Грэйв. Общий файл

Размышлениям Макса не удалось развернуться. Подкравшаяся Зинка стянула с Макса наушники, поднесла поближе к своим ушам и чуток послушала

— " Социалистического царствования шел ...идесятый год, и сбегал в ...ные мытарства снова я, а она — наоборот." — услышала она сквозь возмущенные слова Макса.

— Вражьи голоса слушаешь, Эдик, эмигрантов? — строго спросила Зинка, вернула наушники, сделала несколько глотков кваса из кружки Макса и убежала купаться. Макс посмотрел, как она стаскивает сарафан и бросается в море, и вернулся к Митяеву.

— Почему эмигрантов? — подумал он — А, ну да, здесь всё иначе. И Зинка подумала, что я радио слушаю, Бибиси, или еще чего, кнопка "плэй" ведь не нажата, значит, это не кассета.

— ...Она уехала легко, но где-то в Хайфе, в ресторане, её я встретил через год... — услышал он, надев наушники.

— Ну вот, действительно эмигрант, все правильно, сейчас только евреев выпускают.

— ...Страна, как тройка, понесла и разнесла Союз Республик, кому-то дырка и весна достались, а кому-то бублик... — пел Митяев.

— Да, все правильно, развалили Сибирь-матушку, разворовали... Все так и было.

Макс, не дослушав песню, снял наушники, допил квас и, посмотрев на Зинку, тоже решил искупаться. Снял майку, начал расстегивать джинсы. Что-то беспокоило.

— Стоп!!! — вдруг понеслись вскачь ужасные мысли — какое нафиг "так и было"? Это песня не из моей ветки, а из основного ствола! Ничего такого здесь не было! Еще не было! Но, получается, будет? Грэйв!!! Здесь что, СССР тоже развалится? Когда? Что же ты молчал, зараза электронная!

Макс потерянно пошел к машине, взял кейс, побрел в лес, как был. босиком и без майки. Скрывшись за кустами, сразу шагнул в портал, обратно в 1977-й, к себе в бункер. Там спокойно, там никто не спросит "о чем задумался", там можно все обдумать.

Макс вызвал информацию за 2017-й. Черт знает что здесь творилось в будущем. Войны в среднеазиатских республиках, войны на Кавказе и в Закавказье, войны в Молдавии, на Украине, в России. Марши ветеранов СС, коммунизм приравнивают к фашизму. Тотальная гегемония США, не так, как в моем мире, здешний СССР все-таки страна с ядерным оружием. Заводы перестроены в торговые центры. Все напрасно. Продадут мои станки на металлолом. Собрались главы трех самых братских республик и разогнали остальной СССР. Горбачев, вместо того, чтобы как главнокомандующий поднять армию, даже пальцем не пошевелил, чтобы задавить смутьянов, даже не попробовал. Ну, я вам покажу, суки, царские морды, Кемску волость, государственное добро разбазаривать. Грэйв! Этих четверых на другую планету, срочно, дерьмо из миски жрать! Потом разберусь и компанию им подкину!

К полуночи, когда Макс устал от массы кошмарной информации, от мыслей вообще и от планов мести в частности, он уже думал —

— Или все напрасно? Может это какие-то объективные причины? Может пошло оно все нафиг, наберу себе хороших людей на свою планету и буду спокойно жить, как Бог.

— Или, раз оно объективно, взять, да и развалить СССР сейчас, не дожидаясь 91-го, оставив только самое хорошее?

В конце концов Макс уснул, так и не вспомнив про троих девчонок, брошенных им на берегу.

По голой степи метались четверо растерянных людей. Пустая степь до самого горизонта. Лишь только жалкий навес с двухэтажными нарами под ним, больше ничего. Возле навеса колонка, рядом четыре алюминиевые миски, на ручке колонки переключатель "жрать — пить". Кроме этих жалких следов привычной цивилизации ничего, совершенно ничего не видно, даже с крыши навеса.

Леонид Ильич проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Ну не дают поспать, а ведь и без того бессонница мучает. Он открыл глаза. За плечо тряс черт, совершенно обычный черт с рожками и свиным пятачком вместо носа. И приснится же такое, подумал Леонид Ильич и перевернулся на другой бок.

