— Слушай, Яр-брат, а если нам расставить бочки по винтовому спуску в жерло цепочкой? Предложим здешним морфам через Удур-Ага сказочный фейерверк в честь победы нелюдей над людьми у Северина? Глядишь, у нас и появится шанс избежать погибели?
— Трухнул, брат, так и говори, а за себя, — уел меня гном.
— Да что не так — и я такое предложил? Ведь дело говорю! Ну...
— Слишком долго...
— Чего — помирать придётся? Так давай помогу, — предложил я столкнуть Яр-Гонна вниз. — И твоя смерть окажется самой быстрой, какую себе можно только представить...
В этом мире мне.
— ...и главное: безо всяких мук и угрызения совести! Ведь кругом нас — бабы, заморыши и хрычи!
— И что? Прежде всего, они — заклятые враги! Представь себе заморыша взрослым, а хрыча в прошлом таким же, и баб рожающих новые орды йети! Вот и сейчас они убивают и рвут на части всех на своём пути! — не прошла злоба у гнома на них.
Тут я с ним полностью согласен — мир нелюдей не изменить. Хотя стоп, машина! А как же Удур-Аг при нас и ещё десяток вожаков? Ага!
Моя идея тут не проканала. Гном доканал меня. За спорами с препирательствами, мы с ним не заметили, как нас завернули в одну из пещер, и там мы наткнулись на тех, кого уже успели доставить сюда эти йети, а не сомневаюсь: вели ещё, таких как мы, но не под видом пленников, а на самом деле.
Морфов обслуживали прежние хозяева гор, являясь их рабами, а в голодные времена ещё и харчем.
Яр-Гонн впервые узрел, до какого состояния могут дойти не только люди в заточении под шапкой мира, но и его родичи с варварами — являли собой живые ходячие мумии, больше смахивающие на ожившие скелетоны из аркад.
— И ты хочешь подорвать здесь всё вместе с ними? — ухватился я как утопающий за соломинку.
На Яр-Гонна напал "столбняк". Он лишился дара речи. Поди, признал кого-то здесь среди своих, кого не ожидал узреть живым, словно столкнулся с приведением или призраком, пожаловавшим по его жалкую и тёмную душонку, как маньяка-убийцы, так ещё и самоубийцы.
— Чу... — единственный звук полусловом, какой выдал он, замахав руками перед собой, рухнул на колени и...
Я не ожидал от него преклонения.
...ударился лбом о пол, не отрывая головы до той поры, пока я не помог ему сесть здесь же.
Теперь с Яр-Гонном можно было обсудить мою затею относительно диверсии — покатить сверху бочонком вниз всё то, к иным в пирамиде, что мы прихватили с собой, навешав на себя гирляндами взрывоопасные шашки.
Гном уступил мне тотчас безо всяких раздумий. Вот это как раз и заинтересовало меня: то, кому он пал в ноги? Я думал: это вожак над гномами. А всё оказалось куда банальней: гномом — гномиха.
— Баба!?
И не просто баба, а...
— Мать?!
— Жана... — добил гном окончательно меня.
— Может, жена? — уточнил я.
Но нет, Жана — имя, как и призвание гномихи при живом муже.
Вот так история, а любовная — закачаешься. А раз так — пора выбираться на свежий воздух из этой париловки, иначе ожоги с последующим подрывом нам с Яр-Гонном обеспечены.
Предупреждать о нашей затее Удур-Ага и иных Ага при нём, нам не пришлось — всё было условлено давно и сразу: как только рванёт боезапас при нас — придётся не врываться в Югорм, а улепётывать отсюда, куда глаза глядят, главное подальше.
О нас вспомнили очень быстро, вместо равнинных морфов к нам пожаловали горные сородичи, и погнали нас ещё ниже — ближе к огнедышащему жерлу.
— Никак им потребовался там металл для ковки оружия? — спросил я между делом у Яр-Гонна.
— Ага, как бы не так — жаркое для обогрева на поверхности, — напомнил он мне про костры на ледяных горках-башнях. Там и остывала лава, а затем морфы отливали из неё крепостные стены, как до них это делали варвары. У них и переняли данный безотказный способ.
