Последнее время приходилось им много пользоваться.
Хоть я его и ненавижу.
Переодеваюсь.
— Так что случилось? — спрашивает снова Апрель, когда я усаживаюсь за стол.
— Пришлось открыться Алене, — говорю, чуть помедлив.
Вздыхает, отодвигается от стола.
— Блин, Шеш. Осиновым колом тебе по голове! Я думал... Чего я только не надумал! Всего-то...
— "Всего-то"... Апрель, я не собирался делать это так скоро.
Трет лоб пальцем.
— Ты ее обратил?
Делаю отрицательный жест.
— Принял служение?
— Нет.
— Тогда зачем?!
— Не знаю.
Встает из-за стола, доходит до окна.
— Шеш. У меня сейчас чувство, что шесть тысяч лет не тебе, а мне. А ты — птенец.
Молчу.
— Знаешь, Наставник, — переходит на кастильский диалект. — Аугусто рассказывал о тебе. Я представлял тебя совершенно иначе. Ты всегда для меня был мудрым, рассудительным и несоизмеримо великим по сравнению с любым другим al'lil. Когда ты сказал, что тебе шесть тысяч лет... Для меня это невозможный возраст. Я не могу его даже представить. Ты стал еще больше в моих глазах. Но иногда твое поведение для меня непостижимо. Иногда твои поступки... Даже я бы так не стал себя вести... Не знать, зачем...
— Какая твоя цель в жизни, Младший? — спрашиваю Апреля по-русски.
Удивленно вскидывает голову.
— Причем здесь цель?
— При том. Расскажи.
Задумывается.
— Ну... Я бы хотел научиться нормально летать.
— А потом?
— Потом?
— Ну да. Представь себе, что ты летаешь, как я. Умеешь перенаправлять гравитацию в разные стороны, внушать мысли силой...оставляешь себе любые воспоминания, какие хочешь... Что дальше?
Закусывает губы.
— Не знаю.
Молчим.
— И я не знаю, Младший, — говорю с горечью в голосе. — И я не знаю этого шесть тысяч лет.
— Можно научиться чему-нибудь... — несмело предлагает.
— Чему, Апрель? Я умею все. Музыка? Я могу хоть сейчас давать концерты. Изобразительное искусство? Мои картины висят в музеях. Наука? Спорт? Чему научиться?
— И причем здесь твой поступок?
— При том. Знаешь... Апрель, я перепробовал все, что смог. И жить среди людей, и воспитывать птенцов, и пытаться влезть в тайны Вселенной... Апрель. Я настолько древний, что многие вещи мне уже надоели. Многие — уже перестали быть значимыми. В моем возрасте я могу позволить себе не знать причины некоторых своих поступков.
Последнее предложение произношу утвердительно, но получается с легким оттенком вопроса.
— Можешь... — кивает. — Я, кажется, понял...
— Это хорошо.
— А знаешь, — добавляет через некоторое время, — а Аугусто, кажется, не понял.
— Возможно, — пожимаю плечами. — Он не отличался особой сообразительностью.
Подходит к окну, устремляет взгляд на задвинутые жалюзи.
— Шеш... скажи, меня ведь... тоже это ожидает?
Пожимаю плечами.
— Не знаю. У нас разные судьбы. Хотя сейчас они идут рядом. Я не знаю, Апрель.
Птенец вздыхает.
— Андрей, — говорю, повысив голос. — Не стой у дверей, как бедный родственник. Зайди уже.
Дверь приоткрывается, и в кухню практически боком заходит мой слуга.
— Здравствуйте, хозяин...
— Андрей, ты в курсе, что подслушивать разговор нехорошо? — задаю ему вопрос вместо ответа на приветствие.
Бледнеет.
— Хозяин... Простите, пожалуйста. Я... Я не хотел...
— Не хотел? — поднимаю скептически бровь. — Андрей. Ты мой слуга. Что мешало тебе просто войти в кухню в самом начале, а не стоять у дверей десять минут, едва дыша? Не говоря уже о том, что к двери ты подошел крадучись, босиком?
— Я не хотел... — выдавливает.
Слегка раздражаюсь.
— Можешь пояснить по-человечески, или мне взять кнут?
