тысяч — а за неделю все пятьдесят станет!
Салем насупил брови, поскреб пятерней рыжую бороду.
— Вот что, лекарь, не сбивай нас с пути. Мы знаем, за что рискуем: за справедливость. Отменить оброк — это как раз и не справедливо. Мы, крестьяне, живем на землях лорда. Его деды и прадеды за эту землю головы сложили. Так что оброк — он по божеской правде. А вот чтобы у крестьян последнее забирали, чтобы посевной запас из закромов вытрясли, а потом крестьян же еще и били — это не по правде и не по справедливости.
— Эй, дружище, постой-постой! Разве я говорил: отменить оброк? Ты меня не услышал! Я сказал: не отменить, а уменьшить, и назначить четкую и ясную величину. Скажем, пятую часть от дохода или урожая. И чтобы никакой лорд или сборщик налога не имел права взять больше — вот что нам нужно! Пусть будет закон, чтобы все платили налог, — но посильный и точно отсчитанный. Это будет, как ты говоришь, по-божески! Спроси своих советчиков — вон у пивовара, у рыцарька спроси — они тебе скажут, что это по уму!
Бродяга, действительно, кивнул с уважением:
— Толковая мысль.
А Джоакин промолчал. Звучало оно разумно, но не зря Джо столько отъездил с пройдохой Хармоном. Тот тоже умел говорить умно... а выходила в итоге одна подлость. Салем уловил сомнения Джоакина, ответил Зубу:
— Я не законник и не писарь, чтобы в этих премудростях разобраться. Но чую что-то неладное. Лучше мы скажем владычице все, как есть, и попросим справедливости. Как ее величество решит — так и будет правильно. Недаром же Праматери поставили ее надо всеми.
Зуб ухмыльнулся:
— Да посмотри, наконец, правде в глаза! Ты сколько лет пожил?.. Тридцать пять?.. А владычица — дитя! Откуда ей знать, что такое справедливость? Как ей в этом разобраться?! Хитрый лорд-канцлер нашепчет на ухо, что справедливо, мол, — покарать бунтарей. Вот она так и сделает! Попросишь справедливости — не успеешь пикнуть, как головы лишишься! Лучше помоги юной королеве, подскажи: справедливость — это когда все платят ясный и понятный налог, никто не хапает лишнего. Самой же владычице лучше: она будет точно знать, сколько требовать со своих сборщиков!
— Хм... Ну... — пошатнулся Салем.
Зуб дожал:
— А потом уж, когда ее величество с этим согласится, прицепи довеском, как вагон за тягачом: у нас, мол, весь посевной запас отняли. Если не засеем поля, не с чего будет платить законный оброк. Так не поможете ли, ваше величество, ради общего блага? И еще, не спишете ли с нас вину за убийства сборщиков? Они ведь гребли налог сверх меры — то бишь, против закона...
— Ладно, — сказал вождь. — Есть правда в твоих словах. Но не мне одному решать. Соберу на вече всех сотников, спрошу их мнения.
— Собери, конечно! Но позволь на этом вече и мне слово сказать, и самым видным из моих горожан. А потом пускай писарь запишет, и будет наша цель изложена на бумаге — честь по чести.
Салем объявил собрание. Но перед тем подозвал Джоакина с Бродягой:
— Скажите мне, братья: в чем подвох?
Бродяга ответил:
— По-моему, нету подвоха. Зуб дело говорит. Просто он ловкий и ушлый, а ты — простая душа. Вы с ним сделаны из разного теста, потому не по нраву друг другу.
И снова показалось Джоакину, что где-то он уже встречал пивовара — голос пускай мельком, но знаком. И еще походка такая: припадает на правую ногу. Вот же что самое странное: отродясь не было у Джо хромых знакомых! Но что-то все же связано с хромотой — какое-то смутное воспоминаньице...