То-то гномы не могли взять Югорм штурмом, а соорудили подкоп в жерле спящего вулкана, и арсенал, состоящий из пирамиды бочонков с порохом. Да только подорвать не успели или не сумели.
— А что если нам сделать ход конём с прыжком в сторону? — намёк гному от меня про тайный лаз.
— Да его, поди, завалило, — пояснил он коротко: там запросто может оказаться тупик.
Действительно — затупил я, Чудак. Очень похоже на меня. Но и гном тоже не хуже меня — дурак!
Будем геройствовать по шаблону, ведь тот, кто выжил, и даже из ума, если и сбежал с поля боя — всегда герой, а кто погиб — дурак. Особенно, если напрасно.
Вниз к огнедышащей лаве летит железная кадка, и, раскалившись докрасна в ней, поднимается вверх по цепи. Кто-то из пленников хватает её на крюк и тащит наверх. Мы следующие.
Только бы не взорваться.
На меня накатывает жар, исходя от раскалившейся добела кадки, а тут ещё недомерок путается под ногами. Я спотыкаюсь, но иду как заводной наверх, страшась упасть или оступиться лишний раз.
Меня всё больше терзают смутные сомнения относительно арсенала гномов. Что если бочки давно пусты?
Гном ухмыляется, предлагая проверить — опрокинуть мою кадку на них.
Хм, а почему не свою? Хотя чего это я? Если там чёрный порох — рванёт так, что живым отсюда никто из нас не выберется. Другое дело, если с пленниками в цепочке, тянущейся за нами, договориться и всем разом разлить кипящую в кадках лаву — всё одно никому несдобровать. Остаётся оставить подле пирамиды "долгоиграющий" заряд. Или действительно найти самоубийцу — того, кому терять нечего и ему осточертела его жизнь так, как мне хочется жить.
Этот выбор казался мне самым трудным в моей жизни, но на поверку оказался куда проще — один из пленников упал, и никто не стал сталкивать его в жерло вулкана.
Ясно — сгодится в качестве пищи оголодавшим морфам. И добивать его, они не спешат. Чего еде портится раньше времени? Вот когда придёт её срок — время обеда или ужина — используют его.
А почему бы ни нам с Яр-Гонном?
Мысль чудовищная, но мне очевидно: помочь бедолаге, я уже ничем не смогу, только всё дело похерю! На войне, как на войне — без жертв никуда! А лучше одну жизнь — отдать положить на алтарь победы — чем сотни или тысячи!
Я озвучиваю свою затею Яр-Гонну, гном опять соглашается довольно быстро.
Заходим на второй круг, следуя вниз — немного охолонулись, так что теперь я не опасаюсь: порох в шашках может отсыреть. Да внизу на раз просохнет и пригодится нам, когда пойдём таранить врата и взрывать при бегстве отсюда.
Яр-Гонн чуть задерживается, переговаривая с немощным пленником. Тот оказался его родичем, а не сородичем-варваром мне. Нагоняет и одобрительно кивает.
Я быстро решаю, каким образом "герой" подпалит пирамиду. Зажигалку отдавать ему не спешу — обойдётся лужицей кипящей лавы, которую мы сделаем подле него, а уж он придумает, как зачерпнуть её и плеснуть на бочку. Всё-таки дерево — на раз займётся.
— Надеюсь, ты предупредил его, чтобы он взрывал порох не раньше, чем мы окажемся наверху в Югорме?
— Угу, — уверяет Яр-Гонн.
Выплёскиваю чуток кипящей жижи из кадки подле него по дороге наверх и... едва не разливаю больше туда, куда мне не стоит пока — и вообще; следую, как ни в чём не бывало, дальше.
Нам до поверхности ещё топать и топать, когда вниз, мимо нас, пробирается стража. Морфы засуетились. С чего бы вдруг? Никак проголодались?
Удур-Аг подтверждает мои мысли, выглядывая по соседству из пещеры с иными вожаками.
Ага, — даю я понять им: валить пора, родные мои, иначе всем каюк — ща шапка мира рухнет нам на головы.
