Кордон

'Огненный бой'... Анджей подумал, что это мысль настоящего орка.

Двое 'котелков' отвалили, пошли обратно. Хотя нет, просто отошли к лестнице. Один остался у дверей, заменив борца, который, в свою очередь, сопроводил прапорщика внутрь. Надежда кольнула изнутри. Один — это не трое и, тем более, не четверо. Попробовать можно... Еще было самую малость обидно. Походило на то, что его оценили и сочли жалким, совершенно не опасным. И хотя это было как раз на руку прапорщику, обида все равно осталась. Чуть-чуть, на донышке...

* * *

...В этих кварталах Подолянский раньше не бывал. Но все же, он проживал в Крукове не один год, и примерное направление чувствовал.

— Река рядом?

— В той стороне, — махнул рукой гоблин, — там два ряда домов, и сразу Истр течет.

— Это хорошо, — мечтательно протянул Анджей. — Люблю реки. У меня с ними столько хорошего связано. Главное, чтобы дно илистое.

Гоблин оглянулся с подозрением, ускорил шаг...

* * *

Внутри не было ни дубовых панелей, ни прочей тяжеловесности старого стиля. Колонель явно копировал новые традиции Герцогства по внутреннему убранству казенных ведомств. Простой пол из тщательно пригнанных досок, даже не паркет, именно доски во всю длину кабинета. Большой напольный ковер — синий прямоугольник, окруженный красно-бело-золотым орнаментом. Прямо в центре синевы — обычный стол, у правой от входа стены — бюро с выдвижными ящиками. Несколько чертежных станков, используемых в качестве поставок для карт большого масштаба. Газовые рожки на стенах и под потолком, собранные в семисветную люстру. Камин в углу, холодный, с решеткой из прямых прутьев без единой завитушки. Колонна непонятного назначения рядом со столом, из жести, похожа на трубу пневмопочты, только намного шире. В общем скромный (хотя и большой) кабинет честного служаки, коим движет лишь долг и ни капли стяжательства.

Дверь закрылась. Странно закрылась, без обычного щелчка, с мягким чмокающим звуком, как будто каучук с каучуком слепили. Какая-то специальная звукоизоляция. Мало ли что здесь произойти может.

Их осталось трое — полковник, прапорщик и 'котелок'. Стекла в высоченных — от пола до потолка — рамах 'в клеточку' были гномовой работы, с легкой матовостью, затеняющей яркий свет. Потому в кабинете царила не то, чтобы полутьма, а скорее некая призрачность. Свет вроде и есть, но откуда берется и непонятно.

— Здравствуй, Анджей.

Полковник внимательно смотрел на Подолянского. Тот, в ответ, рассматривал врага не менее пристально.

С прошлой их встречи прошло три года. Ничего не изменилось. Голова седая, но спина ровная, как экс-гвардейцу и положено.

Обращение простое, без чинов, без устава. Это о многом говорило.

— И вам не хворать, — прапорщик ответил так же, нарочито не по-уставному.

Звякнул колокольчик, в колонне у стола открылась маленькая дверца, похожая на лючок элеватора для доставки пищи. За ней и был элеватор, только не с поздним обедом, а с подносом, где оказались сложены изъятые вещи. Полковник, не чинясь, сам взял поднос и поставил на стол. Металл снова брякнул. Эх, дотянуться бы в одном хорошем броске...

Анджей не видел борца, тот стоял позади и в стороне, по правую руку. Но отчетливо чувствовал присутствие врага. Запах одеколона и жевательного табака. Ткань нового, еще малоношеного пиджака. Кожа и вакса. А вот оружейной смазки прапорщик не обонял.

— Хммм... — полковник лениво перебирал снаряжение кордонщика. — Сразу две стрелядлы? Не многовато ли? Или... — он впервые взглянул Анджею в глаза. Остро глянул, без вызова, но с отчетливой угрозой. — Один специально для меня?