Часть четвертая

В качестве временных эпиграфов. Все-таки якобы вторая книга. Пусть полежат пока.

Upd. 22.06 А собственно, почему пока? Удачные эпиграфы, хорошо под них текст ложится. Во всяком случае, под последние три.

Сливеют губы с холода,

но губы шепчут в лад:

"Через четыре года

здесь будет город-сад!"

— Узун-Кулак существует, — вздохнул писатель, — и с этим приходится считаться.

— Нет, генацвале! Когда у общества нет цветовой дифференциации штанов, то нет цели! А когда нет цели — нет будущего!

Ученицам младших, и особенно старших классов, запрещается появляться на вокзале, особенно в часы, когда проходит дизель-электропоезд

2.1

Очередь волновалась. У всех были номерки, но старая привычка брала свое. Все понимали, что прием осуществляется только согласно номеркам, что еще никому не удалось взять в автомате сразу два номерка в один день. Все это понимали, все читали инструкцию, все знали ее наизусть, чай не первый раз стоят. Мало того, время приема всегда соответствовало указанному на номерке, отклоняясь максимум на три минуты, так что стоять в живой очереди было бессмысленно. Но все равно все стояли длинной цепочкой, и даже позволяли снующим вдоль очереди ответственным очередникам из ее хвоста писать маркером на своей руке живой номер и безропотно давали его проверять.

Очередь волновали слухи, блуждавшие по ней взад и вперед. Да и не слухи вовсе, а так, возмущенный кухонный треп, однажды выплеснувшийся на улицы.

— Издеваются гады, надо генсеку писать. Где это видано, чтобы работы не было нормальной. Небось для своих придерживают.

— Вот именно, а нам достаются жалкие крохи. Надоело уже бессмысленно на кнопочки нажимать. Любой образованный человек сразу поймет, что при нынешнем уровне компьютеризации человек у этих станков вовсе не нужен.

— А я однажды специально очень медленно жал, все равно трудодень начислили. Нужны нам ихние трудодни, как же. Можно один день поработать и набрать на этот трудодень всего-всего, хоть на месяц.

— Один тоже вот так набрал. Мало того, что месяц у него в квартире не протолкнуться было, так еще и в лишенцы записали, на три месяца. Так он и сгинул с горя.

— Да, в лишенцах плохо. Так хоть эти кнопочки дурацкие жмешь, хоть какая-то работа для ума. А если тебя и этого лишат, даже всего на месяц, от безделья помрешь.

— Хорошо этим, которые в ОВИРе сидят, да комитетчикам, у них то работа реальная.

— Вот говорят, на прошлой неделе аж сто вакансий в КГБ открылось. Пошел слух, как будто в очередях в бюро по трудоустройству больше чем половина биороботов стоит. Заподозрят стоящие кого-то, и вся очередь начинает его бить, ну не то что бы бить, такое сейчас невозможно, за такое сами знаете куда, а просто мять, железки внутри пытаясь нащупать. Вот только намнут страдальцу бока, как тут же налетает гэбьё и всех виновных вяжут. Пришлось из-за этого слуха дополнительных сотрудников принимать.

— Да, вот бы в Комитет попасть, там работа так работа.

— Враки это все, так вот и поручат такую ответственную работу людям. В КГБ одни биороботы — все по инструкциям, все вежливо и культурно. Разве люди так могут?

— Нет, не враки, у меня шурин там уже год работает. Просто они так за свои блатные места держатся, что все по инструкции делают. Оттуда если вылетишь, назад больше не берут.

— Эх, уехал бы я куда-нибудь, так не выпускают.

— Выпускать то как раз выпускают, только очередь там очень большая. В первую очередь обслуживают этих дураков-иностранцев, которые к нам рвутся. Всю Сибирь ими уже заселили, скоро настоящему потомственному советскому человеку холодных мест на своей земле не останется, только проклятые курорты.

— Конечно дураки. У них там работа настоящая, все руками делают, не то что мы.