Лицо белеет. Сползает по стенке, опускаясь на колени.
Страх.
— Хозяин, простите... Не надо, прошу... Только не это...
— А что тогда?
— Я услышал, что вы вернулись... Спустился, чтобы поздороваться... А босиком... я тапки не нашел в темноте... свет не включал... И услышал, что вы про Лену говорили... И опешил... Я не знал, что вы уехали вместе с ней...
Говорит сбивчиво, источая приторный запах страха.
— Андрей. Я не человек, — говорю испуганному слуге. — У меня слух лучше, чем у вас. Я слышу, как бьется твое сердце, когда ты находишься на втором этаже. Не пытайся никогда подкрадываться ко мне. Я не только слышу твои шаги, но и чувствую твой запах.
— Я не хотел...
— Подслушивать тоже не пытайся. Я чую дальше, чем ты слышишь. Еще раз такое повторится...
— Я понял, хозяин... Я понял. Клянусь, я больше не буду... — торопливо кивает.
— Встань уже, горе луковое...
Встает, опираясь о стенку, вжимаясь в нее всем корпусом.
Того гляди, продавит.
— Не бойся, — машу рукой. — Не буду я тебя сейчас бить. Успокойся.
Вздыхает.
Запах страха ослабляется.
— Лучше расскажи, когда Маша приезжает.
Расслабляется.
— Двадцать восьмого марта вылетает из Лондона. Каникулы до шестнадцатого... апреля.
— Шестнадцатого первый день занятий?
Кивает.
— Тогда до пятнадцатого. Две недели. Немало. Как думаешь их провести?
Удивленно распахивает глаза.
— Можешь куда-нибудь поехать с ней, — поясняю. — Отдохнуть. На то же море, например. Вода теплая.
Задумывается.
— А это обязательно?
Качаю головой.
— Нет. Как хочешь.
— Я подумаю...
— Думай. А сейчас спать иди. Пять утра.
Вздыхает.
— Слушаюсь, хозяин, — опускает голову.
— Добрый ты, — говорит Апрель, когда за слугой закрывается дверь. — Не надоело?
— Пока — нет, — жестко отвечаю. — Надеюсь, не надоест.
Замирает на миг, потом покаянно наклоняет голову.
— Прости, Старший...
Киваю.
* * *
Алена звонит через два дня поздно вечером.
— Марк...
В голосе — неуверенность и, похоже, алкоголь.
— Что-то случилось?
— Марк... Давай встретимся.
— Хорошо, — киваю в трубку. — Когда?
— Сейчас... можно?
— Что случилось? — спрашиваю с беспокойством.
— Ой... Марк. Ничего серьезного. Просто... у меня в голове каша... И крыша едет... Ты мне нужен.
Вздыхаю.
— Приезжай. Бери такси и приезжай. Я оплачу.
— Хорошо, — соглашается.
Лицо осунувшееся, под глазами круги. Запах вина.
Отдаю таксисту требуемую сумму.
Обхватывает меня руками, едва машина отъезжает.
— Марк... Ты живой, настоящий... Скажи... скажи, что ты меня обманул тогда, а?
— Пойдем в дом, — говорю после небольшой паузы.
Повисает на мне, шумно дыша.
— Нет, ты скажи... скажи, что это был мой бред, вызванный стрессом... ведь вампиров не существует. Это выдумка, сказка.
Помогаю зайти внутрь, снять пуховик и надеть тапочки.
— Лена?
Поднимаю голову.
— Андрей, иди наверх, пожалуйста. Я тебя позову, когда ты мне понадобишься.
Нервно кивает.
— Понял...
Запах злости.
Его проблемы. У меня сейчас другие заботы.
Усаживаю на диван в гостиной.
— Марк... Ты не можешь быть вампиром, — с пьяной уверенностью говорит Алена, смотря куда-то на потолок.
Секунду смотрю на ее глупое лицо, касаюсь искрой силы.
Мне надо ее отрезвить.
Отключается.
Изменяю лицо, припадаю к локтевому сгибу.
В себя приходит через полминуты, даже не заметив выпадения из реальности.
— Вот не можешь, я так думаю. И что ты скажешь?..