— Да, — не стал отпираться прапорщик, теперь это было явно бессмысленно. Пограничник нарочито резко шевельнул правой рукой, и сразу же прошуршала ткань пиджака, колыхнулся воздух — борец не дремал. Анджей скривился. Нет, не получится рывок. Пожалуй, с этим 'шкафом' пришлось бы повозиться и в лучшие дни, а теперь, с почти бесполезной левой рукой... Не вывезти. Вся надежда была на часы. А заветный прибор теперь лежал на столе, под ищущими пальцами колонеля. И прыгать до него... не коротко, в общем, прыгать.

— И зарядил не иначе серебром?

Нет, не угроза. Скорее несуетливое, уверенное чувство полнейшегопревосходства.

— Нет. Думал об этом, но серебро мне нынче не по карману. Да и вы, при всем уважении, не Кармалюка. Стекло.

— Стеклянная пуля?.. — полковник качнул маленьким однозарядным пистолетом так, словно хотел заглянуть в ствол. Но, разумеется, делать этого не стал, поскольку из-за пыжа все равно пулю не увидел бы.

— Да.

— Но зачем? — теперь он по-настоящему удивился.

— Надежно, — пожал плечами прапорщик, снова чуть энергичнее, чем следовало бы. — Расколется в теле, ничем не обнаружить и не вытащить, никакая эльфийская медицина не поможет. Сдохнешь с гарантией.

Борец стоял почти вплотную, дыша в правое ухо.

* * *

— Меня все зовут Почтальоном, — обойдясь без каких-либо приветственных слов, произнес хозяин. — Я их грабил. На Юге. Там жарко, но хорошо. Не для меня.

Подолянский криво усмехнулся. Он ждал чего угодно, но не такого.

В одной из задних комнат портового кабачка, где напивались матросы-речники с хлебовозов, за крохотным — только локти умостить, да листок бумаги положить — столиком, сидел здоровенный и пузатый гоблин. Макушкой он почти касался потолка. Почтальон нацепил на нос очки, выудил из жилетки часы — себе под стать, могучий хронометр в серебрянном корпусе. Скосил один глаз.

— Полшестого вечера.

— Мне точное время как-то без надобности, — развел руками Подолянский.

Происходящее отдавало каким-то сюрреализмом, и совершенно не пугало. Хотя небольшой топорик, висящий у Почтальона за спиной, на вбитом в стену крюке, явно раздробил не одну голову — выщерблины очень уж характерные. Компанию топорику составляло с пару дюжин разнобразнейших ножей, среди который Подолянский заметил пару орочьих кинжалов, потертый грабендольх, еще похожий на серп нож-сучкоруб. И, неизвестно зачем, выставленная на показ, простецкая, даже примитивная швайка-свиноколка, с треснутой рукоятью, небрежно обмотанной синей прорезиненной лентой.

— Знаю, — снова скосил взгляд Почтальон, почесывая свободной рукой пузо, — жизнь сейчас такая. Никому не надо ни точное время, ни хорошие книги...

Анджей дипломатично промолчал. Вернее, он просто не знал, что тут сказать можно. Как-то очень уж затейливо прыгали мысли могучего гоблина.

— Мне нужна твоя помощь, офицер. И за это я помогу тебе. Почти всем, что тебе надо.

— Давай наоборот? Утром мне, вечером тебе?

— Много хороших людей умрет, — непонятно ответил Почтальон, но Анджей понял, что они договорятся. А еще понял, что цена окажется высока, и он пожалеет — не раз пожалеет — о своем согласии. Но жалеть станет позже. А согласится — сейчас.

* * *

— Выдумщик, ты, дружище, — полковник положил пистолет обратно, взял часы с неподвижными стрелками, пропустил цепочку меж пальцев. — Небось, и в самом деле думал, что мы на такой фокус купимся?

Он щелкнул ногтем по корпусу там, где находилась скважина для заводного ключа. Слишком широкая для ключика, в самый раз для крошечной пули.

— Мало ли, — ответил прапорщик, — фокусов в мире много. Иногда срабатывает и самый простецкий.

— И хотел меня из него застрелить? Этим просяным зернышком?

— Не застрелить. Там 'яркий' порох в особой навеске. Чтобы полыхнуло прямо в рожу. И не тебя. Я ждал охранника, но кто знал, что у тебя в телохранителях 'алые гренадеры'? А так могло бы получиться.