— Да что они там делают. Когда они пятнадцать лет назад против нас эмбарго ввели, товары наши чтобы не покупать, у них же тут же вся экономика рухнула. Полстраны контрабандой занималась, наше барахло к себе таскали. У них за инвалютные трудодни что тогда, что сейчас, любой нашим продастся. Теперь у них натуральное хозяйство, мода недавно пошла. Теперь они свои зеленые кактусы выращивают или что там у них еще растет, одни выращивают, другие следят, чтобы машин не использовалось, третьи следят, чтобы вторые взятки не брали. Да кому они все это продадут то, если три четверти страны в сельском хозяйстве занято? Больше для себя выращивают.

— Все равно, лучше так, грядку полоть, чем бессмысленно кнопочки нажимать. Уеду я, очередь в ОВИРе подходит.

— Да ты что, дурак, ведь это ж навсегда! Обратно тебя больше не впустят.

— Да мне все равно. Я готов, ведь золотое было времечко, сидел я в своей котельной и горя не знал.

— Да глупость все это. Просто ты тогда был моложе и девки вокруг тоже моложе были, вот и бесишься.

— Ничего подобного! Просто тогда свободнее жилось. Хочешь телевизор — год копи, не то что сейчас, трудодень деревянный неиспользованный есть, заказал и доставили хоть десяток. И такого бардака не было — вот к чему вся эта очередь, неужели по сети нельзя вакансии распределять, так нет же, приди, кнопочку нажми, получи номерок, потом в очереди постой. Нет, я бы всех этих прогрессоров-инженеров вывел бы в чисто поле, поставил бы там мордой к стенке да из лучемета сволочей, из лучемета, прямо в лоб, чтобы на всю жизнь запомнили...

Макс проснулся. Три ночи, рука, на которой он заснул за столом, затекла. И приснится же такое будущее. Вот откуда, например, в чистом поле возьмется стенка?

Что я там придумал, перед тем, как заснуть? Надо все подготовить хорошенько, расписать да запомнить, тут я на грэйва целиком полагаться не буду, как бы там не был хорош искусственный интеллект, не могу я ему в этом деле довериться целиком. Тут легче все самому порулить, чем точно сформулировать, как проехать. Слишком в таком деле от моих впечатлений зависит, в первый раз такой уровень.

Сон продолжался. Леонид Ильич тяжело сел на кровати, посмотрел на черта, на настенные часы, на столик, где должно было лежать снотворное. Столик был пуст. Часы показывали пять. Черт проследил его взгляд и улыбнулся.

— Да не понадобится тебе больше эта гадость, дорогой Леонид Ильич! — торжественным голосом произнес черт.

Брежнев все понял. Год назад он уже перенес клиническую смерть. Видно, время пришло. Значит, Бог все-таки есть, иначе и черта не было бы. Погрешил он изрядно, так что ангела, видимо, не заслужил. Значит, пора на сковородку или в котел. Жаль только многое не успел сделать. Вот, только-только вернулся из Франции и на тебе.

— Умыться можно? В последний раз? — тихо попросил Брежнев. Мысль о том, что он больше никогда не увидит холодной воды в пекле ада, была невыносимой.

— Зачем? — удивился черт

— Ну все эти ваши сковородки...

Черт рассмеялся.

— Какие сковородки, Леонид Ильич? Вам сколько лет? Семьдесят один уже скоро, а до сих пор в сказки верите. Только котлы, ибо жареное вредно. И масла на вас не напасешься. Да не волнуйтесь Вы так, здоровье у Вас слабое. Давайте я Вам укольчик сделаю, на денек болезни отступят.

На черте вдруг появился белый халат, а в руке шприц. Черт молниеносно вогнал шприц в плечо Брежнева. Игла вошла полностью, но ни малейшей боли Брежнев не почувствовал.

— Вот так, больной,— голосом знакомой медсестры проговорил черт, вытащив шприц и стягивая с себя халат. — На денек хватит. Денек вы будете чувствовать себя хорошо, очень хорошо. — черт перешел на прежний свой голос. — Это в качестве рекламы. Чтобы сработало, скажите заклинание. "Сиськи-масиськи, сосиски сраные".