— Скажу, что ты сейчас исключительно быстро трезвеешь.
— Правда?.. — спрашивает, собираясь пьяно возмутиться, но замирает на полуслове.
В крови — ни капли алкоголя.
— Как ты... это сделал?
— Одна из наших особенностей, Алена.
— Так ты все-таки...
— Да. Алена, я всегда выполняю свои обещания. Я обещал ответить правду — я ответил.
— Это тоже... одна из твоих особенностей?
Качаю головой.
— Нет. Это один из наших моральных принципов.
— А что еще?.. Какие еще отличия есть у вас?
— Много каких. Тебе какие интересны — физиологические, социальные, бытовые?
Моргает.
— Марк... Не сердись... Я... мне сейчас трудно. Я пытаюсь поверить в то, что ты мне сказал. Но не получается. Ты для меня по-прежнему Марк...
Сажусь рядом, беру ее руки в свои.
— Кстати. Андрей с Антоном знают? — спрашивает, внезапно опомнившись.
— Знают, — киваю. — И Антон... Он такой же, как и я.
Замирает в ошеломлении.
— Как так?
Виновато пожимаю плечами.
— Вот так... Я не один на белом свете.
— Ты... племянника сделал таким же, как ты сам?
Осуждающий тон.
Качаю головой.
— Антон мне не племянник. Он птенец моего птенца... В смысле, я обратил того, кто потом обратил Антона. Но его Старший пропал... поэтому Антон живет со мной.
— Обратил?
— Сделал таким же, как я сам, — цитирую Алене ее же фразу.
— И как?..
— Давай не сейчас, — сжимаю ее ладонь.
Ерзает.
— Марк... Я так и не поблагодарила тебя толком... за Витю... Все прошло как-то в суматохе...
Пожимаю плечами.
— Я понимаю. Кстати, как он там?
— Отлично. Жив, здоров. В школу ходит.
— Это хорошие новости, — киваю.
— Марк... Меня один вопрос мучает. Зачем ты обратно в море прыгнул?
— Это когда? — пытаюсь понять, о каком из моментов она говорит.
— Когда его достал из воды...
— А... Чтобы спасатели не мешали.
— Зачем?
Делаю вдох, затем выдох.
— Он пробыл в воде слишком долго. Они бы его не оживили.
— А ты... Ты, значит..?
Смотрю ей в глаза.
— Да.
— Одна из твоих... особенностей?
— Да.
Сжимается от осознания произошедшего.
— Марк... Спасибо. Я тебе должна.
Отпускаю ее руку, поднимаюсь с дивана.
За окном — ночь.
— Алена. Никогда не говори о долге вампиру.
Получается резко.
— Почему?
Поворачиваюсь, смотрю на нее тем взглядом, которым смотрел на тайских нянек.
— Потому что с тебя могут потребовать его вернуть.
Вздрагивает.
— Как?
— В твоем случае — жизнь за жизнь. Твоя жизнь или жизнь любого из твоих детей.
Еще раз вздрагивает.
— Марк... но ты же не станешь...
— Не стану, — подтверждаю. — Но для возврата долга не обязательно убивать. Один из вариантов — служение. Жизнь за жизнь. Каждая минута твоей жизни станет моей собственностью.
— Марк... — во взгляде растерянность.
— Алена, — говорю мягко. — Я не требую этого. Просто информирую. В следующий раз — будь осторожна.
— Ты меня напугал, — облегченно вздыхает, проводит рукой по волосам.
Молчу.
— Мне надо привыкнуть, — говорит через минуту. — Ты необычный.
— Знаю, — соглашаюсь. — Я — не человек. К этому даже Андрей до сих пор не привык. Чаю хочешь?
Кивает.
Наливаю Алене чай, кладу чайную ложку сахара.
— А мой муж никак не мог запомнить, сколько сахара класть, — улыбается, глядя в кружку.
— Я никогда ничего не забываю, — пожимаю плечами.
— Никогда?
— Никогда.
— Совсем?
— Совсем. Хочешь, расскажу, о чем беседовала та пара, которая стояла рядом с нами на набережной?
— На какой набережной?