— Да, могло бы... — согласился после некоторого раздумья полковник, пропустив мимо ушей упоминание о гренадерах Герцогства и тем, подтвердив догадку Подолянского. — Значит, все понял, — констатировал он тоном, который как в криминальных романах, предвещал только и исключительно злокозненное.

'Могло бы...'

А теперь не получится. Все умерли напрасно. Никто не отомстит за них. И память о волосах Яры, рассыпавшихся по подушке, уйдет навсегда вместе с ним, Анджеем. Как глупо.

Как глупо...

— Но вернулся? Зачем? Ты в списках погибших, бежал бы на край света, скрылся без следа... — теперь в голосе полковника сквозило искреннее удивление.

Прапорщик побледнел еще больше, так, что крупные сосуды затемнели под кожей синеватыми линиями. На лбу выступили крупные капли пота. А пальцы левой руки задрожали, очень мелко и часто, словно гитарная струна на самом излете ноты. Никто не обратил на это внимания, ни полковник, ни его телохранитель — эка невидаль, еще один испугался до полусмерти, хоть не обмочился, и то хорошо.

— Кстати, тут вчерашнего оружейный склад неизвестные злодеи подломили, — заметил хозяин кабинета. — А помогал им какой-то офицер, которого вроде никто из охраны в лицо не знал, но всем рожа его показалась странно знакомой. И выправка настоящая, не поддельная, и рык командный. Караульные бдительность и потеряли. Не знаешь, кто бы это мог быть такой? И зачем настоящему офицеру понадобилось якшаться с бандитским отребьем, да еще и нелюдью? Точно не знаешь?

Тьма окружила Подолянского, заглянула в самую душу, лизнула сердце потусторонним льдом. Выморозила все мысли, сомнения и тревоги. Казалось, сам страх обратился в ледяной столп и осыпался бриллиантовым крошевом, черным, как тьма по ту сторону жизни. И снова возвратилось чувство Смерти. Анджей точно знал, что Она стоит за спиной, внимательно всматриваясь невидящим взором. И если Смерть находилась вовне, то голос старого шамана зазвучал в самых сокровенных глубинах души. Он подсказывал, что и как нужно делать непутевому Человеку Границы, чтобы пережить этот час и день...

— Совсем ты, друже, испортился. Прямо не пограничник, а какой-то столичный декадент, — вещал меж тем полковник. — Начитался книжек для впечатлительных дам, решил изобразить эльфийского убийцу, 'что крадется, невидимый в ночных тенях, смерть приносящий'. Вот твой гауптман оказался умнее. Выслушал объяснение, понял, что к чему. Ходит теперь ротмистром. Хотя, ты и так знаешь, тебя видели в Вапнянке... Пытался разговорить, воззвать к совести? У Темлецкого семья и выслуга лет. Он ненавидит нас — я его понимаю, есть за что, но ненавидит тихо, не выказывая и крошкой. Ты его пойми и прости, договорились? А то ведь семья есть и у тебя...

Губы прапорщика шевелились, не выпуская наружу ни единого звука, словно незваный гость молился. Лицо странно кривилось — мелкие судороги стягивали мимические мышцы, а губы посинели, как у мертвеца. Полковник поморщился, решив, что пограничник потерял себя от страха. Тем более, что Подолянский начал нервно поправлять запонки и одергивать рукав со шнурком. Суетливые руки — вернейший признак дрогнувшей души.

— Что ж, пора заканчивать. Наше маленькое угольное предприятие не терпит шума и стороннего внимания. Тем более сейчас, когда оно вот-вот станет побольше...

— Когда вы, наконец, открыто продадите Герцогству родину за 'черное золото'? — усмехнулся прапорщик.

— Подолянский, ты дурак, — без обиняков сообщил полковник. — И не чувствуешь важность исторического момента. Угольный дефицит — вещь страшная, и хоть мало кто о том думает, беда уже просматривается на горизонте. Без 'горючего камня' нет жизни, а мы сидим на последних в известном мире залежах отличного угля, которого даже с геометрическим ростом добычи хватит на полвека, а то и дольше. Но хватит лишь кому-то одному. За тот уголь прямо на наших землях схлестнутся Арания и Герцогство, в ближайшее десятилетие, не позже. Предотвратить войну невозможно, защитить свое добро у Республики сил нет, так что остается лишь выбрать сторону. Летающие корабли Арании это, конечно, сила, но я больше верю в йормландскую артиллерию. Так что, я выбрал. Ты... тоже, можно сказать, выбор сделал. Вот и прими его.