Брежнев повторил. Черт с каким-то сомнением посмотрел на него.

— Непохоже, конечно, ну да ладно, сойдет. Вижу, зелье все равно заработало. В общем, сутки походите, почувствуйте, как говорится, разницу. А потом о душе поговорим, договорчик состряпаем. Только не говорите никому о моем визите, даже не пытайтесь. Зелье, оно этого не любит, действовать перестанет. Вот Вы в коммунизм, кстати, верите?

— Верю — твердо ответил Брежнев. Ему вдруг страшно захотелось спать. Снотворное так на него давно не действовало. Наверное, это зелье в шприце виновато.

Черт удивленно взглянул на Брежнева.

— Верите? Ну-ну. И ведь действительно верите. Даже, как говорится, на предсмертном одре... на исповеди, можно сказать. — на спине черта вдруг прорезались белоснежные крылья. Черт заглянул за спину, поморщился, неловко поймал крылья руками и вырвал. Бросил их на белый халат, лежащий на полу, плюнул. Все вспыхнуло и исчезло.

— Прощаться не будем. Не люблю я все эти скупые мужские поцелуи взасос. Ложитесь завтра пораньше, приду, как только освобожусь. И сейчас досыпайте, рань то какая.

Черт повернулся, прошел сквозь стул и шагнул прямо в стену. Из стены просочилось легкое облачко дыма, слегка пахнуло серой. Часы показывали четверть шестого. По опыту прежних лет Брежнев знал, что больше ему не уснуть, снотворное больше не поможет. Но спать почему-то хотелось неимоверно. Он лег и тут же закрыл глаза.

Было почти половина седьмого утра, когда Макс наконец-то вспомнил о девушках. Спешить было некуда, но лучше этот вопрос закрыть сразу. Приказал грэйву припомнить, в каком виде он покинул девиц, быстро переоделся и открыл портал в тот же самый момент прошлого, когда исчез из него. Взяв в багажнике новую кружку кваса, пошел в беседку и снова сел за стол. Зинка все так же плавала в море.

— Давай, грэйв, нагоняй на небо тучи, и здесь, и там, сворачиваем пикник. Будь готов здесь дождик включить, если туч мало будет. Возвращаемся, забрасываем девчонок домой, пусть лучше в воскресенье по магазинам походят, сходят в кино, дома порядок наведут, не до них мне сейчас.

— Макс, я не могу выполнить твое новое распоряжение. Оно противоречит старым.

— Как это не можешь? — поразился Макс — Что противоречит?

— Старый приказ был такой — "девушки не должны заметить перемещений во времени, портал должен работать так — сколько мы проводим в прошлом, столько проходит в 1977-м году"

— Все правильно, сейчас здесь половина седьмого, девчонки думают, что сейчас утро воскресенья, вот в него ты нас сейчас и вернешь. Что противоречит?

— Противоречит то, что они не должны заметить перемещений во времени. Я не могу вернуть вас в утро воскресенья.

— Как это не можешь? Меня то ты в воскресенье вернул?

— В том то и дело, что ты уже возвращался. Ты уже есть в том времени, находишься в бункере. Второй частный временной парадокс хронообъекта. Даже темпопочку невозможно создать, значит нельзя создать и новую хроноветку. Ты в том времени почти сутки просидел, вот именно в это время ты попасть не можешь. Можно попасть на ветку лишь в то время, когда тебя там не было, до мая или в прошедшую субботу, создастся темпопочка, и если ты оставишь там какие-то изменения, или просто достигнешь недоступного временного отрезка, то создастся новая хроноветка. Если совсем просто — ты в бункере не знал, что на хронолинии одновременно есть еще один ты, значит, ты нынешний не можешь туда попасть, потому что ты прошлый об этом узнаешь, получится временной парадокс, своп-петля Хатсона, событие полностью теоретическое. Попасть именно в покинутую линию без создания темпопочек ты можешь лишь в утро понедельника, начиная с половины седьмого, то есть с момента, когда ты ее покинул.