Темная сторона Эмеральд Эберди

— Могу. Запросто. Только представится случай.

Я вздергиваю подбородок, а он все наступает. И снова мы в опасной близости.

— Вот он я, — Хантер разводит руками. — Вперед. Воткни ножницы мне в шею, и все закончится. В чем причина твоих сомнений?

— Это ты мне скажи, в чем причина твоих!

Он улыбается.

— Хорошо.

А секунду спустя он хватает меня за талию, тянет на себя и резко врезается своими губами в мои. Я не успеваю сделать хоть что-то. Хантер прижимает меня к стене, его руки жадно сжимают меня, словно в тисках. А я чувствую, как его язык проникает в мой рот, и самое страшное — мне это нравится. Этот чертов поцелуй затягивает меня, будто бездна. Но, в конце концов, я собираюсь с силами и отталкиваю Хантера от себя.

— Ты что творишь? — вопрошаю я, округляя глаза. — Спятил?

— Я всегда был сумасшедшим. Но никогда..., — он морщится, будто ему больно или неприятно, — чувствительным, уязвимым. Мне не нравится то, как ты действуешь на меня. Меня к тебе тянет, и я не могу сопротивляться. Понятно? Ты виновата в том, что творится со мной. И пока я не узнаю, почему так происходит, я не перестану тебя преследовать.

Мое сердце бьется, как дикое. Что за чушь он несет? Он ведь бесчувственный! Как и я. Мы оба такие. Тогда о каких эмоциях может идти речь?

Хантер улыбается, не хищно, не коварно, а нежно. Меня это обескураживает. Как, и его, судя по всему. Он громко выдыхает и проводит руками по волосам, взъерошивает их. А я стою на месте, не шевелясь, и когда он отворачивается, несусь к двери. Но не успеваю сделать и двух шагов, как он ловит меня, выбивает ножницы из моей руки, и я оказываюсь в кольце его рук, давящих на меня, словно тяжесть всего, черт возьми, мира.

Хантер Эмброуз дышит мне в затылок.

— Отпусти меня, сейчас же, — шиплю я. Его губы касаются моего уха.

— Что в тебе такого, Эмеральд Эберди? Почему ты так на меня действуешь?

Неожиданно вся моя уверенность испаряется, оставив после себя израненные руины. Я никогда прежде не ощущала себя такой беззащитной. И наплевать на людей, желающих моей смерти. Куда опаснее человек, проникающий внутрь меня, внутрь моих мыслей. А я знаю, Хантер — один из них. Единственный, пожалуй. Только его глаза не оставляют после контакта живого места. Они подчиняют себе, гипнотизируют. Я прижимаюсь к его телу и уже не сопротивляюсь, ведь не могу, как бы я не старалась.

Между нами пропасть, но в ней — магнит. И он тянет нас друг к другу.

Хватка чуть ослабевает, и я могу повернуться к нему лицом. Хантер смотрит на меня так, словно видит впервые. А когда я открываю рот, чтобы что-то сказать, он целует меня. Пылко и страстно, а я обнимаю его за плечи так яростно, будто он мой спасательный круг.

Внезапно я не хочу, чтобы мы останавливались. Я хочу, чтобы чувства были совсем, как в том видении. Никто не заставлял меня так волноваться, не пробуждал во мне страх или желание, не сжимал меня так крепко, как сжимает он. Не открывал тот заржавевший замок, что томится на моем сердце. Сейчас все совсем иначе. Я чувствую, как под моими ладонями напрягается его пресс, как нагревается его кожа, как вздуваются на руках и шее вены. И становится неоспоримым тот факт, что мы влияем друг на друга.

— Я должна уйти, — шепчу я между поцелуями. — Это..., неправильно. Ты слышишь?

— Я слышу только это, — он берет меня за руку и подносит ее туда, где находится его сердце. Или должно находиться, ведь он вроде как бессердечный ублюдок, как и его отец. Глаза Хантера темнеют, когда он смотрит на меня. — Это невозможно, Эмеральд, но все же это правда. Как ты объяснишь это?

— Я..., я не знаю! — крепко зажмуриваюсь и вновь отталкиваю его, отходя как можно дальше. Голова кружится, и я никак не могу прийти в себя. — Это аномалия. Может, скоро она пройдет, откуда тебе знать? Сбой в системе, или что-то вроде того. Наплевать.