Выскакивают как ошпаренные и кидаются за нами бегом.
Началось — понял я, и упал. Сейчас главное переждать момент взрыва, и желательно на противоположной стороне от места подрыва.
Гляжу на тех морфов, кто мчится вниз к пленнику у пирамиды, а не на иных, кто к нам с аналогичным намерением перебить всех.
Нет, не могу я смотреть на то, что сотворил "герой" — он руками зачерпнул лавы из лужи и...
Жду взрыва. Детонации пока не происходит. Возможно, дерево не прогорело. Зато крики усиливаются — орут как йети, мчащиеся на нас, так и на героя. Он также орёт от боли.
Боже, зачем я только взглянул на него? У него вместо рук торчат обугленные обрубки!
И вдруг ослепительная вспышка, а за ней оглушительный взрыв. Жерло вулкана содрогнулось, вниз обрушилась площадка, на которой были составлены пирамидой бочонки с порохом. Наверное, морфы решили: это сокровище прежних хозяев, поэтому и не тронули. А оно вон как всё вышло.
Я подрываюсь — не сам, а с места, и вся ватага равнинных морфов со мной, да и Яр-Гонн поднимает иных пленников. Они не бегут, и даже не идут, а скорее плетутся, еле переставляя ноги — тащатся.
Повсюду грохочет. Трещины разрастаются, превращаясь в разломы. Вниз свергаются громадные глыбы.
Представляю себе, что сейчас твориться снаружи в Югорме. Наши пошли на приступ. Там, должно быть, развалились не только врата, но и стены с башнями ледяного града.
Нам достаётся. Кого-то придавило обвалом. А мы, счастливчики, лезем по нему дальше вверх и выбираемся наружу.
Тут ничуть не лучше, чем внизу. Если там, в жерле, откалывались каменные куски оснований шапки мира, то здесь, на поверхности, с аналогичным успехом ледяные глыбы. И трещины размерами в разлом продолжают расти.
А вон и пролом вместо врат. И таких тут уже несколько.
Как я и чувствовал, а нисколько не сомневался — наши пошли на захват Югорма.
— Назад! — ору я им. — Все назад!
И не только я, а все, кто при нас.
Ну и кашу ты заварил, сэр Чудак, а и впрямь придётся расхлёбывать всем, кто оказался не только тут со мной, но и в горах.
Глава 15
Восточная Диктатория. Дикий лес.
Снаружи было тихо. Ни одно животное, ни одна птаха, ни один паразит — не донимал беглянку. Они словно растворились в лесном массиве, следя утайкой за каждым её шагом. Да ей всё равно, главное сумела уйти от погони — глянула туда, где простиралась равнина, покрытая сплошь и рядом холмами.
Опасаясь быть замеченной, беглянка опустилась на колени и к вящей радости наткнулась на плодовитую растительность.
— Ягоды... — обрадовалась она пусть столь скудной, но вкусной пищи — не замечала, насколько кислыми оказались они. Она срывала их и пихала в рот, глотая, почти не жуя; больше ни на что не обращала внимания.
Сколько времени она уже не ела, не помнила и сама, объявив тогда голодовку не по своей воле, а истязателя. Знай, беглянка наверняка, что сталось с ним, наверное, искренне порадовалось, но воспоминания заточения из памяти улетучились быстро — она на воле. Беглянке хотелось кричать на весь лес — СВОБОДА. Ах, как упоительно это осознавать. Лучше ничего на свете и желать нельзя, теперь она вольна делать всё, что ей заблагорассудится, поскольку раньше, даже оставаясь донной, не могла себе позволить побыть наедине, с ней постоянно находилась прислуга — и либо служанка, либо стража — и без разрешения родни не сделать и шагу. Здесь же она чувствовала себя уверено. А какие ароматы источал лес — деревья, кустарники и травы — они просто пьянили и дурманили.
Похватав ягод и прибив чувство животного голода, беглянка растянулась на мягком лесном ковре из благоухающих и цветущих трав — откинулась на спину и от удовольствия закрыла очи. Нежилась. Здесь она бы с радостью прожила остаток жизни — такой вот дикаркой — девой леса.