— Помнишь, мы летом гуляли? Шары в воздух запускали. Вот тогда рядом с нами стояла пожилая пара...
— Ой, хватит, — жмурится. — Я их-то не помню...
Улыбаюсь.
— Марк... А как стать таким, как ты?
— Попросить, — смотрю на нее внимательно. — Но только если ты действительно этого хочешь.
— А если... если я не знаю?
— Тогда не проси.
— А это... больно?
...горло охвачено огнем...
...боль...
...дышать невозможно...
...боль...
— Нет.
Задумывается, зевает.
— Ляжешь спать человеком, проснешься — Дочерью Ночи.
— Можно... я подумаю?
Киваю.
— Конечно.
* * *
Остается ночевать.
Укладываю на кровати в одной из спален.
— А ты? — обвивает руками мою шею.
— Алена... — говорю. — Тебе надо выспаться.
— А тебе?
— Мне — нет. Я не сплю.
— Совсем?
— Совсем, — киваю. — Но могу полежать рядом.
— Полежи, — просит.
Ложусь рядом
* * *
Привычно добавляю силы в Аленин сон, перекладываю ее на подушку.
— Как она? — интересуется Апрель, когда я вхожу в кухню.
— Нормально, — пожимаю плечами. — Пытается привыкнуть к мысли, что я не человек. И ты тоже.
Хмыкает, отодвигает ноутбук.
— Получается?
Наклоняю голову, задумчиво поджимаю губы.
— Вроде да...
— А вот твой слуга — не очень.
— В смысле?
— Ох, Шеш! Ты по сторонам хотя бы глядишь? Ты когда кошку последний раз видел?
Задумываюсь.
— Во-от...
— Днем я ее видел, — оправдываюсь.
— А вспомнить сразу не смог. Старший... Очнись, оглянись! Отклейся от своей человечицы хоть на миг! У тебя еще живность дома имеется! Слуга, который в комнате сидит уже часа четыре, повинуясь твоему приказу! Кошка, которая вечером терлась у твоих ног, а ты даже не посмотрел в ее сторону. Птенец, наконец. Который уже две недели голодает.
— Прости, — каюсь. — Пойдем охотиться?
— Выпусти слугу, потом пойдем, — вздыхает.
Поднимаюсь на второй этаж, захожу в комнату.
В глазах слуги — беспокойство.
— Все в порядке? — спрашиваем хором друг у друга.
Смущается.
— Нормально... — отвечает.
— И у меня нормально, — киваю. — Алена спать легла. Мы с Апрелем отлучимся. Тебе в комнате сидеть не обязательно.
Вздыхает.
* * *
Поднимаемся с Апрелем в ночное небо.
До рассвета — часа два.
— Мы успеем? — спрашивает.
— Должны.
Кружимся над городом.
Людей почти нет.
Наконец, замечаю спешащую парочку.
Как раз на двоих.
Опускаемся шагах в десяти. Апрель соскальзывает со спины, становится справа от меня.
Значит, мой — слева. О'кей.
Ускоряюсь.
Не успевает даже понять происходящее, как получает порцию парализующего яда в шею.
Рву рукав, впиваюсь в предплечье.
Внезапно рядом раздается сдавленный вскрик Апреля.
Крутит головой, зажимая рот ладонью.
Его добыча резво ползет куда-то в сторону.
—
* * *
! — выдавливает из себя птенец.
Прерываюсь.
— Что такое? — беспокоюсь.
— Серебро... тьфу... больно-то как...
Хмыкаю.
Делаю три шага, догоняю. Разрываю воротник, сильнее обнажая шею.
Серебряная цепочка.
Пытается сопротивляться.
— Не надо... пожалуйста...
Тьфу. Ненавижу разговоры во время еды.
Наматываю на руку ее же шарф, срываю цепочку с крестиком.
Подтаскиваю к птенцу.
— Доедай.
Апрель поднимает на меня страдальческий взгляд, кивает, не отпуская ладонь от лица.
Моя добыча лежит, не двигаясь.
В глазах — паника.
Кровь стекает по коже руки, впитываясь в грязь, пачкая разорванную одежду.
Возвращаюсь к прерванному процессу.
* * *
Критически оглядываю птенца.