— Наплевать? Ладно. Думаешь, я этого хочу? — злится он. — Нет. Но в последнее время все получается не так, как мне угодно. И дело в тебе.

— Да почему ты обвиняешь меня, черт возьми? — взрываюсь я, толкая его в грудь. Он лишь слегка отшатывается, выражение лица становится диким. Но я уже не боюсь, потому что сама злюсь так сильно, что готова поджигать взглядом. — Я не сделала ничего такого, что могло возбудить в тебе эти странные эмоции, ясно? Может, это все в твоей чокнутой голове? Ты об этом не подумал? Мы с тобой враги. Твоя сестра только вчера убила моих друзей у меня же на глазах! — я усмехаюсь. — А потом я убила ее.

Парень крепко стискивает зубы.

— Будь ты умнее, не стала бы напоминать мне об этом.

— Значит, я глупа.

— Хочешь, чтобы я прострелил тебе голову? Хочешь сыграть в эту излюбленную игру наших предков? Давай, Эмеральд, отличная идея. — Эмброуз достает из-за спины пистолет и перезаряжает его, вытянув руку вперед и наставляя дуло мне в лоб. — Ну, будем играть дальше? Ты этого хочешь?

Молчу, крепко сжав пальцы, просто смотрю на него. Хантер разъярен, но что именно его злит? Я или он сам? Мне хочется спросить об этом, но в последнюю секунду я решаю промолчать. У меня такое чувство, будто он действительно может выстрелить.

— Я думаю, — говорит он с нажимом, делая шаг вперед, — ты хочешь чего-то другого, Эмеральд. Да что там, на самом деле, я это чувствую. Ты тоже видела те странные образы, когда мы впервые прикоснулись друг к другу. И ты понимаешь, что это не просто так.

Пожимаю плечами и молчу, потому что если заговорю с ним снова, то обязательно скажу что-то глупое или совершенно ненужное. Он злобно ухмыляется, и теперь я вижу в нем того парня, что мне знаком. Антигерой, противник, но никак не возлюбленный.

— Ты — по другую сторону баррикад, — наконец, говорю я, — и я не должна быть здесь, не должна говорить с тобой. Возможно, завтра нам придется столкнуться не на жизнь, а на смерть; и никто из нас не заступится за другого. Мы враги, Хантер. И точка.

— Ты все усложняешь.

— Нечего усложнять. Все и так ужасно паршиво. Если бы... — я запинаюсь, потому что в горле встает ком, — если бы ты был не Хантером Эмброузом, а я — Эмеральд Эберди, то...

— Мы бы стали отличной парой, — жестко смеется парень и опускает пистолет, но не убирает его. На его лице вновь появляется знакомый оскал, я предчувствую нечто плохое и крепко сжимаю в кулаки пальцы. — Я думаю, тебе пора уходить.

Я открываю рот, но он перебивает меня:

— Дело в том, — он усмехается, и я вижу, как он меняет холодный пистолет на ледяной охотничий нож, лежащий на столе, — что в последнее время я стал немного нервным. Из-за тебя во мне бушует слишком много чувств, и потому я очень плохо себя контролирую. В один момент, я хороший парень, а в другой..., — Эмброуз проводит пальцем по лезвию, и с его ладони на пол падают пара капель. — Ну, ты и сама понимаешь.

— Ты серьезно?

— А почему бы и нет? Мы ведь враги, Эмеральд. Мы по разные стороны баррикад. И я уничтожу тебя, если ты сейчас же не испаришься. Согласна? Я сосчитаю до пяти.

— Что за... — я поднимаю руки, возмущенно пялясь на него, но Хантер решителен, как никогда. Его глаза — тьма. Как и все в нем. Мне становится немного не по себе, а может, и страшно. — Ты шутишь? У тебя что, раздвоение личности?

— Я не шучу, Эмеральд. Поверь мне, — такое чувство, что его сознание балансирует на грани. Еще чуть-чуть, и он сорвется. — Я смогу это сделать, и глазом не моргну.