— Прямо здесь? — глухо спросил Анджей.

— Конечно, — буднично подтвердил полковник. — Слишком уж ты живучий. А эти стены и не такое видали. Не беспокойся, Хофер все сделает быстро, он мастер. Аккуратно задушит и делу конец, — офицер мгновение подумал и брезгливо бросил, — в общем, можешь сказать напоследок что-нибудь этакое, броское. Чтобы я прям устыдился на всю жизнь и до гроба страдал угрызениями совести, вспоминая всю свою неправду. А то и застрелюсь вдруг, к чертовой матери.

— Тебе не будет стыдно, — Подолянский посмотрел прямо в глаза полковника. — Откуда у тебя совесть?

Узелок распустился в одно движение, как намыленная леска. Шнурок скользнул по рукаву тоненькой змеей, словно и не было на нем частых узелков. Полковник увидел, как зрачки Анджея резко расширились, заполнив радужку одним скачком.

В следующее мгновение Подолянский развернулся и резко взмахнул правой рукой...

Шаман сказал бы, что веревочка пропитана вытяжкой из чудесных кореньев, которые придают особые свойства разрушения плоти огнем. Ибо магия скрывается в овеществленном, и ее можно перенести с предмета на предмет, привив, словно ветвь от одного дерева к другому.

Химик, случись ему обследовать шнурок, изумился бы и сказал, что тот обработан очень странным реагентом на растительной основе с высоким содержанием щелочи, который бурно взаимодействует с некоторыми жидкостями. В том числе и с кровью. Но поскольку в кабинете полковника не оказалось ни шамана, ни химика, эффект просто случился, без всяких объяснений.

Шнурок с оттягом хлестнул по физиономии борца, вспоров кожу твердыми узелками. Телохранитель отшатнулся, закрыв рукой лицо, где от виска до подбородка, через рассеченные губы стремительно вспухала багровая полоса. Выступившие капельки крови пузырились, словно пена в химической реторте. Полковник с отвисшей челюстью замер соляным столпом, а Подолянский уже наседал на борца, втянув голову в плечи, буквально повиснув на противнике всем телом. Анджей отлично понимал, что у него есть секунда, может две, при огромной, небывалой удаче — три. А затем враги придут в себя. И ему конец. Вся надежда была на то, что прапорщик правильно 'расшифровал' охрану, и борец действительно 'алый гренадер' в отставке, на вольном заработке.

Сердце ударило один раз...

Схватившиеся бойцы налетели на стену. Борец рычал и вслепую молотил Подолянского левой рукой, попадая по голове и плечу. А правой тщетно тер рассеченное лицо, которое жгло, словно в рану плеснули кислоты. Один из ударов пришелся по уху и, кажется, сломал хрящ, но прапорщик боли не чувствовал. Облапив телохранителя, он хлопнул того по заду, обтянутому брюками в мелкую клетку, и зашарил вслепую, как любитель непристойных удовольствий в ночном саду у Болотной. Пальцы левой работали так ловко, будто и не случилось с рукой ничего, просто идеально работали, прямо скажем. Даже удивительно, право-слово!

Сердце ударило второй раз...

Время заканчивалось. Полковник выдохнул: 'Твоюжгосподадушу...' и, не закончив, зашарил на подносе, ловя рукоять. Офицера слишком давно не пытались убить лицом к лицу, и полковник забыл о собственном оружии в кобуре на поясе.

Борец оправился от первого шока и с размаху врезал Подолянскому ладонями по ушам, но промахнулся и удар, способный нокаутировать любого противника, лишь доломал хрящ. Рыча уже не столько от боли, сколько от ярости, телохранитель откинул назад голову, чтобы на обратном движении лбом сломать прапорщику нос — классика уличных драк и грязной, без правил, борьбы в партере. Но Анджей уже сам расцепил хватку, и сокрушительный удар лишь скользнул по кончику носа. Упавший котелок завис в падении, опускаясь медленно-медленно...