Но едва до слуха долетели отдалённые шорохи, кисло-сладкий привкус свободы сменился напряжением. Беглянка встрепенулась. Шорохи издавал кто-то довольно громоздкий.
Вскочив, беглянка насторожилась, выискивая очами приближающуюся к ней украдкой опасность. И кто мог являть её — не ведала, стремясь обнаружить прежнее убежище. Да, поди, найди его, когда лесные древа похожи одно на другое и сплошь покрыты вьющейся растительностью.
Рука беглянки инстинктивно коснулась рукояти кинжала. Ещё одно движение, и она бы выхватила его, да мимо неё пробежало ничем неприметное существо — недовольно фыркнуло и скрылось в норе.
Так вот оно что — беглянка валялась на неприметном входе, не заметив его, а неказистая животность спешила домой; вспомнила "водоплавающих".
Нет, ей стоит держаться подальше от этих милых и в то же самое время настырных зверушек. А то мало ли что? Опыт имелся, и не совсем удачный, но, кто знает, чем в итоге может закончиться знакомство с лесными обитателями. Человека, они не жаловали. Да и преследователи, достигнув леса, повернули вспять, уносясь на равнину, как можно подальше. А это верный знак: здесь также обитают те, кто способен обидеть её.
Но ведь она не сделала тут ничего никому плохого. Да, поела ягод, насобирав две или три пригоршни. Ведь на то и лесные дары, и доступны всем, а не только ей, и никого вроде бы не обделила. Или всё-таки та живность фыркнула на неё неспроста — беглянка покусилась на её запасы, лишая пропитания?
Нет, не думать больше ни о чём плохом! Дальше всё будет только лучше! Хотя куда уж лучше — ей удалось сбежать. Теперь её могут разве что искать — Орден объявит тайно в розыск, и о ней, как о беглянке околотка, будут осведомлены исключительно соглядатаи со шпионами, да и прочие слуги диктатора.
Как не хотелось вспоминать беглянке о плохом, всё же пришлось. Нет, лес самое укромное местечко для неё. Здесь она нашла себе убежище. А это тоже знак! Оставалось найти какую-нибудь заброшенную берлогу или нору, и...
Нет, лезть на рожон к хищнику — чревато. Она сама построит себе жильё — и не на земле, а на древе. А если повезёт, то отыщет там заброшенное дупло.
Одно такое ей попалось на глаза, и забраться туда можно было исключительно по свисающим лианам и вьющимся ветвям. Из них, в случае чего, в будущем попробует сплести лестницу, как в детстве, когда она утайкой ночами выбиралась из кельи и гуляла по крепостному замку, а служанка спала. Но один раз попалась страже, и её, в наказание, продержали неделю взаперти. Так что зря её закрыли в околотке слуги Ордена, они ведь не знали, что она способна сбежать из заточения.
Всё, хватит, забыть всё плохое — оно осталось позади.
Девица лезла вверх к дуплу. Восхождение давалось тяжело, но она не сдавалась, боролась, проявляя незаурядную силу воли на достижении к поставленной цели; не обращала внимания, что натрудила руки до кровавых мозолей, всё же забралась туда.
Как здесь хорошо — тепло, темно и тихо. Настоящее убежище, и здесь её никто не достанет и не найдёт. Она станет настоящей амазонкой, о коих была много наслышана, но ни разу не видела. И пока ещё лето, она будет питаться ягодами и прочими дарами леса — дикими плодами с древ, а по осени запасёт их на зиму. К тому времени она надеялась научиться ориентироваться сносно в лесу и вооружиться луком со стрелами. Кинжал, конечно, хорошо, но лук и стрелы, а даже рогатина, ей точно не помешают, и не столько пригодятся для охоты на живность, сколько в качестве оружия самообороны от хищников.
Она не замечала или не хотела видеть того, как её по пятам преследовала грозная тень лесного хищника. На его следы и наткнулись преследователи беглянки, признав в них барсага, перепугались, ведая, что это за тварь такая, и на что способна — в одиночку порвать их всех, а они её даже ранить не сумеют, поскольку будет нападать тайком из укрытия всякий раз, выбивая поодиночке.