Хантер резко подходит ко мне, отталкивает назад, припечатывает к стене и вонзает нож так близко к моему лицу, что я ошеломленно застываю, широко распахнув глаза. Что за черт с ним творится? Он практически наваливается на меня и холодно отрезает:

— Не играй со мной. Никогда. Иначе я сделаю тебе очень-очень больно, Эмеральд.

— Отличное прощание, дорогой.

— Передавай привет Морти. Уверен, он обрадуется, когда узнает, чем ты занималась.

Эмброуз вынимает из стены нож и уходит. А я касаюсь пальцами шеи и недоуменно смотрю ему вслед, дыша так громко, что горло больно саднит: что это было? Что с нами? Почему мы ведем себя как ненормальные? Загадка. Я решаю больше не находиться в этой квартире ни минуты и несусь к выходу. Надеюсь, дышать станет намного проще, когда я окажусь от Хантера как можно дальше. Я, правда, искренне в это верю. Но, самое главное, пожалуй, в том, что, несмотря на все наши слова и поступки, Хантер вновь оставил меня в живых, а я так и не воспользовалась пистолетом, лежавшим на столе. Почему? Что нам не позволяет поставить точку? Понятия не имею, и не хочу выяснять.

Я вырываюсь на улицу и вижу огромные небоскребы, врезающиеся в вечернее небо Кливленда. Люди пересекают улицы, от открытых кафетериев разносится сладкий и очень притягивающий запах, и все не стоит на месте, кроме меня, примерзнувшей к асфальту. Я закидываю назад голову, гляжу вверх и шепчу:

— Что это было. — Меня бросает в дрожь, но не от холода. Изучаю высотку, в которой живет Хантер и — кажется — вижу его силуэт. Или же нет? Надеюсь, я не схожу с ума, ведь меня тянет обратно, пусть я и рискую лишиться жизни. Хотя как это еще называется? Мне нужно взять себя в руки. Нужно просто забыть о том, что произошло. Я закрываю глаза и вижу каменные стены его квартиры, вижу книжные шкафы, длинный кухонный стол. Черт бы побрал этого парня! Возмущенно встряхиваю головой и срываюсь с места. — Эмеральд, просто прекрати думать о нем. — Шепчут мои губы. — Это легко. Это очень легко.

Едва ли. До дома пять кварталов, и все это время я не могу избавиться от мыслей об этом человеке. Я все думаю, что мне мешало воткнуть ножницы в его шею? А что мешало ему выстрелить? Мы заложники какой-то странной иллюзии, которая диктует правила. Но что будет потом — когда обман рассеется? Когда стена падет, и мы предстанем друг перед другом такие, какие мы есть. Хантер убивает людей. А я должна убить его. Все банально просто, и в то же время, мне никогда еще не было так трудно поступить правильно. Да, я и раньше не вела прилежный образ жизни. Но теперь ведь, оставляя в живых Хантера, я, как ни странно подвергаю многих людей опасности. И ради чего? Ради того, что меня в дрожь бросает от его взгляда? Это идиотизм. Надо покончить с тем, что превращает меня в одну большую проблему, что значит, надо покончить с Хантером Эмброузом. Вот и все.

Я прихожу домой уже ночью. Я жутко устала, хочу есть и меня шатает из стороны в сторону, словно на улице неистовый ветер. Поднимаюсь на лифте. Гляжу на себя в мутное отражение створок и протяжно выдыхаю. На кого я похожа? Надо принять ванну и пойти спать, иначе завтра я не смогу даже руками шевелить.

Выхожу в коридор. Облокачиваюсь ладонями о стену и неожиданно слышу музыку, доносящуюся из комнаты. Наверно, это Морти играет на рояле. Я думала, он забросит это занятие после смерти Терранса и Лис, но, тем не менее, по квартире разливаются громкие и решительные аккорды чего-то пронизывающего и драматичного. И я бреду на эти звуки, одновременно желая увидеть Цимермана и боясь его реакции, ведь я пришла ни с чем; не сумела выкрасть револьвер, и мы вновь застыли на одном месте.

Распахиваю дверь.

Старик замирает с вытянутыми руками, но не оборачивается. На какое-то мгновение мне кажется, что его плечи дрогают, а грудь судорожно опускается. Не знаю, почему, но я вдруг подхожу к нему. Сажусь рядом, кладу голову на его плечо и крепко зажмуриваюсь, потому что неожиданно чувствую невозможную боль Морти. Наверно, он уже успел меня похоронить; наверно, он уже потерял всякую надежду и почувствовал себя как никогда не только одиноким, но и виноватым. Я сжимаю в пальцах его локоть и тихо спрашиваю:

— Что это за мелодия?

Мортимер не отвечает. Кладет ладонь поверх моей руки и опускает вниз голову так резко, словно совсем не в состоянии ее держать. У меня внутри все переворачивается.

— Эй, тебе вредно так волноваться. Не тот возраст, слышишь?

Цимерман дергает губами. Наконец, смотрит на меня, но вдруг вновь отводит взгляд, будто ему очень сложно держать себя под контролем. Я решительно выпрямлюсь. Твердо гляжу на старика и говорю:

— Я здесь, все в порядке, Морти. Со мной все в порядке.

— У меня не было детей. Хотя нет, был один. Терранс. Я не мог стать ему отцом, ведь он в нем не нуждался. Он всегда был самостоятельным, смышленым, а потом появилась и Лис, и мы, скорее, стали друзьями, нежели родственниками. С тобой все иначе. — Он опять смотрит на меня, и его губы растягиваются в болезненной ухмылке. — Ты — дикий огонь, и тебя нужно усмирять. С тобой нужно быть рядом. Можно, конечно, обжечься, но так ведь со всеми детьми, верно? Со всеми родными людьми. Я потерял Терранса. Потерял Лис. И если я потеряю и тебя..., я не смогу так, Эмеральд. Дорогая, ты пробралась внутрь меня, а я принял тебя, потому что давно нуждался в ком-то, о ком хотел заботиться. Понимаешь?

Я поджимаю губы и вновь кладу голову на плечо старика. Меня трогают его слова, и я чувствую, что тоже не отношусь к нему, как к второстепенному персонажу. Он заменяет мне Колдера. Наверно, он мне гораздо ближе, чем раньше я могла предположить.

Еще раз кривлю губы и касаюсь пальцами клавиш. Они такие мягкие, и звук мягкий, будто я едва их трогаю. Играю что-то, а затем Морти тоже присоединяется ко мне. Долго нам пришлось идти к этому равновесию. В конце концов, близкие люди не только любят друг друга, но еще и ссорятся, и волнуются, и иногда ненавидят один другого. Но каждый раз они возвращаются к тому же: им хорошо вместе, а расстаться не сложность, а ошибка.

В квартире никого кроме меня и Цимермана. Я ищу Венеру, звоню Саймону. Но они не выходят на связь, будто испарились. Это начинает всерьез волновать меня. Устало иду к себе в комнату, сбрасываю грязную одежду и, едва успеваю, натянуть джинсы, как вдруг слышу звонок от Блумфилда. Слава богу.

— Куда ты пропал?

— Родди! — довольно кричит он и нервно смеется. — Черт, черт, черт! Ты жива? Ох, то есть, да, ты жива, но где ты? Куда ты исчезла? Тебя не было целые сутки!

— Тише, ковбой, выдохни. — Усмехаюсь я, надевая носки. — Это длинная история. Не хочу рассказать обо всем по телефону. Приходите, я вас жду в штабе.

— Нас? — переспрашивает Саймон. — В смысле?

— В прямом. Тебя и Венеру.

— Венеры со мной нет.

— Что? — я ловко выпрямляюсь. Один носок падает на пол, а в груди у меня внезапно образуется нечто колючее и неприятное. — Как это нет? Где она тогда, если не с тобой и не дома? Сейчас уже поздно. Гулять по ночам — ужасная затея, тебе так не кажется?

— Но..., я не знаю. Она..., — парень затихает, я буквально вижу, как он хмурит брови, и сама недоуменно морщу лоб. — Может, она вышла ненадолго? В магазин, или...

— Не говори ерунду. В какой магазин? Черт. — Я неуклюже натягиваю второй носок, и бегу обратно к Мортимеру. Тот до сих пор сидит за роялем. — Слушай, Морти, а куда наша рыжая провидица испарилась?

— Как куда. — Старик закрывает ноты и поднимается с кресла. — Гуляет с Саймоном.

— Что?

— Она сказала, что они будут ждать тебя у него дома, на случай, если ты не сможешь добраться до штаба. А что-то случилось?